Палата

27/41

- Ну, что я могу сказать? – развёл руками Зорькин. – Ты неисправима.
- В каком смысле? – с подозрением спросила Катя.
- В прямом. – Он пожал плечами.
Они сидели в креслах друг напротив друга в гостиной. На столе рядом горела настольная лампа, за окном завывал ветер. Коля приехал, как только смог, ведь сейчас в «Зималетто» практически не было выходных, и, когда Катя позвонила ему, он как раз разговаривал в своём кабинете с Юлианой. Юлиана тоже взяла трубку, извинилась за то, что «рассекретила» Катю перед Ильиным.
- Я была уверена, что ты не будешь против, - говорила Юлиана. – Но он так упрашивал! По пустякам бы он не стал беспокоить.
Катя успокоила её, сказала, что она всё сделала правильно, и пообещала вскоре посвятить её в суть предложения Ильина. «Это связано с тем, что я буду делать дальше», - добавила она. Юлиана должна была приехать на дачу назавтра.
- Ты опять всё решила, ни с кем не посоветовавшись? – продолжал Коля. – А завтра Жданову, как снег на голову: извини, но Зорькин нужен мне?..
Катя в недоумении смотрела на него. Он ничего не понял…
- Коля, это не так! В том-то и дело, что сейчас всё не так!
- А как?
- Я хотела иметь твоё принципиальное согласие, понимаешь? Спросить тебя, как ты смотришь на моё предложение. А уж потом говорить обо всём с Андреем…
Коля вздохнул и промолчал, но она видела, что он отнёсся к её словам с недоверием.
- Ну, что тебя не устраивает? Говори, может, я чего-то не понимаю…
- Ты опять понимаешь слишком много, в том-то и дело. Знаешь, как ты должна была поступить, по моему мнению? Дать ему по морде из-за этой девицы, хлопнуть дверью, а потом уж помириться и во всём советоваться, раз уж ты хочешь жить с ним. А ты что делаешь? Наступаешь на те же грабли. Прощаешь ему этот любовный зигзаг, словно ничего и не было, и в то же время за его спиной решаешь своё будущее…
- Тебе не удастся снова сбить меня, - тихо сказала она. – Я делаю так, как считаю нужным. – И вдруг голос её зазвенел какой-то отчаянной болью: - И никогда, никогда больше не говори мне, что я что-то решаю за его спиной! Этого больше не будет, никогда!.. Ты не захотел понять меня, ты так ничего и не понял!..
Коля испуганно смотрел на неё.
- Кать, Кать… - предостерегающе проговорил он. – Успокойся, ну что такого я сказал?
Гневно дыша, она смотрела на него, и он видел, что этот всплеск неслучаен, что ей нужна была маленькая искорка, чтобы высказать наконец всё, что беспокоило её.
- Ты сказал: дать по морде?! Хорошо, что это изменит? Да, он виноват в том, что пошёл на это, в том, что это оказалось для него возможным! Виноват независимо от того, что случилось, от того, что я оставила его! И ты сейчас скажешь, что он может это сделать и впредь, и впредь я пойму и оправдаю его, хоть ты сам ещё недавно оправдывал его! И того ты сам не понимаешь, что понять я этого всё равно не смогу… я могла бы это понять тогда, на вилле, но не сейчас… Я могу только… только… - И губы её задрожали, и в глазах появилось какое-то жалостливое, умоляющее выражение, словно она из последних сил просила услышать её. – Я могу только простить его, потому что я его люблю… потому что я хотела всё изменить… потому что я… - И вдруг она разразилась рыданиями, слёзы залили её лицо, и она громко всхлипывала, поднеся руку ко рту, но всё так же открыто и вопрошающе глядя на него.
Лицо его дрогнуло, уголки губ поползли вниз.
- Ох-ох-ох… - пробормотал он, отводя глаза. - Прости меня, Кать… Прости меня… я не знал, я не думал, что ты это всё… понимаешь… Как у вас всё перепутано, я уж и не знаю, виноват ли он… но точно виноват, что ты мучаешься сейчас… Но теперь, теперь-то уж всё должно быть проще, разве не так?
Она вытерла руками слёзы, глубоко вздохнула и мужественно кивнула.
- Да, да, в том-то и дело! И я хочу, чтобы ты понял это! Потому что если ты не поймёшь, то кто поймёт? Я шагу не ступлю без разговора с ним, пойми! Да, я не изменилась, я не стала слабей, у меня по-прежнему есть уверенность, но я чувствую, что если он не поддержит меня, значит, я не всё обдумала, значит, делаю что-то не так…
- А может быть, если он не поддержит тебя, он будет просто не готов к этому, как и раньше? Опять встанет на дыбы, воспротивится – как раньше?
Взгляд Кати внезапно остановился. С минуту она в задумчивости смотрела на него, мысли её были далеко-далеко отсюда... Наконец покачала головой и сказала:
- Я не знаю. Наверное, ты прав. И тогда всё придётся начинать сначала – и мне, и ему…
После некоторого молчания Коля произнёс:
- Прости меня ещё раз. В конце концов, стать Ждановой – не значит опуститься до него… Я понял теперь. Я даже рад, что ты приняла это решение.
- Да, но ведь и я была виновата в том, что случилось с ним, - тихо сказала она. – Я долго боялась признаться себе, а на самом деле давно неосознанно вела себя так, что всё только больше усугубляла: жалела его и этой жалостью унижала. Как теперь больно вспоминать об этом, если бы ты только знал!.. Теперь этого нет, но когда мы были в Лондоне и я сказала ему, что ухожу из «Зималетто», я почувствовала, что его снова задело это. И теперь… теперь я не знаю, что будет, если он так же отреагирует… Ничего не будет. Ничего.
