=двадцать шесть=
Жданов думал. Руля сквозь рассасывающиеся в ночных огнях столичные пробки, поднимаясь в свое одинокое жилище, потерявшее уют, пока его не было, стаскивая пальто, оставляя грязные следы на персиковом ковре. То ли он форточку перед уездом забыл закрыть, то ли это было нервное, только мучил его сильный озноб. В самом деле, в гостиничном номере было бы приятней находиться. Был на земле такой номер… Он выпил противной застоявшейся воды прямо из чайника, даже не глядя в сторону нестройного ряда бутылок с алкоголем. Расслабив ремень, но не снимая брюк, плюхнулся в кровать. И все думал. Видел бог, ему надо было собраться с мыслями, какими бы ужасными и безрадостными они не были.
Самое главное, иметь твердый жизненный план. Держаться дорожки из желтого кирпича. Прикупить светоотражающую ядовито-оранжевую курточку с надписью «Не влезай. Убьет», специально для прогулок вдоль обочин, чтоб не сбил какой-нибудь пьяный снегоочиститель. Если вдруг такого плана у тебя не было, то стоило засесть за его написание, потому что время для этого всегда было самое подходящее. Но что бы Жданов теперь не делал, сколько бы не стоптал железных башмаков, сколько бы железных хлебов не сгрыз, Катя его никогда не простит. Он бы не простил. Не знал он, как там у женщин было устроено чувство собственного достоинства и на что оно было похоже, но оно точно должно было действовать.
Может, включился скрипучий механизм самосохранения у Андрея, но стыд отступал. Он уже не хватался за голову, не морщился болезненно, не стискивал зубы, будто кто-то ворочал палкой у него в расковырянном черепе. Да, погореть на такой ерунде, так засыпаться было просто смешно.
«Ах, тебе еще смешно? – Ну… глупо. - Глупо? В другое время было бы смешно и глупо, а тут было страшно…»
И все же стыд отступал… Затем прекратилось беспокойство, когда Жданов пытался найти лазейку, в которую хоть палец, но можно просунуть. Не было такой, так чего ж зря фонариком светить, только батарейку тратить. Уже не металось, не вскакивалось. Апатия тоже пока, правда, не заглядывала. Может быть, завтра разобьет его параличом, как только он увидит в любимых коридорах Пушкареву... Или любимую Пушкареву в коридорах… И то, и другое, и можно без прелюдий.
«Ох, заткнись, кретин!..»
Уже не плыли в темноте закрытых глаз перед Ждановым сонмы ослепительных счастливых соперников. Уже не целовали они обожаемые пальчики, не надевали на тонкую шею брильянтовых колье, не кидали в грязь под изящные ножки кашемировых пальто. Андрей перестал думать о том, что может навсегда остаться одним, стать несчастным на всю жизнь. Он вообще все меньше и меньше думал о Себе.
Еще некоторое время спустя от пережитого волнения Жданов начал проваливаться в полудрему-полубред, изредка вздрагивая всем телом, когда падал во сне. Потом приподнялся на руках, твердо решив, что не имеет он сегодня роскоши спать. «От пережитого волнения? Щас расплачусь, держите меня! Что ты, сидел у постели тяжело больного друга или, может быть, доставал детишек из горящего автобуса? Начнешь себя жалеть, руки наложу, так и знай!»
Жданов встал и направился в ванную. Если не может он добровольно не спать, заставит себя бодрствовать с помощью ледяного душа. Но когда он затворил за собой дверь и включил воду, он понял, что загнал себя в комнату страха. Здесь было зеркало, и оттуда на него смотрел человек, с которым он меньше всего хотел бы сейчас встречаться. Неискренне покрасневшие глаза, добренькая спрятанная в губах ухмылочка, удивленные морщинки на лбу, винтажная щетинка. Растрепанный ворот рубашки и кожа на груди в заспанных складках, расстегнутая ширинка и вытянутые коленки, словно не Прада это была на нем, а старые тренировочные штаны. Меньше всего сейчас он хотел быть похожим на этого человека. Он не испытывал за него стыда, не чувствовал к нему жалости, просто тихо ненавидел и всё.
Да, самому Жданову пришлось достаточно боли доставить любящим его людям…
«Будь же честным хоть раз в жизни! И называй всё своими именами! Смотри мне в глаза и не верти пальцами! - И не поспоришь… Хорошо».
