Палата

Автор: Совёнок
Название: "Не спалось" классическое
Жанр: Мелодрама
Действующие лица: Андрей, Катя, Юлианна

Юлиана нашла Катю на террасе, выходящей в сторону моря. Там стояли уютные плетеные столики и стулья, кадки с фикусами и юкками, в теплую погоду, наверное, было бы полно отдыхающих, но сейчас было еще холодно, чтобы загорать и достаточно тепло, чтобы прогуливаться по парку. Катя сидела за столиком, просматривая какие-то документы. Да, девочка похорошела, ей к лицу легкий южный загар, отсутствие очков и длинное белое платье под ярким цветастым платком, накинутым на плечи. Даже выражение глаз поменялось - испуганный, измученный ребенок уступил место молодой интересной и уверенной в себе девице. Что ж, может быть и пора уезжать, хватит прятать ее от людей. Или все-таки проверить выдержку? Проверим… Присела на соседнее кресло, прищурилась, разглядывая ее, зонтиком начертила в воздухе пару иероглифов:
- Катенька, я хотела бы поговорить с тобой перед отъездом, ты не против?
- Конечно, нет, мне тоже хотелось бы поблагодарить вас Юлиана, вы столько для меня сделали, - улыбается, глаза безмятежно спокойны, что ж, рискнем.
- Ну, благодарить ты должна Андрея, а не меня. - Все-таки побледнела, дрогнула рука, державшая папку, но на губах застыла та же безмятежность, - его любовь и его предательство.
- Какого Андрея?
- А у тебя много знакомых с этим именем? - Янтарные глаза Юлианы вдруг распахнулись, старая уловка, она часто ею пользовалась, чтобы обезоружить собеседника. – А я-то, грешница, думала, что этого Андрея ты уж точно не забудешь. Жданова Андрея Павловича, твоего бывшего начальника. – Что ж, держать себя сумеет, облачко напряжения пробежало так быстро, не зная ее, не рассмотрела бы.
- При чем тут он? - и та же безмятежность на лице.
- Неужели ни при чем? Странно, я ведь никогда не ошибаюсь в людях. Впрочем, я не о твоей благодарности. – Юлиана откинулась на спинку кресла, расслабилась, прищурила глаза – поза выжидающей тигрицы, - я хотела рассказать тебе одну старую историю. Она касается позабытого тобой Андрея и не только его.
- Я не хочу ничего о нем знать. - Больно, как же больно, а еще говорят, что время лечит… Нет не лечит. Рана сверху зарастает чем-то будничным, а внутри все живет и все так же больно.
- Значит, не забыла. Выслушай меня, просто расслабься и послушай. Знала ли ты, что много лет назад у отца Андрея был страстный роман с Ольгой, которая сейчас нянчится с Милко ?- Юлиана рассматривала море так, словно видела его впервые, и продолжала, а Катя изумленно смотрела на нее. Меньше всего она ожидала услышать нечто подобное. - Она была красива - эта Ольга, и Павел был без ума от нее. Никто не сомневался, что дело идет к свадьбе, но в дело вмешалась Маргарита, этакая начинающая тихая мышка, гостившая у его матери, на которую тогда никто не обращал внимания. Не знаю, как там это получилось у нее, но она объявила Павлу, что она беременна и он женился на ней. Андрей родился точно через 10 месяцев после свадьбы своих родителей. И Павел ему это не простил. Поэтому он всегда так строг и категоричен по отношению к сыну. Вряд ли Андрей в курсе этой истории, но про отношение отца к себе он знает. - Юлиана замолчала, словно переводя дух, посмотрела на изумленную Катю, - тебе интересно?
- Да, но не вполне понимаю, зачем мне это знать?
- О, старая сплетня всегда пригодиться, тем более это не конец. Ольга вскоре вышла замуж, родила, кажется, она была даже вполне довольна браком, хотя их общее дело не бросила. Все шло своим чередом, пока не погибли Воропаев с женой. Он много значил для Павла, почти как Рома Малиновский для Андрея. Забота о его детях стала делом его чести, и Маргарита постаралась стать им матерью. Пожалуй, именно тогда он ее простил. Не хочу сказать, что она перестала любить Андрея, нет. Сын, первенец, да еще и трофей. Понимаешь о чем я? Она просто была слишком занята тем, чтобы добиваться восхищения от Павла и где-то она отдалила Андрея от себя. В ее игре он уже не значил так много. После появления этих детей в семье он потерял мать. То, что отец далек от него, он научился воспринимать как данность, но мать у него украл Александр, не девочки, они были не в счет, а именно Александр. Этого он никогда ему не простил. Теперь понимаешь, откуда это глупое соперничество?
- Пожалуй, - Катя грустно смотрела на ярко-синюю морскую воду, в эти минуты она впервые за последние месяцы начинала думать о нем без смеси отчаянья и обиды, заполнивших душу, казалось, уже навсегда.
- Единственным, кто был в его жизни еще тогда и кто поддержал его, не знаю правда осознанно или нет, был Роман, он и стал ему тем, кем стал бы Александр, не будь Маргарита так занята желанием угодить мужу. Андрей считает, что он единственный человек, которому можно доверять, и Рома этим пользуется в силу своей распущенности и своих убеждений. Ни одно его решение не прошло мимо Малиновского. Пожалуй, Андрей только дважды проявил несвойственное своеволие - когда взял тебя на работу назло всем и когда посмел в тебя влюбиться. Вся эта ваша история – Катя зябко натянула платок на плечи и съежилась в кресле, а Юлиана продолжала, - это Ромкина дружеская месть Андрею за то, что подозревая Вику в шпионстве для Воропаева, он вынудил его закрутить с ней роман. У Ромы просто ума не хватило предвидеть то, что Андрей может влюбиться. Он-то судил по себе, и до этой вашей ночи считал, что все держит под контролем.
- Вы и это знаете? Но откуда? Неужели Андрей? - глаза полны тоской, а губы улыбаются.
- Нет, он мне ничего не рассказывал, не бойся. А от Ромы скрыть ничего не мог. Ему просто больше не с кем было поделиться. На него обрушилась любовь, а к 30 годам Андрей так и не узнал, что с этой штукой делать. Рома все устроил по-своему, он просто не мог сделать иначе, считая ваши отношения временным помрачением рассудка, усталостью, у него много мыслей на эту тему, кроме главной. Не верил он, что Андрей мог тебя полюбить. По отношению к тебе это жестоко, я понимаю, но в систему ценностей Малиновского женщина никогда не войдет. Андрей - да, а ты нет, так игрушка для развлечения.
- Вы хотите сказать, что Андрей ни в чем не виноват? - горькая усмешка.
- Нет, просто пытаюсь тебе объяснить его поступки. – Юлиана встала, подошла к кованым перилам, оперлась на них, помолчала. - Что-то хочешь еще спросить?
- Откуда вы все это знаете?
- Старая история - это вовсе не тайна, о ней просто уже забыли, много интереснее обсуждать молодых с их увлечениями, чем прошлые дела… Мне рассказал Милко на какой-то вечеринке в изрядном подпитии, но это правда, я потом уточняла у многих, так что сомнений нет. О вашей истории мне доложил Малиновский, с некоторых пор он меня использует в качестве жилетки, в которую можно поплакать. Андрей за последние три месяца достал его дальше некуда. Вот он и требовал сочувствия.
- Зачем вы мне это рассказали? Ведь все уже кончено, - остается укутаться в платок и спрятать эту боль по глубже, чтобы потом достать, обдумать, пережить.
- Я бы не была так категорична. Ты же не собираешься бегать от Андрея всю жизнь. Рано или поздно вам придется объясниться, а эта история поможет тебе лучше его понять.
- Нам уже не за чем объясняться. - Катя тоже встала, подошла к ней, оперлась рядом на перила и также смотрела на море. Теперь Юлиана молчала, удочка заброшена, остается дожидаться улова. Сегодня она или отпустит ее или все будет действительно кончено. Все зависит от того, сколько еще добра в душе этой девочки, не ошиблась ли она в ней?
- Что объяснять? Я не знаю, когда меня угораздило влюбиться в него, совсем не сразу, но потом - это вросло в меня, я растворилась в своей любви, я бы что угодно для него сделала. Я ни на что не надеялась, мне казалось, что достаточно просто того, что он есть в моей жизни. Потом Андрей начал … обращать внимание на меня, я долго не верила ему, считала, что это плод моего воображения. Это теперь я знаю, почему так случилось, а тогда…я была так счастлива, что …нет у меня слов, чтобы все это описать. А потом нашла письмо и начала его ненавидеть, а еще больше себя ненавидеть, за то, что поддалась, за то, что не увидела фальши. Я действительно не видела ее, понимаете? Я верила ему. Я бы и так сделала все для него и без этой его любви. И я отомстила, хотя получилось, что больше себе, чем ему. Я разбила всю свою душу, и если бы не вы, мне бы даже собирать осколки не пришлось. Разве нужно еще что-то объяснять?