- Значит, он просто недостоин тебя, вот и всё. Если будет упорствовать и самоутверждаться за твой счёт…
- Нет-нет, я верю ему, - быстро покачала она головой. – Всё будет хорошо, вот увидишь. И если он даже и будет возражать, то по другой причине, не по этой, и мне надо будет прислушаться к нему… Я не хочу думать о плохом. Я больше не хочу думать о плохом, пойми! – горячо закончила она.
- Хорошо, хорошо, - поспешно сказал Коля. – Бедная ты, бедная… И почему у нас с тобой вечно всё не как у людей?..
- Не говори глупостей, - отмахнулась она. – Ты же знаешь, не люблю я этих обобщений… Лучше скажи: ты согласен?
Он помолчал немного, с загадочной улыбкой глядя на неё.
- Ну, а как ты думаешь? – вздохнув, наконец произнёс он. - Неужели я тебя подставлю?
- Ты соглашаешься только поэтому? – Она внимательно смотрела на него.
- Я начинаю тебя бояться, Катька, честно, - улыбнулся он. – К каждому слову придираешься… Нет, конечно. Ты вспомни, как мы мечтали об этом. Честно говоря, даже дядя Валера немного удивился, когда ты к Юлиане пошла работать… Как я могу отказаться?
Она просияла.
- Колька, как я рада! Ты не представляешь, как я ожила в последнее время! У нас всё получится, правда! Со мной будешь ты, у меня будет работа, будет Андрей – вот и всё, что мне нужно… - Но тут она, словно вдруг вспомнив о чём-то, задумалась, и лицо её омрачилось. – Ну, почти… - тихо добавила она.
- Почти? Почему почти?
Катя тряхнула головой.
- Неважно… - Но в глазах её всё же была печаль.
- Ты всё так же расстраиваешься? – тихо спросил Коля, внимательно глядя на неё.
Она взглянула на него, на лице промелькнуло удивление, но тут же улыбнулась ему благодарно.
- Ты ведь всё понимаешь, да?.. Я не знаю, можно ли не расстраиваться из-за этого. Может, и есть такие женщины, но я не из их числа, - с виноватой улыбкой проговорила она. – Но я… я надеюсь всё изменить. Я больше не буду откладывать, не буду надеяться на чудо.
- И как же ты это совместится с твоими наполеоновскими планами? – тепло улыбнувшись, спросил он. – Нелогично как-то…
Она с весёлым удивлением посмотрела на него.
- Ну, вот от тебя-то никак не ожидала… И ты за домострой, Зорькин, да?.. Прекрасно всё совместится, Коль, прекрасно! – И вдруг она лукаво покосилась на него. – А ты на что? Вот и будешь управлять фирмой, пока я ребёнка буду растить…
- Ну, уж нет, - протянул он. – Если и начинать всё, то только вдвоём…
- Боишься не справиться? – Катя уже почти смеялась, и так ему было приятно смотреть на её просветлевшее лицо, что и он с удовольствием подыграл ей:
- Конечно… Ты ж знаешь, я не директор, я – финансовый директор… - И так глубокомысленно это прозвучало, что оба, не удержавшись, прыснули от смеха.
- Ладно, я пошутила, - сказала Катя. – Просто будем помогать друг другу, вот и всё…
- Ну, а когда ты собираешься рассказать всё Андрею? – уже серьёзно спросил он.
Блеск в её глазах не исчез, когда она ответила ему:
- После показа… Прилетим из Лондона – и расскажу.
Коля кивнул.
- Всего ничего – и твоё заточение закончится… Неужели даже не интересно, как проходит подготовка? – с любопытством спросил он.
- Ну, конечно, интересно, - сказала она. – Но так, как и должно быть интересно: в меру… Здесь, Колька, всё правильно получилось, так, как надо. Я скучаю по «Зималетто», но не беспокоюсь, понимаешь? Знаю, что у Андрея всё получится… У меня такое чувство, как будто и я, и он расправили крылья. – И вдруг на лицо её снова легла какая-то тень.
«Да, и если бы он не сходил налево, то и в личном у вас было бы так же», - мрачно подумал Коля, но промолчал. Незачем начинать всё сначала. Ей и так тяжело… Он внезапно переменил своё первоначальное намерение уехать, решил остаться на ночь в этом доме, Катя ведь предлагала ему. Она вдруг показалась ему такой несчастной и одинокой, когда заплакала… И ведь это он довёл её до слёз.
Вообще-то, конечно, это Жданов виноват в её несчастье. Что бы там ни было, он не должен был делать то, что сделал. И он, похоже, понимает это. Если вначале Коля видел, что у Андрея была лишь одна цель: оправдаться перед Катей и вернуть её любой ценой, то эта разлука повлияла на него. У него с глаз словно упали шоры, шок и раздрай от потрясения прошли, и теперь он был готов принять любое её решение.