Сколько он доставил боли Кате. Но, то, что сделал этот человек, не входило ни в какое сравнение. Как она могла себя теперь чувствовать? С каждой минутой? Всё сильнее боль, или всё глуше? И если есть разница, в какой микроскоп можно ее разглядеть? И каково ей было, когда он сидел рядом с ней, читал газеты, дышал, жевал незатейливый самолетный ланч, а потом свернул и скрылся в такси? Каково было ей, когда он смотрел мимо нее отсутствовавшим взглядом? Как она себя чувствовала, когда он обозвал ее шлюхой, до этого сыто ее отымев? Да как бы себя чувствовал он сам?! Жданов размахнулся и направил свое отражение в нокаут. К ногам посыпались мерцающие осколки, белоснежная раковина была запачкана кровью. Золотой мальчик, пораженный собственным душевным уродством, разбил-таки зеркало Снежной королевы! Аплодисменты. Облегченный смех в зале. Несколько неприличных звуков.
Жданов сразу как-то весь ссутулился, пожух, устал. Баюкая свою руку, замотанную в полотенце, дополз до кровати и, свернувшись калачиком, лег. Теперь все было хорошо. Точно. Можно было и поспать. Он чувствовал - план будет. Вон, Менделееву такая таблица приснилась, так неужели Жданов не справится с одним уравнением?
=двадцать семь=
- Екатерина Валерьевна здесь? – спросил Жданов, опираясь на стол Тропинкиной двумя кулаками.
Та улыбнулась ему, подаваясь вперед пышным бюстом. Девушка со всего размаху хлопала по степлеру, скрепляя какие-то бумаги.
- Уже прибыла, - ответила Маша, кивая в сторону двери. - Андрей Палыч, зачем вы спрашиваете? Вы же знаете, что наша Ка…, - Тропинкина запнулась, смущенно сверкнула глазами и поправилась. – Екатерина Валерьевна… всегда рано на работу приходят.
- Да-да, я не забыл, - рассеянно проговорил Жданов, почесывая висок.
Волнение дернуло за кадык, пока Андрей поправлял галстук. Утром он решил быть безупречным, хотя и закрадывалась мысль, что это его внешнее спокойствие, белый воротничок и зеркально начищенные носки туфель могут сыграть с ним злую шутку. Но Жданов не хотел шантажировать Катю своим несчастным, покинутым видом. К тому же он был уверен, она все равно не обратит на это никакого внимания. Только увидит его и тут же вызовет команду по изгонению дьявола, при галстуке тот будет или нет. Однако сначала он вообще должен был решиться, и показаться Пушкаревой на глаза.
- Я слышу разговор. У нее кто-то есть? – спросил Жданов, когда собственные мысли перестали заглушать окружающие звуки.
- Да! – будто тоже только что догадавшаяся об этом, проговорила Маша, прислушиваясь. – Кира Юрьевна. Она тоже сегодня что-то рано… Что-то сегодня все слишком рано, как будто и не понедельник вовсе, - продолжила она, рассуждая сама с собой и всё также орудуя степлером. – Андрей Палыч, вас-то каким ветром спозаранку надуло?
- Мне нужно переговорить с Екатериной Валерьевной, - твердо ответил Жданов без улыбки, больше убеждая себя, чем пышногрудую секретаршу.
- Вы, я думаю, без доклада к ней можете… Кира Юрьевна вам не помешает, - располагающе улыбнулась Тропинкина.
- Нет, мне надо с глазу на глаз, - ответил он и тут же пожалел, в глазах любопытной Маши уже зажегся огонек интереса, она смотрела то на него, то на дверь, чуть прищурившись.
Уже догадалась. Беда просто с этими бабами, тоскливо подумал Андрей. Ничего мимо себя не пропустят. А уж если что-то где-то узнают, жди беды, разнесут по всему офису. По секрету – всем свету. Друзья человека… Как назло ладонь, по привычке хватающаяся за лацкан пиджака, дрожала на самом видном месте, малодушно подгибались коленки, во рту от страха сохло и приходилось постоянно взволнованно сглатывать, а на лбу и над верхней губой выступил противный трусливый пот. И главное, что Жданов никак не мог совладать со своим телом. Не слишком ли часто он шел у него на поводу? Сам разбаловал, самому теперь и мучиться.
- Так, может, я позвоню - предупрежу? – предложила Тропинкина, взглядывая на него с увеличивающимся любопытством. – Нууу, что вы уже здесь и ждете…
«Аудиенции?» - подумал Жданов про себя, и перед его мысленным взором возникла Катя в высоком воротнике и кринолине, подающая подол для поцелуя.
