Палата

Название: Такая грустная весна...
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Катя/Андрей
Жанр: мелодрама, альтернатива НРК

-------------------------------------------------------------------------------------

1.

Полоска бумаги полетела в мусорную корзину.
Катя вышла из ванной и осторожно, чтобы не услышали суетящиеся в преддверии завтрака на кухне родители, вернулась в свою комнату. Войдя, легла на диван, уткнулась лицом в подушку и крепко сжала руками её края.
Надо успокоиться. Взять себя в руки. Это ещё не конец. Это всего лишь неприятность, которую можно уладить. Но что-то в ней протестующе кричало, сметая все эти доводы: нет, это конец! Конец! Что ты будешь делать – с этим?! ЧТО?!
А сегодня последний день перед Советом. И отчёт у неё не готов. Впрочем, зачем она врёт самой себе, здесь же нет никого – ни Малиновского, ни его самого… Всё у неё давно готово, в обоих экземплярах, на любой вкус – и для Воропаева и Жданова-старшего, и для Андрея с его Санчо Пансой. Вот только как передать всё это в «Зималетто»?
Ведь она не пойдёт туда сегодня. Она сейчас позвонит и скажет, что у неё болит голова… что она умерла… провалилась сквозь землю. Она не в состоянии видеть его сегодня… нет, только не сегодня. Завтра, когда она свыкнется за целых двадцать четыре часа со своей новой бедой, будет уже легче. И можно будет даже взглянуть в его глаза, и что-то сказать ему… Но только не сегодня. Боже, дай ей силы пережить это «сегодня»!!
Но ведь завтра Совет, и ему нужно точно знать, что отчёт готов. Да ей теперь на всё наплевать, на все свои игры, она готова сказать ему, что отчёт готов. Пусть только пришлёт Фёдора за ним… Нет, Фёдора нельзя, Андрей никогда не сделает этого. Да не всё ли ей равно, каким образом он заберёт этот проклятый отчёт?! Она всё продолжает жалеть его, думать за него… Пусть выпутывается сам, сам! Как придётся теперь выпутываться ей…
Но что же делать? Что? Ведь с этим надо что-то делать, ведь этого нельзя так оставить! Как же это могло случиться?! Да не всё ли теперь равно – как, если это произошло и от этого нельзя отмахнуться и внести в долгосрочные планы!
Кому это было нужно? Зачем, зачем в одну из этих двух счастливых-несчастных ночей в ней зародилась новая жизнь?.. И это как раз когда она решила уйти, решила оставить компанию, забыть всё и всех, кто связывал её с прошлой жизнью! А теперь? Теперь она связана с ним самыми крепкими, самыми неразрывными узами, окажись она хоть в Австралии, улети хоть на Северный полюс!..
Дверь осторожно приотворилась, и в проём выглянуло встревоженное мамино лицо. Увидев дочку уткнувшейся лицом в подушку, она вошла в комнату и, закрыв за собой дверь, подошла к ней.
- Катюша! Доченька! Что с тобой? – дрожащим голосом проговорила мама, положив руку ей на голову и пытаясь повернуть её лицом к себе. Катя приподнялась и посмотрела на неё – растрёпанная, раскрасневшаяся…
- Мама, я не знаю… Мне очень плохо… Ты можешь позвонить на работу и сказать, что я сегодня не приду? Скажи, что я заболела, придумай что-нибудь…
- А что такое? У тебя случилось что-нибудь? Что у тебя болит, скажи мне?
- Ничего, просто голова очень болит… Ты успокой Андрея Палыча как-нибудь, скажи, что я через полчаса сама позвоню, там надо, насчёт работы…
- Хорошо, хорошо, ты лежи, я всё сделаю! – Мама сокрушённо качала головой. - Ой, а что же папа скажет? Сейчас разволнуется… А я блинов напекла, со сметаной, с вареньем… Масленица же идёт. А ты заболела. Может, всё-таки пойдёшь, покушаешь?
- Нет, мамочка, я сейчас ничего не хочу. Я только полежу немножко и приду. Вы не волнуйтесь…
И, когда мама вышла за дверь, Катя снова опустила голову и спрятала лицо в подушке.
Она слышала, как мама звонила в «Зималетто», разговаривала с кем-то. Потом мама заглянула в комнату, сказала, что передала какой-то секретарше (Катя мысленно отметила: Клочковой), что Катя заболела и не может сейчас прийти на работу. Клочкова, конечно, не преминула съехидничать про больничный… Но какие же это пустяки по сравнению с тем, что её ждёт…
Заходил папа, пришлось успокаивать и его. «Ты чего это вздумала болеть?!» – гремел он, но она-то слышала в его голосе страх за неё. Бедный, бедный её, совсем незащищённый папа…
Вскоре раздался телефонный звонок. Она ждала его, знала, что самой не придётся звонить.
Голос Андрея дрожал от скрытого нетерпения.
- Кать, что-то серьёзное?.. Вы же знаете, что сегодня…
Она слышала, что он раздражён, взволнован, но теперь это не имело для неё никакого значения. Другое владело ею, о другом она думала и переживала.
- К тому же я хотел… я хотел попросить прощения… за вчерашнее. Я думал, что вы…
- Не беспокойтесь, Андрей Палыч… Я уже ничего не помню, всё в порядке. И тоже хотела попросить прощения… за пощёчину. Извините меня, я поступила импульсивно.
- Ну что вы, Катя, вам не за что просить прощения. – Было слышно, что он еле сдерживается, что ему хочется сказать какие-то совсем другие слова. – Что же мы будем делать? С отчётом, а, Кать? Ведь вы не успеете подготовить его…
- Я уже подготовила его, - твёрдо сказала она. – Вы можете прислать кого-нибудь за ним.
В трубке воцарилось молчание. Она просто чувствовала кожей, какое он испытал облегчение при её словах. Вот так. И всё, и нечего выдумывать, что он может беспокоиться о ней самой.
- Хорошо, я что-нибудь придумаю… Спасибо вам… Но неужели вы… неужели вы так и не придёте сегодня? А завтра? Завтра, Кать? Завтра ведь Совет…
- Завтра я буду на работе, обещаю вам… - усталым, безразличным тоном проговорила она. - Андрей Палыч, вы извините, мне тяжело разговаривать.
- Да-да, конечно…
И снова она лежала, укрывшись одеялом с головой и заставляя себя не паниковать. Она со всем справится, всё одолеет… разве она не Пушкарёва?..
Звонок в дверь взбудоражил притихшую квартиру. Зорькин, спокойно сказала себе Катя. С утра поехал в налоговую, и вот – быстренько вернулся, чует масленичные блины на расстоянии. Андрей бы позвонил, сказал, кто должен приехать… Раз не звонит, значит, ещё не решил, что предпринять.
Мама снова заглянула в дверь. Неужели всё-таки за отчётом…
- Катенька, там… Андрей Палыч… приехал… хочет видеть тебя.
Катя откинула одеяло, изумлённо приподнялась на кровати. Кровь отлила от её лица, и теперь оно выглядело совсем бледным.
- Зачем… он сам… я не хочу…
Мама внимательно смотрела на неё.
- Ну, хорошо, я тогда скажу ему…
- Нет-нет, - задумчиво остановила её Катя. – Нельзя… Это действительно надо… Ты скажи ему, что я сейчас выйду.
От слабости немного дрожали руки и ноги, когда она одевалась. Как она посмотрит на него? Что она скажет ему? А что, если взять и сказать правду, бросить её ему в лицо?! Что будет с ним, как он поступит?.. Что толку размышлять об этом, надо просто выйти и отдать ему отчёт… И всё. И никаких фантазий. Ведь они не помогут ей в том, чего она хотела когда-то больше всего на свете. Чудес не бывает.
- Какая вы бледная, Кать… - сказал он, вглядываясь в её лицо. – Вы уверены, что всё будет нормально? Может быть, нужно врача вызвать? – И он вопросительно посмотрел на её мать, стоящую с ними в прихожей.
- Андрей Палыч, ну вы же знаете её… Ни за что не позволит врача вызывать, - развела руками мама.
- Я вообще-то здесь, мама, - глухо проговорила Катя, посмотрев на неё. – И сама могу говорить. Всё будет хорошо, Андрей Палыч, - она вскинула на него открытый взгляд. – Не беспокойтесь, я сейчас принесу отчёт. - И, стараясь больше не смотреть на него, она поспешно ушла в свою комнату. Он озадаченно смотрел ей вслед.
Когда она вышла из комнаты, прихожая была пуста. Она с удивлением заглянула в кухню: Андрей, уже без пальто, сидел у стола и терпеливо смотрел, как мама ставит перед ним тарелку, на которой горкой были выложены аппетитные блины. Папы на кухне не было, мама сообщила ей, что отправила его в магазин: сметаны совсем мало осталось, а ещё ведь Коля придёт... Андрей обернулся и извиняющимся взглядом посмотрел на Катю.
- Кать, тут вот… Елена Санна меня пригласила… а я не мог отказать…
Катя медленно обошла стол кругом и села на другой стул напротив Андрея. Мама поставила тарелку и ей.
Что он делает? Зачем он сидит здесь и ест блины? Ведь у него там – отец, Воропаев, Кира, завтра Совет… Просто невозможно поверить, фантастическая картина – её мама кормит Жданова блинами с вареньем, они так мило воркуют, как будто на дворе лето, отпуск, и он просто пришёл к ней в гости, без подоплёк, без выгод, без условий… Как будто здесь, на этой кухне, ему и место, а мама только и мечтала всю жизнь, чтобы блинами его угощать…
А скула-то опухшая… Бедный… Она ударила, ударила его! А что ей оставалось делать? Он так навалился на бедного Зорькина, что, казалось, готов порвать его на части… А теперь… Теперь она узнала о себе и о нём такое, что все драки и пощёчины покажутся детскими забавами. Ну, что же ей делать? Что?!..
- Кать, вы так странно смотрите на меня, - проговорил он, беря со стола салфетку и вытирая руки. – Может, всё-таки обратиться к врачу? Я не хочу, чтобы вы заболели…
Ну, ещё скажи, скажи про завтрашний Совет… Что я нужна тебе живая и здоровая, чтобы во всей красе представить процветающее «Зималетто» Совету директоров…
Но он молчит. И только загадочно смотрит на неё своими лучистыми тёмными глазами.
Наконец он поднялся и, поблагодарив маму, пошёл в прихожую. Она шла за ним, держа в руках папку с отчётом. Надевая пальто, он скользнул по папке взглядом и снова перевёл глаза на неё. Она поспешно протянула ему папку, он помедлил немного и взял её в руки.
- Кать, это… это тот отчёт? – многозначительно произнёс он.
- Не волнуйтесь, там оба отчёта. Сами выберете, какой представлять на Совете… - не выдержала она.
Он остро взглянул на неё.
- Что вы имеете в виду?
- Ничего. – Она отвела глаза. – Только то, что я сделала всё, что могла.
- И всё-таки вы какая-то странная сегодня… - медленно проговорил он, внимательно глядя на неё. – И дело не в болезни, не в головной боли… Вы… - И глаза его вспыхнули, словно от какого-то озарения. – Вы… просто не хотите идти на работу… Совсем не хотите, вообще не хотите возвращаться. Я прав? – И он впился в неё взглядом, словно не желая пропустить ни единого изменения в её лице.
- Да, вы правы, - медленно произнесла она, тоже глядя ему прямо в глаза. – Только это… только это не потому, что я не хочу… Есть другая причина.
- Какая?.. Если вы об этой драке, то я готов извиниться, я уже извинился… Я вам даже благодарен за эту пощёчину, я и Кире об этом сказал…
Она вспыхнула.
- Кире Юрьевне? Она… она знает?!
Он растерянно смотрел на неё.
- Извините, Кать, так получилось… Виктория всё узнала и рассказала Кире. Но это ничего не значит… я ведь говорил вам… это ничего не значит. Всё остаётся по-прежнему, всё будет так, как я говорил вам…
Её лицо ожесточилось.
- Андрей Палыч, вам надо идти. Вас ждут в «Зималетто». У меня всё будет хорошо, а завтра я с утра буду на работе…
- Завтра? Завтра, Кать? – И снова он смотрел на неё каким-то загадочным взглядом. – Но ведь сегодня показ… неужели вы…
- Мне нечего делать на показе, вы же знаете, я никогда не хожу на них, - слишком резко ответила она.
После недолгого молчания он произнёс:
- И всё же я надеюсь, что мы сегодня увидимся, Кать, - твёрдым, не признающим возражений, тоном сказал он. - Я не прощаюсь с вами. До вечера.
- Всего доброго, Андрей Палыч…
Он протянул руку, как будто хотел дотронуться пальцами до её лица, но, взглянув за её плечо, увидел суетящуюся на кухне Елену Александровну и терпеливо опустил руку.
- Я не прощаюсь, Катя… Не прощаюсь, - повторил он и вышел за дверь.
Она подошла к двери и прижалась к ней лбом. Да… я никак, никак не могу попрощаться с тобой… Какое-то проклятие, какое-то наваждение… Что же ей делать? Что?!..

-------------------------------------------------------------------------------------

----------------------------------------------------------------------------------
2.

- Таким образом… - Александр Воропаев сделал многозначительную паузу, но эхо его густого низкого голоса всё ещё витало над присутствующими в конференц-зале, и он как будто без перерыва продолжал: - …таким образом, тихая исполнительная помощница нашего дорогого президента , - и он взглянул пренебрежительно в сторону нахмурившего брови Андрея, - оказалась не такой уж безобидной серой мышкой, как мы все о ней думали. - И он умолк, небрежно оглядывая всех сидящих за столом, но победного блеска в глазах скрыть всё же не мог, и Андрей напрягся перед неизбежной долгой борьбой.
Но отец опередил его, как всегда, спокойно заметив:
- Саша, но я, честно говоря, не вижу никакого криминала в этой ситуации. Как я понимаю, в контракте Екатерины Валерьевны нет пункта о том, что ей запрещено заниматься собственным бизнесом в свободное от работы время. Или я не прав, Георгий Юрьевич? - И он вопросительно посмотрел на Урядова, который тут же с готовностью подтвердил его слова.
- А я согласна с Сашей, - неожиданно заявила Кира, с вызовом глядя на Андрея. - Эта история очень странная и требует разъяснений. Я бы ещё поняла, если бы этот Зорькин был её мужем, но жених?.. С какой стати жениху дарить ей компанию?
- Это не наше дело, - процедил Андрей, в упор глядя на неё. - К «Зималетто» это не имеет никакого отношения. Это личное дело Кати, и её взаимоотношения с кем бы то ни было нас не касаются…
- Ну, конечно, - ехидно подхватила Кира, - особенно если учесть, что вчера ты на этого хвалёного жениха накинулся с кулаками…
- Я уже говорил тебе, что сделал это, потому что он не отпускал Катю в офис, а у нас сейчас, перед Советом, каждая минута на счету, - еле сдерживаясь, проговорил Андрей.
- Ой, как интересно! - откидываясь на спинку стула, протянул Александр, и глаза его заблестели ещё больше. - Да ты, оказывается, у нас Шура Балаганов, гроза всех подпольных миллионеров! Ну-ну, и что дальше было?.. Нет, действительно интересно, чем дело кончилось? Госпожа Пушкарёва, видимо, овдовела, так и не успев стать супругой?..
- Всё, всё, Саша, перестань, - тихо, но твёрдо проговорил Павел Олегович, опустив голову и глядя в бумаги, лежащие перед ним столе. - Обсуждать инцидент между Андреем и этим Зорькиным не вижу никакого смысла. И всё же… - Он поднял глаза на Андрея. - И всё же, Андрей, для полноты картины нам не мешало бы выслушать Екатерину Валерьевну…
- Вот-вот, - поспешно вмешалась Кира. - А то слова Андрея явно расходятся с фактами…
- Что ты имеешь в виду? - сцепив зубы, произнёс Андрей.
- Ты говоришь нам, что даже по вечерам Пушкарёва сидит в офисе и готовится к Совету, - чересчур спокойно и даже с улыбкой сказала Кира, - а сегодня, в такой важный день, когда она прекрасно знает о том, что мы все должны были собраться здесь, где она? В разгар рабочего дня - где она, Андрей?
- Она заболела, - ровно ответил Андрей. - Может человек заболеть или нет? Она отпросилась ровно на один день и завтра с утра будет на Совете…
- Что-нибудь серьёзное? - обернулся к нему Павел Олегович.
- Нет… По её словам - ничего. Просто плохо себя чувствует, и всё…
- Вот видишь, ты сам говоришь: по её словам. Значит, ты сам ей до конца не веришь. Ей вообще нельзя доверять. - И, поставив последнюю обличительную точку, Кира, как и недавно её брат, победно оглядела присутствующих.
Жданову-старшему снова пришлось призвать всех к спокойствию.
- Не будем паниковать раньше времени, - мягко проговорил он. - Пока не вижу для этого никакого повода. Завтра увидимся с Катей на Совете, заодно и спросим её об этой…
-…«Ника-моде», - настойчиво подсказал Александр.
- «Ника-моде», - повторил Павел Олегович. - Но предупреждаю всех: я заранее уверен, что никакой угрозы для «Зималетто» в этом факте нет, и я не собираюсь обсуждать эту тему больше, чем это необходимо. - И он поднялся, показывая всем, что разговор окончен.
Андрей тоже встал, благодарно глядя на отца.
- Па, ты абсолютно прав, - сказал он. - Завтра ждём вас с утра, и ты убедишься, что в «Зималетто» всё в полном порядке…
- Ой, не говори «гоп», дружок, - пробасил Александр, тоже поднимаясь со стула. - Ещё не известно, что мы обнаружим завтра в ваших финансовых отчётах…
- Я бы, конечно, хотел, чтобы ты обнаружил там свой собственный смертный приговор, - ехидно проговорил Андрей. - Но там будет только противоядие от твоего яда… - И он чмокнул в щёку мать, которая подошла к нему, удручённо качая головой, как было всегда, когда старые враги ввязывались в очередной спор.
Не дожидаясь, пока конференц-зал опустеет, и даже не взглянув в сторону Киры, Андрей многозначительно посмотрел на Малиновского, всё это время молча следившего за перипетиями собрания, и стремительно вышел из конференц-зала в свой кабинет. Малиновский последовал за ним.
Андрей широкими шагами мерил кабинет, его просто распирало от гнева. Роман, сидя у стола, спокойно наблюдал за ним.
- Может, остановишься хоть на секунду? - с мягкой издёвкой наконец спросил он. - В глазах рябит…
- Нет, ну ты видел?!. - воскликнул Андрей, останавливаясь прямо перед ним. - Никогда не знаешь, что он выкинет в следующую минуту…
- Видеть-то я видел, - так же мягко проговорил Малиновский, пристально глядя на него. - Но меня, как ни странно, занимает тот же вопрос, что и Киру…
- Ты это о чём? - тревожно спросил Андрей. Из него словно выпустили воздух, и взгляд наконец-то стал осмысленным.
- Не прикидывайся, что не понимаешь… Но, если тебе хочется, чтобы я озвучил, изволь: я о Пушкарёвой.
Глаза Андрея снова потемнели.
- И это ты говоришь - «не прикидывайся»?! Ты - мне?! Да я уже забыл, когда в последний раз говорил правду! Я уже и сам не понимаю, когда говорю правду, а когда вру! Побыл бы ты на моём месте!..
- Ладно, ладно, - примирительно пробурчал Роман. - Незачем начинать всё сначала. Я тебе уже не раз говорил, что тоже не прочь оказаться на твоём месте… Всё, всё, шучу, успокойся!.. Так что же всё-таки о предмете вопроса? Ты так и не ответил…
Андрей снова глубоко вдохнул воздух и, повернувшись, опять зашагал по кабинету. Пройдя взад-вперёд несколько раз, снова остановился перед Романом. Тот терпеливо ждал, невозмутимо глядя на него.
- А что отвечать? - обречённо сказал Андрей. - Если бы я знал… Я ведь ничего не знаю, ничего!.. Она постоянно ускользает от ответа, я никогда ничего не могу сказать наверняка!.. Приходится довольствоваться тем, что она говорит…
- А что она говорит?
- Ну, сколько раз можно одно и то же? - поморщился Андрей. - Я тебе сто раз рассказывал: у неё болит голова, она отдала оба отчёта и обещала прийти завтра…
- Это-то я знаю, - медленно проговорил Роман. - Но что это значит? Как ты думаешь?
- А я откуда могу знать?!
- Ну, привет! - протянул Роман. - Она твоя правая рука, ты от неё полгода не отходишь, ты с ней спишь, в конце концов, - и заявляешь после этого: «Откуда я могу знать?»? Странно, по крайней мере… - И он испуганно умолк, так как вид Андрея явно свидетельствовал о том, что он вот-вот задохнётся. Глаза его наливались кровью, на лицо ложилась какая-то тень…
- Ну-ну, Андрюха, - вскочил Малиновский, с нешуточной тревогой глядя на него. - Чего ты так разволновался? Что я такого сказал?
- Я… с ней… сплю, - прохрипел Андрея, обессиленно упав на стул, на котором только что сидел Малиновский, свесил голову и закрыл рукой лицо. Он молчал некоторое время, потом Роман услышал его глухой голос: - Малиновский, кому, как не тебе, знать, что этого нет, нет!..
Роман стоял перед ним, словно громом поражённый, не в силах вымолвить ни слова. Страшное подозрение пронеслось у него в голове, готовое вот-вот превратиться в догадку. И ведь сколько раз он уже замечал всё это, только отмахивался, как от дикой, безумной идеи!..
- Эй, эй, Жданчик! - предостерегающе воскликнул он. - Ты чего? Успокойся, не бери в голову! Ну, у каждого такой период в жизни бывает… Я вот один раз целую неделю… - И он благоразумно замолчал, остановленный многозначительным взглядом Андрея, в котором явно читалась угроза.
Роман растерянно стоял перед Андреем, не зная, что предпринять. Последствия догадки проносились в его голове со скоростью света, и это были только лежащие на поверхности последствия, а сколько ещё всего, если хорошенько задуматься…
- Так, всё, - деловым, решительным тоном произнёс он наконец. - Всё, Жданов! - И он щёлкнул несколько раз пальцами перед лицом Андрея. - Сеанс гипноза окончен, снимаю порчу!.. А то этот Воропаев на тебя, как какой-то шаман, действует…
- Да при чём здесь Воропаев, Малиновский! - с тоской проговорил Андрей, откидывая голову на спинку стула и глядя в потолок. - Понимаешь… понимаешь, я сегодня сидел на её кухне, ел блины, а она сидела напротив, и я… и я…
- Ну? - проговорил Роман, всё ещё стараясь бодриться, но в глубине души сознавая, что всё кончено и сейчас будут произнесены роковые слова. - Что ты? Подавился?
- И я понял, что хочу вечно сидеть на этой кухне и чтобы она вечно сидела напротив, - сказал Андрей и, подняв голову, открыто посмотрел на него.
На этот раз ступор длился недолго, так как настиг уже подготовленного человека. С поистине безграничным терпением и уверенностью, свойственными только заядлым оптимистам, хоть внутри, конечно, его уже и побивала дрожь, Роман попытался снова воздействовать на друга.
- То есть ты хочешь сказать, что влюбился в неё по-настоящему и тебе теперь по барабану и свадьба, и «Зималетто»… - Роман умышленно объединил спорно соединяемые утверждения. Он медленно кивал головой, не глядя на Андрея, как бы обдумывая случившееся. - Ну что ж, теперь просто надо подумать, что со всем этим делать…
Андрей всё так же открыто и спокойно смотрел на него и только слегка покачал головой, словно был не в силах поверить в услышанное.
- Ты кретин, Малиновский… - тихо проговорил он. - Я всегда говорил, что ты кретин… - И вдруг, словно сорвавшись, порывисто наклонился вперёд и горячо заговорил: - При чём здесь свадьба? При чём здесь «Зималетто»? Я тебе говорю, что - Я ЛЮБЛЮ КАТЮ! Способен ты это понять или нет?!
- Способен, конечно, способен, - спокойно сказал Роман, и в глазах его вдруг появился какой-то стальной жёсткий блеск. - Это ты, похоже, чего-то не понимаешь… Или ты хочешь сказать, что это ничего не значит и ты собираешься сделать её своей тайной любовницей?.. Нет, я, конечно, был бы только «за», но вот не уверен, что ты…
Руки Андрея сжались в кулаки.
- Какой любовницей? Ты что, идиот? Что ты несёшь?
Роман кивнул невозмутимо.
- Вот, я и говорю, что для тебя это абсурдно. Ты ж у нас романтик… А это значит, что тебе неизбежно придётся отменить свадьбу, и Кира с Сашкой заберут свои активы, и правда о состоянии дел в «Зималетто» неминуемо выйдет наружу, а это уже может ничего и не значить, потому что от «Зималетто» почти ничего не останется… И так далее, и тому подобное, продолжать?..
Он видел, что выражение глаз Андрея неуловимо меняется и решимость покидает его.
- Я… я и так собирался отменить свадьбу… я не хочу жить с Кирой… - цепляясь за остатки мужества, проговорил Андрей. - И Катя… я обещал Кате… - И он умолк, обречённо глядя на Романа. - Я не могу обмануть Катю!..
- Помню, помню, - отмахнулся Роман, решив не сбавлять напора. - Сначала ты ей врал, что отменишь свадьбу, потом и правда решил отменить... Но ведь образумился, понял, что это бред! Вот и теперь подумай, чем это может грозить всем нам… Да-а, да-а, и не смотри так на меня… Я тоже по миру пойти не хочу из-за этой твоей любви внезапной…
Наступило молчание. Малиновский словно чувствовал, как в душе Андрея идёт борьба. И он решил подхлестнуть удачу и сменил тактику.
- Андрюха, - мягко сказал он. - Я всё, всё понимаю… Вижу, как тебе хреново, сочувствую тебе… Ну, сам подумай: ну, что это за любовь такая? Да у тебя просто крышу снесло от воздержания! Может… может, тебе всё-таки ещё раз попытаться получить, так сказать, доступ к телу? Ей ведь и самой наверняка хочется… если у неё рот в железках, это ведь не значит, что она сама железная… Вот увидишь, ты сразу успокоишься и… - И он не договорил, так как короткий, но сильный удар кулаком в грудь сбил его с ног.
- Ещё раз оскорбишь её - получишь снова, - тяжело дыша, проговорил Андрей, возвышаясь над ним. - Ладно, извини… Давай руку, поднимайся…
Роман отвернулся от него и, пошатываясь, сам встал на ноги. Потом снова повернулся к нему и со злостью сказал:
- Я тебе предлагал помощь - ты отказался… Запомни это… Теперь сам выпутывайся, как знаешь… Мыслитель… - И он нетвёрдыми шагами поплёлся к двери. Уже открыв дверь и не заботясь о том, что его могут услышать, повернулся и добавил: - А вообще-то, я бы посоветовал тебе задуматься над моими словами… Так и до психушки недалеко… Вчера Зорькин, сегодня я… Она тебе не даёт, а ты на других зло срываешь… Кто следующий - Пал Олегыч?.. - И, не дожидаясь реакции Андрея, Роман вышел за дверь.
Андрей с бессильным отчаянием смотрел на захлопнувшуюся дверь. Потом снова тяжело опустился на стул. Руки его всё ещё были сжаты в кулаки, и, когда он с усилием разжал их, почувствовал, что ладони его стали влажными. Но тянуться за салфетками не было сил, и он так и остался сидеть, безвольно свесив руки и глядя в пустоту. Перед ним стояла Катя… бледная, хрупкая, но несгибаемая… «Я действительно не хочу идти в «Зималетто», но по другой причине»… Что она имела в виду? Он так и не дал сказать ей, он упомянул о Кире, и она снова закрылась, как улитка в раковине… Надо немедленно, сейчас же выяснить, о чём она говорила!..
И он порывался встать со стула, но тут же снова растерянно садился обратно. А что это изменит? Разве вообще можно что-то изменить? Что же ему делать с ЭТИМ? Что?..