Он больше не настаивал, не искал её, не спрашивал о ней, но у него была постоянная потребность говорить о ней, и Зорькина уже начинало тяготить это. Андрей без конца заходил к нему в кабинет – сначала вроде бы действительно по необходимости, но потом как бы невзначай переводил разговор на Катю и задерживался надолго… У него была тоска в глазах и ещё что-то… пустота и в то же время жажда, желание заполнить её. Глаза горели каким-то сухим блеском, и Коля спрашивал себя, а закрывает ли он их вообще, спит ли он. Да, он отдавал себе отчёт в своей слабости и в том, что это была слабость, а самое главное – впервые он уже не мог предъявить Кате счёт за то, что это она своей силой сделала его слабым. Он был один, единолично ответственен за свою слабость – он понял это сразу, у Коли было достаточно случаев убедиться в этом. И Коля не мог не уважать его за это, хотя, в общем-то, и признавался себе, что это уважение – лишь дань его перемене, что если бы от него не ждали обратного (что он будет винить во всём Катю и то, что случилось с ними), то такое поведение было бы нормальным и не подлежало сомнению. Но… так уж получилось, что Андрею нужно было вновь доказывать своё право на уважение, и нельзя было не признать, что во многом он добился этого права.
Коля очень хотел, чтобы у этих двоих всё наладилось. Ему было комфортно общаться с Андреем, его лёгкость, добродушие импонировали ему. Он любил бывать у них дома, любил сидеть часами на большом мягком диване и просто смотреть на пламя, плескавшееся в красивом открытом камине… Даже на кухне у Пушкарёвых он не чувствовал себя таким умиротворённым, как в этой семье. Здесь не было никаких довлеющих правил, никаких установок, никто никому ничего не запрещал и никого ни в чём не ограничивал, того, к чему он привык в своей собственной семье, в семьях друзей и знакомых. Всё здесь складывалось легко, гармонично и естественно, хозяева этого дома были словно половинки единого целого, если есть один – значит, где-то рядом и другой. Он видел, как бережно, как трепетно они относились друг к другу, и даже с некоторой завистью думал о том, что у него самого нет такого – ведь со Светланой им так и не удалось стать семьёй… Они же, несмотря на отсутствие детей, несомненно были семьёй. В какой момент всё переменилось?.. Видимо, волевые, сильные качества, заложенные в Катерине природой, в какой-то момент перешли безопасный рубеж и, войдя в конфликт с качествами Андрея, стали превалировать над ними… Да, это было испытание, это было что-то, что оказалось сильнее их и с чем им пришлось бороться. И без жертв, конечно, не обошлось…
Он посмотрел на Катю. Кому из них двоих тяжелее?.. Она ведь была всё-таки не права, когда сказала, что не изменилась. Она не стояла на месте, просто ожидая Андрея, им обоим пришлось идти друг к другу, чтобы встретиться в одной точке. Да, она стала более ранимой, уязвимой, вот и слёзы эти… но в то же время стала мягче, гибче, открытее. Нет, она не жертва. Надо просто помочь ей. Смотреть вперёд. Впереди – новая, манящая высота. Давняя мечта. Неужели мечты сбываются?..
Непрошеная улыбка озарила его лицо, и он поднялся, пытаясь скрыть своё воодушевление, и нарочито ворчливым тоном произнёс:
- Ну, где мой телефон? Не дай Бог, связи не будет, Светка меня убьёт… Затащила ты меня в глушь, Пуш… - И он вдруг осёкся, задумался и махнул рукой. – Ну вас совсем, запутался я … Давай, стели мне, вставать завтра рано…
Катя радостно и благодарно улыбалась ему.

-------------------------------------------------------------------------

28/42

То, к чему так долго готовились в «Зималетто», чего так ждали, о чём мечтали и на что надеялись, - свершилось. Показ коллекции в Лондоне прошёл без сучка без задоринки, насколько вообще гладко мог пройти показ такого уровня. Андрей усмехался про себя, глядя на всю эту рукоплещущую беззаботную толпу вокруг подиума, в очередной раз поражаясь тому, насколько легко, красиво, феерично всё выглядит внешне и как тяжело и буднично воспринимается изнутри. Настоящей радости это зрелище тем, кто вложил в него свой труд, принести не могло, их мог обрадовать только конечный результат – сам факт участия в показе и дивиденды, которые из этого факта можно было извлечь: приглашения на другие показы, презентации, проекты, побочный бесплатный пиар компании на модном рынке, внимание журналистов и известных специалистов в мире моды… И это – тоже труд, только вдвойне приятный от сознания хорошо выполненной работы и завершения какого-то очень важного этапа.
И всё же этот успех он скорее осознавал умом, чем чувствовал. В этом скоплении чужих людей, в этой толпе, где нельзя было услышать ни слова на родном языке, взгляд не задерживался ни на чём и никто на нём самом не задерживал взгляд. Равнодушные, скользящие мимо глаза, дежурные улыбки, заготовленные слова – здесь не было ничего живого, яркого, волнующего. Перед глазами мелькали лица, десятки названий других таких же компаний, участвующих в показе…
Другое дело был предстоящий показ в Москве. Уже имея за спиной успех участия в мировом показе, организовывать свой собственный показ было интересно, тревожно и радостно. Андрей ожидал от этого показа многого. В его прошлом были подобные показы – успешные и неудачные, спокойные, почти камерные, - и яркие дорогие шоу, устроенные на широкую ногу… Он вспоминал переломный, самый первый показ, организованный Катей – тогда ещё и.о.президента, вспоминал блеск её глаз, дрожь её рук, её гордо выпрямленную спину и высоко поднятую голову, когда она впервые поднялась на подиум, и невольно улыбался при этом воспоминании. Оно придавало ему уверенности, вливало в него силы. Она стала родной для «Зималетто», стала частью её истории – неотъемлемой, не менее важной, чем Павел Олегович, чем сама компания… Огромной ответственностью было принимать компанию после неё, проводить сейчас свой первый показ в качестве президента – и он гордился этой ответственностью и этим правом.