Из окон гостиничного номера открывался удивительный вид. Крым погружался в ночь. Последние розовые лучи ласкали море, кипарисы отбрасывали длинные тени, царило удивительное спокойствие. В восемь сюда должен был пожаловать какой-то важный клиент Юлианы, на которого следовало произвести неизгладимое впечатление им обоим. Поэтому полагалось вечернее платье с открытой спиной и тушь для ресниц. Юлиана продолжала давать ей свои четкие указания по поводу макияжа и одежды, хотя оказалось, что это все не так сложно. Просто прятаться за этой одеждой оказалось куда надежнее, вроде бы открыто много, но прячется еще больше. То, что задерживалась сама Юлиана, Катю не взволновало, она так стремительно передвигалась, что успевала везде. Она продолжала стоять у окна, рассматривая пейзаж, зная, что никогда не сможет забыть этот край. Он стал ее спасением, тут так красиво, что невозможно существовать, хочется жить. От запаха можжевельника и громадных елей отступают слезы, а от шума прибоя - уходят мысли, если бы не эта встреча, она бы натянула первые в своей жизни джинсы, и отправилась бродить по парку, а потом сидела бы на пляже до тех пор, пока не начала бы замерзать, а потом бежала бы домой, грелась в горячей ванной и засыпала без сновидений. Пусть даже просыпалась она от слез и рвущегося наружу отчаяния, она и с ним научилась бороться - одеться теплее - и на пляж встречать рассвет. И если вечер приходил сюда как-то одинаково, то рассветы были разные - море то штормило, то становилось грязно-серым и покрывалось белыми веселыми барашками, то бирюзово-голубым и нежилось под утренним солнышком, а то наливалось достойной синевой и недовольно ворчало на налетевший ветерок…и отчаяние скручивалось в клубочек и засыпало до ночи. Потом были дела. Юлиана была постоянно занята, она все и везде успевала, все обо всех и обо всем знала - и это уже перестало удивлять . Оставалось только изо всех сил пытаться успевать за ней. Здесь было мало привычных колонок цифр, были статьи, контракты, встречи, магазины и серпантины дорог, от которых захватывало дух. И Андрея здесь не было. Ей понадобилась не одна неделя, чтобы признаться самой себе, что она еще и скучает по нему. Не только как по мужчине, не так долго он был Ее мужчиной, чтобы это вросло в нее. По родителям, по Коле она тоже скучала, хотя во многом эта разлука была облегчением. Разлука с ним тоже была облегчением. Только тоска с каждым днем наступала все сильнее. Так скучают по утраченному смыслу жизни. Было много радостного в этой новой жизни, а смысла не было.
Она так глубоко погрузилась в мысли, что не заметила, как открылась дверь, и в номер вошел мужчина. Она вообще стала куда более рассеянной или точнее более женственной.

Андрей сначала не поверил. Сердце скатилось куда-то вниз, в висках громыхала кровь, а он стоял и не верил. Не похожа на саму себя и в тоже время так похожа. Стоит, смотрит в окно, ждет его? Или нет? Или Юлиана сыграла злую шутку с обоими, притащив его сюда? Узкое черное платье, прическа, туфли… на каблуках, да она ли это? Он стоял так в ступоре уже несколько минут, боясь пошевелиться, не зная, что делать дальше. Вдруг она его не ждет? А если он все ее муки сам себе придумал? К чему эти терзания, если она ждет не его, если она за эти месяцы так его и не простила? Ведь так и не позвонила ему. Он глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться, и Катя обернулась. Долго внимательно рассматривала этого незнакомого ей Андрея и, наконец, пошла к нему навстречу.
- Как ты? - выдавил он из себя.
- А ты? - усмехнулась она в ответ, помолчала, словно впервые разглядывая, горькая усмешка, очередной гостиничный номер. Вот к чему был этот разговор Юлианы. Она ведь ничего просто так не сделала бы. Всколыхнула ее, чтобы не оставалась равнодушной к нему, убила безмятежность. Все решила за меня. А я ведь люблю его и сопротивляться не буду. - Андрей, - от звука ее голоса у него кружилась голова. Он замер почти в центре комнаты, а она подходила к нему все ближе и ближе. - Не говори ничего, молчи, пожалуйста. – Молчи, молчи, молчи, иначе, где взять силы, чтобы поднять глаза, и волю, чтобы не сбежать от тебя.
Она замерла на расстоянии вытянутой руки от него, подняла глаза и вот оно, первое разочарование – в них больше нет любви и света. Усталые, грустные, больные. Но она стояла уже так близко, что он слышал апельсиновый запах от ее тела и волос, так близко, что разговоры были ни к чему. Протянул руку, ласково провел по щеке, и словно изнутри прорвало долго сдерживаемую плотину, он кинулся к ней, обнимая, целуя. Вот оно, его волшебство - трепещет под его руками, оттаивает под его поцелуями. И мыслей больше не было. И терзаний больше не было. Знакомый до боли водоворот, в который входишь без сожалений и раздумий.

Он проснулся, когда рассвет тяжелыми свинцовыми тучами постучался в окно, проснулся от ощущения пронзительного спокойствия и счастья. Потянулся за ней рукой, но…. Катя опять исчезла.