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

3.

Елена Александровна с грохотом захлопнула крышку духовки и взяла со стола кувшин с водой. Подошла к окну и принялась с любовью поливать стоящие на подоконнике цветы в горшках. Изредка поглядывала в окно, за которым серый, хмурый день постепенно переливался в такой же серый и безрадостный вечер. Катя сидела за столом и вялым, безучастным взглядом смотрела на маму.
- Какая грустная в этом году весна, - вдруг сказала Елена Александровна и покачала головой.
Катя с недоуменной улыбкой подняла голову.
- Как ты сказала? Какая весна?
- Грустная, - тоже улыбаясь, повернулась к ней мама. – Так моя мама всегда говорила, когда долго солнца и оттепели не было. Да так все в нашей деревне говорили… Я уж и забыла об этом, а вот теперь почему-то вспомнилось.
Катя задумчиво смотрела на неё.
- Красиво… - тихо сказала она.
Елена Александровна всмотрелась в неё.
- Ну, как ты, Катенька? Получше, я вижу? Только всё равно бледная… Вышла бы, погуляла… Вообще, что это у тебя за работа такая? С утра до ночи сидишь в этом своём офисе, не продохнуть. Ты же света белого не видишь! Когда ты в последний раз на воздухе была? – И глаза Елены Александровны вдруг загорелись, как бывало всякий раз, когда она задумывала что-то. – А вот давай знаешь что сделаем? Сейчас папа проснётся, и попросим его с тобой погулять! Мы ведь с ним часто после чая выходим… И ждём тебя, ждём… А что? Выйдете с ним, пройдётесь… А я пока ужин приготовлю, дома побуду, мне сегодня тоже что-то нездоровится…
Катя покачала головой.
- Нет, мама, мне надо быть дома. Сегодня очень важное мероприятие для «Зималетто», и я могу понадобиться Андрею Палычу… Больничного ведь у меня нет, - и она слегка улыбнулась, – так что я как солдат: в любую минуту…
Елена Александровна снова повернулась к цветам, сокрушённо качая головой.
- Ох уж мне эти солдаты, - вздохнула она. – Не семья, а военный гарнизон…
Катя поднялась со стула, запахнула поглубже тёплую вязаную кофту, надетую поверх халата, и пошла в свою комнату. Зайдя внутрь и захлопнув за собой дверь, прислонилась к ней спиной и молча смотрела на Зорькина, сидящего за столом и увлечённо щёлкавшего мышью. Он даже не сразу заметил её появление в комнате. Наконец обернулся и, оживившись, стал звать её к столу, чтобы показать какие-то цифры на экране компьютера. Она безучастно смотрела на него и на экран, словно ничего не видела, и он в конце концов вынужден был оставить свои попытки, как делал уже не раз за сегодняшний день. Захочет – сама расскажет, силой не заставишь…
…Что это она сказала маме? «Солдат», «в любую минуту»?.. Да с какой это стати она полетит к нему по первому его зову? Ведь она не собиралась туда идти, она вообще не хочет туда больше идти… И всё равно так сказала. Значит, хочет, чтобы он позвал, хочет, чтобы позвонил… Да что же это такое, в конце концов! Пушкарёва, возьми себя в руки, одумайся! Если он и позвонит тебе, то только затем, чтобы проверить, в состоянии ли ты быть завтра на этом проклятом Совете… Ведь он же остался один, ведь и он, и Малиновский давно уже потеряли контроль над текущей ситуацией и ничего не смогут пояснить Совету по отчёту! Да, он будет звонить, он будет искать её… Более того - будет умолять провести с ним эту ночь, будет клясться в любви настойчивее, чем когда бы то ни было. Потому что это его последний шанс и ему ни в коем случае нельзя упустить её из виду. Это неизбежно. И всё же надо этого избежать…
И, словно смеясь над ней, весело, заливисто зазвенел стоящий на столе перед Зорькиным телефон.
Катя порывисто подалась вперёд и выставила вперёд руку, показывая Коле, чтобы он подождал и не брал сразу трубку.
- Коля, - внушительно глядя на него и словно печатая слова, сказала она. – Если это Жданов, скажи ему, что я не могу подойти к телефону. Скажи, что я сплю, что плохо себя чувствую. Понимаешь? Повтори…
- Ты не можешь подойти к телефону… Ты спишь… Ты плохо себя чувствуешь… - машинально повторил Зорькин, еле двигая всё ещё саднившими после вчерашней драки губами. И вдруг подскочил на стуле и воскликнул: - Подожди, Пушкарёва! Ты что, с ума сошла? Ты хочешь, чтобы он меня вообще убил? Ты представляешь, что с ним будет, если я сейчас сниму трубку?!
- Ничего не будет, - спокойно сказала Катя. – Больше никогда ничего не будет… Я тебе обещаю. Коля! – Она слегка повысила голос. – Поднимай трубку!
Он нерешительно сказал в трубку: «Да…» и тут же, поджав губы, быстро глянул на неё, как бы говоря ей: ну вот, ждали беды – она и случилась. Катя поспешно скрестила руки и выставила их перед ним, ещё раз напоминая ему этим жестом, что её звать к телефону ни в коем случае нельзя.
- Я вас слушаю, - всё ещё глядя на неё, произнёс в трубку Коля. – Кати нет… то есть, я хотел сказать, она не может подойти к телефону… Нет, я не могу её сейчас позвать, потому что она спит… - По мере того, как он говорил, лицо его менялось, а после последней фразы Коля вдруг побледнел и выражение лица его стало решительным и озлобленным. – А Я здесь работаю, между прочим, если вы этого ещё не знаете!.. И не собираюсь ничего передавать, я не секретарь, а финансовый директор!! – И он с силой бросил трубку на рычаг. Потом злобно глянул на Катю: - Ну, Пушкарёва, спасибо тебе, удружила! И как мне теперь на улицу выйти?! Додумалась – чтобы Я сказал, что ТЫ спишь! Хорошо ещё, что не «мы спим, перезвоните попозже»!
Не обращая внимания на его ярость, Катя устало забилась поглубже в угол дивана, поджав ноги и кутаясь в кофту.
- Не надо было говорить, что ничего не передашь… - сказала она. – А впрочем… впрочем, всё равно. Теперь уже всё равно.
- Пушкарёва, если ты мне сейчас же не скажешь, что у тебя случилось, я позвоню Жданову и скажу ему, что ничего у тебя не болит, а ты просто сидишь здесь и страдаешь, - вдруг решительно заявил Зорькин. – Надоели мне эти загадки… И чего это ты вдруг вздумала от меня шифроваться? Ты думаешь, я повёлся на твои сказки о головной боли?
Пока он говорил, Катя сидела, прикрыв глаза, терпеливо пережидая бурю. Когда Коля замолчал, открыла глаза и посмотрела на него.
- Я не знаю, как об этом говорить. Понимаешь – не знаю…
Он продолжал, но уже менее решительно:
- Что… Малиновский новую инструкцию написал? Они ещё что-нибудь против тебя затеяли?
- Нет. И того хватило… выше крыши…
- Ты это о чём? Может, это ты из-за вчерашнего распереживалась? Ах да, я же ещё и Вике всё рассказал… Так я же тебе объяснял, ну, понимаешь, вырвалось нечаянно…
- Да-да, нечаянно, - поморщилась Катя. – Только это уже тоже не имеет значения… - Она задумалась на мгновение и вздохнула: - Коля… Я тебе завтра расскажу, хорошо? Не могу я сегодня, я устала… И ты иди… иди домой.
Зорькин вдруг покраснел и опустил глаза.
- Да-да, я пойду, - пробормотал он. – У меня дела…
Катя с подозрением взглянула на него.
- Какие дела? Опять к Вике поедешь… - утвердительно сказала она.
- А если даже и так? – Коля с вызовом вскинул голову. – Откуда я знаю – может, это последний вечер… Ты же не говоришь ничего… Хотя… - И он с надеждой посмотрел на неё. – Если ты отдала оба отчёта, значит, мстить ему не собираешься… Значит, останешься в «Зималетто»? И машину отдавать не придётся? И это всё, - кивнул он в сторону компьютера, - тоже уже не нужно?
- Это – нужно, - твёрдо сказала Катя. – Всё остаётся в силе. Вся отчётность по «Ника-моде» должна быть в порядке, как я и говорила. А «Зималетто»… Я тебе потом всё скажу, я ещё сама ничего не знаю…
Он ещё попытался возражать и настаивать, но она отгородилась от него вытянутой рукой и, повернувшись, устало опустила голову на валик дивана.
- Коля, иди… Завтра утром приходи… И помни, что я тебе про карточку говорила…
- Ну, сколько можно, Кать! – поморщился Зорькин. – Я ведь тебе уже пообещал, что не потрачу ни копейки… Только машину возьму… в последний раз…
- И-ди, - спокойно сказала Катя, прикрывая глаза.
Он радостно подскочил к ней, наклонился, она широко открыла глаза и с недоуменной укоризной посмотрела на него. Он выпрямился и, виновато попятившись, вышел из комнаты. Коля, Коля…
По мере того, как шло время, всё стало казаться далёким и ненужным. Она потеряла точку опоры. Раньше точкой опоры была месть, и даже не месть, а просто желание, чтобы Андрей испытал те же чувства, которые испытывала она, чтобы его мифический страх превратился в самый настоящий, непридуманный. Ну что ж – он испытал его. Испытал до такой степени, что даже накинулся с кулаками на своего предполагаемого финансового соперника… То, что она хотела поставить финальную точку в виде неподделанного отчёта, теперь потеряло значение. Она колебалась, сомневалась – и вот все сомнения позади. Пусть делает с этими отчётами что угодно, хоть опубликует, ей всё равно…
Но он отец ребёнка. И должен знать об этом. Выпутываться одной? Делать вид, что ничего не случилось? Нет, пусть тоже помучается, подумает… Это ведь почище любых отчётов будет.
Она представила себе брезгливую гримасу, которая появится на лице Андрея, когда она скажет ему о ребёнке, и содрогнулась. Где взять силы вынести ещё и это? Сможет ли она сжать свою волю в кулак и терпеть его небрежение? Ведь ей так и не удалось разлюбить его, как она ни старалась. Старалась изо всех сил, изо всех своих оставшихся сил… Но это оказалось труднее, чем осуществить план мести. Это оказалось невозможно. Пока…
Итак, она расскажет ему. Оденет своё сердце в ледяную броню, запрячет свою несчастливую любовь в самый дальний чулан души, захлопнет за ней дверь – и расскажет. Просто для того, чтобы он знал, чтобы он понял наконец, что такое игра с живым человеком. С живым! Который может любить, в котором может зародиться другАя жизнь! Частичка его самого – сильного, уверенного, успешного, в высшей степени живого в своём представлении, ведь с ним самим играть никому и в голову не придёт!..
Ох, как страшно. Как же всё это страшно… А Малиновский! Это же просто раздавит его, уничтожит! Он ведь думает, что она автомат, робот для исполнения президентских прихотей… Новость о том, что робот забеременел, собьёт его с ног, уложит на обе лопатки. Хотя бы ради одного этого уже можно пойти на такой шаг…
А что дальше? Что будет дальше?.. Нет, на этом призрачное равновесие заканчивается и снова начинается шатание, а за ним – падение… Нет сил, нет смелости думать о том, что может быть дальше. Её бедная голова отказывается что-либо предполагать… Разве могла она подумать когда-нибудь, что с ней может случиться такое? Что слово «аборт» однажды ворвётся в её жизнь и властно предъявит на неё свои права? А что скажет мама?!.. О, Боже…
Катя тихо застонала и вжала лицо в валик дивана. Лежать бы теперь здесь всегда, не выходить, никого не видеть и не слышать…
Нет, ей сегодня нельзя думать. Её мысли кричат громче любых слов и тут материализуются. Снова звонит телефон… И почему она не сказала Коле отнести его маме…
Она колебалась недолго. Решение уже было выношено, она была готова к этому звонку. Нельзя больше скрываться. Надо сделать так, чтобы звонки эти прекратились. Всё равно ведь она не сможет скрыться от себя…
Голос его был хриплым, каким-то надорванным.
- Катя, вы проснулись? Надеюсь, хорошо выспались?
- Вполне, - металлическим голосом сказала она. – А что, у вас какие-то претензии?
В трубке воцарилась тишина. Наконец он заговорил, и в голосе его уже были слышны умоляющие нотки.
- Катя, простите меня… Но, поймите, я не могу спокойно реагировать, когда я звоню вам, а ваш этот Зорькин поднимает трубку! Ну, что я должен думать?!..
- Вы должны думать, что финансовый директор «Ника-моды» находится на своём рабочем месте, а значит, компания в надёжных руках, - отчеканила Катя.
Он снова помолчал немного.
- Ладно, Катя, не будем больше об этом говорить… Ещё раз прошу – извините меня. У меня к вам просьба… Вы не могли бы выйти сейчас к подъезду? Мне нужно поговорить с вами, а у вас дома это невозможно, вы понимаете…
- Андрей Палыч… вы… вы не поехали на показ? Где вы?
- Говорю же – стою около вашего дома. И только от вас зависит, попаду ли я вовремя на показ… Я хочу поговорить с вами… Катя… Я хочу поговорить с тобой!
Вот оно – то, чего она ждала. Ну что ж, всё идёт по плану. И его желание на этот раз совпадает с её намерениями. Но… нет, сейчас они не смогут поговорить.
- Андрей Палыч, езжайте на показ. Вам нельзя опаздывать, вас ждут. Мы поговорим потом…
- Потом?! Потом, Катя?! – Голос его сорвался, и эхо неподдельного страдания оглушило её. Он мучается. Мучается по-настоящему. Только удивительно, что он продолжает так нервничать – после того, как она отдала ему готовый отчёт, ведь именно он был его главной целью... Она почувствовала, как у неё задрожали руки.
- Андрей Палыч, я поговорю с вами, я выйду, - мягко сказала она и услышала, как у него вырвался вздох облегчения. – Но не сейчас. После показа. Скажите мне, во сколько вы освободитесь, и я буду ждать вас.
- Ты… ты будешь ждать?.. Это правда? Кать, это правда?
- Правда, Андрей… Палыч…
- Хорошо. Хорошо, Кать… - Мгновения тишины – и она словно кожей чувствует, как он снова оживает, как к нему возвращается уверенность. – Я приеду… приеду в одиннадцать. Ты выйдешь?
- Выйду…
- Но, Кать, я ещё позвоню тебе…
- Не надо, вам совершенно не обязательно… Я выйду в одиннадцать…
- Всё, Катюш, я не прощаюсь. До встречи. Кать…
Но она молчала, и он добавил:
- Я люблю тебя…
Она прикрыла глаза. Она не может больше этого слышать. Пора положить этому конец.
- Андрей Палыч, вам пора… Вам пора ехать. До свидания…

------------------------------------------------------------------------

4.

Он никого не видел, ничего не слышал. Легко взбежав на подиум и, как всегда, искрясь обаянием, говорил что-то, но если бы его спросили сразу после этого, что именно он говорил, он бы не мог вспомнить ни слова. Дежурные фразы в разговоре с отцом, дежурный поцелуй матери. Киру, всё время стоявшую рядом с родителями, он вообще заметил не сразу, а только когда, покачнувшись в бокалом в руке, она нечаянно толкнула его и он, сосредоточив наконец свой взгляд, увидел, что она пьяна. Он попытался остановить её, но тут же понял, что и это ему безразлично. Только одно было важно, только одно имело смысл: стрелки часов.
Он машинально огляделся, по привычке выискивая в толпе Малиновского. Потом вспомнил, что произошло между ними и что Малиновского нет на показе. Задумался на минуту, пытаясь понять, что он чувствует в таких необычных условиях свободы. С одной стороны, очень уж было непривычно таить всё в себе и не выплеснуть наружу переполнявшие его чувства, а с другой - так опьяняюще, так головокружительно было это ощущение неожиданного полного освобождения, что хотелось насладиться каждым его мгновением, прочувствовать его каждой клеточкой. Да, пусть это будет тайной, тайной для двоих, только его и её тайной!
Она сказала: я буду ждать, и столько обещания, столько будущего наслаждения таили в себе эти слова, что он не мог больше думать ни о чём другом. Впервые за долгое время она не сопротивлялась, не отвергала его, ибо воспоминание о том, как она однажды всё же «согласилась» поехать с ним, ничего, кроме содрогания и стыда за самого себя, не вызывало. И если бы не вырванный у неё тогда на прощание поцелуй, он бы вообще стёр этот вечер из памяти, как кошмарный сон.
Сегодня всё было по-другому. Он услышал в её голосе настоящую мягкость, почти нежность. Она не просто пожалела его, как тогда, она действительно хотела встретиться с ним! Неужели, неужели они наконец проведут ночь вместе?!.. После этой мысли начинала кружиться голова и вообще всё теряло значение. Он влюблён, он любит, а разве может быть что-то важнее этого?!.. Придёт утро – настанет время разбираться со всем остальным. И он уже будет сильным, он будет вооружён – потому что эта женственность, эта нежность, эта невинная чувственность уже будут принадлежать ему навсегда…
К нему подходили знакомые, журналисты, что-то говорили, поздравляли, и только одна мысль в ответ на любое их слово с ликованием взметала его ввысь: она ждёт его, она будет с ним! И всё в нём тоже ждало её, и он знал, и он чувствовал это, и это тайное знание позволяло ему с ленивой вальяжностью, прикрывавшей его терпеливое возбуждение, отвечать всем этим людям, поражая их каким-то особенным блеском в глазах…
Наконец всё закончилось. И, хоть его эйфория не укрылась от чуткой матери, внимательно наблюдавшей за ним и тоже всё давно понявшей Кирой, которая потому и не выпускала весь вечер бокала из рук, но и с родителями, и с Кирой удалось достаточно бескровно попрощаться. Впрочем, прощание с Кирой было весьма условным: он попросту избежал его, покинув отель, где проходил показ, вслед за родителями.
Всего лишь пол-одиннадцатого. Господи, как же соединить в себе несоединимое: нетерпение, желание побыстрее увидеть её и сознание того, что если он попытается нарушить своё обещание и будет настаивать, чтобы она вышла раньше, он может всё испортить. Он может опять настроить её против себя, да и папа может не выпустить её…
В душе снова шевельнулось знакомое раздражение, и перед глазами возникло обычное в последнее время видЕние. Такой строгий, такой старомодный папа, терпящий у себя в квартире почти круглосуточное присутствие постороннего мужчины! Как он злился, как раздражался на него в душе… Для него самого она в представлении папы должна быть спрятана за семью замками, в то время как для женишка этого дутого у них в квартире и днём и ночью открыта дверь!..
Усилием воли он прогнал и видения, и недостойные чувства по отношению к её отцу. Всё позади. Она зачем-то злила его, зачем-то вертела перед его носом этим Зорькиным, но теперь всё будет по-другому. Она чувствовала себя обманутой, униженной из-за своего сомнительного положения, но теперь, когда он принял решение, она должна успокоиться и поверить ему. Кира… Что такое Кира по сравнению с ЭТИМ?..
Сидел в машине у дома, поглядывая на окна её квартиры. В её комнате горит свет, но окна плотно завешены шторами и ничего невозможно увидеть. Хоть бы тень промелькнула… Тогда бы он точно знал, что она тоже ждёт, что она не передумала… Катенька, девочка, как же я люблю тебя, если бы ты только знала…