Тем более усугублялась эта ответственность, что он принял компанию в такой напряжённый период, и особенно трудным было всё это время – как и обычно, время подготовки к показу. Трудным – и всё же лёгким и интересным. Да, необходимо было очень многое сделать, но он обнаружил, как хорошо, как слаженно была организована работа в «Зиммалетто», хотя бы потому, что любое его распоряжение тут же правильно понималось и оперативно исполнялось. Не было мелочи, которая ускользнула бы от внимания прежнего президента, и поэтому на всех направлениях чувствовалась правильная организация – от эффективного управления до дисциплинированного, чётко работающего производства. В то же время его цепкий взгляд подмечал теперь все слабые стороны, которых, конечно, тоже хватало, и тут же в мозгу начинали прорабатываться все варианты устранения недочётов. Конечно, ему очень не хватало помощника, и одним из первых дел по окончании сезона он наметил именно это – найти хорошего управленца, которому он поручил бы исполнение всех своих начинаний. Да и в каждом звене компании он невольно присматривался к людям, которым он мог бы доверить эффективное управление на местах, чтобы исключить необходимость обращения к президенту для решения любого мало-мальски значимого вопроса. Это, пожалуй, было самым трудным, но и самым интересным в его новой работе, ведь он понял теперь в полной мере, что люди – главный ресурс, которым обладает любая компания.
Отец редко беспокоил его, спокойно и немного отстранённо интересуясь работой компании. Андрей был благодарен ему за деликатность, за спокойное доверие, оказанное отцом. И, вспоминая прошлое своё президентство, когда спокойствие отца оплачивалось его собственными страхом и ложью, он с радостью сознавал, что сейчас не обманывает доверие отца и честно старается оправдать его.
И поэтому едва ли не самым важным и дорогим для него было твёрдое и уверенное рукопожатие отца после того, как лондонский показ завершился. В этом рукопожатии было многое: и благодарность за успешное проведение показа, и признание того, что он всё же справился…
С лёгким сердцем он покидал Лондон, чувствуя себя как человек, освободившийся от тяжёлого, но очень важного груза, сделавший последний шаг на неком пути. И так хорошо, так радостно было ему сознавать, что родные, самые близкие его люди разделяют это его чувство, так приятно было ощущать их незримую поддержку. Ведь с ним были они – отец, мать, Катя, вся его семья.
Он сидел в самолёте рядом с матерью и изредка видел прядь Катиных волос или даже её профиль, когда она, наклонившись к Павлу Олеговичу, что-то тихо говорила ему. И тогда он переставал слышать мать и вообще воспринимать окружающую реальность, а только смотрел на неё, как притягиваемый магнитом, как загипнотизированный, старался вобрать в себя и запомнить каждую мелочь, каждый штришок, каждый оттенок звука её голоса – всё то, чего он был лишён так долго, всё то, чего он сам лишил себя.
За эти несколько дней Маргарита уже привыкла к этим его внезапным уходам в себя в присутствии невестки (бывшей или нет – она не знала) и теперь обречённо вздыхала и, испытывая чувство какой-то болезненной неловкости, отводила взгляд от выражения немого восторга на лице сына. Во время пребывания сына в родительском доме между ними было несколько откровенных минут, и ей удалось уговорить его открыть ей свою душу. Ей трудно было судить, трудно было оценивать – судьба благосклонно избавила её от такого страшного испытания, как измена, и она просто не знала, что теперь могут чувствовать и невестка её, и сын. Но что не подлежало для неё сомнению, так это то, что сын её проявил слабость во время вынужденной разлуки с женой, потому что это она вероломно оставила его, да попросту бросила, что уж там говорить! И вот это было главной её зацепкой, главным ясным и твёрдым фактом, на который она могла опереться в этой туманной, незнакомой ей истории, и поэтому именно этим она и оправдала поступок сына. С Катей за все эти проведённые вместе дни она не сказала и двух слов. Но и осуждать её открыто всё же побаивалась – как ни велико было её влияние на сына, на его отношения с женой оно не распространялось, в общем-то, и раньше, а теперь-то уж и подавно. Её только раздражало то, что во всём он целиком и полностью винил себя, а то время как вина невестки была очевидна. Но поделать она ничего не могла, и ей оставалось только молча смотреть, как он, по её мнению, запутывается в сетях этой любви всё больше и больше.
А он просто любил. Нет, он не бежал от своих воспоминаний, он не старался забыть их, как страшный сон. Он ясно и чётко сознавал и помнил каждый свой шаг, каждое своё ощущение в ту или иную минуту. Слабость… Да, это была ещё одна его слабость, это было ещё одно свидетельство всей его прежней общей слабости. Для него не было тайной, почему он оказался способен на это, это было логическим звеном всей цепочки, штрихом в общей картине... Ему только удивительно теперь было, в его нынешнем состоянии, которое, возвращаясь из прошлого, крепло и в котором подобное было немыслимым, - неужели это действительно был он, неужели это он совершил этот шаг. И тут же он говорил себе – да, это был я, и это я предал Катю и её любовь. Совершил то, чего прежде и сейчас невозможно было себе представить.