Катя сидела, обхватив коленки, на любимом топчане пляжа и плакала навзрыд. Море, которое обычно ее успокаивало, тихо ворчало у ног серым щенком, на небе ночные, тяжелые тучи уступали место нежной голубизне и легким перистым облакам. Она пришла сюда, едва рассвело, и никак не могла успокоиться. Ну почему, почему? Все отчаянье, которое по утрам пряталось вглубь, выплеснулось наружу и затопило ее. - Что она с ним сотворила? Она ждала упреков и негодования, но не услышала. Почему ее настолько ослепила ненависть, что она больше ни о чем не думала? Почему она так увязла в жалости к себе, что больше ничего не желала знать? Почему считала, что только она страдает? Ее убивали его горящие мучительной любовью глаза, грустные морщинки на лбу, охрипший голос. От ее Андрея осталась тень. Где-то в глубине оскорбленной души всколыхнулась радость - он таки страдал - он не переступил ее как многих других, не забыл. Вспыхнула и потухла. Она уничтожила его в ответ. Что же за любовь у нее такая? Убивать тех, кто на ее любовь ответил из своих собственных соображений, не чувством, а рассудком. Как больно. Больно уже не от его предательства, а от того, что он ее любил сейчас, даже не смотря на то, что она с ним сделала. Она знала, что любил. Видела, чувствовала. Она кинулась к нему, повинуясь мольбе в его глазах, не устояла, ведь не смотря на обиду, она его любила. Зачем, зачем? Научилась же жить сама, не нужно было все это. Не нужно. Нужно было никогда больше с ним не встречаться, бежать, бежать еще дальше. Готовая нестись куда-то, подняла глаза на ворчащее с укором море, на каменную русалку в волнах. И куда ты убежишь? И сможешь ли? Убежит твоя тень, а ты останешься. С ним, с собой. От себя куда бежать будешь? Ведь никого и никогда уже не сможешь полюбить, пусть даже не так как его. Разве не пробовала? Ведь даже просто на поцелуи других отвечать не могла. Ну и пусть, не хочу больше никого любить. Будут родители, работа, сериалы на ночь, подружки по выходным. Так будет проще всем. Успокаивающаяся от собственных мыслей, она опять не заметила, как Андрей подошел, сел сзади нее и обнял. Издали, увидев, что она так горько плачет, интуитивно понимая, что с ней происходит, он просто хотел частичку этой боли забрать себе. Вот так всегда, он опять ее догнал. Стоит ей смириться, что его в ее жизни не будет, он ее догоняет и оставляет себе. Притянул поближе к себе, стянул с глаз новые изящные очки.
- Теперь моя очередь. Выслушай меня.
- Нет, Андрей…Я не могу, не надо…- он закрывал ладонью ее глаза, и в нее сыпались горячие слезы.
- Закрывай глаза. - И заговорил, низко склонившись лицом к ее шее, как она когда-то. – Кать, знаешь, как страшно было не видеть тебя, не знать, где ты, понимать, как тебе горько и не иметь возможности ничего объяснить? Я чуть с ума не сошел. Я первые недели не мог никого видеть. Пока однажды ночью мне позвонила Юлиана и устроила головомойку. Она сказала, что если я захочу тебя вернуть мне нужно сначала доказать самому себе, что я могу быть мужчиной, а не мальчишкой, играющим чужими судьбами, вернуть компанию и уважение к себе, а потом уже думать о чем-то еще. Я начал что-то делать. Делать… Напился вхлам, подрался с Малиновским, потом нашел денег, чтобы выкупить у Александра его долю, потом забивал свой день работой так, чтобы уснуть, прикоснувшись к подушке. Засыпал, а утром просыпался от того, что ты мне снилась, и снова забивал свои мысли чем-то другим. Потом отец вернул мне компанию. И я каждый день приходил, надеясь, что откроется дверь и ты вернешься. И каждое утро просыпался от ревности, что где-то, далеко от меня, ты сможешь полюбить кого-то другого. Кать, я знаю, что все, что между нами было, ты видишь глазами Ромы, но это не так. Его план работал до определенного времени, а потом… я тебя люблю, Кать. Мне придется заставить тебя снова мне поверить. Ты сможешь верить мне?

Она подняла на него глаза, но Андрей не видел, что они опухли и покраснели от слез, он видел глаза, смотревшие на него с любовью, уже не той чистой незамутненной обидами, которые ему снились по ночам, но любовью взрослой, вымученной. Глаза, в которые он будет смотреть, не уставая каждый день.
- Я ведь мстила тебе. Я тебя предала.
Он улыбнулся, потерся носом о ее щеки.
- За это я буду мстить тебе в отместку все оставшиеся нам дни. Ты будешь терпеть мои вопли, мой отвратительный характер, кормить меня, растить моих детей. Достойная месть, а? А вот Малиновский тебе точно не простит. Ему досталось больше всех. Поэтому он будет продолжать тебе писать открытки и покупать шоколадки. Ну, как перспектива?
Она уткнулась ему в плечо, а он убаюкивал ее клубочек отчаяния, чтобы тот уснул навсегда. Они сидели так до тех пор, пока на небе появились первые солнечные лучи, а на пляже - первые отдыхающие, не в силах оторваться от обретенной близости, друг от друга. Потом Андрей встал и потянул ее за собой.
- Пойдем, ты замерзла. - Он поднял ее с топчана, обнял покрепче, - Пойдем, я покажу тебе Крым.
- Я уже все видела, я ведь здесь уже три месяца.
- Что ты могла видеть? Дворцы–музеи–парки-фонтаны? Это не весь Крым, тут есть еще кое-что…
- Что?
- Горы, - и он мечтательно посмотрел наверх.
И были горы. Извилистые безлюдные тропинки, звенящие весенней свежестью ручьи, охапки ярких цветов, разбитая в кровь коленка и небо. И казалось, что стоит подняться чуть повыше и его можно достать рукой. И они шли, выше и выше…

Обнаженная, Кира Юрьевна Воропаева стояла перед зеркалом в пол в своей гардеробной и рассматривала свое отражение. Нет, все-таки еще хороша. Тело идеальное, лицо… Да, пара морщинок, появившиеся за последнее время, не добавляют ей молодости. Во всем Андрей виноват, совсем измучил ее. Ну что ж, придется с ними примириться. Что же надеть на сегодняшнюю вечеринку? Может, не права она, что постоянно наряжается в черное - бриджи, блузки…Может, нужно как Вика, обтягивать себя платьями или… прятаться в балахоны, как Пушкарева? Черт, опять она. Надоело, нет сил вспоминать о ней, не будем. Значит, платье. Где-то было миленькое платьице, подаренное Маргаритой. Вот его и наденем. Откуда-то возникло глупое желание быть неотразимой. Вечеринку устаивает Юлиана в честь своего возвращения. Кто там оценит ее старания? Андрей не заметит, даже если она придет раздетой, сядет в углу, и будет пить и о чем-то тихо переговариваться с Малиновским. Малиновский? Смешно, прости, Господи. Юлиана? Кто знает, о чем думает Юлиана? Остается Милко. Милко, Милко, драгоценная моя подружка, сегодня я одеваюсь только для тебя!

Юлиана была мастером по развлечению гостей, особенно, если гости пытались ее слушать. Сегодня темой дня был мир их детства - Крым, где никто не был уже бездну лет. Да и по ней они соскучились. Пили привезенное ее вино, любовались россыпью разноцветных камешков на столе, смотрели бесконечные стопки фотографий. Милко был в восторге от дельфинов.
- Боже, какие рыбки. Мои рыбки далеко не так грациозны…- потянулся за новой стопкой. - О, а это что за рыбка? Такое знакомое лицо. Кто она, Юлиана, душа моя? Я ее знаю?
Юлиана наклонилась к нему и увидела снимок, где была она и Катя в один из солнечных теплых выходных, для них, понедельников на пляже. Катя уже успокоившаяся, хорошенькая, с развевающимися на ветру волосами и летящим ярким платком на плечах.. Юлиане нравился этот снимок, но стопку Катиных фотографий она просто забыла сегодня вынуть из общего пакета. Хотела, чтобы подольше никто ничего не узнал. Что ж, значит, так тому и быть. Пусть знают.
- Милко, ты же гений. Ты должен был ее узнать. Тем более вы так долго общались.
- Не томи, душа моя. Я точно видел ее где-то… Не могу вспомнить…
К нему направился Рома с бокалом вина в руках
- Милко, не узнавший знакомую рыбку… Это так любопытно. Ну и кто там у нас? - и похолодел, узнав. Все-таки Рома был большим докой по рыбкам. - Черт! Это же… Катерина!
- Какая Катерина, Рома? - к нему подошла Кира и пыталась тоже разглядеть фотографию..
- Валерьевна…- и залпом выпил весь бокал вина.