***

По мере того, как шло время, её начинало трясти всё больше. Сначала была какая-то мимолётная дрожь – при воспоминании о том, что ей предстоит, но потом ей удавалось хоть как-то отвлечься и успокоиться. Но время шло, и стрелки часов неумолимо приближались к роковой отметке, и тело уже отказывалось повиноваться ей, и её била дрожь – временами мелкая, временами переходящая в содрогания…
Она представляла себе его на этом показе – сильного, красивого, уверенного. Он был как рыба в воде в этом окружении, в свете софитов и восхищённого преклонения, он был частью этого мира. Занесённый на слишком большую высоту своей уверенностью, он был вынужден спуститься вниз и оглянуться вокруг. Вокруг никого, кроме неё – чуждой этому миру, нелепой, лишённой всякой привлекательности – не оказалось, и ему пришлось довольствоваться тем, что было, чтобы удержаться на своей высоте. С какой, должно быть, мучительной досадой он думает о том, что ему предстоит убить эту ночь, бездарно растратить её, в то время как можно было бы так восхитительно провести время в одной из тех, кто мелькает перед глазами на этом показе!..
Ну нет, господин Жданов, восхитительной ночи я вам точно не обещаю… Не сегодня, нет. Возможно, через какое-то время вам и удастся оправиться и снова сделать свои ночи с женщинами восхитительными. Но только не сегодня.
И всё-таки он так измучился, так изменился за этот месяц. Сколько раз её сердце сжималось от боли – и не сосчитать… Но ксерокс – хорошее изобретение, и всегда была возможность освежить свою память, упорно возвращаемую им к другому. К тому, что, несмотря ни на что, было счастьем. Она ведь всё-таки испытала его – настоящее, неподдельное, неподвластное никаким инструкциям…
Как мама странно на неё только что посмотрела, уходя из комнаты. После того, как она сказала ей, что ей придётся уйти вечером из дома… Да что там вечером – почти ночью, и как же мама может расценивать это, при том, что дочка весь день просидела дома больная! Но она ничего не сказала, только покачала головой. Догадывается? Или и мысли не может допустить о чём-то плохом?.. Нет сил думать ещё и об этом, это надо оставить на потом…
И вот – он звонит. Не на городской, на сотовый. Знает, что может разбудить папу. Как же он сейчас будет нежен с ней, предупредителен…
Она взяла со стола свою старенькую трубку, ответила. Надо же, и голос не дрожит. «Да, Андрей Палыч…»…
- Кать, это я. Ну что, вы готовы?
- Да, Андрей Палыч. Я сейчас выйду, подождите минутку…
- Кать, я готов ждать тебя целую вечность. Хотя нет… что я говорю? – Рассмеялся как-то возбуждённо, радостно. - Для меня без тебя и минута кажется вечностью…
Бросила трубку на диван, снимала халат, натягивала блузку… Он доволен, в голосе – радость, от того, что она наконец согласилась. И почему, даже для неё, всё о нём знающей и видящей его насквозь, каждый раз такие слова звучат как откровение? Ничего не может с собой поделать – у неё просто тает что-то внутри и растекается, обволакивая теплом и лишая воли… Мог бы ещё снова про луну сказать… да мало ли подобных слов в его арсенале?
Едва она села в машину и захлопнула дверь, он потянулся к ней, взял обе её руки, поднёс к губам по очереди, поцеловал… Как же вы благодарны, Андрей Палыч, и благодарности не жалеете, это вам плюс… Но как же ему удаётся вызывать этот блеск в глазах? Непостижимо. Не в тот вуз поступали, Андрей Палыч, ошиблись с профессией…
- Ну как, Кать, всё в порядке? – тепло улыбнулся он ей, и уголки губ его подрагивали.
- Вы о Совете?.. Да, всё в порядке, завтра с утра я буду в офисе…
- Кать, ну при чём здесь Совет… Я спрашиваю о тебе, как ты себя чувствуешь?
Отвела глаза, выдавила из себя:
- Всё нормально, Андрей Палыч. Всё прошло.
- Кать… - Он протянул руку, осторожно повернул её за подбородок к себе, всмотрелся в её глаза. – Ну, какой Андрей Палыч? Ну, ты что, забыла? Ты всё забыла?
Он так нежно, так внимательно смотрел на неё, словно и правда хотел услышать ответ на свой вопрос…
- Нет, - выдохнула она. – Я не могу забыть… Не получается.
- Забыть? – Он снова поднёс её руку к губам и поцеловал. Глянул лукаво. – Зачем? – И снова поцеловал. – Ведь всё только начинается, ведь ничего ещё, можно сказать, и не было… Кать… - И он прижал её руку к своей щеке и прикрыл глаза. – Я так хотел сегодня быть с тобой, что ни о чём другом не мог думать… Я хочу… Ну, впрочем, ты сама знаешь, чего я хочу… Поехали? – Он открыл глаза и со спокойной улыбкой посмотрел на неё.
Она мужественно покачала головой.
- Нет…
- Нет? – улыбаясь, он легонько притянул её за руку к себе. – Почему нет, Катюш? – И рука его, оставив её кисть, легла ей на предплечье и ещё больше приблизила её к нему. Она выгнула шею, подалась назад, но он продолжал держать её, как бы не обращая внимания на её сопротивление. Потом выдохнул глухо: - Кать… - И зарылся лицом в её шею под воротником, с наслаждением вдыхая наконец-то её запах – то, чего был лишён так долго. Она невольно застонала, пытаясь отстраниться, но он продолжал целовать её, шептал глухо: - Я люблю… люблю тебя, Катя… - и губы его скользнули вверх по её коже, к губам, и она перестала сопротивляться, отпустила себя, обречённо сознавая, что всё равно скоро всё это закончится. Так почему не взять у него этих последних минут… забрать себе, уйти с ними, чтобы никто уже не смог отобрать их у неё.
Наконец он немного отстранился, чтобы перевести дыхание, и она воспользовалась этим, чтобы остановить его. Взяла его руки в свои и тоже поцеловала одну за другой, как только что он целовал её. Он с удивлённой улыбкой смотрел на неё. Она отпустила его руки и взглянула на него.
- Андрей Палыч, я хочу поговорить с вами… - И снова замолчала в нерешительности, увидев, каким светом озарилось вдруг его лицо.
- Как я рад… - тихо сказал он. – Как я рад, что мы наконец-то поговорим, Кать… Я так устал… за этот месяц. И я… я тоже хочу тебе сказать кое-что…
Она встрепенулась.
- Что-то случилось? Что-то не так на показе?
Он несколько мгновений смотрел на неё непонимающе, потом задумался, улыбнулся:
- При чём тут показ, Катюш?.. Хотя… хотя, действительно, сегодня кое-что произошло. Но не на показе, а на собрании в офисе. Но я не об этом… об этом позже можно поговорить…
- Что случилось, Андрей Палыч? Скажите мне.
Он смотрел на неё с сомнением, наконец вздохнул:
- Кать, ну сколько же ещё вы будете мучить меня?.. Ладно, скажу вам, чтобы всё было закончено. Сашка пронюхал как-то о вашей фирме… ну, о нашей фирме. Знает, что вы владелица «Ника-моды». Я сказал ему, что вам её подарил… ваш жених. – Последние слова явно дались ему с усилием.
Она словно наяву почувствовала холодок, которым дохнуло на неё это сообщение. Ах, вот оно что… Так вот почему он так рвался к ней, так нервничал, так настаивал, уже имея в кармане отчёт. Ему надо было во что бы то ни стало подготовить её, дать указания, убедить её лгать дальше… чтобы утереть нос Воропаеву, чтобы ничто не омрачило завтрашнего триумфа на Совете.
Руки её стали вдруг ледяными и мелко-мелко задрожали.
- Ну что ж, - сказала она, и голос её тоже дрожал. – Хорошо, что вы сказали мне, я буду знать, что отвечать. Хотя… хотя и так понятно было, что Именно мы должны были бы говорить в этом случае.
- Он ещё пытался настаивать, говорил, что такой подарок очень странно выглядит, - не замечая перемены в ней, продолжал Андрей. – Ну, вы же знаете его, он вечно выискивает, как побольнее ударить, и любой повод для него хорош… Но отец не поддержал его, он доверяет вам. Как и я. – Он открыто взглянул на неё и снова улыбнулся, но глаза его были серьёзны и тревожно наблюдали за ней. - А вы? – И он снова взял её за руку. – Вы доверяете мне, Катя?
Она помолчала немного.
- Конечно. Конечно, Андрей Палыч… - обречённо сказала она.
У него вырвался вздох облегчения.
- Ну, вот и хорошо. И забудем об этом. Сегодня я хочу думать только о вас… о тебе… вернее, о нас. Катюш, давай забудем обо всём, обо всех, останемся вдвоём, совсем-совсем одни, только ты и я, ты помнишь, как нам было хорошо?.. Я прошу тебя, поедем! поедем ко мне! И, очень прошу тебя, забудь об этом «Андрей Палыч», перестань обращаться ко мне на «вы»! Ну, не в «Зималетто» же мы, в самом деле!..
Усилием воли она сдержала первый, привычный уже порыв – отказаться. На этот раз им действительно нужно поговорить. И в машине это невозможно, просто немыслимо… А где? Разве есть такое место, где можно говорить о ТАКОМ спокойно?
Наверное. Наверное, есть. Если бы он любил её, если бы у них был тёплый уютный дом, наверное, можно было бы с радостью и гордостью рассказать ему обо всём, не боясь увидеть брезгливый страх в его глазах… Брось, Пушкарёва, какая любовь? какой дом? В твоей реальности всё гораздо прозаичнее… И какая теперь разница, поедешь ты с ним или нет? Всё твоё сопротивление отныне потеряло смысл…
- Поехали, - выдохнула она, как когда-то, но только не добавила уже: куда угодно… Теперь это звучало бы для неё уже совсем по-другому.
Она так была поглощена бедой, обрушившейся на неё, так выбита из колеи его лишающей сил близостью, что не сразу осознала значения его слов: «поедем ко мне». К нему! Он везёт её к себе домой! Не может быть, это просто невозможно…
Она украдкой посмотрела на него. Уверенно, спокойно он вёл машину. Её взгляд не укрылся от него, боковым зрением, видимо, он всё так же наблюдал за ней. Он тут же повернулся к ней и улыбнулся ободряюще.
- Андрей… Палыч… куда мы едем? – тихо спросила она.
- Ко мне…
- К вам домой?
- Ну да… Ты удивляешься, Кать? Не удивляйся, я же говорю – всё самое лучшее ещё впереди…
Она вздохнула и снова отвернулась к окну. Если бы ты знал… если бы ты только знал, что ждёт нас впереди… Андрей… любимый… несмотря ни на что, вопреки всему – её любимый. И всё же странно, что он решился везти её к себе…
Уже выходя из машины, он, словно почувствовав её тревогу и недоумение, снова подбодрил её:
- Ты боишься Киры? Не бойся, она нас не потревожит… И вообще, никто не потревожит. Я тебе обещаю… Ты мне веришь?
Она кивнула. Он снова улыбнулся и обнял её рукой за плечи.
- Идём.
Вздрогнув от его прикосновения, она заставила себя сдвинуться с места и пошла рядом с ним. На улице, несмотря на поздний час, могут быть его знакомые, сейчас они войдут в подъезд и их увидит консьержка… Что он делает? Зачем он обнимает её - здесь?..
Он спокойно поздоровался с консьержкой, не снимая руки с её плеча. Идя рядом с ним к лифту, Катя чувствовала спиной любопытный взгляд этой пожилой женщины. Она подняла к нему лицо, всмотрелась в него. Впервые за долгое время лицо его было спокойно и даже светло. Как странно…
Едва войдя в квартиру, он повернулся к ней и помог ей снять пальто. И, хоть внешне он и был спокоен, она чувствовала в нём скрытое нетерпение. Сняв наконец и своё пальто и тоже повесив его на вешалку, он прямо там, в прихожей, крепко обнял её и прижал к себе… Она слышала глухие частые удары его сердца, как когда-то давно, в квартире Малиновского. Можно ли вызвать искусственно ещё и это? Завести своё сердце по принуждению, заставить его так биться по заказу? Наверное, возможно… Наверное, для него вообще нет ничего невозможного…

-------------------------------------------------------------------------

5.

Она высвободилась из его объятий, огляделась. И этот её взгляд словно напомнил ему о том, что, хоть ничего ему так сейчас и не хотелось, как быть с ней, но она впервые у него в доме и надо выполнять свои обязанности хозяина. Тем более, что она ещё много, много раз придёт к нему сюда. Пусть привыкнет, познакомится… Его вдруг охватило беспокойство, подобное тому, которое испытываешь, когда важные гости застают врасплох и в голове со скоростью света проносятся мысли, всё ли в порядке и можно ли без стеснения принимать гостей.
Он прошёл в комнату, осмотрелся. Идиот, и о чём он только думал? Хотя бы постель в спальне надо было прибрать… Ладно, она так озабочена сегодня, что, может, и не заметит беспорядка. А потом… потом уж она сама будет распоряжаться здесь всем и сама будет наводить порядок. И от этой мысли волна радости снова захлестнула его и заставила забыть обо всём, кроме того главного и почти невозможного, что случилось сегодня: она с ним! она приехала к нему!
Он посмотрел на неё, в нерешительности стоявшую на пороге, и снова она поразилась необычному блеску в его глазах. Он усадил её на диван, пошёл на кухню за стаканами, водой и соком, а она с чувством обречённости сидела и думала о том, что зря она приехала сюда. Здесь было так много его… во всём, во всех предметах в этой комнате, в самом воздухе здесь был он, и всё яснее становилось, что объясниться с ним здесь будет ещё труднее, чем в машине. Но где это было бы легко? Не могла же она рассказать ему обо всём в своей каморке в «Зималетто»…
Он принёс стаканы, пакеты, поставил всё на стеклянный столик перед диваном и сел рядом с ней. Она взглянула на него:
- А виски? Вы не будете пить виски? - И столько наивного удивления было при этом в её голосе, что он невольно улыбнулся.
- Нет, зачем? Я не хочу…
Она еле заметно качнула головой и отвела глаза. Ах да, она ведь обвиняла его в том, что всякий раз, когда они были вместе, он накачивался виски… Ну что ж, теперь они не в «подвале», как она выражалась, и он трезв. И вообще, надо ещё раз напомнить ей о том, что ей больше нечего бояться. Он взял её за руку.
- Катюш, я знаю… я знаю, что виноват перед тобой. Но этого больше не повторится, теперь всё будет по-другому, я обещаю тебе! - Он и не замечал, что рука его гладит её пальцы всё настойчивее. - Через несколько часов, как только пройдёт Совет директоров, Кира исчезнет из моей жизни… раз и навсегда. Посмотри на меня, Катя… Ты мне веришь?
Она медленно повернулась к нему и открыто посмотрела ему в глаза.
- Я всегда вам верила… больше, чем кому бы то ни было, - тихо сказала она.
- Я прошу тебя, поверь мне и сейчас. Для меня это так важно… так важно!.. - Глубоко вздохнув, он снял очки и, положив их на столик, потёр глаза. Потом снова посмотрел на неё и, протянув руку, дотронулся до воротничка её блузки. - Ты понимаешь меня, Кать? - Он придвинулся к ней, лаская затуманенным взглядом её лицо, преданно и благодарно глядя на неё. - Будь со мной - и больше мне ничего не нужно… понимаешь? - И он легонько коснулся губами её губ. И тут же обнял её, прижал её голову к своему плечу, так, что лицо её запрокинулось к нему, и стал целовать всё настойчивей, и она поняла, что ещё немного - и она лишится воли уже навсегда. Из последних сил она пошевелилась и попыталась отстраниться. Открыв глаза, увидела прямо над собой его словно подёрнутые поволокой тёмные глаза. В них было столько терпеливой нежности, столько уверенности, что, несмотря на сопротивление, она всё же любит его, что сердце её снова сжалось от боли и жалости к нему.
- Нет… - прошептала она и качнула головой.
- Почему нет, Кать? Почему нет? - тоже прошептал он.
- Потому что ты… потому что ты потом пожалеешь об этом, - выдохнула она.
- Пожалею? Пожалею, Кать? - И он улыбнулся и снова легонько поцеловал в губы. - Ну, что ты такое говоришь? Я ведь не сумасшедший… - и он дотронулся губами до её щеки… - чтобы жалеть… - и поцеловал мочку её уха… - об этом…
Глаза её вдруг наполнились слезами. Какое же было бы счастье, если бы всё то, о чём он говорит, было правдой… Если бы они действительно любили друг друга и не было бы между ними той страшной правды, которую она знала о нём.
- Ты пожалеешь обо всём, что было, - сказала она, и он увидел, как по щеке её медленно скатилась слеза. - Отпусти меня… Отпусти меня, Андрей.
Он покачал головой и прижался лбом к её лбу.
- Ты не понимаешь, о чём просишь, - выдохнул он. - Это невозможно… я не могу отпустить тебя. - Его губы нечаянно коснулись её щеки, и он ощутил солёный вкус на своих губах. - Ты плачешь… Кать, почему ты плачешь… Я не хочу, чтобы ты плакала, я хочу, чтобы ты улыбалась…
Она уже не удерживала слёз, и они свободно лились по её щекам.
- Я больше никогда… никогда не смогу улыбаться, - сказала она.
Он наконец отстранился от неё, и в глазах его были удивление и боль.
- Что с тобой, Катя? - И он принялся осторожно вытирать её щёки, с тревогой оглядывая её лицо. - Что с тобой, девочка моя?
Она вдруг издала какой-то полувсхлип, полустон и, воспользовавшись тем, что одна рука его больше не держала её, подняла голову с его плеча, высвободилась и отодвинулась от него. Невозможно больше терпеть его сочувствие… зная, что будет дальше. С трудом удерживая слёзы, в отчаянии она смотрела на него.
- Я скажу… Я скажу тебе, что со мной, - сказала она, и дрожащие губы её скривились в жалкой улыбке. - Я всего лишь беременна! Я жду от тебя ребёнка, Андрей, понимаешь? Вот что со мной!! - И вдруг, как только она проговорила эти слова, она почувствовала, как горячая краска стыда заливает её шею и лицо, и порывисто закрыла лицо руками, низко опустив голову.
Она не знала, сколько прошло времени - минута или несколько секунд, но вскоре она почувствовала, как его рука дотрагивается до её пальцев и пытается отвести их от лица.
- Катюш, - мягко, вкрадчиво, как будто говорит с ребёнком, сказал он. Ему всё-таки удалось убрать её руку, но она тут же отвернулась от него - покрасневшая, растрёпанная… Ему хотелось ещё поправить выбившиеся волосы на её лбу, но она так сжалась вся, напряглась… Потом. - Кать… Что ты сказала… повтори.
_- Я не хочу… не могу… - глухо пробормотала она. - Ты всё правильно услышал, и это правда.
Он опустил свою руку. Бледный, растерянный, смотрел на неё. Потом встал и неверными шагами, словно не понимая, куда идёт, подошёл к окну. Стоял, заложив руки в карманы, чувствуя, как холодная испарина выступает на лбу, и смотрел в темноту весенней ночи невидящими глазами.
Невозможно не поверить ей.
Это не одна из его прежних знакомых, которая шантажом хочет заманить его в свои сети. Это Катя. Его Катя. И она говорит, что беременна.
В одну из тех ночей… Но как это могло произойти? Они ведь были так осторожны… Не всё ли теперь равно, если это произошло? В ней - его ребёнок, его часть, он сам.
То, что сегодня так окрылило его, так возвысило над всем, то, благодаря чему впервые в жизни он испытал такие сильные чувства, обрело теперь конкретную форму, имя, название. Требовало действий, заставляло отбросить сомнения и принять решение.
Лёгкость превратилась в осознание, все слова, что он говорил и ей и себе, обрели серьёзный и тоже совершенно конкретный смысл.
Он словно опустился с небес на землю.
Но не упал. Не разбился. А, твёрдо стоя на ногах, держал её в объятиях. С уверенностью, что она уже никуда не уйдёт от него.
Ему вдруг показалось, что между сегодняшним утром и этой ночью пролегла пропасть - так изменилось всё вокруг и так изменился он сам. Но в то же время теперь, стоя у этого окна, он испытывал какое-то смутно знакомое чувство… странное ощущение, что что-то подобное уже было с ним. Прислушавшись к себе, он понял, что неосознанно чувствовал то же самое, сидя утром напротив неё за столом на кухне. И даже ещё раньше - что-то подобное той обиде неизвестно на кого, когда во время первой ночи она отстранилась от него и он внезапно ощутил какую-то болезненную пустоту. Он хотел этого уже тогда, уже тогда его охватило желание не расставаться с ней - как будто у него отняли какую-то его часть и ему хотелось вернуть её.
Он обернулся и увидел, что она в каком-то оцепенении пристально смотрит на него. И в ту секунду, когда глаза их встретились, когда он не успел ещё сказать что-то или сделать, она вдруг снова вспыхнула и, вскочив с дивана, попыталась выйти из-за столика в сторону двери. Но он рванулся к ней, схватил за руку и с силой привлёк её к себе. Обхватил рукой её голову. Прижал к своей груди. Она билась у него в руках, пыталась вырваться, но он крепко держал её, и наконец она затихла, покорно обмякнув в его объятиях.
- Кать, ты опять не поняла меня, - прошептал он, гладя её по голове. - Почему ты всегда веришь только в плохое? Ты боишься… ты боишься, что я брошу тебя? Но почему, Катя? Почему ты не веришь мне?
Что это? Зачем он опять останавливает её? Зачем продолжает настаивать, говорить о любви? Он не понял, он ничего не понял!.. Но как можно было не понять?!.. И его последние слова… Вот она, та ниточка, потянув за которую можно было бы до конца распутать весь этот клубок. Вот она, возможность ответить прямо на его прямой вопрос и открыть ему наконец всю бесполезность его лжи. Но… но что-то останавливало её, не давало произнести роковые слова. Она была так обескуражена его странной реакцией на её признание, что теперь смешалась и не могла уже методично осуществить задуманное и сделать ещё одно, последнее признание. А может быть, это просто был безотчётный страх разрушить то, чем он окружил её в эти минуты, - безумную надежду, желание, чтобы всё, что он говорил, оказалось правдой…
- Я не знаю, - устало проговорила она. - Я уже ничего не знаю…
- Я люблю тебя, - сказал он. - Люблю. И хочу, чтобы и ты любила меня, понимаешь? Это же так просто! - И он обнял её лицо ладонями и, приподняв к себе её голову, с серьёзной нежностью вглядывался в её глаза. - Просто, Катя! Понимаешь? - настойчиво повторил он.
И вдруг молнией вспыхнуло в мозгу озарение, так, что даже стало больно: он заклинает себя, не её. Это себя он хочет убедить в том, что всё просто, что их путь друг к другу похож на тысячи других таких же путей и вся сложность состоит лишь в том, чтобы справиться с тем, о чём она сказала ему. Но это ведь значит… это значит, что он сейчас говорит правду, что он теперь на самом деле любит её! Нет, это невозможно… Один раз она уже поверила ему… Но что-то внутри отрицало сходство, что-то подсказывало ей, что того, что происходит сейчас, она никогда прежде не видела, да и не слышала. Всё, всё, от первого до последнего шага его или слова этим вечером, поражало своей странностью, своей новизной. Теперь она чётко осознала это.
Она вдруг почувствовала, что у неё закружилась голова. Слишком много потрясений за один день. Она не выдержала их. Голова кружилась всё сильнее; глаза его, в которых появилась тревога, постепенно расплывались, терялись в тумане… Он увидел вдруг, как закрылись её глаза, и в ту же секунду она вся обмякла в его руках, и он едва успел подхватить её.

***

Щёлкнув замком, врач закрыл портфель и со спокойной улыбкой посмотрел на Андрея. Тот был едва ли не бледнее Кати, лежащей на кровати, и смотрел на врача словно в ожидании смертного приговора.
- Ну, а как вы хотите, молодой человек? - размеренным, успокаивающим тоном сказал врач. - Это - нормальное явление, тем более на малом сроке… - И он снова улыбнулся. - Кормите жену фруктами, гуляйте почаще - вот, собственно, и всё, что нужно. А сейчас пусть просто полежит. В целом она абсолютно здорова.
- Спасибо, - выдавил из себя Андрей онемевшими губами и, попытавшись ободряюще улыбнуться Кате, вышел вслед за медсестрой и доктором из спальни.
В прихожей он протянул ему купюру, хотя один Бог знает, за что платить этим врачам. В двадцать первом веке, в центре крупнейшей мировой столицы - методы лечения чеховских времён… Ничего, он найдёт хорошего врача, самого лучшего врача, его Катя ни в чём не будет нуждаться.
Он посмотрел на свои руки. Они всё ещё дрожали. Как же он испугался…
Заходя в спальню, он увидел, что она пытается привстать, и испуганно бросился к ней, чтобы уложить её обратно. Она покорно опустила голову на подушку. Он присел рядом с ней, взял за руку.
- Ну, как ты? - ласково спросил он. - Тебе лучше?
Она вздохнула и слабо улыбнулась.
- Да, мне лучше. - И снова он увидел её задумчивый взгляд. - Андрей, я… я сейчас пойду.
- Куда ты пойдёшь? - Он покачал головой. - Нет, Кать, ты останешься здесь, со мной… Тебе нельзя никуда идти. - И он улыбнулся победно. - Вот видишь, даже врач на моей стороне.
Прикрыв глаза, она пристально смотрела на него. Зачем это всё? Зачем ему это всё? Остатки благоразумия боролись в ней с ясным ощущением, что произошло что-то невероятное, то, чего она никак не ожидала и что не вписывалось ни в одну из приписываемых ей ему схем. Сколько теплоты, сколько нежности в его голосе, в его взгляде… почти всё это было и раньше, только раньше он не думал и не знал о её положении. И это переворачивало всё с ног на голову.
Её внезапно охватила усталость. Надоело думать, надоело гадать. Он так близко, стОит только протянуть руку.
И она протянула руку и погладила его по щеке. В его глазах вспыхнула радость, и он тут же взял её руку и поцеловал тонкое запястье. Какая же она нежная и хрупкая… И вместе с тем в ней столько силы, что ему постоянно приходится отступать и подчиняться ей.
Он наклонился и другой рукой поправил прядку на её лбу. И она тоже взяла его руку и приложила её к своей щеке.
- Побудь со мной, - тихо попросила она.
Вот уж никогда не думал, что придётся бороться с каким-то комком в горле… Наверное, это и есть слёзы.
Какое-то чувство нереальности охватило его, когда он лежал рядом с ней - лицом к лицу - и продолжал тихонько целовать её руку. Невозможно… Невозможное счастье. Лежать бы вот так рядом с ней всегда - и больше ему ничего не нужно.
- А ты слышала, что сказал врач? - улыбаясь, тихо спросил он. - Он сказал: кормите жену… Жену…
- Жену? - смущённо улыбнулась она. - Ну, а что ему ещё оставалось думать? Не могли же мы рассказать ему про Киру Юрьев…
Он поспешно приложил пальцы к её губам, и в глазах его появился какой-то жёсткий блеск. Но тут же взгляд его смягчился, и он бережно провёл пальцем по контуру её губ.
- Не вспоминай, - попросил он. - Не думай об этом. Всё закончилось, всё позади.
Она вздохнула и закрыла глаза. Потом открыла и снова посмотрела на него.
- А завтра? Что же будет завтра, Андрей?
- Завтра? - Он сделал вид, что задумался, но тут же с нежностью посмотрел на неё. - И завтра, и послезавтра, и послепослезавтра я буду любить тебя… Вот что я знаю точно. И Кира… и Киры больше не будет в моей жизни, это я тоже знаю. Ну, а всё остальное… а всё остальное неважно и, я уверен, наладится. Только… - И он замолчал в нерешительности, с сомнением глядя на неё. Ну вот, сейчас он напомнит, что она должна помочь ему, и вся эта сказка закончится… - Только ты не сказала мне самого главного, - тихо и даже как-то робко проговорил он.
Она поникла, прикрыла глаза.
- Чего? - обречённо спросила она.
- Что ты любишь меня, - просто и серьёзно ответил он.
Глаза распахнулись. Последний, завершающий аккорд вместо ожидаемого в этой не знакомой ей, никогда не игранной симфонии любви. У неё больше нет сил не верить. У неё больше нет сил запрещать себе говорить ему…
- Я люблю тебя… - и запрещать себе целовать его… и запрещать ему целовать себя.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

6.