Как он метался потом, уговаривал её… Умолял понять его чувства, его мотивы, объяснял всё, как будто это возможно было понять, как будто это возможно было объяснить… И потом, когда она почти поверила ему и потянулась к нему, опять испытал то омерзительное чувство глухого раздражения в ответ на её слова о намерении уйти из «Зималетто». Отголоски прежней слабости дали знать о себе и снова оттолкнули её от него.
Теперь – что?..
Рассказать ей обо всём этом, о том, что он чувствует.
И всё. Не умолять. Не звать. Не тревожить. Не хватать за руки, не прижимать к двери…
А что же, что?..
А просто смотреть на неё. Просто любить.

***

Из аэропорта все четверо приехали в дом Ждановых-старших: после многозначительного взгляда мужа Маргарита поддержала его приглашение Кате к ним домой, и Катя согласилась. Павел Олегович хотел отметить в домашнем кругу знаменательное событие и считал, что без Кати этот маленький семейный праздник будет неполным.
После бокала хорошего вина и под влиянием атмосферы торжественного радостного подъёма, царившей за столом, оттаяла даже Маргарита. К ней снова вернулось то благостное расположение духа, которое она испытывала, когда и муж её, и сын были счастливы. И даже Катя перестала казаться тем абсолютным злом, которым она считала её иногда - и в последний раз в самолёте, когда она видела, как её сын смотрит на свою жену.
Катя вела себя естественно, легко, доброжелательно улыбалась, и всё её существо, казалось, излучало радостное тепло от того, чего все они добились. Павел Олегович спрашивал её о дальнейших планах, она отвечала уклончиво и переводила всё в шутку.
Но лицо её всё же омрачилось. Когда Андрей обмолвился о том, что сделку о приобретении оборудования заключал не с Романом, а с его компаньоном, на её вопрос почему, он рассказал, что Роману некоторое время пришлось провести в больнице: гипертонический криз, возможно, последствия травмы или стресс. Долго Катя и Андрей молча смотрели друг другу в глаза. В глазах обоих были боль и сожаление. Всё, что случилось за эти три последних месяца, промелькнуло в их глазах в эти минуты. Одна картина сменяла другую, все их мысли, все чувства были в этом молчаливом разговоре.
После обеда они остались в гостиной вдвоём, Павел Олегович и Маргарита ушли к себе, отдохнуть после перелёта. Напряжённо улыбаясь, Катя спросила, навещал ли Андрей Романа в больнице.
- Да, - просто ответил он. – У него всё в порядке, он уже дома, просил передать тебе, что у него всё хорошо. – И Андрей открыто посмотрел на неё, и она увидела, что ничего не надо объяснять ему, что он всё, всё понимает.
- Ну, а ты? – помолчав, спросил он. – Как ты? – И по голосу его было слышно, как долго он ждал возможности задать ей этот вопрос.
- Хорошо… - Она открыто, смело улыбнулась ему. – Я хочу поговорить с тобой.
Сердце забилось сильнее. Но он совладал со своими чувствами и спросил спокойно:
- О чём?
- О нас, - ответила она.
И от звука её голоса, произнесшего это «о нас», он внезапно ощутил такую пустоту вокруг себя, что почувствовал почти физическую боль. Он понял, чтО это означало.
- Кать… - хрипло сказал он.
- А? – тут же откликнулась она, и у него перевернулось всё внутри. Белый холодный рубец на сердце зазеленел, покрылся листьями, весенними цветами…
- Иди ко мне, - проговорил он.
В её взгляде зажглось что-то. Она поднялась; подойдя к его креслу, села к нему на колени и, обхватив за шею, положила голову ему на плечо. И в тот же миг он понял, что даже тогда, в подъезде, когда он обнимал её, или в том лондонском отеле, когда вся ночь принадлежала им, он не испытывал такой полноты счастья, которую испытывал сейчас. Именно сейчас, только сейчас, наконец-то, она опять принадлежала ему, и он уже не мог понять, как всего лишь десять минут назад, не говоря о долгих месяцах разлуки, этого не было в его жизни. Теперь он знал, что это – навсегда.
- Я хочу рассказать тебе, что хочу делать дальше, - тихо сказала она.
- Подожди, Катюш… - Он поцеловал её в висок, задумчиво глядя перед собой. – Сначала… сначала то, без чего мы не сможем, то, что должно быть сказано. Я хочу, чтобы ты знала.
Он почувствовал, как она напряглась, но она молчала. Не стала останавливать его, не стала отворачиваться от того, что он собирался сказать ей. И это тоже было хорошо, и это тоже было частью этого нового чувства, окружившего их.
- Я виноват перед тобой. И я знаю и помню всё, что я делал и думал. Об этом ты тоже должна знать, это самое главное. Теперь я воспринимаю это как случившееся с другим человеком, не со мной, но в то же время ясно отдаю себе отчёт в том, что это был именно я. Я не знаю, сможешь ли ты поверить мне… но всё равно я должен сказать, что чувствую. Для меня это немыслимо. Невозможно. Я знаю, оправдаться в том, что было, нельзя. Ты можешь лишь простить и поверить, но это… я не хочу давить на тебя. Просто знай об этом, и всё.
По мере того, как он говорил, она поднимала голову и всматривалась в его лицо. Те же слова, что она говорила Зорькину. Те же мысли, что навевал ветер, разгоняющий на озере плёнку льда. И его лицо… Никогда, никогда она не видела его таким.
- Я верю тебе, - так же спокойно, как и он, произнесла она. – Я верю тебе, Андрей… И если бы я не простила тебя, пришла ли бы я к тебе?.. – И она, протянув руку, бережно провела ею по его волосам. – Ведь я пришла… пришла к тебе.