Юлиана вышла за Романом на балкон, закрыв дверь плотнее. Подошла к нему, забрала из рук телефон и положила в карман брюк .
-Черт, абонент вне зоны действия сети….Где его носит? Юлиана, отдай телефон!
- Нет!
- Ты, что не понимаешь? Он должен знать, где она была! Да Андрей чуть с ума не сошел, пока она хорошела и развлекалась вместе с тобой!
- Ну, не сошел же, - невозмутимо ответила Юлиана. – Жив -здоров. Повзрослел, поумнел.
- Почему ты мне ничего не сказала? Не намекнула хотя бы? Ты ведь была в курсе всей истории! Я же объяснил тебе все! Это нечестно!
- Не сочла нужным, - жестко ответила она. – Это ты мне говоришь о честности? Ты? Использовать наивного ребенка в своих махинациях тебе и твоему драгоценному Андрею – честно, довести девчонку до смерти - честно. Ты ведь не видел ее после того, как она прочитала твое письмо, а я видела!!! И после этого ты меня еще в чем-то обвиняешь? А ты вообще знаешь, что такое честность, а, Роман Дмитрич? А порядочность? Тебе и твоему драгоценному Жданову эти слова знакомы?
- Черт! - Рома сел в плетеное кресло и обхватил голову руками. - Отдай телефон, а? Я должен ему дозвониться.
- Ромочка, тебе же сказали, абонент вне зоны действия сети. Расслабься. - Вдруг и впрямь дозвонится, ну нет уж. Только один день прошел. Родители Катю еще не ждут. Пусть девочка побудет счастливой. Она это заслужила.
- Не могу! Его же здесь нет! А должен был быть! Где его носит? Может, он опять напился и под машину попал? Или разбился? Или подрался с кем-то?
- Рома, ты как наседка над цыпленком, успокойся, твой Жданов вполне жив и здоров, - Юлиана хитро улыбалась. Все-таки не было в ней сил сопротивляться обаянию этих мальчишек.
- Черт!!! И где?…- Роман поднял на нее глаза и увидел хитрую довольную улыбку, - ты знаешь, где он?
- Знаю, - кокетка, да и только.
- Где?
- Это не так важно
- Ну, не томи, а? Ты сказала ему, что вернулась с Катей?
- Нет.
- Юлиана!!!- Рома подошел к ней развернул ее к себе лицом, - если ты мне не расскажешь сейчас все - я за себя не отвечаю.
- Боже, какие мы грозные…Вы только посмотрите. Знаю, где сейчас твой Жданов, честно. А в Москву я вернулась одна.
- А где Катя?
- Осталась в Крыму. Да, с ним!
- Как это? – недоуменно спросил Рома. - Он же вчера еще был здесь. И точно не знал, где она.
- Ромочка, пойми меня, пожалуйста, мне Катя очень дорога. Она самый порядочный и верный человечек из всех, которых я встречала за последнее время. Она словно из другого мира. Я очень хотела помочь ей, потому что вы были слишком жестоки с ней. Слишком. Жданов твой, вполне заслуженно мучился. Но, что я могла поделать, если эта дурочка мучилась вместе с ним?
- И ты?
- Я назначила ему встречу, там, в Крыму, в гостинице, где мы жили, а вместо себя отправила ее. Она не знала, с кем будет встречаться, иначе бы опять сбежала.
- И?
- Что и? Думаешь, я под дверью стояла? Или свечку держала?
- Свечку, может, и не держала, но … неужели даже не подслушала? - иронично ухмыльнулся Рома.
- Ну да, стояла под дверью целых двадцать минут после того, как он вошел, - призналась она. - Не могла же я провалить такой план из-за того, что они поубивали бы друг друга? За дверью была абсолютная тишина. Я решила, что дольше стоять не имеет смысла. Они точно остались живы, ну, а, с остальным, думаю, справились сами.
- Черт! - повторился восхищенный Рома, - а что дальше?
- Дальше, он примчался на рассвете в мой номер с истерикой, что Катя опять пропала. Пришлось объяснить, что у нее привычка такая по утрам ходить на пляж и лить по нему слезы. Его пулей сдуло. А я уехала рано утром. Что дальше не знаю. Но думаю, что у них там хватит времени все решить. Так, что не волнуйся, Роман Дмитрич.
- Тоже мне добрая фея! – проговорил довольный Роман.
- И то - лучше тебя. По крайней мере, просчитываю свои действия на пару ходов вперед, а ты не видишь дальше собственного носа!
Юлиана провела рукой по его плечу и пошла в комнату. У балкона стояла бледная, как мел, Кира и неподвижным взглядом смотрела в одну точку.

Как же больно, Господи! Почему сразу так было больно. Теперь действительно все кончено. Я гнала от себя все эти мысли, но все знали. Все смирились. А она надеялась на что-то… На что? Что это увлечение - очередное, безобидное, пусть непонятное, надеялась, что окажусь сильнее, что время на моей стороне…. А сейчас? У меня нет больше выбора. Он сам сделал этот выбор за меня. Бороться? Уже и сил-то нет. Смириться? А что еще остается? Он никогда не бегал за тобой в истерике. И ты никогда не ушла бы от него на рассвете добровольно. А может, стоило? Уходить от него? Смириться…
Юлиана смотрела на нее пронзительным строгим голубым взглядом, и Кира его отпускала. И было безумно больно, хотелось выть, кусаться, рыдать громко - навзрыд, а потом он уходил и… с плечей падал груз обид и огорчений, и становилось легче. Стала опять чувствовать запах от охапки лаванды, стоящей на столе и от ландышей на каминной полке, потом, чувствовать терпкий вкус какого-то привезенного Юлианой вина, потом, слышать рассказы Милко о божественной новой коллекции, а потом Юлиана представила ей своего парижского друга. И Андрей ушел. И стало действительно легче. Страница перевернулась.

С Андреем был заключен договор. Она вернется в «Зималетто», но там - он ее начальник и точка. На компромисс ушло два часа времени и тысяча поцелуев. Определили свободную зону - ее каморку. «При закрытых дверях», - уточнила Катя. «Тогда ее и лифт», - упрямо добавил Андрей. С этим решением они и вернулись. И Катя, второй раз в этом году, с трепетом и восторгом опять наблюдала, как зацветают сирень и ландыши. И расцветала сама.
А по коридорам «Зималетто» гуляли сплетни, принесенные Милко и обильно подкормленные отъездом Киры в Лондон. Они порхали легким облачком на производстве и собирались сгустками в курилках, обрастая волнующими подробностями и нереальными предположениями. Ажиотаж охватил всех, кроме Малиновского, казавшегося рассеянным и потерявшимся в своих мыслях...
И они вернулись. Вдвоем. Улыбающийся Андрей и, по-прежнему, серьезная Катерина. И все было безупречным - и объявление о свадьбе через три недели, и разлетевшийся от Женсовета пикантный аромат отказа Кати жить с ним до церемонии. И снова не утихали разговоры. Обсуждали ее светлые костюмы с короткими юбками и яркими блузками, поражались, как они могли не видеть в ней изящества и элегантности. Удивлялись спокойствию и хорошему настроению Андрея. Строили предположения, почему она по-прежнему ходит обедать в «Ромашку», а он - с Малиновским. Тем хватало. Если бы они еще видели все… Даже Рома искренне недоумевал, наблюдая, как Жданов с восторженностью влюбленного школьника постигает то, над чем раньше смеялся. Он целовался с ней в кино на последнем сеансе, заснул на у нее на плече на новом спектакле Волочковой, водил на экскурсию в двор, в котором вырос. И они говорили часами, днями, спорили, болтали… О Копернике и Эйнштейне, о газовом кризисе и войне в Ираке, о « Войне и мире» и «Властелине колец»… И если в Крыму они просто пытались залечить нежностью то, что сотворили друг с другом, то этими теплыми вечерами впервые, начинали узнавать друг друга. Тела давно были переплетены, начинали сплетаться души.