Рома Малиновский не умел долго обижаться.
В принципе, он давно чувствовал, что ходит по лезвию ножа, позволяя себе сомнительные обороты в отношении Пушкарёвой, и, в общем-то, то, что случилось между ним и Андреем, не было для него полной неожиданностью. Но факт оставался фактом, Жданов впервые ударил его, и необходимо было для сохранения достоинства выждать положенное время, прежде чем идти на примирение.
Но сколько это – «положенное время», он в точности не знал, и по прошествии вечера и ночи он уже начал тяготиться своим одиночеством. Придя с утра на работу, тыкался, как потерянный ребёнок, во все двери, бродил по коридорам, но нигде не находил того, что искал, и было ему, честно говоря, довольно паршиво. Ему не терпелось узнать, как прошёл показ, удалось ли Андрею встретиться с Катей, что тот собирается делать дальше – короче, тем для разговоров были вагон и маленькая тележка, не было только того, с кем эти разговоры можно было бы вести. Роман не привык долго находиться в вакууме, и ему казалось, что от тишины у него уже начинает закладывать уши.
Поэтому, когда он наконец увидел выходящего из лифта Андрея, он чуть ли не бросился к нему, забыв обо всех своих обидах, от которых к тому времени не осталось и следа. Но изумлённо замер на полпути, потому что увидел, как вслед за Андреем из лифта выходит Катя. Андрей что-то шепнул ей, задержавшейся с Машей у ресепшена, а сам с широкой улыбкой направился к Роману, стоявшему у стойки бара. И тут же стало понятно, что друзья готовы общаться друг с другом по-прежнему, как будто ничего не случилось.
- Ба, что я вижу! – восхищённо протянул Малиновский, поглядывая то на Андрея, то на Катю, всё ещё разговаривавшую с Машей. – Тебе удалось добиться невозможного?.. Или вы просто встретились у лифта?..
- Нет, не просто, Малиновский, - сияя, ответил Андрей и, оглянувшись по сторонам, добавил: - Пошли в кабинет, нечего раньше времени давать пищу для разговоров…
Когда они оказались в кабинете Романа, изголодавшийся хозяин тут же начал атаку:
- Раньше времени… Что это значит, господин президент? Что это вы имеете в виду?
Вальяжно развалившись на стуле и сияя довольной улыбкой, которая как будто приклеилась к нему, Андрей сказал:
- А что, непонятно, Малиновский? Всё ясно, как белый день! Я люблю Катю, я остаюсь с ней, а Киру посылаю ко всем чертям, как и собирался…
Роман смотрел на него, пытаясь разгадать его настроение. Просто ли это эйфория, подобная той, что он испытывал накануне, или Жданов вбил себе в голову нечто более значительное? И можно ли теперь разговаривать с ним в том же тоне, который раньше был у них принят?..
- А, ну понятно, понятно, - задумчиво проговорил он и тут же осторожно добавил: - А «Зималетто» тоже посылаешь к чертям?
Улыбка сбежала с лица Андрея, и оно приняло выражение какой-то мучительной досады. Но тут же снова просветлело, и он проговорил:
- Нет, «Зималетто» не посылаю… И вообще – твой сарказм неуместен. Больше не уместен, Малиновский!.. Всё будет нормально, я поговорю с Кирой, она поймёт, она не будет душить меня…
- А Воропаев? – быстро произнёс Роман. – Его ты сбрасываешь со счетов? Он тоже не будет душить, как думаешь?
Андрей поморщился.
- Хватит подкалывать, Малиновский. Сыплешь соль на рану… Ты думаешь, я такой дурак, что не понимаю ничего, да? Всё я понимаю, и побольше тебя. Только не хочу жизнь свою губить, раз уж мне так повезло неизвестно за какие заслуги… - Он вдруг замолчал, глядя на Романа, и махнул рукой. – А-а, что тебе говорить, ты же всё равно не в состоянии понять…
- Ну, конечно… - спокойно сказал Роман. – Я такой идиот, что ничего понять не в состоянии.
- Да не идиот ты, Малиновский, не идиот!.. Просто ты никогда не испытывал такого, и твоя слепота простительна. Ну, как тебе объяснить, чтобы ты понял?.. Ну, это теперь всё равно что выбирать – руку себе отрубить или «Зималетто» спасти… Бессмысленно, Ромка, бессмысленно выбирать! – Андрей улыбался, и глаза его блестели, и в то же время Роман чувствовал какую-то твёрдую убеждённость в его голосе. - Одно остаётся – действовать в предлагаемых условиях, понимаешь? Только и всего! Так что не трать время попусту, давай лучше решим, как лучше поступить…
Малиновский с внимательным любопытством смотрел на него, пытаясь привыкнуть к этому новому Андрею и к новому себе – ведь с изменившимся Андреем и он сам не сможет оставаться прежним. Вот понять бы только, надолго ли всё это, игра это с самим собой или всерьёз… Он сделал вид, что думает, хотя ни о чём, кроме преображения друга, он думать сейчас не мог. Тем более, что тот, похоже, обсуждать это преображение не собирался, а Роману очень хотелось узнать подробности. И он решил подобраться к интересующей его теме окольными путями.
- А скажи… - осторожно начал он. - …скажи, ты на машине сюда Пушкарёву привёз?
Андрей снял очки, положил их на стол и, прищурившись, посмотрел на Малиновского, как на полного дурака.
- Нет, на автобусе приехали, - кротко ответил он.
Рома кивнул.
- Ага… Это, значит, называется «не давать пищу для разговоров»… Так-так. Ну, а когда ты собираешься сообщить радостную новость Пал Олегычу и Маргарите?
Лицо Андрея снова омрачилось на мгновение.
- Сегодня. Как только пройдёт Совет директоров, - твёрдо сказал он. – Незачем до Совета мутить воду. Катя поняла меня, она согласилась на это…
Множество всяких мыслей вызвало в Романе это сообщение. Она, видите ли, согласилась… С высочайшего соизволения… Но он счёл за лучшее промолчать. Чёрт его знает, что у Андрея теперь на уме. Роман никогда его таким не видел и не знал теперь, как себя с ним вести. Методом проб и ошибок, по-другому не получится…
- А Кира? С ней ты когда разговаривать собираешься?
Андрей помедлил немного.
- С Кирой – тоже после Совета, но до родителей. Ты представляешь, что будет, если я расскажу ей обо всём до Совета?.. Да она же всё сорвёт своими истериками! И Сашку против меня ещё больше настроит!..
- Я-то представляю, я-то представляю… - перебил его Роман, не давая привычному раздражению Андрея перерасти в многословные излияния, как это частенько случалось в последнее время. - Ну, а… Катя? – попробовал на вкус новое произношение этого имени Роман. Ведь теперь у этого имени был другой смысл – оно принадлежало не используемой помощнице, а возлюбленной Жданова… Ничего, получилось почти так же, как обычно. – На это она тоже согласна?
- А тебе не кажется, что ты не в ту степь отклоняешься, а, Малиновский? – подозрительно спросил Андрей. – Какая тебе-то разница: согласна она – не согласна? Главное, что я тебя спрашиваю: правильно я решил или нет? Что думаешь?
Роман досадливо поджал губы. Не вышло пока… Ладно, попозже попробуем. Он вздохнул.
- Ну, а что тебе ещё остаётся? «В предлагаемых условиях», как ты выражаешься? Это, конечно, лучший вариант… Н-да, словечко-то неподходящее: лучший, - покачав головой, проговорил он. – Ну, скажем так: наименее худший в этих самых предлагаемых…
- Малиновский, ты издеваться прекратишь? – спокойно спросил Андрей. – Чего ты добиваешься?
- Андрюх, ну ты же сам всё знаешь, - так же спокойно ответил Рома. – И не издеваюсь я… Ну, что я неправильного сказал? Разве я не прав?.. А вот если бы ты послушал меня и не спешил со своими признаниями, вот тогда бы, может, и было что-нибудь «получше»…
- Ты опять? – Андрей вздохнул обречённо. – Я же сказал уже: это невозможно. Не-воз-можно, Малиновский, ты русский язык понимаешь или нет?
- Ну, почему невозможно, Андрюха, почему? – мягко проговорил Роман. – Если… гм… Катя… согласилась подождать до Совета, может, и ещё чуть-чуть подождёт? Ну, что ей стОит? Ведь была же она твоей… была же она с тобой, когда ты собирался жениться на Кире. Значит, была не против, значит, знала, на что идёт… Подумай, Андрюха… Расплатимся с долгами, и делай что хочешь, хоть женись на ней! – И он осёкся, кляня себя за то, что всё же не смог «достойно» завершить свою речь. И тут же пожалел об этом.
- Что значит – «хоть женись на ней»? – начиная выходить из себя, процедил Андрей, глядя на него исподлобья. – А я что, по-твоему, собираюсь делать?!
- Ну, я неправильно выразился, прости… Да, я понял уже, что ты…
- Понял?! Что ты понял?! Что ты можешь вообще понять?!.. Откуда тебе знать, что это такое, когда… когда… - И Андрей умолк, в бессильном отчаянии глядя на него. Роман понял, что ему очень хотелось выплеснуть что-то, чем-то поделиться с ним.
- Когда – что?.. Андрей, пойми, я ведь не зла тебе желаю… Если ты мне всё не расскажешь – как я смогу тебе помочь? Ты спрашиваешь, что тебе делать, так расскажи уже всё до конца! Ты говоришь – невозможно отсрочить вашу… ммм… легализацию. По-че-му?
Андрей долго молчал, опустив голову. Наконец поднял на Романа глаза. Они вдруг стали уставшими и потухшими.
- Чёрт его знает от чего это, но твой кабинет меня всегда угнетает… как навалилось что-то тяжёлое, - тихо сказал он. И тут же, словно не видя больше смысла в молчании и обречённо поддаваясь судьбе в виде настаивающего Малиновского, добавил сухо и коротко, не глядя на него: - Катя беременна. У нас будет ребёнок.
- ЧТО?! – Глаза Малиновского округлились и стали похожи на две огромные монеты.
Андрей поморщился.
- Не ори. Сядь лучше, а то грохнешься сейчас, поднимай тебя потом.
Не отрывая от него вытаращенных глаз, Роман, нащупав за спиной стул, кое-как подтянул его под себя и, свалившись в него не глядя, выдохнул только:
- Во дура-а-ак!
Андрей кивнул.
- Первое разумное слово от тебя сегодня. Правда, не ожидал я от тебя такой самокритичности…
- Да какая самокритичность, Жданов! – грозным шёпотом проговорил побледневший Малиновский. – Я о тебе, о тебе говорю!
- Обо мне? И почему это я дурак, по-твоему?
Роман захлопнул рот и вернул глаза в нормальное положение. В конце концов, ничто не бывает вечным, и это потрясение тоже не исключение. Тем более что есть шанс, очень хороший шанс всё изменить… Но вообще-то, справедливости ради надо сказать, что Роман многое бы отдал за то, чтобы ни потрясения этого, ни шанса не было.
В кабинете воцарилось молчание, и только тихое тиканье настольных часов нарушало тишину. Андрей продолжал устало-вопросительно смотреть на Малиновского, в то время как тот приходил в себя и продумывал свои дальнейшие действия.
- Ты уверен? – на всякий случай спросил он.
- Уверен… Не спрашивай почему, просто поверь.
Роман кивнул и снова задумался.
- Ну, говори, Малиновский! – не выдержал Андрей. – Не выводи меня из себя! Что ты там надумал?
Малиновский с сомнением посмотрел на него и решительно покачал головой.
- Нет, ничего я тебе говорить не буду. Извини, Андрюха.
- Это ещё почему? – обескураженно спросил Андрей.
- Потому что не хочу на кладбище раньше времени оказаться. На Ваганьково с Высоцким меня всё равно не положат, а с другими лежать резону нет…
- Ты перестанешь куражиться когда-нибудь или нет? – опять выходя из себя, дёрнулся Андрей. - Можешь ты хоть раз в жизни говорить серьёзно?!
- А если серьёзно… - И Роман пристально посмотрел на него. – А если говорить серьёзно, то за каждое моё слово ты мне, как вчера, можешь врезать. А других слов, таких, на которые ты бы не разозлился, у меня пока нет. Это честно. – И, разведя руками, он откинулся на спинку стула.
Андрей молчал, с тоской глядя прямо перед собой, раздумывая над его словами.
- Хорошо, - наконец проговорил он. – Если только ты пообещаешь не оскорблять Катю. Этого я терпеть больше никогда не буду. А так… говори. Обещаю, что злиться не буду.
- Смотря что называть оскорблением, - медленно сказал Роман. – И смотря как его воспринимать. Я вот, например, не берусь судить, оскорбление это или нет. В конце концов, все мы люди… - И вдруг он, подавшись вперёд, горячо продолжил: - Но не забыл ли ты об одной малости, об одной ма-а-аленькой детальке, которую тебе крышу сносила всё последнее время? Я вот почему-то сразу об этом вспомнил…
Андрей холодно смотрел на него, но Роман видел, что взгляд его заострился.
- Ты о чём? – спросил Андрей.
- Ну, о чём же ещё, вернее, о КОМ же ещё, как не о некоем финансовом гении, который ещё недавно в компании… Кати… посещал дорогие рестораны, где ты их и застукивал? Я уже молчу про рестораны, которые он посещал бЕз Кати в компании одной весьма небескорыстной и небезызвестной нам особы, но это так, к слову… Который ездит на «Инфинити» с таким видом, как будто в нём родился? Который не вылезает из Катенькиной… гм… квартиры и чуть ли не ночует там? О ком же ещё, как не о Зорькине Николае, Палыч, дружище? Тебе ли забывать об этом?.. – И, словно отдав все свои последние силы на эту тираду, Роман выдохнул и снова откинулся на спинку стула, гневно и выжидающе глядя на Андрея.
По мере того, как он говорил, Андрей постепенно прищуривался, ноздри его расширялись, уголок рта полз вниз. Когда Роман умолк, он сказал тихо и презрительно:
- Это подло.
И, помолчав немного, с ещё большей убеждённостью повторил:
- Да, это подло и низко – думать так о ней. У неё с ним ничего не было. И не могло быть. Я уверен в этом.
- Откуда такая уверенность, Андрей? – дружелюбно поинтересовался Малиновский. – Ведь ещё совсем недавно ты был уверен в обратном!
Андрей нетерпеливо дёрнул головой.
- Никогда я не был в этом уверен, всегда знал, что у неё ни с кем, кроме меня, ничего не может быть… Она просто злила меня, из-за Киры…
- Это она тебе сказала? – быстро спросил Роман.
- Ничего она мне не говорила! – поморщился Андрей. – Мы вообще на эту тему не говорили…
Ответом ему было красноречивое молчание. Роман вертел в пальцах карандаш и не смотрел на Андрея, но в накалённом воздухе между ними ощущалось, как тот нервничал.
- Ладно, не будем говорить об этом, - наконец произнёс Роман, взглянув на Андрея. – По крайней мере, ты очень правдоподобно имитировал уверенность… до сегодняшнего дня. Может быть, именно это сбило меня с толку?
Внезапно оттолкнув стул, Андрей поднялся из-за стола, переложил из одной руки в другую портфель и посмотрел на Романа. Тот тоже открыто и даже с некоторым вызовом смотрел на него.
- Я не буду подозревать Катю, - спокойно и устало сказал Андрей. - Я не буду тебя слушать. Ты не понимаешь, что она не могла этого сделать, потому что она любит меня… всегда любила. Почему ты видишь в людях всегда только плохое, Малиновский?..
- Се ля ви, - пожал плечами Роман, краем глаза следя за Андреем. Ему показалось или в его голосе больше не было прежней убеждённости?
- Всё, я буду у себя, - сказал Андрей, открывая дверь. – Спасибо за поддержку, амиго… - И в последнем слове его явно прозвучала издёвка.
- Всегда пожалуйста, - снова пожал плечами Роман, и вдруг взгляд его потеплел и он добавил: - Андрюх, ты извини, если что. Не бери в голову. Сам знаешь, нервы перед Советом…
- Это у тебя-то нервы? – хмыкнул Андрей. – Ладно, всё… Встретимся. – И, повернувшись, он вышел и закрыл за собой дверь.
И тут же испуганно замер у двери: у выхода в коридор стояла Катя и широко раскрытыми глазами смотрела на него. Она была бледнее, чем обычно; ему показалось, что в глазах её стояли слёзы. В руках она держала какую-то папку. Андрей скользнул взглядом по папке и снова перевёл его на Катю.
- Катюш, с тобой всё нормально? – внезапно охрипшим голосом спросил он, а в голове метались мысли: слышала? нет? если слышала, то что именно?
- Всё хорошо, - сказала Катя и слабо улыбнулась. – Я… я к Кире Юрьевне за отчётом по отделу заходила…
- К Кире? – Он машинально взглянул на дверь кабинета Киры и, вздохнув с облегчением, снова посмотрел на Катю. – Ну… пойдём? – улыбнулся он.
Она как-то странно посмотрела на него и покачала головой.
- Нет, Андрей… Палыч… Я ещё… мне надо… я попозже приду, хорошо?
- Хорошо… - Он подошёл к ней; наклонившись, помедлил мгновение, вглядываясь в её лицо, и легонько поцеловал её. – Ты всё ещё боишься? – спросил он, внимательно глядя на неё.
- Нет-нет, что ты!.. – Она испуганно осмотрелась по сторонам. – Нне… не надо здесь… я скоро приду… иди…
Он выпрямился, вздохнул.
- Хорошо… Я буду ждать тебя. Приходи побыстрее. – И в лице, и в голосе его сквозила усталость. Повернувшись, он вышел из приёмной.
Катя проводила его взглядом и, как только он скрылся из вида, почти бегом устремилась к туалету. Ворвалась в помещение, бросила папку на банкетку и склонилась над умывальником. Спазмы рвоты сотрясли всё тело. Наконец приступ прекратился, и она, оперевшись ослабевшими руками об умывальник, медленно подняла к зеркалу бледное, но в красных пятнах лицо.
- Что ты наделала, Пушкарёва? Что ты наделала?! – тихо проговорила она, глядя в своё отражение. – Граф Монте-Кристо зималеттовский… - И жалкая, горькая улыбка исказила её лицо. – Так глупо попасться в собственную ловушку! Так провести саму себя! Не-мед-лен-но… -…и в голосе её вдруг появились стальные, негодующие нотки, похожие на те, которыми она клялась себе когда-то, глядя в это же зеркало, заставить Андрея ревновать… - ...немедленно пойди к нему и расскажи, почему ты это делала!.. Иначе… ведь иначе ты просто не сможешь жить… и он тоже…

-----------------------------------------------------------------------

7.

…Катя медленно повернула голову на звук открываемой двери и смотрела исподлобья, как в туалет одна за другой вваливались неразлучные Шура и Амура, благодаря которым – вернее, благодаря отсутствию которых на рабочих местах – ей и удалось услышать разговор Андрея с Романом.
При виде бледной, тяжело опирающейся об умывальник Кати Амура удивлённо застыла. Шура, шедшая за ней, споткнулась и чертыхнулась в сердцах, а потом тоже встревоженно замерла, глядя на Катю широко открытыми глазами.
- Катюш… - осторожно произнесла Амура, робко делая шаг вперёд и внимательно вглядываясь в Катино лицо. – Ты что.. здесь… Там уже Пал Олегыч с Маргаритой приехали… Тебе что, плохо, да?
Катя попыталась улыбнуться.
- Нет, что вы, девочки, у меня всё нормально… Я уже иду…
- Нет, ну я же вижу, что тебе плохо… Вот бледная какая, и пятна красные… - И Амура обернулась и глянула из-за плеча на Шуру. – Шурик, давай быстро к Ольге Вячеславовне за валерьянкой там, корвалолом, ну что там ещё…
Собрав последние силы, Катя оторвалась от умывальника, выпрямилась и решительно запротестовала.
- Нет, Амур, ну какой корвалол? Зачем? У меня всё нормально, я просто умылась, что здесь такого? И вообще… - И она потянулась за папкой, лежащей на банкетке. – Меня на Совете ждут! – И она снова улыбнулась. – Опаздывать нельзя!
Амура несколько секунд ещё посмотрела на неё с тревогой, но, видимо, слова и бодрый вид Кати смогли её успокоить, так как она тут же воспряла духом и стала увлечённо говорить:
- Ой, Кать, а ты знаешь, о чём Клочкова проговорилась? Мы сейчас с Машкой опять вывели её из себя, и она возьми и расскажи, что Андрей не собирается на Кире жениться! Кира ей сказала только что в конференц-зале, что Андрей пообещал после Совета озвучить своё решение – будет он жениться или нет!.. Ты представляешь?!
Внезапно почувствовав новый приступ тошноты, Катя произнесла с кривой улыбкой:
- Девочки, вы же знаете, меня их личная жизнь не интересует… Не о том вы всё говорите… - И, быстро проскользнув тенью между подругами, она скрылась за дверью, плотно закрыв её за собой.
Постояла немного у автоматов с сигаретами и кофе, пытаясь унять стук сердца и тошноту.
Н-да… Хороша же ты будешь на Совете, Пушкарёва, со своими внезапными приступами… Бесплатный цирк. Внимание, внимание! У ручной обезьянки президента, а по совместительству его любовницы, прогрессирующий токсикоз! Спешите видеть! Желающим просьба занять лучшие места в партере!..
Так ведь они уже и заняли… Ждут не дождутся, когда в очередной раз поглумятся над ней – Милко, Кира… Ненависть, сочащаяся изо всех пор, отвращение, неприятие.
Как всё это далеко теперь. Даже не верится.
Не верится… Да, действительно, не верится – именно потому, что теперь она верит ему. Удивительно, непостижимо, но это так. И слово «любовница» просто по инерции возникло в мыслях, ведь он сказал ей… он сказал…
И в который раз за прошедшую ночь и утро откуда-то изнутри хлынула вдруг тёплая волна и затопила всю её, прогнав тошноту и недомогание… А потом - снова это чувство раздвоенности, которое она начала испытывать со вчерашнего вечера. Одна её часть, маленькая, спрятанная где-то очень глубоко, ещё холодна, ещё не верит, сопротивляется, а вторая – неуклонно, настойчиво заставляет верить и даже иронично смеётся над этим неверием, говоря: тебе мало? Тебе мало этой ночи, этих глаз, этих рук? И даже если ты не веришь всему этому – то тогда мало слов, которые он сказал Малиновскому, или слов, которые Кира сказала Вике в конференц-зале? Всё новые и новые подтверждения, всё новые и новые звенья в цепочке – тебе мало?..
И улыбка дрожит в уголках губ, несмотря на все тревоги и сомнения из-за того, что ждёт впереди. Сколько всего ещё нужно преодолеть... Сколько унижений и всё той же ненависти от Киры, холодного изумлённого отторжения Маргариты, осторожно-недоверчивой реакции Жданова-старшего… Она одёргивала себя: о чём ты думаешь?! Ты думаешь обо всём этом так, как будто действительно собралась любить его открыто, как будто он признАет тебя перед всем миром – тебя, свою нелепую помощницу, над которой издевается половина «Зималетто», которую он когда-то соблазнял через силу, преодолевая отвращение!!.. И тут же та её половина, которая со вчерашнего вечера неизменно берёт верх, спокойно говорит: да, ты будешь любить его, потому что он – он теперь любит тебя и пообещал рассказать об этом СЕГОДНЯ… А значит, все твои опасения о реакции его семьи и бывшей невесты небеспочвенны, они стали реальностью, и ты уж и не знаешь, что тебе делать сейчас – плакать или смеяться от такой иронии судьбы, которая, подарив невозможное счастье, приготовила тем самым впереди испытание…
А ещё… Ещё ведь есть одно, камнем лежащее в душе и не дающее ей взлететь вверх по-настоящему. Но так страшно было, таким казалось чуждым и ненужным вчера говорить об этом, что она и не сказала. А теперь вот… теперь вот услышала о грязных подозрениях Малиновского, и яд их может проникнуть в кровь Андрея, и что тогда будет с ними? И только рассказав всю правду, она сможет очистить его от этого яда.
Она оторвалась от стены, у которой стояла, и решительно пошла к выходу в коридор. Маша что-то пыталась крикнуть ей, но она, не обращая внимания, быстро прошла мимо ресепшн в приёмную. За столом Клочковой – никого, наверное, в конференц-зале изображает важную персону вместо того, чтобы наконец заняться делом и заказать кофе и обед… В кабинете – никого. Подошла к двери в конференц-зал, прислушалась: всё тихо, монотонно гудят голоса… Едва вошла в каморку, увидела на столе папку: Андрей положил отчёт, чтобы снять копии. Открыла папку, усмехнулась печально: ну что ж, разве она ждала другого? Сейчас действительно не стОит открывать Совету правду… Теперь бы она первая не позволила ему губить себя. Раз всё так далеко зашло… Надо разгрести эти завалы, ведь она была рядом, когда заварилась вся эта каша. И теперь она тоже будет рядом, что бы ни случилось.
Скрипнула дверь, она обернулась. Вошёл Андрей и, притворив за собой дверь, быстро подошёл к ней. Смотрит встревоженно:
- Кать… ну, ты как? нормально?
- Конечно. Всё хорошо… - И она тоже улыбнулась ему. Ведь ему тоже нелегко, очень нелегко.
- Я… - Осторожно начал он и глянул на папку, которую она держала в руках. Потом снова поднял на неё глаза. – Ты ещё не сделала копии?
Она покачала головой.
- Нет… Сейчас, я быстро… Пришлось задержаться…
Он с нежностью улыбнулся, сделал к ней шаг и, протянув руку, погладил её по щеке.
- Я тебе разве что-нибудь говорю? Тороплю тебя? Пусть ждут, ничего страшного… Ты…
- Андрей, - перебила она, отступая к столу и напряжённо всматриваясь в него.
В глазах его сразу же - тревога. Уже знакомая ей. Он боится, что боится она. Он боится, что она не верит ему. Сколько раз за эту ночь он произнёс свой вопрос: ты мне веришь?.. Конечно, он ведь знает, что она перестала верить ему… только не знает – почему. Но думает, что знает, думает, что это из-за Киры, из-за двойственного сомнительного положения, в котором она, Катя, оказалась, и надо переубедить его…
- Я хочу рассказать тебе кое-что… про Колю.
Глаза его потемнели, и на лицо тоже легла тень…
- Про Колю? – Голос стал хриплым и низким.
- Да… - Она отвела глаза и устало повела плечами. – Я слышала случайно… слышала только что, о чём вы с Романом Дмитричем говорили.
Он как-то шумно выдохнул и сделал ещё шаг вперёд. Она уткнулась в стол, а он смотрел на неё застывшим взглядом.
- Ну вот, я так и знал… - с тоскливой досадой произнёс он, отвернувшись. И тут же снова повернулся к ней, положил руки ей на плечи и вгляделся в её лицо.
- Кать, не надо, - проговорил он. – Я не хочу оскорблять тебя всем этим… Я даже думать об этом не хочу. Ты не понимаешь, он несёт всякую околесицу и сам не верит в то, что говорит. Я знаю его, это всё несерьёзно… - Он вздохнул, расправил плечи, и она увидела, что он улыбается – несмело, напряжённо, всё ещё наблюдая за ней. – Ну, Кать… Ну ты что, Малиновскому поверила, да? Ты что, не знаешь его, что ли? У него язык без костей, я половины из того, что он говорит, не слушаю…
…Ох, Андрюша, если бы ты только знал, КАК я его знаю… И то, как ты его не слушаешь, тоже знаю…
Он увидел на её лице упрямую решимость и поспешно продолжал:
- Ну, Кать, всё, я прошу тебя… Давай не будем об этом говорить… тем более сейчас. – И он улыбнулся лукаво. – У тебя ведь ещё копии не готовы.
Она вздохнула глубоко, словно бросаясь с головой в омут… и промолчала. Он смеётся, но он прав. И не в копиях, конечно, дело, а в том, что для такого разговора вообще сейчас – не время и не место. И, несмотря на то, что разговор этот важен, необходим для них обоих, его всё-таки придётся отложить.
- Хорошо, - устало согласилась она. – Потом… потом поговорим, Андрей.
Он с облегчением вздохнул, немного отстранился от неё, и в ту же секунду они услышали за дверью в кабинете какой-то шум, потом голос Киры, звавший Андрея, и вскоре дверь распахнулась и на пороге каморки появилась сама Кира. Катя испуганно посмотрела на Андрея, но он не отступил на шагу назад.
Кате показалось, что Кира была бледна и чем-то напугана.
- Кира, что случилось? – спокойно спросил Андрей.
Кира скользнула по Кате взглядом и снова посмотрела на Андрея.
- Андрей, Павлу Олеговичу плохо!.. Иди быстрее…
- Как плохо? Что случилось, Кира, говори!!
- Он сидел с нами, шутил, смеялся… и вдруг побледнел… и даже… у него лицо какое-то странное…
Не дослушав, Андрей рванулся к двери и, чуть не оттолкнув Киру, вылетел из каморки. Катя, похолодевшая, застывшая, продолжала неподвижно стоять у стола. Кира глянула на неё своим холодным взглядом, но ничего не сказала и тоже вышла из каморки.