«Пришла к тебе»… Такое тёплое, всеобъемлющее чувство охватило его. Эти слова означали не только то, что она откликнулась на его призыв, они означали бОльшее.
- Тебе не надо было идти ко мне, - сказал он дрогнувшим голосом. – Это я… я должен был вернуться. И ты вернула меня. Я люблю тебя… - Он обнял её голову, отстранил от себя так, чтобы видеть её лицо. – Я люблю тебя, Катя… - И он поцеловал её, всё так же глядя на неё. И она, отвечая ему, не закрыла глаза тоже.
- И теперь… как всё будет теперь? – спросила она.
- Теперь… - И он улыбнулся – глазами и уголками губ. – Теперь мы будем жить… любить друг друга… работать…
- Да, работать… - сказала она и добавила, удивляясь, как ещё совсем недавно считала это трудным и боялась этого: - Ты будешь управлять «Зималетто», у меня будет своя фирма…
- Своя фирма, - всё так же улыбаясь, повторил он. – Расскажи…
И она, не тревожась больше о его реакции, легко и естественно заговорила:
- Управленческий консалтинг, аудит… Антикризисные планы, экономические программы, анализ финансово-хозяйственной деятельности… То, о чём мы с Колей мечтали ещё в университете… - И вдруг, словно спохватившись, она с тревогой взглянула на него: - Коля…
- Зорькин? Что?
- Ему ведь придётся уйти из «Зималетто»… Андрюш, если ты против, ты скажи, мы что-нибудь придумаем… он и сам сомневается…
- Сомневается? В чём? – проговорил Андрей, и в глазах его появились весёлые искорки. – Сможет ли работать в собственной фирме? Ну, конечно, там же ныть и жаловаться, кроме себя, будет некому…
В её глазах мелькнула радость.
- Ты правда не против?
- Нет, конечно… Вы же как верёвочкой связанные, я уже давно смирился… Его место возле тебя, у вас всё получится. – Он задумался на мгновение и с нарочито серьёзным видом покачал головой. – А вообще, конечно, задачку вы мне задали… За месяц лишиться двух топ-менеджеров – не всякая компания выдержит…
- Да какой там месяц, Андрюша! – улыбалась Катя. – Пока не найдёшь замену – Колька из «Зималетто» ни ногой! Это ведь ещё так всё, умозрительно, я же не знала, как ты к этому отнесёшься…
- Я? – Андрей с серьёзной нежностью посмотрел на неё. – Если бы я не согласился, то ты…
- Ну, не то чтобы «не согласился»… Когда советуются, ведь не спрашивают согласия, - твёрдо сказала Катя. – Просто хотела послушать, что ты обо всём этом думаешь…
- Ну, я не вижу в этом ничего такого, из-за чего нужно было бы отказываться от такой идеи, - сказал он. – Разве что… - И он умолк, внимательным тёплым взглядом глядя на неё. Она ответила таким же понимающим взглядом.
- И что… - тихо сказала она наконец. – И что ты скажешь об этом?
- Тоже не вижу проблемы, - так же тихо ответил он. – Одно другому не мешает… Будешь оформлять фирму, обратимся к врачу…
Она вдруг глубоко, порывисто вздохнула, и в глазах её блеснули слёзы. На его лице сразу же отразилось страдание.
- Нет, Кать! Нет! – прошептал он и привлёк её к себе, гладя по голове. – Мы любим друг друга, мы сейчас поедем домой, мы теперь всегда, всегда будем вместе… Не надо плакать! Не надо больше плакать!.. Даже от счастья…

------------------------------------------------------------------------

43

Утром в день показа её телефон разрывался от звонков – все спешили поздравить её с днём рождения. Первыми, конечно, позвонили родители, возмущались, что она не сможет вечером приехать к ним. Потом позвонили родители Андрея, и даже Маргарита поздравила её – сухо и немногословно, как всегда. А вот Павел Олегович вернул ей хорошее настроение своей теплотой и искренностью. Звонок Юлианы застал её в машине, когда она стояла в плотной и, судя по всему, долговременной пробке. После традиционных поздравлений и пожеланий Юлиана поинтересовалась, как скоро она сможет быть в отеле, где будет проходить показ.
- Я пока не знаю, Юлиана, - ответила Катя, со вздохом оглядывая скопление машин, окруживших её со всех сторон. – Я еду к Ольге, но, видимо, и к ней опоздаю… Здесь такая пробка…
- К Ольге?.. А, это твой врач? У тебя случилось что-то, Катюш?
Катя улыбнулась этой трогательной заботе. Старшая подруга в один миг забыла обо всех делах и переключилась на её здоровье.
- Нет-нет, всё в порядке, Юлиана, не волнуйтесь! Просто я позвонила ей, чтобы записаться на предварительный приём… вы же знаете, в связи с чем… а она предложила приехать сегодня – у неё единственный свободный день, она уезжает в Чехию на Рождество и Новый год, и нескоро появится возможность проконсультироваться. Вот я и согласилась. И теперь не знаю, смогу ли даже сегодня попасть к ней, - с улыбкой закончила она.
- Ничего, попадёшь. - Слышно было, что Юлиана тоже улыбается. – В конце концов, какие бы ни были пробки, они ведь не заставляют нас пересесть в метро, верно?.. Ну, хорошо, мы ждём тебя. – И она добавила лукаво: - Андрей такой важный, представительный, не знаю даже, как к нему подступиться… Всем интересуется, во всё вникает, не отмахивается, как прежде когда-то, когда ты была его помощником и всем занималась…
- Юлиана, теперь нет необходимости обсуждать это, - с улыбкой, но твёрдо перебила её Катя. – Это в порядке вещей, и так будет всегда.