- Да, Маш, звякните, скажите, что я тут… здесь… стою… - залепетал Жданов, с ужасом глядя на дверь в президентский кабинет. – Или нет! – вдруг выкрикнул он, заметив, что Тропинкина тянется к телефонной трубке. – Не надо ничего. Я тут… посижу… подожду.
Он сел на диван, откинув голову назад. Но иголки нервов по всему телу не давали расслабиться. Жданов снова вскочил.
- Нет, я на самом деле лучше пойду, - рассуждая вслух, сказал он. – К себе… Вы, Маш, меня предупредите, когда Екатерина… Валерьевна будет свободна…
Он шагнул в сторону выхода, но тут же развернулся на сто восемьдесят градусов и практически влетел к Пушкаревой без стука, промчавшись мимо оторопелой Тропинкиной, которая все еще кивала ему, силясь сказать «Хорошо». Кира и Катя от неожиданности вздрогнули и замерли. Молчали и смотрели на него неподвижно, как с фотографии, то в глаза, то на забинтованную руку. Потом брови Пушкаревой сдвинулись, лицо как-то потемнело, она, до этого стоявшая перед Кирой посреди комнаты, обошла стол и села в президентское кресло.
- Андрей Палыч, - обозначила она его присутствие холодным, равнодушным тоном. – Чем обязана?
- Доброе утро, - кивнул он президенту. - Привет, Кир, - бросил своей бывшей невесте, тоже смерившей его недоуменным, недовольным взглядом. – Можно мне с Кать… Екатериной Валерьевной… переговорить наедине?
- В чем дело, Жданов? – отозвалась Кира. – Мы тут обсуждаем рабочие вопросы. Ты врываешься как татарин. Разговор никак нельзя отсрочить?
Она перевела взгляд на Пушкареву. Та только плечами пожала, мол, понимаю не больше вашего, и продолжала разглядывать Андрея из-под сведенных бровей.
- Кир, ну, пожалуйста, ты сможешь договорить, у меня тут… немного, - Жданов развел руками, желая сослаться на документы, но он даже не додумался хоть какую-нибудь папку схватить в руки для прикрытия.
- Да я не понимаю, почему бы тебе за дверью не подождать? – удивилась Кира. – У нас очень важное обсуждение…
- Кира, пожалуйста… - перебивая ее, попросил Жданов.
- Мы говорим о новом плане продаж. Конец года на носу…
- Пожалуйста, я тебя очень прошу, - не унимался Андрей.
- Это всё очень серьезно, перед созывом общего собрания, показом…
- КИРА! ВЫЙДИ ПОЖАЛУЙСТА!!! – оглушительно прогрохотал Жданов, срываясь, и тут же добавил уже своим нормальным голосом. – Мне надо переговорить.
Кира бы еще пререкалась со Ждановым, если бы не была так удивлена его поведением. Она посомневалась с мгновение, а потом, коротко кивнув Пушкаревой, вышла. Как только за ней закрылась дверь, с Катей что-то произошло, она отвела взгляд, и боли в ее облике было теперь столько же сколько гнева. Перед Ждановым она скрываться не стала, или не могла. Она даже была не в силах смотреть на него, будто он был кучей дерьма.
- Кать, я… - мучительно начал Андрей, приближаясь. – Я только хотел попросить прощения… за то, что…
При этих словах он получил первый предупредительный выстрел из ее широко распахнутых раненных глаз. Он остановился, сморщился, подыскивая правильные слова. Такие находились. Проблема была, где бы еще достать правильного человека, который сможет их произнести и не провалиться сквозь землю.
- Прощения за своё… поведение, за то, что я тебе там наговорил, я просто… просто… Нет мне оправданий, конечно, но пожалуйста…
Жданов с надеждой вглядывался в ее черты - что теперь? Лицо Кати стало спокойным, она отвернулась к окну почти безразлично, будто проверить погоду.
- Я очень виноват, но ты же меня знаешь, я… Я не знаю, что на меня нашло… Я был не в себе, потому что меня твои слова, они меня просто в бешенство… ты знаешь…
- А еще что? – вдруг спросила Катя, без стеснения глядя ему прямо в лицо.
- В смысле? – тупо улыбнувшись, переспросил Андрей.
- Что еще? Слова, поведение, может, выглядела я не так?