***

Вот и всё. Не понадобилось ни копий, ни самого отчёта – в каком бы то ни было виде. То, чего так страшился, о чём так тревожился Андрей, то, из-за чего она сама мучилась в сомнениях и неопределённости, – не состоялось. Из-за сердечного приступа Павла Олеговича Совет пришлось отложить до лучших времён.
Противоречивые чувства испытывали участники Совета. Кристина вообще не сразу поняла, по какой причине весь сыр-бор, громко восклицала, не в силах поверить в случившееся, и, только увидев бригаду Скорой помощи, появившуюся в конференц-зале, немного пришла в себя и притихла. Урядов деланно всплёскивал руками и причитал; Милко самому понадобилась врачебная помощь или, по крайней мере, он усиленно делал вид, что это так; Андрею, Кире и Малиновскому вообще сейчас некогда было разбираться в своих чувствах, так как они были заняты Павлом Олеговичем и Маргаритой, которая тоже не сразу взяла себя в руки и, в отличие от Милко, действительно чувствовала себя плохо. И только Катя и Воропаев были относительно спокойны, хотя бы с виду.
С самого начала, как только Катя вошла в конференц-зал, она почувствовала на себе тяжёлый пристальный взгляд Александра. Не сводил он этого взгляда с неё и позже, даже в самые драматические минуты, когда уже прибыли врачи и началась суета по отправке Павла Олеговича в больницу. Катя изредка взглядывала на Александра и видела на его лице смешанное выражение обычной неприязни, злобы и какой-то мучительной досады. Катя сочла это проявлением того, о чём ей рассказал Андрей – его подозрений в связи с новостью о том, что у неё своя фирма, и постаралась достойно встретить его ненависть – то есть попросту не обращать на неё внимания. Но невольно от взгляда этого она вся сжималась, и утренний приступ тошноты тут же давал знать о себе.
Когда всё закончилось, Андрей шепнул ей, что скоро вернётся, на прощание украдкой крепко сжал её руку и ободряюще улыбнулся ей. Но ни шёпот этот, ни улыбка, ни рукопожатие не ускользнули от взгляда Киры, и она всё с той же холодной ненавистью продолжала смотреть на Катю. Катя вызывающе посмотрела в ответ и ушла к себе.
Надоело. Надоело терпеть, надоело выносить унижения. Она ведь думала, что сегодня всё закончится… Она приняла решение, договорилась с Юлианой, привела в порядок отчётность «Ника-моды»… Был, конечно, червячок сомнения, колебавший её уверенность, поэтому и заехала позавчера по дороге домой в аптеку. Чтобы действительно всё наконец закончить, чтобы поставить точку. Поставила…
Точка оказалась запятой, даже нет – двоеточием: после него всё только начиналось, расширялось, объяснялось… Весь мир перевернулся, она наконец поверила в себя, поверила в него. Она поверила в любовь, и разве может теперь она уйти, оставить его здесь одного?.. Нет, она будет рядом. Что бы ни случилось.
И нужно снова привыкать к затхлому воздуху каморки, неприязненным взглядам, хамству, оскорблениям… Что значит всё это по сравнению с тем, что случилось? Всё далеко, всё позади. Теперь всё будет по-другому.
А как? Как будет? Неужели именно сегодня он действительно положит конец этой холодной войне, которую с первого дня ведёт против неё Кира?.. И вдруг дрожь пробежала по телу, и, до боли сжав пальцами виски и чуть не застонав, она тяжело опустилась на стул.
Конечно, нет!.. Совет отложили – отложатся и эти мифические разговоры. Как Малиновский уговаривал его, вразумлял, убеждал, и разве не было в его словах доли истины? Конечно, для «Зималетто» будет лучше, если всё останется по-прежнему. Воропаевы – крупнейшие акционеры и, если свадьба расстроится, могут отыграться на «Зималетто»… И даже Кира не пощадит родительскую компанию. В своей ненависти она готова зайти далеко. Тем более если узнает, КТО причина всех её бед…
И если даже Андрей… её Андрей… останется твёрд в своём намерении, разве сегодня сможет он думать об этом? Захочет ли взвалить на себя ещё одну неприятность?..
Как он испугался, как трогательно заботился об отце сегодня. Несмотря на всю свою внешнюю силу, он очень уязвим, открыт, ведь он – не Малиновский… Сегодня ночью она почувствовала это, как никогда. Что же было с ним? Почему он решился на эту аферу с её соблазнением?
…Катька, не думай об этом, не мучай себя – и его… Что бы ни было, он изменился. И теперь ты любишь его ещё больше…
Впервые за долгое время не прогонять, не гнобить свою любовь. Не топтать себя, не клясть последними словами. Любовь снова – не враг, не соперник, снова – лучшее, что было в её жизни. «Кать, ты – лучшее, что было в моей жизни»… Это последние его слова, которым она поверила, ведь сразу после начался весь этот кошмар… Пушкарёва, не думай об этом, не мучай себя и его!..
Господи, какая же она стала нервная. Теперь даже обычный телефонный звонок способен всполошить её, как будто прогремел набат о пожаре…
- Катюш! – Голос Юлианы. Голос из того, другого мира. – Ну, как ты? Решила всё-таки уйти из «Зималетто»?
Катя помедлила немного перед тем, как ответить. Как не хочется обижать Юлиану… И разочаровывать её. Ведь она ничего не знает, она думает, что они…
- Нет, Юлиана, - тихо сказала она наконец. – Многое изменилось… Я остаюсь.
Теперь настала очередь Юлианы собираться с мыслями.
- Это – не из-за того, что случилось с Павлом Олеговичем? Ты… ты хорошо подумала? – спросила она осторожно.
- Вы уже знаете?.. Нет, это не из-за этого… Да, Юлиана, я подумала… Я теперь не могу уйти… по крайней мере, пока. Вы… вы извините меня, что так получилось… я ведь подвела вас…
- Ничего, ничего, - по голосу слышно было, что Юлиана что-то обдумывала. – Я справлюсь, ты не оправдывайся. Только… - И голос её снова зазвучал тепло и встревоженно: - Только ты уверена, что так будет лучше? Для тебя? – И она сделала упор на последнем слове.
- Да, Юлиана, уверена, - устало проговорила Катя. – Спасибо вам. И ещё раз – извините меня…
Трубка снова легла на стол, и она положила голову рядом с ней. Вот и всё, Катька. Пути отступления отрезаны, мосты сожжены. Больше ты не сможешь опереться на Юлиану, прийти к ней за поддержкой, если вдруг он… Вот опять это холодное сомнение в ней поднимает голову. Сколько же ещё её будут мучить эти оговорки?
А его нет… И чем дольше его нет, тем больше всё случившееся кажется сном. Сном без сновидений, ведь вместо них был он, были они – вдвоём… А теперь она снова одна, но – ждёт его. И не было ли ей легче, когда она уже ничего и никого не ждала?..
Она и не заметила, как уснула. Тихо, ровно дышала в такт подрагивающим векам, и тень от ресниц на щеке так ясно вырисовывалась в свете настольной лампы.
Такой он увидел её, и у него перехватило дыхание. Стоять бы вот так и смотреть на неё – всю жизнь… Моя. Моя Катя.
Он подошёл к столу, присел на корточки и тихо окликнул её. Веки задрожали, она открыла глаза и испуганно посмотрела на него из-за своих смешных очков, к которым он уже так привык, что и не замечает их.
- Андрей… Что-то случилось? Что с Павлом Олеговичем?
- Нет-нет, - тихо улыбаясь, поспешно успокоил он её. – Всё хорошо… Отец в больнице, ему уже лучше, маму я отвёз домой, с ней Кристина… Кать… - И он с нежностью улыбнулся ей. – Давай и ты… Давай я и тебя отвезу. Ну, что тебе здесь делать? Полежишь, отдохнёшь…
Она попыталась стряхнуть с себя остатки сна, выпрямилась, пригладила волосы.
- Да… наверное, так будет правильно, - сказала она и мужественно улыбнулась. – Так будет лучше… - И она задумчиво посмотрела на него. – Только я… сама, одна. Что я, маленькая, дороги домой не найду? И ты… ты езжай к Маргарите Рудольфовне… Вот только сейчас маме позвоню, скажу, что приеду…
Лицо его вдруг изменилось, удивление и обида промелькнули в глазах.
- Домой?.. Маме?.. – И он накрыл ладонью её руку, лежащую на столе, не сводя с неё напряжённого взгляда. – Ты хочешь поехать к себе домой?!..
Она долго молча смотрела на него. Не могла произнести ни слова. Этот простой вопрос столько всего таил в себе, что её захлестнуло теплом, идущим от него. Наконец она вздохнула.
- Ну, а как я могу поехать к тебе? Потом ведь всё равно надо будет возвращаться…
- Я думал… Я думал, что всё уже решено… А ты… ты сейчас просто поедешь домой, как будто ничего не случилось… - Он так был похож на обиженного мальчишку в эту минуту, что она невольно улыбнулась.
- Всё решено, - твёрдо сказала она. – Но ведь я не могу вот так, в одночасье, уйти из дома… И папа… папа не отпустит меня.
Андрей сцепил зубы и упрямо проговорил:
- Я думал, что папа уже ничего не решает. Как ты можешь говорить об этом, когда всё так изменилось?.. Я не отпущу тебя, Катя… Ты моя… - И голос его дрогнул. И тут же он встал и, пройдя несколько шагов по каморке, снова повернулся к ней. Во взгляде его была какая-то бессильная ярость на невидимого соперника и в то же время решимость.
- Хорошо. Хорошо… - с тоской повторил он. – Ты поедешь домой… сегодня. Но это долго не продлится, обещаю тебе. Я… я не могу без тебя, понимаешь? Я не знаю теперь, как это – жить без тебя!.. И мы… мы всё расскажем родителям… И Валерию Сергеичу – в ближайшее же время. Ты согласна?
Её лицо озарилось счастливой улыбкой, и тут же, как в зеркале, она увидела такую же улыбку на его лице. Она вскочила со стула и, подбежав к нему, обняла его за шею, положив голову ему на грудь. И как не бывало усталости, тошноты, тяжёлых мыслей…
- Но сегодня, - хрипло произнёс он наконец, - сегодня другое… Сегодня надо сделать то, что необходимо в первую очередь. А потом расскажем родителям – и будем вместе всегда, всегда…
Она подняла к нему голову и встревоженно посмотрела на него.
- О чём ты говоришь?
- О Кире, - отрезал он, и досада промелькнула у него в лице. – Прямо сейчас… немедленно. Только тебе не нужно… только сначала я увезу тебя отсюда, а потом вернусь и…
Она почувствовала, как мрачные, тревожные мысли возвращаются. Никуда от них не деться, окружающий мир напоминает о себе… Но так надо. Если они хотят быть вместе, по-другому нельзя.
Но она не успела ничего ответить ему: телефонный звонок вторгся в тёплое пространство между ними и, соединившись с упоминанием о Кире, окончательно разрушил его. Оба вздрогнули и непонимающими взглядами посмотрели на телефон. Потом переглянулись и одновременно обречённо улыбнулись.
- Ну, и кто принимает эстафету Киры? – улыбаясь, тихо проговорил Андрей.
Катя отстранилась от него и, подойдя к столу, взяла трубку.
- Катюш? – раздался в трубке знакомый голос – управляющего банком «Ллойд Моррис». – Это Вячеслав Семёныч, извини, что беспокою, но я подумал, что это может быть тебе интересно…
- Добрый день, Вячеслав Семёнович! Слушаю…
- Вчера в банк приходил господин Ветров, ты ведь знаешь его… Интересовался делами «Ника-моды», разговаривал с одним из наших сотрудников… Я случайно узнал, это был конфиденциальный разговор, ну, а официальный разговор нашему сотруднику предстоит со мной… Господин Ветров особенно напирал на то, не поглощала ли «Ника-мода» какую-либо компанию. Думаю, что ему известно, что «Зималетто» передала все права на своё имущество «Ника-моде».
- Я всё поняла, Вячеслав Семёныч... Спасибо вам большое, что сообщили, я очень вам признательна…
- Ну что ты, Катюш… Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь. Ты ведь наш давний друг, надёжный клиент… А мы ценим своих клиентов. Единственное, о чём прошу… хотя, думаю, и напоминать не надо… хотелось бы, чтобы факт моего звонка остался в тайне…
Катя заверила его в том, что он может положиться на неё, и с трубкой в руках повернулась к Андрею. Он поразился её бледности и встревоженно смотрел на неё.
- Александру Юрьевичу стало известно о залоге «Зималетто», - ровным, спокойным голосом сказала Катя. – Думаю, что только несчастье с Павлом Олеговичем помешало ему разоблачить нас…

-------------------------------------------------------------------------

8.

Причудливые тени громоздились на стенах каморки. Они давно перестали быть таинственными и слегка пугающими, давно превратились в добрых друзей. Катя знала: стОит немного изменить угол наклона лампы, и тени сместятся, неуловимо передвинутся, как кусочки мозаики, и образуют уже совсем другую картину, которая тоже будет знакома ей до мелочей. Сколько раз эта игра помогала ей, когда она сидела в своей каморке одна – сперва воплощая в этих картинах свои мечты, потом – дополняя «счастливую» реальность, а позже – спасаясь от отчаяния и безысходности.
Но сейчас ей было не до игр с тенями. Грозила настоящая опасность – от вполне осязаемых и реальных вещей.
Решение было принято почти сразу же, медлить было нельзя. Андрей вызвал Малиновского, они втроём быстро договорились о дальнейших действиях. Итогом этого короткого совещания было решение немедленно позвонить Воропаеву и опередить его в его намерениях, какими бы они ни были… и ещё больше укрепившееся решение Кати как можно быстрее рассказать Андрею о найденной когда-то инструкции.
Она поняла, что никогда не сможет заставить себя общаться с Малиновским как ни в чём не бывало. Это было сильнее её, она ничего не могла с собой поделать. Холодная ненависть закипала в ней всякий раз при взгляде на него, в голосе появлялись металлические нотки, а глаза теряли свою природную теплоту и становились похожими на два замороженных каштана… И Роман чувствовал это, и ему становилось не по себе, это было видно, и он мог снова поделиться своей тревогой с Андреем и снова нарушить его с трудом обретённое равновесие. Конечно, надо было сразу расставить все точки над «i», но теперь поздно сожалеть об этом… Как же найти этот удобный момент, чтобы рассказать ему? Всё время что-то мешает. Вот и сейчас – до таких ли разговоров?..
Воропаев согласился приехать, и время ожидания Катя решила потратить на то, что собиралась сделать ещё вчера в преддверии ухода из компании, и что всё равно должно было быть сделано, несмотря на перемену её решения. Методично, полку за полкой, листок за листком, она перебирала бумаги и документы, за полгода переполнившие её рабочий стол. На всякий случай нужно избавиться от лишнего и сомнительного, мало ли что взбредёт Воропаеву в голову.
Это она первой предложила прямо и открыто сообщить ему о том, что им всё известно, и несколько секунд Андрей и Малиновский оторопело смотрели на неё. Но, подумав, согласились, что это с виду такое простое решение – самый лучший способ обезвредить Воропаева хотя бы ненадолго. Она всё верно рассчитала: каким бы ни был Александр, дураком его назвать было нельзя, и даже если решение о том, что делать с такой ценной информацией, им уже и было принято, всё равно его не могло не заинтересовать, зачем они позвали его.
С Александром Катя разговаривала сама, слышала досаду и разочарование в его голосе, но смогла противостоять его агрессии – и даже без каких-то особенных усилий. Происшедшее мобилизовало её, как бывало всегда, она словно обрела второе дыхание. Где-то глубоко внутри притаились усталость и недомогание, но до поры до времени она заставила себя забыть о них, так же, как заставила себя забыть о несостоявшемся разговоре Андрея с Кирой…
И она не знала, чего сейчас в её состоянии больше – разочарования от несбывшейся надежды или радости, что они избежали этого мучительного объяснения. Кира ещё с утра была не в духе, не обмолвилась с Андреем и парой слов, и после того, как все уехали, закрылась в кабинете с Клочковой и почти не выходила оттуда. Кате показалось, что она вздохнула с облегчением, услышав предложение Кристины побыть с Маргаритой, как будто общение с матерью Андрея тяготило её… Что она чувствовала? О чём догадывалась? Несмотря ни на что, Кате было жаль её… Кто бы мог подумать, что жалость, которую она, обманутая, так наивно испытывала к своей «сопернице» в пору связи с Андреем, теперь вернётся – от реального объяснения, которое ждало Киру…
Катя выдвинула последний, самый нижний ящик. Сердце ёкнуло: ну, конечно, её дневник… И как же она забыла о нём? Осторожно вынула из ящика, погладила обложку. Друг? Враг? Снова друг? В любом случае в нём – её жизнь…
Когда клала дневник в стоящую на столе открытую сумку, закладка нечаянно разделила тетрадь на две части. Взгляд невольно упал на строчки:

«Он был со мной ещё совсем недавно,
Такой влюблённый, ласковый и мой,
Но это было белою зимой,
Теперь весна, и грусть весны отравна,
Он был со мной ещё совсем недавно…»

Губы дрогнули в печальной улыбке. Она записала в дневник это ахматовское стихотворение всего несколько дней назад… Влюблённый, ласковый… Осталась ли ещё грусть в этой весне? Неужели её действительно больше нет?..
Густой низкий бас, раздавшийся из соседнего помещения, тут же ответил на этот вопрос. Сколько ещё всего… рано радоваться.
Она быстро задвинула мусорную корзину под стол, захлопнула ящики, щёлкнула замком сумки. Поднялась, одёрнула блузку, пригладила волосы. Ну что, господин Воропаев? Раунд номер… сколько?