После секундного молчания Юлиана произнесла:
- Ты права, эта тема закрыта… Я так рада за вас! За него, за тебя… Хоть, конечно, я и надеялась на то, что ты внемлешь моим мольбам и придёшь работать ко мне, - вздохнув, вставила она. Но Катя молчала, как бывало всегда в этом случае в последнее время, и она продолжала: - Ну, всё, приезжай поскорее и ещё раз с днём рождения!
- Спасибо, Юлиана, большое спасибо.
Машина тронулась и проехала вперёд несколько метров.
Слава Богу, Ольга не стала злиться и выговаривать ей за опоздание, что частенько случалось с этой жёсткой и безапелляционной женщиной. Она была хорошим врачом-гинекологом, на приём к ней попасть было трудно, и она не церемонилась, если подопечные нарушали её рабочий распорядок. Но сегодня она была в хорошем расположении духа и даже каким-то чудом вспомнила про день рождения Кати – всего лишь одной из её многочисленных пациенток.
После осмотра Катя сидела у стола и привычно ждала, когда Ольга наконец закончит писать что-то в карте и поднимет на неё глаза. Но Ольга заговорила раньше. Не отрывая глаз от карты, тихо и деловито поинтересовалась:
- Сбои, говоришь? Нерегулярно?
- Ну, да… Вы же сами знаете…
- А самое простое в голову не приходило? – сухо буркнула врач, всё так же продолжая строчить что-то в карте.
Вопрос прозвучал так буднично, так невнятно, что Кате показалось, что она не расслышала, и она попросила повторить. Ольга на мгновение подняла глаза и тут же снова опустила их в карту, но всё же громко повторила свой вопрос.
Поняв наконец в полной мере, что она имела в виду, Катя почувствовала, как лицо её заливает краска, а где-то внутри зашевелилось глухое раздражение.
- Приходило… - тихо сказала она. – Три года приходило… Я устала…
- От чего? – спросила Ольга.
- От разочарования… От надежды… Вы ведь всё знаете, Оля, зачем спрашиваете?..
Пряча улыбку в уголках губ и стараясь выглядеть строгой, Ольга наконец открыто посмотрела на неё.
- Хотела бы я, чтобы мне подобные подарки к дню рождения делали, - сказала она. – Кать! Пять-шесть недель у тебя… Пишу «на малом сроке»…
Пять-шесть недель… Пять-шесть недель… Что она говорит? Что за загадочные, полные таинственной прелести слова? И они обращены – к ней?..
- Не может быть, - онемевшими губами произнесла она.
- Ты меня хочешь переубедить? – не без удивления строго спросила Ольга.
Ступор начал потихоньку отступать, на лице появились растерянность, неверие – и радость…
- Вы сказали – пять-шесть недель… Я точно… точно могу сказать, если это надо.
- Ну, скажи, - недоверчиво вздохнула Ольга и покачала головой. – Ох, уж эти мне доморощенные гинекологи…
- Да нет, Оля, я правда знаю! Это было один раз… за три месяца.
Ни один мускул не дрогнул на лице привыкшему ко многому врача. Ольга кивнула и записала дату, которую назвала ей Катя.
- После праздников придёшь на УЗИ, сдашь анализы… - Врач давала распоряжения, но Катя, восторженно кивая в ответ, вряд ли вникала в смысл этих слов. Они просто звучали для неё, как самая прекрасная музыка…
С улыбкой Ольга смотрела ей вслед, договорившись на прощание о следующем приёме.
- Ну что, больше не собираешься к другим врачам идти?
- Нет, что вы… Только к вам… Спасибо, Оля…
Выйдя из кабинета и закрыв за собой дверь, она ещё долго стояла, всматриваясь в волшебные строчки, написанные врачом в её собственной карте… В какой-то момент, стыдясь и понимая, что это глупость, но не будучи в силах ничего поделать с собой, даже перевернула карту и посмотрела на титульный лист: «Жданова Екатерина Валерьевна, 1980 г.р.»… Неужели это в её карточке сухим профессиональным языком написано, что – мечта её сбылась...
Вышла на улицу. Всё тот же ослепительно яркий зимний день, снег сверкает на солнце, и совсем нет ветра, в морозном воздухе – звенящая тишина. Но всё изменилось, всё другое – и деревья, и дома, и даже свою машину она как будто видит впервые…
Надо позвонить. Надо немедленно позвонить, и, хоть она и не сможет сейчас ничего сказать, надо просто услышать голос. Как бы ей хотелось сейчас, прямо сейчас, оказаться там, где он, увидеть его глаза… Как утром, когда она проснулась и увидела на постели рядом с собой цветы. Они недолго лежали там – переместились в вазу, уступив место на постели его законному владельцу.
Да, сегодня до него трудно дозвониться: постоянно занято. Но вот наконец длинные гудки.
- Катюш, ты где? Ты едешь? Может, тебя забрать?
- Ты что, не надо! Всё нормально, я сейчас приеду.. Только домой заеду, переоденусь - и приеду…
- У тебя голос какой-то странный… Точно всё в порядке? Что сказала Ольга?
- Да точно, точно… Она меня задержала, да ещё пробки… Я скоро буду. А у вас как дела?
- Вот приезжай быстрее, сама всё увидишь. Отец уже здесь.