Сумасшедший день, бесконечный. Андрей, она не видела его с самого утра, он разрывался между гостиницей, где будет проводиться показ и последними приготовлениями на месте, беснующийся Милко, так и не простивший ей, что она не умоляла его пошить хотя бы жалкое подобие свадебного платья Киры, Маргарита, разглядывающая ее из-под недоуменно - изогнутых, безупречных бровей, Павел, проверяющий в последнем, впервые правдивом отчете, каждую цифру, то ли от недоверия к ней, то ли экзаменуя. Только кого, сына или ее? И, если ее, то - на роль невестки или экономиста? Воропаев, как никогда в ударе, осыпающий ее и Андрея остротами, Малиновский, шныряющий, как верный паж, за стремительной Юлианой… Она так устала, что на самом показе слилась с Женсоветом, спряталась ото всех. Вовремя. Даже раньше ее не рассматривало столько оценивающих взглядов. Еще бы, событие года…как, вы еще не в курсе? Ну, что вы, милочка… Андрей Жданов жениться. Через три дня. На собственной секретарше. Помните ее? Ну, что вы…Такая колоритная особа… Правда, сейчас она изменилась. Ну, кто же не измениться рядом с ним? Я бы даже на пластику решилась, а она ограничилась тем, что сняла очки и стала тратить время на макияж. Дурнушка, одним словом. Маргарита все никак в себя не придет, она ведь мечтала совсем о другой невестке. Кира? Нет, она сегодня не появлялась. Видимо, не может прийти в себя… Бедняжка. Да и модельки Милко в отчаянии. Все так скоропалительно. Правда, знающие люди говорят, что он влюблен по уши. Так непохоже на него. Как вы думаете, надолго ли это? Кто будет следующей? О, давайте прервемся, показ начинается… Милко, обещал мне настоящую феерию…

Зазвучала музыка, одновременно со всех сторон и начался сам показ. «Осколки» - бледно-серый, стальной, асфальтовый с переливами изумрудного шелка, рубиновых кружев, сапфировых лент. Все-таки этот истерик знает, что делает. Это великолепно, просто и всегда что-то новое.

Ей показалось, или, действительно, ее прожег насквозь чей-то взгляд. Чей-то? Андрей… Смотрит так пристально, с противоположной стороны зала, словно… раздевает. Она вспыхивает. Он довольно улыбается. «Поехали отсюда» - беззвучно шепнул глазами «Куда угодно…»
- Малиновский, остаешься за главного клоуна.
- Ты с ума сошел? Тут же все стервятники...

- Ольга Вячеславовна, мне нужно уйти…
- Катюша, девочка, зачем? Это ведь и твой триумф…
Бесполезно. У всех свои триумфы. Выходят через разные двери, сталкиваются в холле, убегают... Несутся сквозь ночную Москву. Молчат. Катя рассматривает мчащиеся с сумасшедшей скоростью фонари и неоновые огни реклам, и его руки, уверенно сжимающие руль и думает о том, что спустя всего несколько минут, она так же безропотно покориться им, как сейчас машина. А потом он повезет ее умиротворенную и сонную домой. Медленно, самым кружным путем, останавливаясь на каждом пустынном перекрестке. Доведет до самой квартиры и прошепчет : «Осталось два дня…».

- Куда мы приехали, Андрей?
Молчит. Толкает ее в сумрак квартиры. Захлопывает за собой дверь. На пол летит ее пиджак, его пиджак, ее юбка, его рубашка, ремень. Черт, никогда не научиться обращаться с этими ремнями. Ироничный смешок и он закидывает ее руки себе на плечи и несет дальше в сумрак. Или это она сама уже летит? Нет, уже не летит, тонет в чем-то мягком и пушистом. Выныривает, потянувшись за его губами или глотком воздуха… Цепляется за стальные плечи и тянет его назад в манящую, сладкую, полыхающую пожаром бездну… И темнота взрывается тысячей молний… Андрей?!!.. Полувсхип, полувздох. Я здесь, я с тобой… Уткнулся в шею, путает руками ее волосы.
Сумрак наполняется мириадами звуков, составляющих тишину.
Катя улыбается. Уже не тишину.
Затишье.
- Куда ты меня привез? Чья это квартира? – скрутилась ласковым клубочком, скорее мурлыкает, чем говорит.
- Наша, твоя и моя. Только ты ее увидишь через два дня..
- Тут нет света?
- Я его не включу. Вдруг тебе не понравиться шкаф на кухне и ты сбежишь от меня?
- Глупый, я уже не сбегу… Я никуда от тебя не сбегу.
И он действительно повез ее кружным путем домой. Медленно, тормозя на каждом перекрестке, ругая налетевший ливень, который мелькающие дворники не могли разогнать. И было так тихо, спокойно… Как перед бурей.

- Катя, все получилось! У нас нет больше долгов, коллекцию рвут на части… Кать, ты где?
Девственно чистый стол. Не включенный компьютер. Разломанный напополам карандаш в мусорном ведре. Что-то сжалось внутри.
- Вика, а где Катя?
- Ушла, - безразлично продолжает красить ресницы.
- Когда?
- Давно, сразу после твоего ухода.
- Куда?
- А она что, мне отчитывается? И, вообще, не вмешивайте меня в ваши разборки. Откуда я знаю? Выбежала из кабинета, меня толкнула, документы рассыпала. Тоже мне…А как присмотришься - всего лишь бледная поганка.
- Почему бледная? – шепот страшнее крика. А ведь Вика уже начала забывать, что Жданов умеет орать. Но он ей напомнил. Через три минуты она уже выяснила, что Катя уехала из гаража на своей машине в 14.17 (Благослови, Господи, пунктуальность Потапкина), через пять, что она не появлялась дома, через шесть, что Катин мобильник остался в ящике стола. А потом бегала одновременно за Малиновским и валерьянкой, в страхе от наступившей тишины.