- Кать, ты не поняла, я же хотел…
- Это было заметно, - отрезала Пушкарева, вставая и выходя из-за стола.
Когда она подошла к Жданову, его обдало такой волной холода, что чуть не сбило с ног. Ужас и безысходность косили ноги чуть пониже коленок. Он никогда еще не был так испуган. Даже в детстве. От такой близости Кати в любое другое время тестостероны уже ударили бы ему в голову, но сейчас это означало бы только желание заняться любовью с электронно-вычислительной машиной, составляющей план производства атомных бомб.
- Я хочу всё выяснить раз и навсегда, - начала она дрожащим голосом.
Это хорошо, что она тоже волнуется, это значит, что всё-таки Жданов может взять над ней верх. Всегда, когда разум Пушкаревой забивали помехи чувств, Андрею удавалось убедить ее в своей правоте. Спасти себя. Спасти Её…
- Ты был прав, когда говорил, что ничего у нас с тобой не получится.
Он, пока не вникая в смысл слов, обрадовался этому «ты», «у нас с тобой», как будто Катя уже распахнула ему навстречу свои объятья. А потом…
- По-моему, мы уже достаточно пытались… Было бы глупо начинать всё снова, для того, чтобы было больно, Андрей, просто больно, - заключила она и улыбнулась невесело.
- Но… - вставил Жданов.
Андрей хотел сказать ей, что запас жизней они еще не потратили, можно еще попробовать, теперь всё будет по-другому, потому что он всё понял, всё осознал. Он – это и не он вовсе, а новая усовершенствованная модель.
- Подожди, - мягко остановила его Катя. – Я еще не договорила… Да… Я полностью освобождаю тебя. Ты волен делать, что хочешь. Как только совет директоров отпустит меня… Я надеюсь, что это будет очень скоро, по крайней мере, я всё делаю для этого… И я исчезну из твоей жизни навсегда.
- Но… Катя… - разочарованно проговорил Жданов, отрицательно мотая головой. – Ты не поняла, я хотел попросить прощения, чтобы…
- Подожди, это еще не всё.
План, если и мелькал каким-то пунктиром в мозгу у Жданова до этого, теперь разваливался, гас на глазах. Пушкарева не билась в истерике, не обвиняла его во всех смертных грехах, да и по праву! Она вообще не использовала тяжелую артиллерию. Это была девочка Катя, которая просто очень сильно устала, и сейчас пускала всё на самотек. Но ее ангельское смирение было страшнее праведного гнева. Каким бы отвратительным не казался себе Жданов накануне, получалось, что он был еще хуже. Раз во сто!
- Вряд ли я когда-нибудь смогу тебя простить, ты ведь понимаешь это… Да и если мы сейчас разойдемся по разные стороны… оно ведь и не нужно, правда? Ты абсолютно свободен... Я тоже.
Что же это значило, что она любит его? Или нет? У Жданова кругом шла голова. Это непонятное спокойствие уже начало его бесить. Он шагнул к Кате, вытянув одну руку вперед, будто хотел взять ее за плечо. Объяснить ей, втолковать…
- НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! – крикнула Пушкарева. – Никогда больше не трогай меня… - попросила тише. – Не смей… прикасаться, - совсем затихла, когда уже было поздно, пол-Зималетто было оповещено. – Можешь ненавидеть меня… если хочешь… я даю тебе такое право, только убирайся…
Их прервал звонок телефона. Катя, не раздумывая, подошла и сняла трубку.
- Да? Да, Маш, нет, все нормально. Нет. Кире Юрьевне скажи, что я освободилась… Кто? Ага, конечно, давай. Я давно жду его звонка, - сказала Пушкарева, уже не замечая Жданова.
=двадцать восемь=
- И что же у нас теперь? – Маргарита Рудольфовна изящно отпила из кофейной чашки. – Эта девочка, эта Катя, она сдает свои полномочия? И я надеюсь, Андрею? Насколько я помню, ее срок заканчивается?
- Мам, ну ты как всегда все передергиваешь. Сколько можно называть Екатерину Валерьевну девочкой? – немного раздраженно сказал Андрей. – Президента компании
- Ее еще и в планах не было, когда эту компанию создавал твой отец, - мягко возразила ему мать.