***

- А с чего вообще ты взял, Андрюша, что я собираюсь слушать тебя? – лениво и внешне спокойно цедил Воропаев, небрежно откинувшись на спинку стула и едва взглянув на Катю, тихо вошедшую в конференц-зал.
- Иначе ты бы не приехал сюда, - умильно улыбаясь, ответил Андрей. – Разве не понятно?
Оглядывая раздражённым взглядом Катю, подходившую к столу и садившуюся рядом с Андреем, Александр фыркнул и снова обратился к Андрею:
- Ты воображаешь, что ты умнее всех, но напрасно, дорогой мой… Ты не представляешь, с каким удовольствием я сверну тебе шею. И только уважение к Павлу Олегычу, у которого только по недоразумению мог появиться такой отпрыск, не позволило мне сегодня же сделать это!.. – с презрительной гримасой закончил он. И вдруг лицо его изменилось, он перевёл глаза с Андрея на Катю и обратно, и по лицу его поползла издевательская ухмылка. – Ну, чисто картина маслом! Никудышный президент и его верная Надежда Крупская! Я, конечно, подозревал, Екатерина, что вы способны далеко зайти в своей слепой преданности этому, с позволения сказать, вождю, но чтобы до такой степени!.. Удивили, честно скажу, удивили! Преданность-то, оказывается, была не такая уж слепая! Ну, я понимаю ещё – склепать липовый отчёт… ведь отчёты были липовые, признайтесь, Пушкарёва?.. но прибрать к рукам компанию!.. Нет, не тянет на вас Крупская, не тот размах…
- Заткнись! – гаркнул Андрей и наклонился вперёд, буравя тяжёлым взглядом из-под нахмуренных бровей своего давнего противника. Умильность слетела с лица в два счёта. – А то сейчас осуществлю свою давнюю мечту, и будет совершенно понятно, кто кому свернул шею!..
- Не свернёшь, Андрюша, не свернёшь… Знаешь ведь, что будет сразу после этого…
- А плевать! – весело сказал Андрей, и глаза его заблестели в предвкушении. – Плевать на тебя и твои разоблачения… Интервью-то будешь давать на больничной койке…
Александр посмотрел на Катю с деланным изумлением.
- Нет, Екатерина, вы только послушайте, что ваш президент говорит! А вы-то старались, столько сил потратили, чтобы меня уговорить приехать!
Катя пристальным тяжёлым взглядом смотрела на него, не отвечая, и ухмылка постепенно сползла с его лица. Как бы убедившись в этом, Катя кивнула и хрипловатым голосом сказала:
- Александр Юрьич, времени у нас совсем мало… да и вы человек занятой. Предлагаю приступить к делу.
- Ох, как вы заговорили, Екатерина Валерьевна! - медленно произнёс Воропаев, в упор глядя на неё. – Как заговорили… Сразу видно – хозяйка… Ну что ж, внимательно слушаю вас…
- Хозяйка я только номинально, - спокойно сказала Катя. – Я в любой момент готова вернуть компанию, по первому требованию…
- Ну, вот и отлично! – воскликнул Александр. – Вот и считайте, что этот момент уже наступил!..
- Ты заткнёшься или нет? – снова глядя на него исподлобья, процедил Андрей. Катя легонько дотронулась рукой до его плеча и тут же опустила руку, продолжая смотреть на Александра.
- …по первому требованию, - повторила она, словно и не слышала его восклицания. – Но прежде чем вы будете требовать это, предлагаю вам ознакомиться с некоторыми документами… а точнее – с положением дел в компании, и тогда, возможно, ваше решение изменится.
Только сейчас Андрей обратил внимание на папку, которую Катя держала в руках, входя в конференц-зал. Теперь папка лежала перед ней на столе, и она легонько подтолкнула её к Александру. Лицо Андрея потемнело, но он отвернулся и ничего не сказал.
Александр скользнул по папке плотоядным взглядом и с деланным безразличием открыл её. Несколько минут изучал содержимое, и вскоре лицо его по мрачности ничем не уступало лицу Андрея.
- Да… - глухо проговорил он. – Тебя убить за это мало… За несколько месяцев так бездарно сгнобить компанию… Безмозглый, никчемный идиот!..
Стул с грохотом упал на пол, Андрей, с яростью сжимая кулаки, возвышался над столом. Катя схватила его за запястье и с силой потянула вниз. Он вырвал свою руку и, засунув руки в карманы, прошёл несколько шагов по кабинету. Воропаев с несмешливой ухмылкой наблюдал за ним.
- Александр Юрьевич, - чеканя слова и глядя на Воропаева в упор, сказала Катя. – Предлагаю вам выслушать меня.
Воропаев повернулся к ней с тем же насмешливым взглядом, но перебивать не стал, и она воспользовалась моментом, чтобы, начав объяснять, завладеть его вниманием. Рассказала вкратце, как обстояли дела к моменту возникновения «Ника-моды», как обстоят они сейчас и – главное - о том, что намечено сделать для выхода из кризиса. Естественно, говорила она только то, что ему можно было знать в создавшихся обстоятельствах.
Александр слушал её вполуха, напряжённо размышляя о том, что же ему предпринять.
Старик в больнице, немедленное разоблачение не принесёт ожидаемого результата, он понял это ещё днём. Перед кем выводить этого идиота на чистую воду? Перед «не от мира сего» Милко? Так он и так знает, на что способен так называемый президент… Перед Маргаритой? Смешно и обсуждению не подлежит… Перед своей драгоценной сестрицей, которая не видит дальше своего носа и влюблена в этого мерзавца, как кошка? Навредит ей ещё больше, потому что причинит боль, а она потом всё равно простит Жданова… Ради разоблачения перед Павлом Олеговичем он готов был рискнуть, пойти на это, но без Жданова-старшего – какой смысл?..
Тогда, значит, молчать… По-ка молчать. Но что потребовать за молчание? Да… вопрос вопросов. Он так и не определился в нём, когда ехал сюда.
Потребовать отмены свадьбы? Ох, как велико искушение отомстить наконец за страдания сестры, но ведь сейчас это глупо – он только потрафит Жданову, а Кире разобьёт сердце. Это раньше у Андрея был смысл цепляться за Киру, а теперь, когда угроза раздела компании и разоблачения перед ним, Александром, растаяла (чёрт, стОит только вспомнить о Ветрове и этой сволочи из «Ллойд Моррис» - кровь закипает!!), быстренько бросит её ради своих пустоголовых девок, и требование отменить свадьбу только подтолкнёт его, да ещё и позволит свалить вину на другого!.. Ну нет, такого удовольствия он ему не доставит!
Тогда… да, всё банально и, в сущности, было ясно с самого начала. Его золотая рыбка исполнит простое желание – и не три раза, а три раза в месяц, и так до тех пор, пока всё не наладится… А наладится или нет – это ещё вопрос, время покажет… «Ника-мода» работает исправно и вне зависимости от положения дел в «Зималетто» будет приносить ему стабильный доход.
Катя совсем не удивилась, да и Жданов заметно расслабился. Ничего, он сделает так, чтобы он по ночам глаз не мог сомкнуть… Вот уже и от озвученной суммы лицо дёрнулось. Но сцепил зубы и удержался. Вот так, Андрюша, и это только начало…
- Это возможно, - безмятежно, без тени волнения произнесла Катя. – За единственным исключением: я не смогу провести больше одного платежа сверх положенного… Только ДВА раза в месяц, не чаще. Один раз – в установленную дату, как обычно, вторую дату вы назовёте сами.
Качая головой, Воропаев восхищённо смотрел на неё.
- Ну, что вы нашли в этом бездарном прожигателе жизни, а, Екатерина? – почти мягко спросил он. – Шли бы работать ко мне – и толку, и отдачи было бы больше…
Катя быстро взглянула на Андрея. Он по-прежнему стоял у стола, покачиваясь на носках, и при последних словах Александра прикрыл глаза.
- Александр Юрьич, вы соглашаетесь? – поспешно спросила она.
- Соглашаюсь, - медленно сказал Воропаев, глядя на Андрея. – Пока соглашаюсь…
Андрей открыл глаза и неожиданно спокойно произнёс:
- Ты, Сашка, смотри не продешеви… Выберемся из долгов – поднимемся так, что тебе и не снилось…
- Ой, слышали мы уже такие клятвенные речи! – с пренебрежением тут же откликнулся Александр. – Мне-то уж врать не надо, я и тогда знал, что ты ни на что не годишься… Ладно, - неожиданно прервал он сам себя и резко поднялся. – Всё эти сопли мне слушать неинтересно, да и тебе не перед кем здесь бисер метать… Ну, разве что перед помощницей твоей, так она и так давно каким-то чудом тебе верит. В общем… - И уже у двери он обернулся и посмотрел на Катю. Лицо его было жёстко и непроницаемо. – Надеюсь на ваше благоразумие, Пушкарёва. Если уж в другом случае речь о разуме не идёт. – И, бросив последний презрительный взгляд на Андрея, Воропаев вышел за дверь.
Андрей подошёл к столу, тяжело опустился на стул, сорвал с глаз очки и, швырнув их на стол, с силой провёл рукой по лицу.
- Если бы ты знала… если бы ты только знала, как мне это всё надоело… - с тоской проговорил он и, повернув голову, посмотрел на неё. – Иди ко мне, - тихо сказал он.
Катя подошла к нему, хотела опуститься перед ним на корточки, но он, взяв её за руку, притянул к себе, и она с испугом осознала, что он хочет посадить её к себе на колени. Она замотала головой.
- Ты что… здесь… нельзя, - проговорила она, оглядывая конференц-зал, словно призывая его вспомнить, где они находятся. Но он продолжал улыбаться, и в глазах его появилась нежность – нежность, к которой она уже стала привыкать. Это была настоящая нежность.
Она села к нему на колени, уткнулась лицом в шею. Услышала порывистый вздох, почувствовала, как горячо бьётся его пульс…
- Кать, - дрогнувшим голосом сказал он, - забудь обо всём этом. Я прошу тебя, не переживай. Всё будет хорошо, Сашка не причинит нам зла…
Она молча кивала, соглашалась с ним.
- Я люблю тебя… А ты? – И он вдруг легонько отстранился, заставляя её поднять голову и посмотреть на него. – А ты меня любишь?
- Вы же… вы же знаете, Андрей Палыч, - улыбаясь, сказала она, глядя на него затуманенным любящим взглядом.
Он поднял брови, деланно изумляясь.
- Андрей Палыч? – Быстро оглядывался по сторонам, словно ища кого-то. – Кто это? Где он? Андрей Палыч!.. – И вдруг, посерьёзнев, чмокнул её в краешек губ и снова вгляделся в её лицо. – Ты же обещала… помнишь? А то я тоже буду называть тебя Екатериной Валерьевной… И что тогда скажет наш ребёнок? Представляю себе эту картину… сумасшедшие родители…
Она, не выдержав, снова спрятала лицо у него на груди и крепко-крепко прижалась к нему. Нельзя быть такой счастливой… что-нибудь обязательно случится…
И он тоже счастливо улыбался, обнимая её и глядя поверх её головы невидящим взглядом. И уже не помнил, кто такой Воропаев и что совсем скоро ему придётся выдержать крестные муки, разговаривая с Кирой. Вот только… вот только он вернётся вечером домой, а её не будет с ним. Лицо его на мгновение омрачилось, но тут же снова просветлело.
- Катюнь, - сказал он. Она отозвалась, не поднимая головы. – А давай сегодня всё расскажем Валерию Сергеичу… Я приеду вечером – и расскажем. Забудь о Сашке, ерунда всё это. Пусть хоть Алмазный фонд попросит, мне наплевать. Главное, что мы будем вместе, правда?
Она кивнула и, подняв голову, вздохнула. Он бережно поправил выбившуюся прядку у неё на лбу.
- Правда… - сказала она и устало улыбнулась. - Ну что, пойдём?
- Пойдём, - тоже вздохнув, согласился он.
Стоя у лифта, едва удержался от того, чтобы привлечь её к себе. Это почти родное пальто, сапожки, шарф… весь её милый облик рождал в нём столько воспоминаний, столько эмоций. В первый раз такое, он словно ребёнок, делающий первые шаги. И сердце сладко замирает, и страшно за неё, и хочется защитить её от всего мира.
Сидя у её подъезда в машине, целовал её и чувствовал, что не может её отпустить. Вдруг она, оказавшись дома, в привычной обстановке, снова начнёт сомневаться, передумает?.. И он передёрнулся, вспомнив свои слова, сказанные ей когда-то: «Отменить свадьбу, Катя?! Я не могу отменить свадьбу!..» Может быть, это был просто не он? Теперь он отменит эту свадьбу, даже если за его спиной будут стоять тысячи акционеров, готовых подобно Воропаеву разорвать «Зималетто» на куски!..
Уже стоя у открытой двери подъезда, она обернулась и помахала ему рукой – доверчивая, ласковая, любящая…
И снова вспомнилось недавнее прошлое – как она вырывалась из его рук у этой двери, как холодно и неприязненно говорила с ним…
Он решительно повернул в замке ключ зажигания, и машина тронулась с места. Может, тебе сделать лоботомию, Жданов?.. А как сделать так, чтобы онА забыла обо всём? Хорошо, что ещё главного не знает…

-------------------------------------------------------------------------

9.

Подъезжая к «Зималетто», Андрей поразился какой-то необычной тишине вокруг. Казалось, всё замерло, затаилось на время, каким-то таинственным образом перекликаясь в его сознании с отменой Совета директоров. Вот только что как будто было напряжение всех сил, духовных и физических, был накал, высшая точка, апогей – и вдруг всё изменилось, растеряло своё значение, опустилось и уменьшилось в размерах, как опара, взбитая умелыми руками хозяйки… Это был час отсрочки, час между выдохом и следующим вдохом, час, когда можно спокойно думать и принимать решения.
Выйдя из машины, он не стал надевать пальто, оставил в машине. С утра было так тепло, что она даже и не застёгивала своё пальто, так и ехала в распахнутом… А ещё совсем недавно мороз щипал щёки и облачко горячего воздуха, слетевшее с её губ, согрело его ладонь, отделённую от неё оконным стеклом такси…
Как это сейчас далеко, как будто случилось много лет назад.
Он не испытывал страха и даже тревоги. Несмотря на всё то, что случилось сегодня – болезнь отца, тяжёлый разговор с Воропаевым, - несмотря на всё то неприятное, что неизбежно ждало впереди, он был счастлив и не верил в плохое.
Какое счастье избавиться наконец от преследований, подозрений, страха… Да, в последнее время он испытывал почти страх перед встречей с Кирой или отвечая на её звонки, осторожно вглядывался, вслушивался: какое выражение лица будет у неё, в каком она настроении, не будет ли раздражённых выпадов или оскорбительных подколок… Он устал от всего этого, её энергетика посылала импульсы, которые неизменно лишали его сил.
Представляю, если бы мне пришлось всю жизнь терпеть это, думал он, выходя из лифта и направляясь к её приёмной. Да он бы просто заболел, она разрушила бы его, искалечила… Да, сейчас он молодой и сильный, но что было бы дальше? Как мог он вот так бездарно разрушать свою жизнь, не думая о последствиях? Да он вообще мало о чём задумывался. Внутри был некий барьер, он иногда отчётливо чувствовал его, но запрещал заходить за него прежде всего себе… Кто бы мог подумать, что найдётся однажды рука… маленькая ручка… которая осмелится прикоснуться к барьеру и отодвинуть его, как будто его никогда и не было?
В дверях он чуть не столкнулся с Клочковой, буквально пулей вылетевшей из приёмной. Она как-то странно посмотрела на Андрея, но ничего не сказала и, не став дожидаться очередного излияния президентского гнева, быстро пошла в сторону ресепшн. Хорошо хоть, ума хватило в бар по обыкновению не устремиться…
Андрей повернулся и сразу понял, почему у Виктории был такой вид. В дверях своего кабинета, широко расставив ноги, стояла раскрасневшаяся Кира, глаза её метали молнии, Шура и Амура сидели за своими столами, низко пригнувшись, словно спасаясь от пулемётной очереди.
- Что случилось? – спросил Андрей. – Клочкова снова попросила прибавки к зарплате? Или что-нибудь похуже?
- Всё как всегда, тебе не о чем беспокоиться, - язвительно ответила Кира. – В «Зималетто» всё идёт своим ходом…
- Что ты имеешь в виду?
Кира ничего не ответила и, скользнув гневным холодным взглядом по секретаршам, ушла в свой кабинет. Но дверь оставила открытой.
Андрей вошёл в кабинет и закрыл за собой дверь.
- Так что ты имела в виду? – мягко спросил он, подходя к её столу. Она уже сидела в своём кресле, отвернувшись от него в сторону окна. Спина её была напряжена, и в воздухе словно чувствовалась грозовая атмосфера.
- Ничего, - пожала она плечами нарочито небрежно. – Только то, что у нас в компании секретари делают, что им взбредёт в голову… и говорят, что им взбредёт в голову.
- Клочкова позволила себе лишнее? Ну, так я не понимаю, чему ты удивляешься. Она всегда себя так ведёт, но ты же никогда по-настоящему на неё не злилась. Что на этот раз такого случилось, что ты…
Она медленно повернулась к нему всем телом, и он увидел, что покрасневшие глаза её блестят, как будто она недавно плакала.
- Кира, что с тобой? – уже с настоящей тревогой спросил он.
Губы её задрожали. И снова она заговорила своим излюблённым, нарочито небрежным, обманчиво лёгким тоном, который так раздражал его.
- Я же говорю – ничего… Так, подумаешь, бросили, как последнюю собачонку, с кем не бывает…
Его плечи опустились. Развернувшись, он бросил портфель на кресло, стоящее у стены, и, снова повернувшись к ней, сел на стул. Молчал некоторое время, не глядя на неё, а она напряжённым, пронзительным взглядом смотрела на него. Наконец он поднял глаза.
- Кира…
- Нет! – вдруг воскликнула она и, зажмурившись, порывисто закрыла уши руками. – Не надо, не говори ничего!.. Я всё знаю, не надо ничего говорить!!
Он растерянно молчал, с жалостью глядя на неё.
- Что ты знаешь? – тихо спросил он.
- Всё, всё! – шептала она, так и не открывая глаз. – У тебя есть другая, и сейчас ты скажешь, что хочешь уйти к ней…
- Кира, посмотри на меня, - проговорил он.
Она медленно опустила руки и открыла глаза. И он увидел в них мольбу и надежду. Она хотела, чтобы он опровергнул её слова. Она не хотела верить в них.
И она сказала умоляющим голосом:
- Скажи, скажи, что это неправда… - И продолжала всё более настойчиво, словно уговаривала и себя: - Андрей, я не хочу тебя терять! Вот и сейчас – я просто так наговорила тебе всё это, я не верю в это, я знаю, что это неправда… Ты ведь пришёл, чтобы остаться, да? Ну, скажи, что я права?
- Нет, - сказал он. – Я не останусь, Кира. Всё кончилось.
Она смотрела на него застывшим остекленелым взглядом, словно выставив защиту и не желая вникать в смысл его слов. Потом слегка мотнула своей красивой головой.
- Кон-чилось? – переспросила она.
- Да, - ответил он. – Начался какой-то новый этап нашей жизни… это не плохо и не хорошо, это и есть жизнь.
- По-че-му? – сухо перебила она его. – Почему ты уходишь?
Он на мгновение опустил глаза и тут же поднял их вновь.
- Наверное, потому, что я стал другим, - сказал он. – Я изменился, и всё изменилось. И мы больше не сможем быть вместе. Прости меня.
- «Прости меня»?! – Глаза её широко раскрылись в изумлении. – И это всё, что ты можешь сказать мне? После всего, что было? После того, как ты жил со мной, сделал мне предложение, должен был стать моим мужем?..
Он нетерпеливо дёрнулся.
- Не понимаю, что ещё я должен сказать. По-моему, я сказал достаточно. Единственное, что хочу ещё добавить: ты сама не понимаешь, что это для тебя же будет хорошо. Тебе нужен другой, не я.
Она энергично покачала головой, не желая соглашаться и верить в то, что слышит.
- Мне нужен только ты, - убеждённо сказала она. – И ты сам не понимаешь, как я нужна тебе. Тебе вскружили голову, так это пройдёт. И ты вернёшься ко мне… потому что никто не сможет любить тебя так, как я…
Он спокойно слушал её, слегка наклонив голову.
- А то, что тебе сейчас кажется, что ты не любишь меня, так это ерунда, - продолжала Кира, бодрясь всё больше. - Сколько пар живут вместе, даже не задумываясь об этом. И, если хочешь знать, эти пары и есть самые счастливые…
- Да, возможно, так и есть, - сказал он так же спокойно. – Возможно, действительно, ты права и, если бы я не знал, как нужно жить, я бы согласился с тобой. Но теперь я знаю, как нужно. – И он открыто посмотрел на неё. – Понимаешь? Теперь я знаю, как нужно, как можно жить, и знаю, что это не то, что могло быть у нас с тобой. И если ты подумаешь хорошенько, ты не сможешь не признать, что я прав. А у тебя всё наладится и…
Он не успел договорить. Кира вдруг взвилась над столом, подобно разозлённой змее, и замахнулась, чтобы ударить его, но он, приподнявшись, быстро схватил её руку чуть выше локтя и потянул вниз.
- Пусти, - задыхаясь и морщась от боли, злобно шептала она. – Пусти меня…
Он осторожно разжал пальцы. Почувствовав, что хватка ослабла, она вырвала руку и в изнеможении рухнула на стул. Закрыла лицо руками и некоторое время сидела неподвижно. Потом глухо проговорила:
- Кто она?
Но он молчал, и она, опустив руки, посмотрела на него.
- Ты не скажешь мне? Я даже этого не имею права знать?
- В этом сейчас нет смысла, - спокойно ответил Андрей. – Зачем тебе это?
- Ты боишься… - прошептала она, приподняв голову и легонько кивая, словно сделав какое-то открытие. – Ты боишься, что я причиню ей вред… отомщу… ты так думаешь обо мне, я знаю…
Он молчал. Лицо его стало пустым и жёстким.
- Это одна из тех, кого поставляла тебе Пушкарёва… эта сутенёрша, сводница… - Она увидела, как заиграли желваки у него на скулах, и серые глаза её вдруг блеснули, как стальной клинок на солнце. – Ненавижу… Давно мечтала свести с ней счёты… Ну что ж, ты прав: ты ей скажи, Андрей, чтобы остерегалась меня, да она и сама знает…
- Всё, хватит! – резко крикнул Андрей. – Катя здесь ни при чём, не говори глупости. Это я… слышишь?.. я сам ухожу от тебя. – И, поднявшись, он повернулся и взял с кресла свой портфель. У дверей обернулся к ней:
- Кира, я благодарен тебе за всё. Ты всегда была мне другом, я всегда знал, что могу положиться на тебя. Я хочу, чтоб ты знала: что бы у тебя ни случилось, ты можешь обратиться ко мне.
- Андрей, кто она? – словно не услышав его, слабым, жалостливым голосом спросила Кира, умоляюще глядя на него.
Он медленно покачал головой и вышел за дверь.

***

Он не был доволен, ей удалось на время поколебать равновесие, уже установившееся в его душе. Осталось ощущение какой-то недосказанности, неудовлетворённости, а ему хотелось раз и навсегда покончить с этим. Но, видимо, так не бывает, думал он. Нельзя в одночасье стереть из памяти и из жизни то, что долгое время составляло важную её часть. И Кира не сразу примирится с неизбежным, ей нужно время.
Он задумался на минуту: а что, если бы подобное случилось с ним? Если бы в один прекрасный день Катя пришла к нему и сказала, что разлюбила, что уходит к другому? Он тоже должен был бы понять и смириться с этим?.. Он поспешно отогнал эту мысль со стыдом и досадой. Привидится же такое… Да и любила ли его Кира когда-нибудь так, как он полюбил Катю?
Он помедлил у ресепшн: заходить в кабинет или нет? Сегодня дел никаких нет, в офисе тишина… И даже Тропинкина сидит притихшая, и ни Фёдора, ни женсовета поблизости, как ни странно, нет. Всё-таки сотрудники любят отца, несчастье с ним утихомирило их…
Он подошёл к Маше, сказал вполголоса:
- Мария, я уезжаю. Если будет кто-нибудь звонить, записывайте, говорите, что я буду завтра утром… - И он многозначительно посмотрел на дверь своей приёмной, где, по всей вероятности, бездельничала Виктория. Маша перехватила его взгляд и тут же понимающе и с важным видом закивала.
- Конечно, Андрей Палыч, какие вопросы! Всё под контролем, не волнуйтесь.
Андрей с сомнением посмотрел на неё… тоже ещё, тот контроль – в курилке, но надо довольствоваться тем, что есть, ничего не поделаешь, его так называемый секретарь ещё хуже.
Подойдя к лифту, он увидел выскочившего из своей приёмной Малиновского. Тот замер на пороге, оглядывая холл, и, вздохнув с облегчением, почти бегом устремился к Жданову. Андрей стоял с неопределённой гримасой на лице, ожидая его.
- Андрей, ты куда? Мы же не успели ничего обсудить, поговорить!..
Андрей выставил вперёд руку, останавливая его.
- Всё, Малиновский, на сегодня все разговоры закончены. И так хватило на неделю вперёд…
Роман с тревогой смотрел на него.
- А ты куда едешь?
Андрей улыбнулся и покачал головой.
- Всё тебе знать надо. Не скажу…
Роман тоже осторожно улыбнулся.
- В смысле?..
- В смысле – не скажу, - повторил Андрей. – Но сначала к отцу в больницу заеду.
- К Пал Олегычу! – вскричал Роман. – Я с тобой, друг мой! Подожди, только куртку заберу!..
Андрей снова твёрдо покачал головой.
- Нет, Ром, я поеду один.
Роман подождал ещё немного – вдруг что-нибудь добавит, объяснит, но Андрей молчал, и он сокрушённо покачал головой.
- Андрюх, отбиваешься от коллектива… Ладно, один так один, хозяин – барин. А ты зачем к Кире заходил, кстати? – попытался он невинным тоном обмануть бдительность друга. Но тот, подняв брови и всё так уже улыбаясь, показал ему, что этот вопрос из разряда предыдущих, то есть на него ответа он тоже не дождётся. Роман вздохнул.
- Ладно… Знаешь, я вот тут подумал… Ты забудь, о чём я тебе утром говорил… Всё ж изменилось, Воропаев обезврежен, хотя бы на время, и теперь, может, даже к лучшему то, что ты с Пушкарёвой…
- Помолчи, а? – В голосе Андрея явственно слышались угрожающие нотки, он взглянул на Машу, сидевшую с трубкой у уха, и снова перевёл глаза на Малиновского, внушительно глядя на него исподлобья.
- Ну, так тебя же днём с огнём не сыщешь, - обиженно протянул Роман. – Недавно заходил – тебя не было, вот и сейчас уезжаешь…
- Завтра поговорим. – И Андрей с явным облегчением посмотрел на открывшуюся дверь лифта. – Всё, давай, звони, если что.
Роман озадаченно смотрел, как Андрей уезжал, но, оглянувшись, перехватил острый внимательный взгляд Тропинкиной, наблюдавшей за ним, и выражение его лица мгновенно переменилось. Не сказав ни слова, с безмятежным видом он развернулся и пошёл в сторону своей приёмной. Маша фыркнула: подумаешь!.. - и яростно продолжила нажимать кнопки на телефоне.