Карандаш напополам. В мусор. Все в мусор. Все сложить. Быстрее. Вниз, в гараж, машину… Быстрее. Еще мгновение и я не сдержусь. Буду валяться в его кабинете, как после письма и выть. Громко выть. Клочкова на пути. Прочь с дороги. Документы медленно оседают на пол. Катя этого уже не видит. Разгоняется на дороге. Крайний левый, 120, по Москве, днем… Разогнаться и с невозмутимой отрешенностью наблюдать, как внутри себя самой борются любовь и сомнения. Рассудок ослепляет боль, а глупое сердечко обливается кровью. Почему? Ты сгорела до тла, Катерина Валерьевна. Ты опять в нем растворилась. Остановись. Ногой на тормоз. Укутайся в крымский платок, случайно накинутый утром на плечи. Старый добрый товарищ. Первая покупка. По-весеннему яркий, первым бросился в глаза в магазине. Сколько боли я в тебя уже спрятала… Прятала, а потом украдкой доставала, обдумывала, переживала… Опять прятала. Моря тут не найдешь. Пусть будет просто обочина. Посидим, обдумаем.
Маргарита тебе сообщила, что Кира беременна. Что она приехала к ней в Лондон, чтобы одной воспитывать ребенка и не рушить счастье Андрея. Что Маргарита сама тоже не собирается ничего говорить сыну, но Катя должна понять… Отойти, не рушить еще не родившуюся жизнь. Понять… Могу. Сам говорил, что много пил, что Кира вытягивала его из драк. Что от любви к Кате сходил с ума. Но… Могло быть? «Нет!», - вопит сердце. «Да», - отрезвляет рассудок. Пусть даже - да, могло. Но почему? «Моя дорогая Катрин, Юлиана познакомила меня с восхитительной женщиной, с печальными глазами… я увлечен ею. Она, кажется, отвечает мне взаимностью…и начинает оживать - это так поразительно. У нас столько общего. Ты, наверное, хорошо знала Киру? Расскажи о ней…». Утренний звонок. Всего лишь добрый друг. Не сходиться.
Дождь опять полил. Сколько солнечных вечеров они гуляли вместе, а теперь опять дождь. Жизнь ведь не стоит на месте. Все проходит. Солнце, дождь. Ничто не повторится. Даже одна морская волна не похожа на другую. Укутаться… в старый сон. Увидеть серпантины дорог, охапки цветов, весенние ручьи. Попрощаться. С мечтой. Со свадебным платьем, купленным в маленьком бутике. Цвета очень бледной слоновой кости, без единого кусочка кружева, так красиво открывающем плечи и грудь. Юлиана была в восторге от этого платья и привезла в подарок фату к нему - громадное облако такого же цвета. С черными глазами своего неродившегося сына. С черными глазами своего… уже не своего. Что делать - то, Господи. Ведь, чтобы просто сбежать, сил уже нет. И некуда. Юлиана в Москве, книга закончена, у нее уже другие дела, ее интересуют другие сплетни для новой книги. Старые сплетни…
«Старая сплетня всегда пригодиться, тем более это еще не конец»
Господи! Это не конец?
Это только старый сценарий в новой аранжировке?
Почему?
Маргариту, видимо, всю жизнь тянуло к режиссуре.

Предатель бензин заканчивается за два квартал от «Зималетто». Добежишь. Под вечерним майским ливнем. Поверишь.


- Катюша, ну где ты была? Андрей уже все больницы обзвонил.
- Ольга Вячеславовна, а вы знали, что Маргарита не была беременна, когда выходила замуж за Павла?
Дрожащая, промокшая под дождем Катерина спрашивает так, будто имеет на это право. Ольга оборачивается, и Катя вдруг видит ее совсем молодой, гордой красавицей в золотистом ареоле волос. Отвечает ей так, будто все случилось не тридцать лет назад, а тридцать дней. Буднично, устало.
- Знала. Когда она забеременела по-настоящему, Павел случайно узнал о сроке и хотел уйти. А я не позволила.
- Вы сожалели об этом?
- Я знала, что поступаю правильно.
Катя кивает, укутывается в мокрый платок, идет к кабинету.
Ольга ей вслед:
- И сожалела об этом… И буду сожалеть. Всегда. Борись, девочка.
- Спасибо вам.
Ушла. Оленька смотрела ей вслед. Грустно, обречено. Перекрестила и пошла к лифту. Домой, в опустевший безликий старый дом. Только ее дом.

Андрей уже ждал ее. Потапкин отрапортовал обстановку, ясное дело. Сердиться. Сидит в кресле за столом, сложив руки на груди, ничего тебе не скажу.
- Где ты была?
- Ездила по Москве.
- Ты плакала, почему? Объясни.
- Когда-нибудь. - От собственной дерзости пересыхает во рту, платок бесформенной тряпкой падает на пол, и она медленным, точно рассчитанным движением начинает расстегивать пуговки на белой, почти школьной блузке. Черные глаза напротив превращаются в щелочки
- Ты хоть понимаешь, что я сейчас с тобой сделаю?
- Побьешь? – Он снимает очки и рассматривает потолок, словно всерьез задумавшись над перспективой.
- Холодно. - Продолжает лениво за ней наблюдать.
- Передумаешь на мне жениться? - пуговки закончились, остается только рассчитать еще одно движение.
- Не дождешься. Холодно. – Встал из-за стола, не торопится, но это ненадолго. Движение уже рассчитано, все определено.
- Мне тоже холодно… Не согреешь?

Милочка, вы тоже приглашены? Душевно рада вас видеть! Это событие года, не правда ли? Все-таки венчание гораздо романтичнее гражданской церемонии. Невеста, заглядение, жених великолепен. Всегда была уверена, что из них получиться замечательная пара…

Париж встретил Рому удручающей жарой и пылью. Асфальт плавился под раскаленным солнцем. Каштаны старых бульваров сбрасывали высушенные листья. Но настроения это ему не испортило. У него была назначена встреча, которую он очень долго ждал. В маленьком кафе, рядом с Сеной, спрятавшись от жары за толстыми стеклами и кондиционером, его ждала Юлиана.
- Прекрасно выглядишь, как всегда впрочем…- с плутовской улыбкой и полным грации поклоном Рома поцеловал ее руку. – Как дела, дорогая моя Фея?
- Отлично! - Присаживаясь за столик промолвила Юлиана. Они сделали заказ.
- Как поживает список добрых дел, увеличился?
- На этот раз нет, все решилось без меня.
- Что так?
- Кристина пишет новый сценарий свадьбы.
- О, боги! - Рома довольно улыбнулся. - Как же все это произошло?
- Не знаю, честно. Все так долго тянулось, но только я решила вмешаться и ворвалась к Кире как–то вечером, но поняла, что она не одна. Так, что список добрых дел остался без изменений.
- А твой курс психологической подготовки к браку нужно запатентовать. Работает. Я рад за Киру, если бы она осталась в Москве, было бы тяжело.
- Кирюша взрослая девочка. Она бы справилась.
- Ты просто не представляешь что такое новый Палыч. Я сам с ним едва справляюсь, а ты говоришь - Кира бы справилась.
- Как дела в Зималетто?
- Полная любовь. Тошно. Все друг друга любят
- А почему это тебя так раздражает?
- Да, не раздражает, просто скучно как-то.
- Неужели даже Милко смирился с Катериной? Он же был в ярости, что не разглядел рыбку за очками, а я разглядела. Даже дулся на меня до моего отъезда. Представляю, как ей досталось от него.
Рома с таинственным видом наклонился к ней
- Милко даже носил твою Катерину на руках!
- Как это?
- Такая была история. За день до последнего показа на него напала хандра. Птички, рыбки и Оленька сбились с ног. Ольга Вячеславовна разозлилась и привела Катьку, чтобы она его отрезвила. И началось. Милко орет, Катерина шипит как змея. Женсовет в полном составе за ее спиной, рыбки и птички – за Милко, Федя принимает ставки - кто кого, Потапкин даже за кобурой сбегал. В разгар заварушки Катерина бледнеет и падает в обморок. И Милко, это трепетное создание, не державшее в своих руках ничего, кроме карандашей и булавок, подхватывает ее на руки и выбегает в коридор. Ну, и нарывается на Жданова. Тот выхватывает свою Катерину и наступает на бедного Создателя: «Что ты с ней сделал, идиот!!!». Короче, он орал так, что тряслись даже наши привычные ко всему офисные стекла. Птички-бабочки смешались с Женсоветом, Федя принимал новые ставки, Потапкин выхватил из кобуры рацию… Тут Катерина пришла с себя и тихо так: «Андрей…Палыч, отпустите меня». Жданов безропотно ее отпускает, и она бегом скрывается в направлении туалета. За ней Амура, звеня всеми своими бусами с воплем: «Пушкарян, я же тебе еще в понедельник нагадала, что ты беременна!» За ними, понятное дело табуном весь Женсовет и примкнувшие рыбки и птички. Федя за шампанским, Потапкин из той же кобуры достает платок и вытирает пот с лица. Жданов и Милко скрываются в том же направлении, - у Юлианы даже слезы посыпались от смеха, а Рома невозмутимо продолжал. - Я сфотографировал Жданова и Милко, сидящих под женским туалетом. Повесил дома в спальне. Странно, но их туда не пустили, а вот Федю с шампанским втащили сами. А, когда Жданыч попытался взять помещение штурмом, раздался страшный визг и все разбежались.
- И что потом?
- Новая коллекция целиком состоит из пинеток и ползунков
- А Катя как?
- А что Катя? Цветет как весна. Знаешь, меня больше Андрей волнует.
- Андрей тебя всегда больше волнует. – Юлиана почему-то расстроилась после этой фразы. Она даже подозревала почему, но своими подозрениями не хотела ни с кем делиться.
- Нет, ты не понимаешь. Из них двоих он гораздо в большей степени беременный.
- Рома, ты неисправим! – Юлиана опять смеялась. - Как это может быть?
Он опять наклонился к ней и доверительно сообщил:
- А его тошнит от спиртного. Чего я только не пытался влить. От всего. Скучный он стал. Спать постоянно хочет.
- Словом, все в порядке? – как же спокойно, когда тебе говорят, что с дорогими людьми все в порядке.
- Да.
- А как же ты, Роман Дмитрич? Как твои дела?
- Мои? - он наклонился к ней через столик и накрыл ее руку своей. - Я безумно по тебе соскучился….
Было пыльно и очень жарко тем вечером в Париже. Только они этого не заметили.