Он вовсе не был раздражен на мать за этот презрительно-уничижительный тон. Его покоробило другое. Он сам не позволял напоминать себе, что скоро Катя должна уйти. Ведь это было невыносимо. Пока он знал - она где-то рядом, за стеной, через дверь, Жданов еще мог дышать. Сознание этого было как кислородный баллон, сложная и одновременно простая система жизнеобеспечения. Пушкарева здесь, ее машина на стоянке, пальто на вешалке, в коридоре слышен музыкальный звук ее легких шагов, значит, еще можно жить. Только кто-то, кого не подкупишь и не убьешь, неумолимо закручивал вентиль. Это только говорят, что время можно убить. Жданов пробовал. Бутылки, с очертаниями женских бедер и женщины, силуэтом похожие на бутылки, все суррогат, пластмасса, силикон. Иногда даже накатывала ярость на самого себя. Убить-то можно, но такое паршивое время ни на мясо не пустишь, ни на органы…
- Марго, она на самом деле сдает свои полномочия, - ответил за сына Павел Олегович, прервав рассуждения Андрея. – А вот кому, будет решать совет директоров.
Женщина поднялась и подошла к сыну, проведя красиво окольцованной рукой по его волосам.
- Конечно же, Андрюше, какие тут могут быть еще кандидатуры? – с деланным удивлением улыбнулась она. – Паша, ты же не думаешь, что мы и дальше будем приглашать людей со стороны для ведения семейного бизнеса. Нашего бизнеса. Юра бы в гробу перевернулся оттого, что здесь... ты позволяешь делать.
«Она, скорее, устроит сцену, чем позволит кому бы то ни было в чем-то меня обвинить», - подумал Жданов, уворачиваясь от ласки. Отчего-то в нем совершенно не было этого прежнего азарта заполучить власть в компании. И честолюбивые планы матери не кипятили кровь. Как-то совсем перестал об этом думать Жданов в последнее время. По всем правилам, пирамидам и матрицам у него самого главного не было в жизни. Так и президентские лампасы были ему без надобности. Да… Президентское кресло… Он так хотел бы… так хотел бы… Хотел бы стать президентским креслом, чтобы она усаживалась в него каждое утро… Но он этого не заслужил. Как будто на нашкодившего кота посыпались в мозгу обвинения на самого себя. «Тупой, бесчувственный, эгоистичный, никчемный идиотский ПРРРРРИДУРОК!!!»
- Ах, Марго, наш бизнес перестал быть таким, когда его владелицей стала девочка Катя, и ты знаешь, по чьей вине, - с горечью проговорил Павел Олегович, стрельнув глазами на сына.
Андрей мечтательно вздохнул. Почему-то у отца это «девочка Катя» звучало нежнее, чем у матери, даже как-то трепетно, наверное потому что без ревности и по-отечески. Он ясно представил себе Пушкареву, мирно спящую на его плече, как тогда, в номере отеля далеко отсюда. Далеко, давно и неправда. Жданов провел рукой по губам, стирая улыбку и воспоминание, как потекшую слюну. «Что он там говорил, кто там виноват? Ругайте, бейте меня, что хотите. Я плюшевый».
- И в чем же тогда дело? Я не понимаю, если она готова, то… что тебе мешает вызвонить всех остальных акционеров, собрать этот пресловутый совет и утвердить Андрюшу? – удивилась Маргарита Рудольфовна. – Сынок, у тебя тут совершенно всё заросло грязью, - попросила мать вполголоса, критически оглядывая зал его квартиры. – Разреши мне прислать к тебе кого-нибудь убрать весь этот беспорядок.
- Не стоит, мам, я тут практически не появляюсь, - успокоил ее Андрей.
Конечно, потому что живет он только в офисе, где есть возможность видеть Пушкареву. А тут – приходит, не разуваясь, падает на постель, тяжело беспокойно засыпает, чтобы снова видеть ее. Разница только в количестве предметов одежды на ней, и в том, что во сне она не проходит мимо, а идет рядом.
- Екатерина Валерьевна попросила у меня еще месяц по истечению срока, и я дам ей его, - пояснил Жданов-старший, возвращаясь к теме разговора. – Вероятно, он необходим ей, чтобы завершить все преобразования.
Андрей снял руку матери со своей головы и посмотрел на отца.
- Она что!? – переспросил он. – Что она попросила?!
- Она попросила дать ей еще месяц перед тем, как окончательно уйти, - с расстановкой, как маленькому, проговорил Павел Олегович. – Что? У тебя есть возражения? Изволь, я выслушаю. Но учти - они должны быть обоснованными.