***

Николай Зорькин сидел на кухне Пушкарёвых и уплетал борщ за обе щеки. Катя сидела рядом и еле ковыряла ложкой в тарелке, временами нетерпеливо взглядывая на него.
- Катька, если не перестанешь сверлить меня взглядом, я поперхнусь, - с набитым ртом сообщил Зорькин. – Теть Лен, скажите ей, чтобы не смотрела в рот: это неприлично…
- Тоже мне, знаток правил поведения за столом выискался, - недовольно пробормотала Катя. – Прожуй сначала…
Елена Александровна примиряюще заговорила:
- Всё, детки, не спорьте, не спорьте. Катенька, ты совсем не ешь ничего! Ну, разве так можно? В кои-то веки домой вовремя приехала…
- …Жданов привёз, - ехидно подхватил Зорькин.
Катя метнула на него гневный взгляд и встала.
- Всё? Поел, Зорькин? Свободен!
- Катька, ты чего?!
- Я тебе серьёзно говорю: доедай и иди домой, - внушительным тоном сказала Катя. Зорькин обиженно засопел, звякнув ложкой о край тарелки и вытирая руки салфеткой.
- Ну, спасибо, Екатерина Валерьевна, - вставая, с издевательским поклоном произнёс Коля. – И напоили, и накормили…
- Иди, иди… - Надвигаясь на него, Катя подталкивала его к прихожей. Елена Александровна застыла с полотенцем в руках и сокрушённо качала головой. Но долго расстраиваться она не умела, относясь почти ко всему в жизни с философской отстранённостью, и вскоре уже убирала со стола, забыв о перепалке дочери с Колей.
- Пушкарёва, ты чего, меня выгоняешь? – яростным шёпотом возмущался Зорькин. – А если я тебе понадоблюсь, ну когда Жданов приедет…
Катя повертела пальцем у виска.
- А ты мне зачем, спрашивается? И вообще – я уже жалею, что тебе рассказала…
- Ладно, ладно, я – нем как рыба… как могила… тьфу ты, ну, короче, тише воды ниже травы…
- Зорькин, ты сегодня в ударе, я уже поняла… Всё, иди домой, я тебе позвоню потом. И без звонка не вздумай приходить! Иначе всё, не видать тебе больше машины как своих ушей!
Но ответом на эту угрозу была, как ни странно, радостная Колина физиономия.
- Так мы… так мы не возвращаем машину! И «Ника-моду» не сворачиваем! Работаем!.. Ура, Катька, я всегда в тебя верил, всегда знал, что ты не зря такая умная!..
Катя досадливо поморщилась.
- Да тише ты!.. И не решили мы ещё окончательно ничего с «Ника-модой». Рано радуешься. Может, ещё придётся вернуть Андрею…
- Это почему ещё? – и Коля бросил на неё настороженный взгляд. – Ты ж сказала – у вас всё выяснилось…
Катя вздохнула и задумчиво посмотрела на него.
- Выяснилось… Выяснилось, Колька… Но я боюсь, понимаешь? Всё равно боюсь… Да ты и не всё знаешь…
- Да-а-а? – протянул Коля удивлённым шёпотом. – И чего это я не знаю?
- То, чего тебе не надо знать, - громко отрезала Катя и подала ему шарф. – Бери, а то забудешь…
Когда он ушёл, она прислонилась спиной к двери и некоторое время стояла, глядя на стрелки больших настенных часов. Позвони мне, Андрей… Успокой меня… Мне плохо, мне холодно, мне страшно… Где ты? Что с тобой? Осмелился ли ты поговорить с Кирой? Приедешь ли ты? Любишь ли ты меня…

-------------------------------------------------------------------------

10.

Катя перегнулась через стол и рванула на себя форточку. И так потом и стояла, подставляя лицо сырому воздуху, жадно вдыхая его. Рядом на столе лежал телефон – ещё тёплый от её щеки, как свидетельство того, что всё произошло наяву.
Когда Андрей сказал ей, что ушёл от Киры, она вдруг почувствовала, что задыхается. До последнего запрещала себе думать об этом всерьёз, верила и не верила. И теперь противоречивые чувства нахлынули на неё, обступили со всех сторон… И над всем парило, главенствовало одно – он не обманывал её! Он любит её! Теперь-то уж она не будет сомневаться…
Дверь осторожно приоткрылась. Катя обернулась, и мама просияла, увидев счастливую улыбку на лице дочери.
- Что, Катенька? Кто это звонил?
Катя задумалась на мгновение и, ещё раз улыбнувшись, решительно подошла к маме, взяла её за руку и подвела к дивану.
- Мам, сядь, мне нужно поговорить с тобой…
Елена Александровна с удивлённой улыбкой присела на край дивана. Катя села рядом.
- Мам, знаешь, кто это звонил сейчас? Андрей Палыч… Вернее, Андрей. Он сейчас приедет…
- Андрей? Какой Андрей, Катюшенька?
- Мам, я же говорю – Андрей Палыч, - размеренно повторила Катя.
- Так… - кивала мама. - Приедет Андрей Палыч… И что? – Видно было, что имя и сочетание имени и отчества явно обозначали для Елены Александровны двух разных людей и никак не могли объединиться в её сознании. Катя вздохнула.
- Мам, мы любим друг друга, и сейчас Андрей приедет, чтобы поговорить с папой, - быстро проговорила она.
Мама только выдохнула: «Ах!» и, прикрыв рот рукой, ошеломлённо смотрела на дочь.
- Жданов?!.. Не может быть! – прошептала она.
- Почему? Хотя… хотя да, ты права, - с грустной улыбкой сказала Катя. – Я тоже так думала…
- Как же… как же это… когда…
- Мам, ну какая разница когда? Я в «Зималетто», между прочим, уже полгода работаю…
- Ну да, ну да… - кивала Елена Александровна, всё ещё недоверчиво глядя на Катю. – Но как же… ведь ты говорила – у него невеста, скоро свадьба?!
- Да, говорила, - спокойно сказала Катя. – И это правда. Вернее, было правдой до сегодняшнего дня. Он только что расстался с Кирой… с Кирой Юрьевной. – И она открыто, смело посмотрела на мать.
Весь спектр чувств, обуревавших Елену Александровну, отражался на её лице. Здесь были и радость, и сомнение, и даже страх… Мамочка, миленькая, а ведь это ещё не всё…
Но Елена Александровна постепенно приходила в себя. Ещё столько всего придётся осознать, осмыслить, расспросить дочь о многом…
- Но, Катя… - И она вдруг с тревогой посмотрела на дочь. – Та девушка… она ведь переживает… ведь это всё из-за тебя!.. Нехорошо это… Ты уверена, что он тебя любит?!
Ох, мама, вопрос вопросов. Не в бровь, а в глаз.
- Теперь уверена, - ответила она и, увидев удивление на лице матери, поспешно добавила: - Да, уверена. Мамочка, подумай сама: Кира Юрьевна – успешная, красивая, умная, они много лет вместе… И он ушёл от неё ради меня. – И вдруг, словно какая-то мысль не давала ей покоя, быстро покачала головой. – Нет, не ради меня. Ну, вернее, не только ради меня… Он не был счастлив с ней и… не любил её, в этом я уверена.
Елена Александровна недоверчиво покачала головой.
- Ой, смотри, дочка, не ошибись… Они все так говорят… «Не любил, не был счастлив»…
- Мам, это не он так говорит. Я сама знаю. Насмотрелась за полгода…
- Ну, а с другой стороны, - задумчиво проговорила Елена Александровна, - если бы не любил тебя, не оставил бы её… Так бы и держал вас при себе…
- Мама, что ты говоришь!..
- Знаю, знаю, что говорю… У нас знаешь, какая история в Забайкальском округе была?.. – Но, не успела Катя встревожиться из-за угрозы подробного рассказа о происшедшем в Забайкальском округе, Елена Александровна перебила сама себя: - Да ты ведь, Катенька, и сама понимаешь. Сама же говоришь – сегодня только расстался… А с тобой же не вчера начал встречаться, правда?.. Значит, много чего ты передумала за это время, бедная моя… - И вдруг, притянув Катину голову к себе, Елена Александровна порывисто поцеловала макушку дочери. Когда раскрасневшаяся Катя выпрямилась, мама с мудрой улыбкой посмотрела на неё. – Ну, а теперь мы что будем делать? – И она вздохнула. – Даже боюсь думать, что отец скажет…
- Мам, я хотела попросить тебя… Если папа не вспомнит о Кире Юрьевне, не напоминай ему, хорошо? Незачем ему всё это…
Елена Александровна замахала руками.
- Что ты, что ты!.. Даже и в страшном сне не приснится такое!.. Ему и так хватит на год вперёд, а уж про невесту если узнает… Как бы Колька не проговорился…
Катя вздрогнула и схватила маму за руку.
- Да, Колька… Коля, мама! Самое главное! Ничего, ни одного слова не говори при Андрее про Колю, я прошу тебя!..
Елена Александровна снова изумлённо смотрела на дочь.
- Что ты так разволновалась? Хорошо, хорошо, не буду, это и так понятно… Чужой парень в доме, не всякий поймёт, как надо… Но почему ты так испугалась, Катюша?
Сделав над собой усилие, Катя сказала как можно спокойнее:
- Андрей очень ревнивый, мам. Я за Кольку боюсь…
Елена Александровна, не выдержав, рассмеялась.
- А, ну тогда понятно… Андрей Палыч хоть моих пирогов и не ел… ну, блины разве только… а всё-таки посильнее Колечки будет… - И вдруг на лицо её легла тень, и она растерянно проговорила: - Так как же теперь… Коленька… Значит, мне теперь некого кормить будет?..
- Ну, почему некого, мам? А мы на что? – улыбнулась Катя.
Елена Александровна презрительно хмыкнула.
- Кто это «мы»? Ты даже йогурт по утрам не доедаешь… Отцу всё равно что есть, вкусно – и ладно… Нет, только Колечка толк в еде знает… Да и Андрей Палыч к другому привык, он на мою стряпню даже не взглянет… - И Елена Александровна снова встревоженно посмотрела на Катю. – Катюша, а Андрей Палыч… он для чего сегодня приедет? Он папе скажет, что вы встречаться будете? Или… или, может быть, вы что-нибудь посерьёзнее задумали? – И в серых глазах её появился блеск от предвкушения радостной новости. Если уж сегодня день сюрпризов, то почему бы и нет…
- Мамочка… - И Катя, улыбаясь, погладила мамину натруженную руку. – Задумали, ты права. Андрей… Он говорит, что женится на мне.
- Как это – «говорит»? – недоверчиво улыбнулась Елена Александровна. – А ты что думаешь?
- Ну, я… Понимаешь, я ещё не хочу так далеко заглядывать… Вот пусть сейчас есть, что есть, а потом посмотрим.
- Почему, доченька? Ты сомневаешься? – И Елена Александровна, встрепенувшись, решительно продолжила: - Ты вообще любишь его?
Катя улыбнулась.
- Конечно, люблю, мама. Давно люблю…
- А я знала, - заявила Елена Александровна, кивая головой. – Да-да, не смотри на меня так. Знала, знала, что не только как начальник он тебе нравится. Так ты восхищалась им, сутками на работе пропадала… Ты думаешь, я не догадывалась, что у тебя кто-то есть? А он всё звонил, всё крутился вокруг дома… Да и сегодня ночью… - Елена Александровна вдруг осеклась и испуганно посмотрела на Катю. – Прости, прости, Катенька, я ничего такого не хотела сказать…
Катя вдруг как-то странно вдохнула и, наклонившись, обняла мать и спрятала лицо у неё на груди.
- Кать, Катенька, ты что… - Елена Александровна успокаивающе гладила дочь по спине. – Я обидела тебя, да? Ну, извини, я ведь знаю, что у вас ничего такого не было…
…Было, мама, было… Но как мне теперь рассказать тебе о самом главном?..

***

- Не нравится мне всё это, - заявил Валерий Сергеевич Пушкарёв, когда первый шок, вызванный сообщением жены, прошёл. Упрямо сжав губы, он исподлобья оглядывал свой притихший личный состав, сидевший перед ним за столом в кухне.
- Валерочка, ну что такого? – мягко начала Елена Александровна. – Молодой человек приедет делать предложение…
- Не нравится, - грозно повторил Пушкарёв, в упор глядя на жену. – Когда это он успел из шефа в жениха превратиться, а? С чего вдруг предложение?.. Катерина опять что-то темнит, - и он спокойно, но многообещающе взглянул на Катю и снова перевёл глаза на Елену Александровну, - а ты, Ленка, её слушаешь…
- Ну, как же мне дочку не слушать? – напряжённо рассмеялась Елена Александровна. – Ведь не выдумала она всё это, миленький, ну сам подумай…
- Не выдумала, не выдумала, - покивал Валерий Сергеевич и снова посмотрел на Катю. Она сидела бледная, с растерянной улыбкой глядя на отца. – Ну-с, госпожа не-выдумщица, и что всё это значит? Хотелось бы узнать…
- Пап, ну не волнуйся ты так… Что это ещё может значить? Андрей Палыч и я… мы… мы любим друг друга…
- Давно? – елейным тоном перебил Валерий Сергеевич.
Катя замешкалась, и он подхватил, с победным видом глядя на жену.
- Вот! Вот, смотри, Лена: она уже не знает, что и сказать! Работала-работала в «Зималетто», такому важному, ответственному человеку помогала, была на отличном счету – и вдруг бац, невеста!! – И он громыхнул кулаком по столу. – Откуда что взялось? Когда это вы успели? Ты ж даже по вечерам – да что там по вечерам, по ночам!! – в офисе пропадала… - И вдруг он осёкся и застывшим взглядом посмотрел на Катю. Елена Александровна вскочила, подбежала к нему и стала гладить его по плечу. Катя вспыхнула, поднялась и быстро пошла к выходу из кухни.
- Нет, ты подожди, подожди, Катюша! – воскликнул Валерий Сергеевич и, вывернувшись из-под руки жены, тоже встал и пошёл вслед за дочкой. – Ты расскажи нам с матерью, когда это ты успела влюбиться!.. – И вдруг, когда Катя уже почти успела открыть дверь своей комнаты, он охнул, согнулся пополам и, прижав руку к груди, прислонился к книжному шкафу в прихожей. Жена и дочь испуганно подскочили к нему, стали уговаривать его успокоиться и пойти прилечь. Но он вскоре распрямился и теперь уже сам растерянно смотрел на Катю.
- Катюша, дочка, - задыхаясь, сказал он. – Я просто хочу, чтобы у тебя всё было хорошо… Скажи: у тебя точно всё хорошо?
- Да точно, точно, пап, - улыбалась сквозь слёзы Катя. – Даже не сомневайся, у меня всё очень хорошо…
Лицо отца просветлело, и он взял протянутый женой стаканчик с валерьянкой, и в эту минуту раздался звонок во входную дверь – в метре от них. Все трое переглянулись, Валерий Сергеевич решительно отодвинул жену и дочь и твёрдо шагнул к двери.
Андрей вошёл, не без удивления оглядел группу в прихожей. Широко улыбнулся, протянул руку:
- Добрый вечер, Валерий Сергеич.
- Добрый, добрый, - проговорил Валерий Сергеевич, отвечая на рукопожатие и внимательно вглядываясь в лицо Андрея. Андрей быстро взглянул на Катю, она на мгновение прикрыла глаза и тут же открыла их снова. Андрей снова с улыбкой посмотрел на Валерия Сергеевича.
- Валерий Сергеич, мне нужно поговорить с вами. Можно? – Говорил твёрдо, уверенно, словно не замечая настороженного взгляда Пушкарёва.
- Ну, конечно, можно, Андрей Палыч, что же вы спрашиваете, - осторожно сказал Валерий Сергеевич. И тут же странным ворчащим тоном добавил: - А что это вы без верхней одежды ходите? Простудиться ведь можно…
- Да… так я ведь на машине! Что тут, пару метров пробежаться!
Катя и Елена Александровна удивлённо-радостно переглядывались. Это доброе ворчание было хорошо знакомо им, но с чужими Пушкарёв так никогда не разговаривал. И всё же… и всё же шевельнулось какое-то смутное воспоминание. Ну, конечно, вот что это… Холл «Зималетто», папа с документами… «Такси не надо, а папа на что?»… Налоговая, фотография супруги инспектора с исторической фамилией… Машина не заводится, будем толкать… Как они спорили тогда, почти как родные, близкие люди, со стороны так просто счастливая семья.
Когда Андрей и Валерий Сергеевич уселись друг напротив друга за стол, Пушкарёв спросил:
- Вы как – наедине поговорить хотите или?..
- Да… в общем-то, всё равно, - лучезарно улыбался Андрей, оглядываясь на Катю и Елену Александровну, стоящих в дверях. – Никаких секретов нет, и я хотел бы, чтобы и Елена Санна послушала…
- Ну-ну, - выжидающе сказал Пушкарёв и, пока жена и дочь усаживались за стол, не сводил глаз с Андрея.
- Валерий Сергеевич, Елена Александровна… Я люблю Катю. И она… - Он быстро посмотрел на Катю, сидящую рядом, в глазах его мелькнула нежность. – И она любит меня. В общем, мы…
- Да понял я, понял, - нетерпеливо перебил Валерий Сергеевич. – Вы оба любите. – И тут же выпалил: - Давно?
Андрей, так же, как накануне Катя, замешкался, неуверенно взглянув на Катю, но на этот раз Пушкарёв перебивать не стал.
- Давно, - твёрдо ответил Андрей. – С Нового года. Или… - И они с Катей снова переглянулись. – Или ещё раньше… с начала декабря.
Валерий Сергеевич молчал, постукивая по столу пальцем, и продолжал выжидающе смотреть на Андрея.
- Во-о-от… - сказал Андрей и отвёл глаза. Казалось, ему стало жарко, и вообще он чувствовал себя уже не так уверенно. Полковник Пушкарёв умел сбивать с толку и не таких уверенных людей. Катя осторожно накрыла ладонью его руку, и он, словно только и ждал этого, тут же высвободил её и крепко сжал своей рукой Катину. Маневры от Валерия Сергеевича не укрылись. Он строго посмотрел на обоих.
- То есть вы хотите сказать, что будете встречаться с Катериной? – обманчиво лёгким тоном подсказал он.
- Ну… В общем-то, да. Но это не всё.
- Не всё?..
- Да, не всё. – И Андрей открыто посмотрел на него. – Я… я хочу жениться на вашей дочери, хочу, чтобы Катя стала моей женой. – И он взглянул и на Елену Александровну. Та ободряюще улыбалась ему.
- ВЫ хотите, – сделав упор на слове «вы», кивнул Валерий Сергеевич. – А она? Она хочет? – И он мотнул головой в сторону Кати.
Катя и Андрей одновременно глубоко вздохнули, и их голоса слились в унисон.
- Вчера я предложил Кате стать моей женой, и она согласилась…
- Пап, да, я хочу… мы поженимся…
Пушкарёв откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.
- Ну, а ваши родители что об этом думают? – уже мягче спросил он.
- Родители… Отец сейчас в больнице, ему сегодня стало плохо с сердцем…
- А! – Валерий Сергеевич многозначительно посмотрел на жену. – Вот! Вот что они с нами делают! И Павлу… как, простите, отчество?..
- …Олеговичу, - тихо подсказала Катя.
- …и Павлу Олеговичу уже плохо стало!!..
- Нет-нет, Валерий Сергеич, - поспешно перебил его Андрей, и выставил руку ладонью вперёд, останавливая его. – Вы не поняли. Отцу стало плохо ещё утром, мы не успели ему ничего рассказать. Но как только ему станет лучше, я сразу же…
- А мать… как, простите?..
- …Маргарита Рудольфовна, - обречённым хором сказали Катя и Андрей.
- …а Маргарита Рудольфовна тоже ничего не знает?
Андрей покачал головой. На скулах его уже начинали играть желваки, Катя видела, что терпение его на пределе. Она поднялась, подошла к отцу и, мягко обняв его за плечи, прижалась щекой к его щеке.
- Пап… ну, ты чего? – ласково спросила она. – Ну, не расстраивайся ты так, всё будет хорошо…
- Ну, не знаю, - всё ещё раздражённо, но уже с растерянными нотками в голосе проговорил Валерий Сергеевич, от ласки дочери явно начавший сдавать свои позиции. И он повернулся к жене: - Ну, что же это, а? Ещё недавно в школу бегала, в университет… а теперь?..
Елена Александровна с улыбкой погладила его по руке.
- А теперь выросла девочка… замуж выходит… Радоваться надо, миленький, радоваться… И своим маме с папой Андрей Палыч… Андрей… - И видно было, с каким удовольствием она произнесла имя без приставки отчества. - …всё обязательно расскажет. – И она, улыбаясь, посмотрела на Андрея.
- Да-да, конечно, - приободрившись, подхватил Андрей, и глаза его снова заблестели. – Просто пока отец в больнице, нам бы не хотелось…
- Да понятно это! – стыдливо поморщившись, махнул рукой Валерий Сергеевич, и голос его дрогнул. – Вы извините меня, Андрей Палыч… Это всё от неожиданности…
- Ну что вы, Валерий Сергеич, я ведь всё понимаю, - вздохнул с облегчением Андрей. – Конечно, это такая новость для вас…

***

Она вошла следом за ним в комнату и закрыла дверь. Он медленно повернулся к ней, и они стояли, серьёзно, сосредоточенно глядя в глаза друг другу. Изучающе… Привыкающе… Безмолвно знакомясь с самими собою – новыми.
Потом она шагнула к нему, и он обнял её – без страсти, нежно, благодарно.
- Катя…
- Нет, не говори ничего… Не надо сейчас ничего говорить… Давай просто постоим вот так и помолчим…
Послушаем себя. Прислушаемся. Ну, как ты, сердце? Пережило крах, разочарование, неверие… Теперь болишь от счастья… А моё? Моё билось так давно, только я не знал, что эта боль – счастливая…
- Спасибо тебе…
- За что?
- За то, что поверила. За то, что ты есть…
- Ты не расстроился?
- Из-за чего?!
- Ну… сначала Кира… потом папа…
- Я ничего не помню… Я уже ничего не помню… И папе твоему я благодарен.
- А ему-то за что?!
- Ну, и почему ты смеёшься?.. За то же самое – за то, что ты есть…
- Как всё будет, Андрей?.. Мне страшно… Ещё столько всего…
Он зажмурился, вздохнул счастливо.
- Ох, Катька… Трусишка… Разве ты не понимаешь, что это всё – ерунда?.. Главное, что мы будем вместе – ты и я… - И он наклонился, чтобы поцеловать её, но она легонько увернулась и с улыбкой положила пальцы на его губы.
- Папа не дремлет…
- Ну и что? Я же жених! Ты забыла, что ли? – И он тоже улыбался. – Я соскучился…
- Когда же ты успел? Мы же почти весь день были вместе!..
- Опять смеёшься?.. Ну, и что это за день?.. Нет, ты ещё не знаешь, что такое – целый день вместе… И я не знаю. – Он вздохнул, и по лицу его пробежала тень. – Кать, я… Я должен сказать тебе кое-что.
Как привычно по стойке «смирно» замирает сердце. Ещё не научилось расслабляться, ещё защищается.
И со щемящей нежностью он смотрел, как она отстраняется от него, как мужественно и терпеливо ждёт плохих новостей. Он дотронулся рукой до её лица.
- Ты испугалась… Не бойся… Это так, временно. Я по-другому не мог поступить. Понимаешь, Кира, она… - И, сняв очки, он потёр глаз внешней стороной руки. И снова посмотрел на неё. – В общем, я не сказал ей, что ухожу из-за тебя. Она знает… давно знала, что у меня кто-то есть…
- Я знаю об этом, - тихо сказала Катя.
- Знаешь? Откуда? Ах, ну да, эти вечные её подозрения…
- Нет, не только… Она пыталась выяснить это у меня. Однажды даже в ресторан пригласила… - И Катя грустно усмехнулась при этом воспоминании.
Андрей помолчал немного, внимательно глядя на неё, потом кивнул.
- Вот видишь… Она думает, что ты покрываешь меня. И я… я испугался за тебя. Не хочу, чтобы она вредила тебе. Поэтому придётся немножко потерпеть… Пока не поженимся. Потом уже всё будет по-другому… - И он снова притянул её к себе, успокаивающе погладил. – Ты не расстроилась?
Она покачала головой.
- Нет, ты прав. И не только из-за Киры… из-за всего так будет лучше.
Она вдруг почувствовала, что он напрягся. И тут же он крепко-крепко прижал её к себе.
- Кать, это ненадолго, - внушительно сказал он. – Всего лишь до свадьбы, дело времени. Это так, на всякий случай, чтобы ты опять не засомневалась… Я второго раза не переживу, так и знай…
Она отстранилась, и он увидел, что она улыбается.
- Не засомневаюсь… Честно-честно. Ведь теперь уже и так всё по-другому…
…Не нужна больше ни ему, ни ей эта правда про инструкцию. И как она могла испугаться этого Малиновского? Разве способен он или кто-нибудь другой разрушить то, что теперь есть у них?.. Забыть, забыть и думать только о том, что впереди…
-------------------------------------------------------------------------

11.