- Да, он мне говорил, что пораньше приедет… Андрюш…
- Что, родная?
- Нет, нет… ничего… Пока…
Надо как-то заново научиться заканчивать с ним разговор. Слова прощания не произносятся, палец отказывается нажимать на красную кнопку! Как многому нужно научиться… вспоминать, не забывая.
Собираясь на показ, она поражалась тому, как быстро может всё перемениться. Ещё недавно такое значимое в её сознании событие теперь отошло на второй план, растеряло все свои краски… А он? Как он отнесётся к этому известию? Сегодня ведь такой важный для него день, станет и для него их новость главной?.. И, усмехаясь своим фантомным сомнениям, тут же отвечала самой себе: а как же иначе? Конечно, и для него это известие затмит собой всё, и теперь уже ребёнок будет важен для него сам по себе, а не только как что-то, дарящее радость ей… Как хорошо, что это случилось именно сейчас! Как хорошо, что это случилось…

***

…И вот она уже кружится в его объятиях, и стоящий рядом Зорькин – в чопорном строгом костюме, важный и насупленный, - осуждающе качает головой, а окружающие – приглашённые, журналисты – изумлённо смотрят на них.
Но ему всё равно, он не замечает их. Осторожно опустив её на землю, вдруг с сомнением смотрит на неё, и лоб его прорезает морщина.
- А она… она уверена? Это точно?
- Попробовал бы ты при ней в этом усомниться, - сияя, отвечает она.
- Ну, да… Без содрогания тот свой визит к ней вспомнить не могу. – И лицо его снова расплывается в улыбке, и, с лёгкой досадой оглянувшись по сторонам, он добавляет с загадочным видом: - Сбежим? Сразу после показа?
- Как? А банкет? – почти смеётся она.
- А Юлиана на что? – И он вдруг, словно вспомнив о чём-то, поворачивается к Зорькину, но тот поспешно опережает его.
- Ну, нет! Можете даже не мечтать! – заносчиво говорит Коля. – Моё дело маленькое: стой в сторонке да шампанское попивай…
Андрей смеётся, и тут же несколько вспышек фотокамер освещают пространство вокруг них. Пусть… Завтра в журналах появится фотография счастливого президента «Зималетто» как иллюстрация его хорошего настроения и удовлетворения от показа. И никто, никто не узнает, от чего он счастлив на самом деле.
К ним подходят его родители, они все разговаривают, смеются… Наконец из толпы выныривает Юлиана, с многозначительной улыбкой смотрит на него. И все понимают, что это означает, и невольно расступаются, давая ему дорогу, и Катя осторожно начинает вынимать свою руку из его руки. Но он ещё крепче сжимает её руку и, напряжённо и радостно улыбаясь, ведёт её за собой сквозь толпу, и они поднимаются по ступенькам и выходят на ярко освещённый подиум под оглушительные аплодисменты.
И Катин взгляд вдруг выхватывает из толпы лицо Павла Олеговича. Он смотрит на неё, ободряюще улыбается, потом переводит глаза на сына. И она тоже поворачивает голову к Андрею, чувствуя рядом его спокойную близость и поддержку. И её близость и поддержка нужны ему – тому, кто стоит сейчас рядом с ней.
- Наш праздник был бы неполным, если бы я не мог представить вам человека, без которого не было бы этой коллекции, - после традиционного вступления продолжает Андрей. – Это – моя супруга Екатерина Валерьевна Жданова. Я хотел бы поблагодарить её за всё, что она сделала для меня и для «Зималетто». – И он, с нежностью взглянув на неё, обнимает её за талию и привлекает к себе. И в зале снова становится светло, как днём, от фотовспышек.
Она поднимает к нему голову, всматривается в его лицо. В его глазах – счастливый блеск, на лице играет та же улыбка. Улыбка человека, знающего цену своим словам, умудрённая и где-то даже горькая улыбка. И даже те, кто считал бы эти слова обычной дежурной благодарностью предыдущему президенту, чувствуют какой-то особый смысл, вложенный в эти слова, и сам он предстаёт перед ними значительным и особенным, и они уже искренне и с настоящей симпатией аплодируют ему…
А он стоит и оглядывает весь этот зал – символ его достижения, символ его победы над собой. Из зала на него смотрят глаза его родителей, в них гордость и уважение. А рядом с ним – его судьба, его прошлое, настоящее и будущее, его любовь, его дети, его жизнь. И он поворачивается к ней и шепчет ей одними губами: «Спасибо, родная…» и, наклонившись, целует её, и она отвечает ему.
А утром он подойдёт к окну их комнаты, и лицо его вдруг озарится каким-то особым светом, и, повернувшись, он позовёт её к себе. И, когда она подойдёт к нему, обнимет её за плечо одной рукой и привлёчет к себе, а она обхватит его за талию и крепко прижмётся к нему. И так они будут стоять и смотреть в этот новый день, и холодное зимнее солнце неожиданно согреет их. И в небе, таком необычно чистом, глубоком небе цвета лазури не будет даже облачка, которое могло бы заслонить собою солнце.
И тогда он увидит в небе птицу – какую-то отчаянную, смелую птицу, не улетевшую в тёплые страны и бросившую вызов зимнему ветру и холоду. Но даже этой птице неподвластны те высоты, которые даны человеку, подумает он.
Ведь высоты эти не в небе, а в них самих.

Декабрь 2007 г. - март 2008 г.

-------------------------------------------------------------------------
КОНЕЦ