Жданов с трудом пытался приладить на лицо маску безразличия. Его бурная реакция озадачила родителей. Не за чем было вводить их в курс дела. У мамы будет сердечный приступ.
- Нет, просто удивился… В сущности, мне все равно, - ответил Андрей, успокаиваясь, откидываясь на стуле и принимая непринужденный вид. - «Черта с два! Все равно!.. Мне до того не все равно, что я весь дрожу», - добавил про себя.
- Я все-таки думал, что вы работаете в паре, и ты знаешь об этом, - с сомнением сказал Жданов-старший. – Послушай, Андрей, что там у вас вообще творится?
«Если б ты знал, у тебя бы брови до макушек взлетели, папа!» - еще подумал тот, уже чувствуя на губах привкус разговора с Катей. Только он не мог понять, горчит он или переслащен.
=двадцать девять=
Жданов уже с утра начал ждать разговора, он уже с утра готовился к нему. Лучше было бы, конечно, если бы точный текст приснился ему. Но такова учесть простых смертных. Нельзя было поручить столь серьезное дело даже своему подсознанию. Все приходилось делать самому. Он знал, что Пушкарева как всегда останется на работе дольше положенного, и у него будет прекрасная возможность поговорить с ней вечером, когда из офиса уже уйдут все сплетницы и зеваки. Дело было в том, Андрея буквально распирало от любопытства и нетерпения узнать, зачем Катя продлила срок своего президентства. Он, правда, давно не заглядывал в бухгалтерскую отчетность компании, но у него не было причин не доверять Пушкаревой. Какие же еще тут могли быть поводы кроме одного, думалось ему. И вдруг сладко замирало сердце, что-то вспыхивало чуть пониже пояса, туманом плыло изображение. «Какие поводы, ты спрашиваешь?» Только один. Она не хотела уходить, потому что она не знала, что с ней происходит и что с этим делать… потому что она хотела быть рядом со Ждановым… потому что она любила его. «Элементарно же, ну!»
Днем, когда они обедали в одном из ближайших ресторанов вместе с Малиновским, у Андрея просто кусок в горло не лез, так он волновался. Роман даже заметил странное состояние друга и с недоверием разглядывал его.
- А ты чего не ешь, Ждан? – поинтересовался Малиновский, аппетитно поглощая красную рыбу.
- Не хочется, - отмахнулся от него Андрей.
Ему было не до объяснений сейчас, он силился придумать первую фразу их беседы с Пушкаревой.
«Я здесь для того, чтобы… Я к вам, президент, и вот по какому делу… Мы тут с товарищами посоветовались, и я решил… Мадам, мы счастливы видеть в вашем лице, ибо… ибо…»
- Что-то ты какой-то сам не свой, - вздохнул Малиновский, накалывая на хромированную вилку еще один нежно дымящийся кусок. – Я уже не говорю про все остальное… - прогнусавил он с набитым ртом.
- Не понял, - обратился к нему Жданов.
Он ругал себя за неисправимый сарказм. Когда было нужнее всего, он не мог подобрать слова. У Андрея не было второй попытки, он как та осетрина мог быть только одной свежести…
«Это все тлетворное влияние Малины», - мстительно подумал он и посмотрел на Романа, чуть прищурившись.
Его непристойные шутки не выше ширинки, насмешливое пренебрежение к умственным и физическим способностям окружающих и однобокая, подобная флюсу, целенаправленность в общении с женщинами передались Жданову за годы общения, как вирус. Слава богу, к некоторому у него еще был иммунитет. С тех пор, как он неудачно объяснился с Катей, он прекратил попойки и гулянки, о чем она, правда, наслышана не была, потому что вообще не интересовалась Ждановым. Теперь-то он знал – Пушкарева просто искусно делала вид, будто не замечает его. А потом увидела, что он исправился, что он и не думает приставать к ней, и захотела вернуться. Возможно, ей понадобится время. О, он готов дать ей месяц, два, всё время на свете, включая совершенное и несовершенное.
- Жданыч, по-моему, я тебя теряю, - цыкнул Малиновский, по-мальчишески лакомясь десертом.
- Ну что еще, Ром?! – разозлился Андрей.
Малиновский, что, решил пообедать со Ждановым вприкуску?!
- Это я тебя должен спрашивать, что, - укоризненно проговорил тот. – Ты с кем вчера был?
- С кем? В каком смысле? – переспросил Андрей.