Белый холодный свет, бледно-зеленые стены, кожаные проваленные диваны и жирнющая пальма в углу. И коридор, уходящий в никуда. И тишина, которая гудит шумом ламп. Странные неземные создания в белых халатах и костюмах, скрывающиеся в этом коридоре с бесстрастными лицами, словно повинующиеся какому-то расписанию. Андрей был чужим этому миру. От его измерения оставались только часы на противоположной стене. Хотя и они играли с ним злую игру - то устремлялись вперед с головокружительной скоростью, а то замирали на месте…23.15.

Я люблю тебя.
Нет, слишком мало, просто сказать тебе сейчас, что я тебя люблю.
У меня до сих пор сладко замирает в груди, когда я вижу тебя, слышу твой голос или разговоры о тебе…

Еще три часа назад все было в порядке. Катя лежала в его объятиях, и он целовал ее и нашептывал какие-то глупости, расплетая безумные косички. Вдруг она напряглась, побледнела, и охнула от изумления и ужаса, широко раскрыв глаза. Что было дальше, он не помнил. Вспыхивали картинки, как в слайд-шоу. Сумка у двери, ключи от машины, красный свет на перекрестке… Быстрее… А потом она закричала от боли, все завертелось еще быстрее… и его выпихнули в коридор. Оставалось только мерить этот чертов шагами и ждать. Ненавистное занятие…Ждать. 00.30.

Я восхищаюсь тобой… За это время ты умудрилась покорить твердыню по имени «Зималетто», начиная от охранника и заканчивая президентом. Нет, ты даже начала с президента. И на нашей свадьбе этот самый охранник, каждую субботу уезжающий на рыбалку с твоим отцом, поклялся мне, что разобьет мне морду, если когда-нибудь я заставлю тебя хмуриться. А Женсовет грозил запереть меня в курилке и по кусочку сдирать с меня кожу своими наманикюренными ноготками, если хоть раз ты будешь грустить. Ты покорила моего отца своим профессионализмом и стойкостью. Ты умудрилась подружиться с женщиной, которая собиралась стать моей женой. Ты даже была первой, кому она сказала, что выходит замуж. Дольше всех продержалась моя царственная мамочка. Но и она склонила к тебе свой строгий взор, узнав, что ты также всю беременность бредила клубникой, как и она. Я люблю тебя…

Малиновский объявился. Сел рядом, похлопал по плечу, сунул фляжку с виски. Ты издеваешься, Малиновский? Или серьезно считаешь, что Это может меня сейчас успокоить? Шел бы ты отсюда. Я ведь уже давно не гордый, могу и не сдержаться. Шел - шел, да не дошел. Задержался у похожей на Машку девушки на рецепшене, запел соловьиную песню. Не обломиться тебе, дружище. Ты ей глазки строишь, а она хмуриться, на толстую книжку поглядывает, от которой ты ее оторвал. Девушка-то серьезная, тебе с такой не справиться, твой предел птички и бабочки…Ушел. 02.35.

Я ревную тебя... к Малиновскому, который считает, что день прожит зря, если ты не нашла у себя на столе очередного плюшевого зверя, цветок или шоколадку, к Воропаеву, целующему твои холодные ладошки и утверждающему, что я тебя недостоин. К Милко, который твое «хорошо» ценит больше, чем мое «божественно, гениально, бесподобно…»… И это не считая банкиров и поставщиков… И Зорькина… Даже то, что мне довелось есть с ним на кухне пирожки твоей мамы не примирило нас. Он знает о тебе больше, чем я, понимает тебя лучше, чем я…. Так, что прости, родная, его работа в Милане на моей совести. Я никому тебя не отдам. Я люблю тебя…

Приехали твои родители. Мама теплыми руками сунула мне пакет с пирожками, которые мне оставалось только послушно есть, и тихонько разговаривала о чем-то с серьезной девушкой. Отец изучал план противопожарной безопасности, а потом мерил строевым шагом больничный пол. 03.40.
Мы столько пережили вместе… Ты единственная девушка, которая падала в обморок от моих поцелуев. Ты единственная, которая смогла меня оттолкнуть и смогла простить. Я люблю тебя.

За окном наступал новый рассвет. Андрей очень любил просыпаться раньше Кати и смотреть на нее, спящую, а потом будить поцелуем и любоваться, как открываются громадные глазища, наполненные любовью к нему. А потом губами ловить ее вздохи, и снова засыпать, чтобы проснуться от запаха завтрака и кофе… и ворчать за то, что он проснулся без нее. 04.50…

Я никогда не забуду, как ты плакала у меня на руках на пляже в Крыму, как потом мы бродили по горам, опьяневшие от любви, как около ручья ты разбила коленку, потянувшись за каким-то цветком, и я нес тебя на руках…А потом попали под ливень и два часа просидели в беседке. Теплые капли стучали по деревянной крыше, и казалось, что кроме нас больше никого в мире нет. Я тебя люблю…

Прошло еще несколько часов, и день наконец вступил в свои права. Гул ламп отступил перед разговорами, смехом и слезами посетителей этого непонятного мирка. А потом на него натянули странное бледно-зеленое одеяние, повели по другим бесконечным коридорам, и он впервые увидел черные, и уже постигшие целый мир, глаза своего сына. А потом Катю, потерявшуюся на, казалось, огромной кровати, бледную, измученную и счастливую. И целуя ее холодные, почти прозрачные пальцы, Андрей понял, что пока она была там, за белой дверью, около которой он наматывал круги, Катя едва не умерла, и, что единственное, что ее удержало, это повторяемое им, как молитва «Я тебя люблю…»