- В прямом, с кем был, ел, спал? – Малиновский отбросил салфетку.
- Родители были, кофе пили, - пожал Жданов плечами.
- Ой! Ой! – театрально закричал Малиновский, хватаясь за голову. – Может, ты к ним теперь переедешь?
- Зачем? – удивился Андрей.
- Ну что это? Здоровый лоб! Пьет кофе! И с кем?! С родителями!? Кофе-то хоть с коньяком?! – запричитал Малиновский. – Вот посмотри, посмотри, - он суетливо достал из внутреннего кармана пиджака мобильник. – Посмотри, только вчера наснимал. И такое миленькое хоум видео получилось, эт-то что-то!
Жданов оттолкнул руку Романа с зажатым в ней аппаратом, на экране которого уже возникло что-то розовое, а из динамиков послышались стоны.
- Извращенец, отстань ты от меня со своим хоум видео! – закричал он настолько громко, насколько позволяли приличия.
Это было дурным знаком. Любая деталь, напоминающая ему о прежней жизни, могла нарушить наступивший парад планет. И одним глазом… и полглазом нельзя было глядеть! Не думать вообще! Сегодня вечером он будет говорить с Пушкаревой!!! Только бы ничего не разладилось…
- Вот! Вот! – словно общественный обличитель Малиновский тыкал в него пальцем, вопя неестественно гневно. – Вот. Я же говорю, сам не свой!
- Ром, отстань, а? С души воротит от этих твоих разговоров. Ты можешь о чем-нибудь другом думать? – попросил Жданов.
- Когда мой лучший друг погибает?! – воскликнул Роман, а потом добавил тише. - Ты, что, с ума сошел, что ли?
- Не корчи из себя дурака, - закусывая губу, сказал Андрей и решился. – Я сегодня вечером хочу... пойти... побеседовать с Пушкаревой…
Малиновский нахмурился.
- Хочешь, пойдешь или побеседуешь? Ты уж определись как-нибудь, - сказал он, посерьезнев.
- Что я сейчас и делаю, мой мальчик, что я и делаю… - многозначительно протянул Андрей. - А ты мне мешаешь!
=тридцать=
Жданов ждал темноты, как изголодавшийся вампир, чтобы отправиться из одинокого гроба своего кабинета к Пушкаревой. Точно как хищник перед охотой он то принимался бродить, кусая ногти, то садился в кресло и затихал на долгое время, неподвижно прислушиваясь к звонкам телефонов, взрывам смеха где-то поблизости и хлопанью дверей. К тому времени, когда на офис опустилась тишина, терпения у Андрея хватало уже только на то, чтобы нервно стучать ногой об пол и тяжело вздыхать, поминутно сверяясь с часами. Никогда бы он не подумал, что его будет раздражать излишняя работоспособность своих сотрудников. Отпуская Шуру, подмахивая какие-то принесенные ею припозднившиеся документы своей витиеватой аристократичной подписью, он осторожно осведомился у нее:
- А что, Екатерина Валерьевна еще на месте?
Шура кивнула ему с видом немного расстроенным.
- Да, а мы так хотели сегодня все вместе в «Ромашку» сходить, - разоткровенничалась она. – Катя… - и как совсем недавно Тропинкина, Шура тоже тревожно посмотрела на шефа.
- Да оставьте вы уже! - махнул Андрей рукой. – Рабочий день кончился, зовите президента, как вам заблагорассудится, - он ткнул «паркером» в сторону часов, стрелки показывали пол-седьмого.
- Можно, да?.. – деликатно посомневалась Кривенцова и продолжила. - Катя в последнее время какая-то грустная ходит. Вот мы и хотели ее вытащить на женсо… - она снова прикусила губу. – На ужин. Развеяться, поболтать… Расслабиться, в общем…
- Ясно, - кивнул Жданов удовлетворенно, на допрос вызывали, с пристрастием. – А что она? – как бы между прочим спросил он, откладывая в сторону еще одну подписанную бумагу.
- Отказалась. Говорит, у нее времени нет, - Шура надула губы. – И настроения... Так что она точно еще у себя.
Как только девушка вышла, лицо у Жданова стало мечтательное-мечтательное, а губы сами собой расплылись в довольной улыбке. Где-то уже очень глубоко здравый смысл тоненьким задушенным голосом еще пытался вразумить его. Но уверенность в том, что Катя скучает по нему и все так же любит, росла и крепла, как гриб после дождя. Уродливый такой, самовлюбленный мухомор в пятнистом красном платье. Галлюциногенный…
«+1», - подумал Андрей, прибавляя еще одну жирную галочку к своей правоте. – «За что мне такое счастье?»