Смотри, малыш, в наш скверик пришла осень. Воздух еще наполнен летним зноем, но уже прозрачный, пахнет легкой, терпкой прелостью… Извини, конечно, я не буду тебя отрывать. Ты занят. С маминым упрямством ты увлечен перевозкой песка из одной песочницы в другую. Оторвать тебя от громадного красного самосвала может только та злакудрая принцесса в голубом, зажавшая в маленькой ладошке последний одуванчик. Заметив ее, лукавые папины глазки распахиваются, и самосвал с песком уверенно меняет свое направление. Полный ковш к белоснежным маленьким туфелькам. А принцесса смеется. Убегает за тобой в песочницу строить кривобокий холмик. Дом.
Любимый скверик… Опять здесь расположилась со свитой Волшебница - Осень. Тонкой, невесомой ручкой она уже начала менять яркие зеленые наряды лета, на величественную золотую парчу, пурпурный шелк, багряный бархат. Неторопливый шелест листьев, далекий гул улицы, щебет птиц…Это самое спокойное место в мире. Здесь нет случайных людей. Пробежавший мимо прохожий обязательно вернется сюда, приведет любимую, ребенка. Ставшие за два года знакомыми лица бабушек и няней, присматривающих за малышами, все с той же увлеченностью будут обсуждать новые сериалы, прибавку к пенсиям, политику, своих вечно занятых детей. Катя случайно забрела сюда в последние дни перед родами, отяжелевшая, неповоротливая, беспокойная.
Андрей запретил ей появляться на работе, она повозмущалась для вида, но согласилась, было уже просто тяжело. Отекали руки, трудно было бегать по этажам, еще труднее было сидеть за столом. Дома усидеть тоже не могла. Гуляла часами. Забрела случайно, села на скамейку и почувствовала себя защищенной, умиротворенной. Он ей многое напомнил. Несколько стройных березок около долговязого ясеня - Милко и рыбок, а кругленькая елочка около ясеня - точно как Ольга Вячеславовна, хулиганистого вида тополь около детской площадки - вылитый Малиновский, а напротив него сама тополиная элегантность – безупречный Александр Воропаев. Основательного вида дубочек у входа – точное подобие Потапкина, сосны около песочниц- дамочки из Женсовета. Тянутся иголками к лавочкам, прислушиваются к сплетням… Все последние дни перед родами она возвращалась сюда, чтобы перебрать свои воспоминания, чтобы не забыть ни мгновения.

В штабном санузле переполох, экстренное расширенное совещание. Экстренное – потому что до обеда еще три часа, а все на месте, расширенное, потому что никто не гонит, прильнувшую к крайнему умывальнику Клочкову и щебечущих птичек. Дамы заняты. У них очень важный разговор.
- Кать, ну съешь конфетку… Вкусная шоколадная, с орешком. А хочешь «Птичьего молока», у меня в столе есть, сейчас принесу… Я ими бредила все первые месяцы…
- Танюшка, прекрати… Какая конфетка ?- Ольга Вячеславовна ласково пробует лоб на ощупь. - Катюша, ты хорошо себя чувствуешь? Голова не кружится? Больше не тошнит?
- Катька!, - Маша даже подпрыгивает от нетерпения. - А он уже бьется? Шевелиться?
- Маша, ты же взрослая женщина! Он зашевелится только на 20 неделе, а у тебя какая, Кать? Я дам тебе телефон очень хорошего доктора, ты непременно должна ему показаться. - Света улыбается, но голос серьезен, как никогда.
- Девочки, я все-таки гений! Кать, а про тебя я угадываю вообще все, правда? –Амура с Шурочкой кружатся в ритуальной пляске.
Робкая просьба из-за кулис:
- Амура, а не могли бы вы и нам?…
- Часы приема написаны на «Ромашке». Приходите .- Ради такого случая она и Вике бы погадала.
- Федька!!! Ура!
- Дамы, шампанское…Катерина Валерьевна, вам сок.
Пробка ударяется о кафельные стены, шампанское весело пениться в пластиковых стаканчиках.

Ворвался. Бледный, взъерошенный. Не генеральный директор, нет, просто мужчина, на генерального, застукавшего их с шампанским среди бела дня, они бы мало прореагировали…. Птички, взвизгнув для приличия, убегают. Федя сгребает в охапку совсем не упирающийся Женсовет. На мгновение в проеме двери появляется смущенная мордашка Милко. Ольга Вячеславовна хватает его за шарф и вытягивает:
- Душа мОя, ОлЕнька…
- Милко, у нас завтра показ. У нас примерка…Пошли скорее.
Бледный, взъерошенный…Глаза горят. Пытливо вглядывается в ее лицо. Находит, наверное, что-то успокаивающее. Подходит ближе к диванчику, садится перед ней, обхватывает руками ладошки, ласково шепчет:
- Кать… Ты хорошо себя чувствуешь?
А предательская Танюшкина «шоколадная, с орешком» все-таки оказалась впихнутой ей в рот, ответить нет никакой возможности, просто кивает.
- Ты правда себя хорошо чувствуешь? - Опять кивает.
- Честно?
- Андрей, - все, конфета закончилась, - Я ведь не больна, я просто, кажется, беременна…
Занавес.

Затянувшийся поцелуй прерывает тихое поскипывание двери. Катя прячет лицо на его груди.
- Милко!!! Я тебя сегодня все-таки убью…
- Душа, моя, ну как ты можешь терпеть этого мУжлана? – вальяжно вплывает в туалет, словно тут самое место для разговора. Впрочем, для поцелуев это тоже не место. - Он же настоящий тИран! –подходит к ним, снимает с себя шарф - ярко-розовый, почти поросячьего цвета, накидывает ей на плечи. Это тебе орден, Катенька, отныне ты в милости у Маэстро. - Как хорошо, что у тебя есть Милко! Вместе мы сотворим из него достойного Мужа. Солнце мОе, я думаю, начнем, с его одежды…Эти костЮмы, это кОшмар!
Катя оборачивается :
- Милко, а, может, оставим все как есть? Вы уже однажды занимались его одеждой, помните? Из этого получилось шикарное платье и боа…


Сколько воды утекло, сколько было таких мгновений, радостных, счастливых, только шоколадно - ореховый поцелуй и хохот Милко, отражающийся от кафельных стен женского туалета, останется с ней навсегда...
Малыш поднимает мордашку и, взвизгнув что-то радостное, убегает по дорожке к идущему в их сторону Андрею с букетом белых роз под мышкой и громадной коробкой в руках. Очередная машина вместо старательно разобранной вчера? Нет, явно что-то посолиднее…Господи, паровоз на коробке, железная дорога? Да, этого давно не было…Месяца четыре точно. Впрочем, завтра - послезавтра ей отправляться в больницу, ее мужчинам будет чем заняться…Тяжело поднимается с лавочки, забирает из песочницы самосвал и медленно топает им навстречу…Со всей тяжестью своего девятого месяца, со всей легкостью своей будущей дочери…
Сосновые иголочки тянутся к лавочке, подслушивают очередной разговор. Бабушка очаровательной принцессы в шляпке и с безупречным жемчугом на шее, ни на секунду не прекращая вязание, комментирует их уход:
- Приятная пара, так любят друг дружку, сразу видно…В наше- то время.
А молоденькая няня трехмесячного малыша, спящего в коляске, мечтательно вздыхает:
- А женщина какая красивая, правда? Глаза так и горят. У такой света на целый мир хватит.