Он встал, потянулся как кот, разминая затекшие мускулы, пару раз провел растопыренной ладонью по волосам, приглаживая их и поправил пиджак. Критично оглядел свое полупрозрачное отражение в застекленной дверце шкафа, заставленного папками. Вид у него был смущенный и какой-то придавленный. Храбрый портняжка, смотрите на него!
- Ну что? – выдыхая, словно боксер перед боем, проговорил Андрей. – Поскакал козел по кочкам…
Жданов стремительными шагами вышел, пересек коридор и оказался перед дверью в президентский кабинет. Он коротко постучал, не ожидая ответа, просто ради приличий. И вот когда он уже открывал дверь и увидел Катю, Андрей понял - что-то разладилось… Во-первых, Пушкарева даже не обернулась к нему, хотя бы поинтересоваться, кто там ломится к ней в кабинет в такой час. Во-вторых, она была полностью поглощена телефонным разговором с кем-то, кого она называла просто «Денис». А в-третьих, когда она, не попрощавшись, с грохотом положила трубку, из глаз Кати хлынули слезы так неожиданно и густо, как будто кто-то открыл у нее в голове краны.
Жданов замер на пороге, не понимая, что происходит. Катя сидела за столом, обхватив голову руками, и томно, по-цыгански, крупно содрогаясь, плакала. Ее совершенно не смущало присутствие Андрея. Перед ней были разбросаны какие-то папки и бумаги, несколько мятых листов валялось на полу, невольно напомнив Жданову о чем-то плохо забытом. Кроме того, она только что разговаривала с каким-то Денисом, а теперь рыдала, заходясь, как ребенок. Это ему тоже неприятно полоснуло по памяти. Он закрыл дверь и подошел к столу. Пушкарева скользнула по нему взглядом, словно по предмету мебели, и продолжала надрываться.
- Что случилось, Кать? - оторопело спросил Жданов, когда к нему вернулся дар речи.
Она только с силой замотала головой, растрепывая прическу, и спрятала лицо в ладонях.
- Что такое? – снова заговорил Андрей, но понял, что он ничего не добьется, пока не успокоит Катю.
Он достал из кармана платок, к счастью совершено свежий, и протянул ей. Девушка не заметила жеста, поэтому ему пришлось подойти совсем близко, отнять руки от заплаканных глаз, заставить ее посмотреть на него, а главное – увидеть его. Он надеялся, что Катя не оттолкнет его, и боялся сделать лишнее движение. В груди неуклюже растопырилась нежность – от ее незащищенности, от ее рыданий, от ее близости, от одного только прикосновения к ее теплой коже. Такой он никогда ее не видел. Железная Нюрнбергская дева, мучившая его изо дня в день своим ледяным спокойствием, стала похожа на человека.
- Успокойся, - сказал он, принявшись утирать ее пятнами покрасневшие, уже распухшие щеки. – Успокойся. И расскажи, в чем дело.
- Та-аам, - судорожно вздохнула Пушкарева, мешая слово со всхлипами. – Т-там, - она указывала куда-то за его спину.
- Ну, перестань, перестань, - уговаривал Жданов, присаживаясь напротив Кати на стол. – Давай вытрем это безобразие…
- Там, - повторила та, как заведенная.
- Потом давай, а? Сначала ты прекратишь плакать, хорошо? – все не унимался Андрей, пытаясь собрать ее горе кусочком батиста, пока Катя безуспешно пыталась увернуться.
Она выхватила у Жданова платок и сама принялась вытирать лицо, решительными жестами, все больше приходя в себя.
- Андрей, подними… Там… На полу, - в нос проговорила девушка через ткань и снова судорожно всхлипнула.
- Что? Ну, где? Погоди. Ты успокоилась? – он все еще смотрел на нее и не хотел вставать.
Она была так близко, что Жданов видел ее не совсем аккуратно выщипанные брови. Так близко, что он мог даже положить ей руку на плечо. Это волновало его все больше и не совсем так, как ему сейчас хотелось бы. И ему стало еще труднее, когда Катя вдруг бросилась ему прямо на шею, снова вздрагивая и начиная плакать.
- Андрей… если бы ты знал, что я наделала!..
|