- А что у нас с тканями?..
- О, кстати, Жданов, я тут недавно о такой фирме услышал! «Техноткань» называется, скидка до 40 процентов, ткани прекрасного качества… На рынке недавно, поэтому о них ещё почти никто не знает.
- «Техноткань»? – Андрей поморщился. – Название какое-то… техническое. Милко порвёт на части, если усомнится в качестве. Да и твои эксперименты, Малиновский, прямо скажем, вот где сидят… Нет, я рисковать больше не буду. «Макротекстиль» отличная компания, и ткани хорошие, и цены приемлемые. Катя?.. – И он вопросительно посмотрел на Катю, сидевшую напротив него за столом в конференц-зале и делавшую пометки в блокноте.
Катя медленно подняла на него глаза. Как она боялась этого момента… О чём он сейчас думает?
Андрей безмятежно улыбался, и, казалось, кроме тканей, в фирме «Макротекстиль» его ничего не интересует. Но вот улыбка постепенно исчезла с его лица, и в глазах промелькнули удивление и тревога.
- Кать, с вами всё в порядке? – тихо спросил он.
Усилием воли она заставила себя улыбнуться.
- Да, - как можно твёрже сказала она. – Всё в порядке… Я полностью согласна с вами, Андрей Палыч. От добра добра не ищут, вы правы. «Макротекстиль» зарекомендовала себя как отличный партнёр, обратимся к ним.
Малиновский недовольно пробурчал что-то себе под нос: мол, вечно вы мне не доверяете… но внезапно лицо его прояснилось, и он с заговорщицким видом посмотрел на Андрея. И тут же, метнув взгляд на Катю и улыбаясь, отвернулся.
Она усмехнулась. Ну как же, он думает, что Андрей преследует в «Макротекстиле» свои личные интересы, прикрываясь разговорами о качестве и ценах, но вынужден скрывать это от неё… Это и раньше так было, а теперь уж тем более. Малиновский ведь знает, что они по-прежнему вместе, мало того – что Андрей расстался с Кирой. Интересно, как он это себе объясняет? Неужели безоговорочно поверил Андрею?..
Но это можно оставить на потом, обдумать на досуге. А вот перспектива скорой встречи с Натальей Нестеровой уже реальность – время идёт, нужно готовить новую коллекцию… Какие бы потрясения ни были у них в жизни, но «Зималетто» ведь ждать не станет, пока они со всем разберутся. Да и возможно ли окончательно разобраться? Это ведь не сказка, в которой счастьем всё заканчивается… Андрей прав – со счастья всё только начинается и то, что происходит сейчас, не лучше и не хуже того, что будет потом. Счастливыми ведь тоже можно быть по-разному, у каждого счастья свой путь...
Вот и вчера – из-за чего они повздорили? Из-за какой-то недолитой ею себе чашки чая, потом сами же смеялись над этим. Забыли на мгновение о том, что ещё только присматриваются, узнают – и дали волю своим характерам, так, как будто знали друг друга целую вечность. А она ведь ещё ничего, совсем ничего не знает о нём, и он – о ней… Какой он, когда остаётся один? О чём думает, что для него в приоритетах, что второстепенно? Всё это ещё только предстоит узнать, предстоит понять.
Вот и сейчас, эта Нестерова. И при упоминании фирмы, в которой она работает, сердце бьётся быстрее, и всё внутри настораживается и прислушивается – о чём он думает? Неужели совсем никакого воспоминания? Стёрли ластиком, удалили щелчком «мыши»? Ведь он так стремился раньше к встречам с этой красивой и умной девушкой… Вот именно – умной. Вот в чём была опасность. Не в Изотовых этих многочисленных, к кому-то влечение было больше, к кому-то меньше, не в этом суть. Но Наталья была по-настоящему умной, и от этого же – не такой доступной, как другие, и тем более желанной для него, к ней его тянуло больше других… И теперь эта его улыбка безмятежная – что означает? Что он действительно забыл, кто работает в «Макротекстиле», или же хочет скрыть от неё, от Кати, свои чувства?
Ей удалось обмануть его бдительность, уверить в том, что ничего не случилось. И разговор течёт дальше, они обсуждают фурнитуру, детали пиар-компании, пресс-релизы… На чём удастся сэкономить, убедив Юлиану уменьшить издержки… Она делает пометки: позвонить Нестеровой, назначить встречу, сообщить о ней Милко…
- Ну, с фурнитурой всё ясно, тоже не будем вводить новшеств, - поднимаясь, сказал Андрей. – Катя, позвоните также Краевичу, попросите его подъехать к нам.
- К нам? Вы хотите встретиться с ним здесь?
- А что такого? Нестерова и Журавлёв придут в «Зималетто», и Краевич тоже…
- Хорошо, - немного растерянно кивнула Катя. – Просто я думала – снова встретимся на нейтральной территории…
- Ну, вы попытайтесь пригласить его, - мягко улыбаясь, сказал Андрей, - а если заартачится, тогда можно и в ресторане встретиться.
Она с трудом заставила себя отвести глаза. Невозможно не смотреть на него, когда он вот так улыбается… и смотреть – глазам больно, как будто смотришь на солнце…
- Андрюх, мне надо поговорить с тобой, - заявил Роман, многозначительно глядя на Андрея.
Но и тон, и взгляд прошли мимо цели. Продолжая смотреть на Катю, Андрей проговорил:
- Подожди, Ром, я сейчас не могу… Подходи попозже, хорошо?
Роман снисходительно оглядел их обоих и, вздохнув, вышел из конференц-зала. Да, заигрался ты, Жданов, в эти любовные игры… Пора бы уже и возвратить голову на место. Неужели на самом деле собрался жениться?!.. И хоть бы поговорил со старым другом, посоветовался, как раньше… Так нет, уже две недели, как под копирку: весь день ходит, как привязанный, за своей Пушкарёвой, потом оба в машину – и только их и видели… И как это ещё Кира их не засекла? И женсовет? Из нескольких реплик он понял, что Катя своих подруг в курс дела не ввела… Вот забавно: когда не надо, эти девицы раздуют из мухи слона, увидят то, чего и в помине нет; а настоящих новостей и в телескоп не разглядят… Но ему-то всё равно, он помалкивает и приглядывается, и находил бы даже некоторое удовольствие в предположениях, что из этого всего получится, если бы не это неуютное и непривычное ощущение пустоты. Раньше он испытывал тайную гордость при мысли о том, что посвящён в то, чего не знают другие, а теперь его место заняла Пушкарёва, и именно она знала теперь то, во что его, Романа, посвящать сочли ненужным, и от этого он сам чувствовал себя лишним и ненужным.
Но, в конце концов, к Андрюхе ведь он хуже относиться не стал, да и к Пушкарёвой никогда не было настоящей неприязни, как у Киры или, скажем, у Милко… Ну, зацепила чем-то Катюшка его друга, ну что ж, бывает и такое. Единственное, что он знает наверняка, это то, что пока ему нынешний Жданов нравится гораздо меньше, чем прежний. Но и тут с выводами спешить не стОит, мало ли как история ещё повернётся… К тому же нельзя и Зорькина хвалёного со счетов сбрасывать, хоть он и убедил Андрея забыть о его словах в то утро. Почему-то же Катя устроила в своё время эту гонку с ревностью и метаниями… Что же сейчас ей может помешать к давнему другу переметнуться?.. Да и с Нестеровой вопрос интересный! Если бы узнать, почему Жданов за «Макротекстиль» уцепился – просто по старой дружбе или всё же неосознанно хочет встретиться с Наташкой, – можно было бы делать более осязаемые выводы о его теперешнем состоянии…
О, а вот ещё одна такая же, неприкаянная. Тоже бродит по «Зималетто», как потерянный ребёнок, тоже никак не может смириться с внезапной пустотой, не зная, чем её заполнить.
- Кирочка, что такая бледная? У тебя всё нормально?
Проигнорировав этот риторический, если не сказать – издевательский, вопрос, Кира сказала:
- Мне нужен Андрей. Ты не знаешь, где он?
Роман закашлялся, чтобы выиграть время. Ну, и что вот ей отвечать? Не может же он сдать тех двоих со всеми потрохами. А с другой стороны, не маленькие, сами понимать должны, где находятся.
- Маргарита звонила, - облегчив ему выбор, сама заговорила Кира, и вид у неё был не сердитый, а усталый и озабоченный. – Она не может до Андрея дозвониться, а Павла Олеговича нужно забирать из клиники.
- Как?! Андрей же говорил – завтра…
- Решили сегодня… А завтра они уже улетают в Европу, врачи посоветовали Швейцарию…
Роман резко выдохнул, как будто принял какое-то решение, и сказал бодро:
- Кирюш, ты только не волнуйся! Сейчас всё сделаю в лучшем виде. Ты иди к тебе, а я найду его и всё передам.
Она с сомнением посмотрела на него.
- А ты потом позвонишь мне, чтобы я знала? Я ведь думала, мы с Андреем вместе поедем…
- Ты тоже хочешь ехать?! – не удержался Роман.
Глаза её сузились и стали похожи на два острых стальных клинка.
- А что, я, по-твоему, уже не имею права? – с холодной заносчивостью произнесла она. – Из-за того, что Андрей меня бросил, я к Маргарите и Павлу Олеговичу относиться хуже не стала… и они ко мне… они любят меня…
- Ну, конечно, любят! – с досадой воскликнул Малиновский. – Ты меня не так поняла, я не это хотел сказать… в общем… - И он совсем запутался, чувствуя себя в этих объяснениях, как рыба, выброшенная на берег. И поспешил разделаться со всем этим, попрощавшись с ней и почти бегом направившись обратно к приёмной Андрея.

***

Как ни странно, ничего преступного или даже полупреступного он в епархии Жданова не обнаружил, а увидел милую своему сердцу картину, почти полностью напоминавшую прошлое: Катя, видимо, тихо-мирно сидела в своей каморке (сквозь матовое стекло пробивался тусклый свет), а Андрей за своим столом сосредоточенно щёлкал «мышью», глядя в монитор компьютера. Роман решил оставить за скобками своё удивление и даже любопытство при виде такой идиллической картины ударного труда со стороны президента и сразу приступил к делу.
- Ну, слава Богу, - с облегчением выдохнул он. – Ты один… А то теперь уж и не знаешь, можно к тебе заходить или нет…
Андрей повернулся к нему, и лицо его озарилось совершенно глупой улыбкой. Сияя, как начищенный самовар, он заложил руки за голову и откинулся на спинку стула.
- Ох, Ромка… Ничего ты не понимаешь…
Роман ждал продолжения, но вскоре стало ясно, что Андрей развивать свою мысль не собирается, и он со вздохом констатировал сам себе, что данная фраза – это всё, на что он может на этом этапе рассчитывать. И про Нестерову не имеет смысла спрашивать, ясно ведь, что ответом будет всё та же идиотская рожа, при виде которой не знаешь, плакать или смеяться.
- Между прочим, там Кира тебя разыскивает, - не без ехидства проговорил Роман.
И – словно кто-то щёлкнул выключателем, глаза Андрея потухли, лицо осунулось, улыбку вмиг смело с лица.
- Что-то случилось?
- Ну, можно и так сказать… Они с Маргаритой никак до тебя дозвониться не могут, я Киру перехватил на полпути к приёмной…
- Малиновский, говори, чего тянешь?
- Да нет, с Пал Олегычем всё в порядке, просто они решили сегодня его домой везти, потому что завтра уже в Швейцарию улетают…
Андрей недовольно поморщился.
- Ну вот, я так и знал. Вечно мама активность проявляет, решили ведь – завтра… - И он помолчал немного, обдумывая положение. И вдруг, словно спохватившись, взглянул на Романа: - Дозвониться не могли? – И стал озираться по сторонам и хлопать себя по карманам. – Чёрт, куда я его дел…
Роман красноречиво взглянул в сторону каморки. Но Андрей звать Катю не стал, а, поднявшись, сам распахнул дверь каморки.
- Катюш, где мой телефон?
Катя протянула ему телефон, лежавший до этого перед ней на столе. Андрей, подойдя, взял телефон и растерянно вертел его в руках.
- Чёрт, когда я успел его выключить?
- Утром, на стоянке… когда в машине сидели, - улыбаясь, подсказала Катя.
- Да?.. – Андрей посмотрел на неё и инстинктивно обернулся. В дверях каморки стоял Малиновский и наблюдал, как Андрей с трудом сосредотачивает на нём уже начавший уплывать от Катиных слов взгляд. – Ром, можно тебя попросить? Сходи к Кире, передай ей, что я всё понял и сейчас позвоню маме…
Роман едва удержался от того, чтобы поинтересоваться, не собирается ли Жданов и впредь использовать его в качестве телефонного провода, и сказал только:
- Вообще-то Кира хочет ехать с тобой.
- Это ещё зачем?!
Роман пожал плечами и всё-таки не сдержался:
- Ну, видимо, потому, что она замуж за твоих родителей не собиралась, а значит, и отношения у неё с ними остались прежними…
- Ох, как остроумно, - поморщился Андрей и, подойдя к нему вплотную, легонько вытолкнул его в кабинет. Захлопнув за собой дверь, грозно прошептал ему в лицо:
- У тебя недержание опять, Малиновский? Что ты несёшь?!
- А что такого? – искренне удивился Роман. – Можно подумать, что то, что Кира была твоей невестой, для Катеньки – новость…
- Для кого? Повтори…
- Для Ка-ти, - выдавил Малиновский.
Андрей отстранился от него и снова широко улыбнулся.
- Дружище, помоги, а? Ну, не могу я сейчас с Кирой общаться… просто не могу…
- А я-то чем могу помочь?!
- Ну, позови её куда-нибудь… Отвлеки… А завтра пусть в аэропорт приезжает, родителей проводит… Я же не против, просто сам видеть её не хочу…
- Нет, ну я, конечно, сделаю, что смогу, успокойся, - удивлённо проговорил Роман. – Но ты сам подумай: долго бегать от неё не получится, всё равно придётся общаться… И про… Катю… она рано или поздно узнает, тем более что вы особо и не скрываетесь…
- Да? Ты думаешь, догадается? – задумчиво произнёс Андрей и тут же добавил: - Да не бегаю я от неё, Малиновский, это другое… Как тебе объяснить…
- А ты попытайся, - спокойно сказал Роман.
- Понимаешь, это как напоминание каждый раз, каким дураком я был… что мог потерять, если бы остался с ней… и мне неприятно видеть её и вспоминать об этом. Понимаешь?
- Ну, наверное, понимаю, - серьёзно отозвался Роман. – Интересно, а верные оруженосцы в категорию неприятных воспоминаний тоже входят или как?
Андрей непонимающе взглянул на него, но через минуту взгляд его прояснился.
- Куда ты денешься, оруженосец? Даже и не мечтай… Всё, иди к Кире и уведи её подальше отсюда. Спасибо, удачи!
Видно было, что Андрею не терпелось вновь очутиться в чулане, в котором он когда-то спрятал свою нестандартную секретаршу. Роман покорно вздохнул и поплёлся к выходу. Легко сказать – уведи… Всё, считай, пропал вечер…
Андрей вошёл в каморку, плотно прикрыл дверь. Подошёл к Кате, опустился на корточки, взял её руки в свои.
- Какие холодные… Тебе холодно?
- Немного…
- Потерпи ещё пять минут, сейчас поедем…
- Разве тебе не нужно в больницу? – с тревогой спросила она.
- Нужно… Но я успею. Кать… я потом приеду к тебе, ты не будешь спать?
Она покачала головой.
- Но у нас ведь будет совсем немного времени, да? Ты же приедешь поздно?
- Наверное, поздно… Но ты будешь ждать?
- Буду… Обязательно… Я подожду…
Он прикрыл глаза и прижал её ладонь к своей щеке.
- Как я рад, что всё это наконец закончится…
Она почувствовала, как холодок страха пробежал по спине.
- О чём ты говоришь?
- О маме… Об отце… Я собирался завтра, но раз уж так получилось… Поговорю с ними сегодня.
Ну, вот и всё. Отсрочка закончилась, и снова сердце замирает от страха.
- Андрюша… Может, подождём ещё немного?
- Чего? – улыбнулся он и покачал головой. – Тянуть бессмысленно, они должны всё узнать. К тому же… ты только представь, как тяжело будет маму отговорить от пышной свадьбы… она не смирится с тем, что мы не хотим всех этих торжеств…
Катя вздохнула и с сомнением посмотрела на него. Любимый мой, с другим она не смирится, и это не ты её, а она тебя будет отговаривать…
- Я вообще слабо всё это себе представляю, - тепло улыбаясь, сказала она. – Это как сон… слишком хорошо, чтобы быть правдой.
- Ну, это мы уже обсуждали, - разочарованно протянул он, но глаза его улыбались. – Кать, нужно время, чтобы привыкнуть… и постепенно ты поймёшь, что это не сон. Что касается меня, то я это давно уже понял, и мне как раз всё, что было раньше, кажется сном…
- Ну, а Кира? – осмелилась она. – Она-то ведь наяву с тобой ехать хочет…
- О Кире не беспокойся, она не поедет.
- Почему?
- Я Ромку попросил развлечь её, она проведёт с ним вечер…
Её лицо вдруг омрачилось, плечи поникли.
Словно холодом потянуло… Сказал что-то не так? Не надо было говорить о Кире?.. Как это мешает – ведь он ещё не знает, что можно ей говорить, что нельзя, на что и как она прореагирует… И в то же время кровь радостно закипает, и щекочет что-то внутри от этой новизны и узнавания…
«Попросил развлечь», «проведёт с ним вечер»… Как это похоже на кое-что, где-то она уже подобное слышала… Привычные методы? И неужели нет сознания того, что делается что-то не совсем достойное?
- Катюнь, что с тобой? Я что-то не то сказал?
- Андрей, я не хочу… Я не хочу так… - тихо, но твёрдо произнесла она. – Неужели ты не понимаешь, что это плохо, неправильно…
Он тяжело вздохнул и упрямо сжал губы.
- А я не хочу ехать с ней. И что ты предлагаешь? Так прямо и сказать ей об этом?
На это ей нечего было ответить, он был прав. Может быть, потом, со временем, они все привыкнут к своему новому положению, всё сгладится и встанет на свои места… Она вздохнула.
- Ты, наверное, прав и это просто дело времени… Не будем сейчас говорить об этом.
Он просиял и, положив ей руки на плечи, легонько притянул к тебе, уже привычно чувствуя, как уплывает и скрывается в тумане всё, что только что тревожило. Ничего, ничего нет вокруг… только она… только запах её волос… её губы…
- Прости меня, - счастливо прошептал он, кладя голову ей на колени.
- За что? – дрогнувшим голосом спросила она, глядя его по волосам.
- За всё, что ещё, дурак, успею наговорить, - улыбаясь, сказал он. – Я ведь ещё мало что соображаю, а говорить уже научился… Я люблю… люб-лю те-бя…

----------------------------------------------------------------------

12

Так уютно, так успокаивающе полыхает огонь в камине. Он живой, открытый, но не опасный. Он укрощён, и так приятно смотреть на него и думать, что вот так же можно укротить все жизненные напасти. Или всё проще и он подумал не о каких-то химерных напастях, а о собственной матери, сидящей напротив?.. И невольная улыбка тронула уголки его губ.
- Я надеюсь, ты останешься? - спросила Маргарита, недоверчиво глядя на эту его улыбку, не ускользнувшую от её взгляда.
Он приоткрыл глаза и еле заметно мотнул головой.
- Почему? - обиженно протянула мать и посмотрела на отца в поисках поддержки.
- Не могу! - коротко ответил Андрей и, легко вскочив с кресла, подошёл к камину. Взял с подставки кочергу, задумчиво разворошил угли в камине… Потом повернулся к родителям.
- Мне надо ехать. Меня ждут.
Мать поджала губы.
- Может быть, скажешь кто? Мы ведь имеем право знать?
Она сердита на него. С того самого дня, как Кира рассказала ей о разрыве, а он попросил подождать с объяснением. Он и не отрицал, что у него есть другая женщина, хоть с лёгкостью мог убедить мать, что Кира ввела её в заблуждение. Но смысл? Ведь совсем скоро она должна была узнать правду.
- Скажу, - кивнул он и улыбнулся. - Мам, ты только не волнуйся, ладно?
- Вот когда так просят не волноваться, волей-неволей заволнуешься, - возбуждённо проговорила Маргарита. - Ну, говори, Андрюша, мы же слушаем тебя!
Андрей взглянул на отца. Тот сидел с невозмутимым видом, как всегда, сохраняя нейтралитет.
- Я женюсь, - просто сказал Андрей.
Отец вскинул глаза, мать тут же схватилась за сердце.
- Я знала… - простонала она. - Чувствовала, что будет что-то плохое…
- Марго, подожди, - мягко сказал Павел Олегович и снова посмотрел на Андрея. - Говори, Андрей.
- А что говорить? Я люблю девушку, и она любит меня. Мы решили пожениться. Вот и всё.
- Нет, не всё, Андрей, - покачал головой Павел Олегович. - Ты забыл по крайней мере одну вещь: ещё недавно ты хотел жениться на Кире. И говорил, что любишь её. Помнишь? Свидетелей много было, все слышали… Так что объяснить необходимо, тебе не кажется?
Андрей вздохнул нетерпеливо.
- Пап, ну что объяснять? Что я разлюбил одну девушку и полюбил другую? Или, может, ещё честнее - что я вообще никогда Киру не любил и только сейчас понял, что это такое?.. Я не хотел этой свадьбы… ты же знаешь, ты сам видел… и чем ближе она становилась, тем ясней мне было, что я на Кире никогда не женюсь. И дело даже не в Кате, а в том, что…
- В Кате? - подхватила мать. - Значит, её зовут Катя?
Андрей обескураженно посмотрел на неё.
- Ну, да… А я не сказал? Ну, конечно, Катя, мама, Катя!
Павел Олегович как-то загадочно-удивлённо улыбнулся и потёр мочку уха. Маргарита возмущённо повернулась к нему:
- Паш, и ты ещё улыбаешься?! Ты можешь улыбаться, когда сын гибнет на глазах?!
- Ну, я не вижу, чтобы всё было так трагично, - спокойно ответил он. - Или для тебя имя имеет принципиальное значение?
- Да, имеет! Имеет значение, представь себе! Я хотела… я думала… что только Кира… нет, я уверена, что только Кира может стать ему хорошей женой! Ой, я не знаю, не знаю!!.. - И она прикрыла глаза рукой, сокрушённо качая головой.
Андрей подошёл к ней, присел на корточки.
- Мам, ну чего ты расстраиваешься? - ласково проговорил он. - Я не гибну, а даже напротив - здоров и чувствую себя отлично. А Катя… вот ты поговоришь с Катей и увидишь, какая она… и поймёшь, что только с ней мне может быть хорошо.
Маргарита отняла руку от лица и с грустным сожалением посмотрела на него.
- Андрюша, да ты ведь даже не знаешь её… Откуда она взялась? Когда вы познакомились? Как можно принимать такое решение вот так, второпях?.. - И она решительно покачала головой. - Нет, я не верю, что ты действительно хочешь жениться. Ну, я ещё могу понять - ты потерял голову… увлечение… страсть, если хочешь… но жениться?! Да кто она такая?! Ещё недавно никого не было - и тут вдруг жена! Просто какая-то моделька решила заарканить… - И вдруг она испуганно взглянула на сына. - Андрюша, да она не москвичка! Она хочет в Москве обосноваться, а ты, дурачок, в любовь поверил! Сколько таких историй, я знаю, мне рассказывали…
- Ма-ма, - поморщившись, перебил Андрей. - Это всё не имеет к Кате никакого отношения… успокойся, ты несправедлива. К тому же ты хорошо знаешь Катю, и мы вместе давно, просто никто не знал об этом.
- Знаю? - Глаза Маргариты округлились. - Вместе давно? И ты… ты так долго обманывал Киру… Нет, я не выдержу… - И она, откинувшись в кресле, взяла протянутый мужем стакан с водой.
Андрей поднялся на ноги. Пройдя несколько шагов по комнате, остановился и снова повернулся к родителям.
- Мама, пап, я больше никогда не хочу говорить о Кире, - твёрдо сказал он. - Всё, что нужно, я вам сказал, а с Кирой я поговорил и всё объяснил ей. И она поняла меня, так что здесь уже всё в порядке…
- В порядке?! - снова охнула Маргарита. - И ты это называешь «в порядке»?! Девочка в полной прострации, не знает, как ей дальше жить… К тому же ты си-и-ильно ошибаешься, если думаешь, что она, как ты выражаешься, «всё поняла». Она не смирилась, она будет бороться!..
- Бороться? - недоверчиво усмехнулся Андрей. - Интересно, как она себе это представляет? И зачем ей это?
- А затем, что она, так же, как и я, не верит в эту твою внезапную любовь, - неожиданно спокойно заявила Маргарита. - Ничего, ничего… - И она энергично покивала головой. - Пройдёт время, туман развеется, и ты поймёшь, что всё это - чушь и бред, а настоящее - только Кира…
- Мам, ну что ты говоришь, - снова поморщился Андрей. - Настоящее… Вот именно - настоящее… И это, мам, не Кира. И я не понимаю, зачем она говорит тебе всё это. Она меня прекрасно поняла, я уверен в этом.
- Ну, а Катя, Андрей? - вдруг тихо спросил Павел Олегович, молчавший всё это время. - Что по этому поводу думает Катя? - И то ли по каким-то добрым ноткам в голосе, то ли по еле заметной улыбке в уголках губ Андрей вдруг ясно понял, что отец знает, о ком идёт речь. Чувствуя, как волна радости поднимается в нём, он сказал:
- Катя тоже тревожится, пап. Но по-другому ведь нельзя было поступить, ты понимаешь? Я так хотел, чтобы вы поняли… Ей ведь тоже нелегко. Она устаёт, много работает, сейчас ещё новая коллекция…
- Ну, я думаю, ты помогаешь ей в подготовке новой коллекции? - улыбался Павел Олегович. - Как президент компании?
Маргарита озадаченно смотрела на них, переводя взгляд с одного на другого.
- Что это значит? О чём вы говорите? Андрей! - громко потребовала она. - Ты должен мне сейчас же объяснить, о чём ты говоришь!
- Марго, Андрей говорил о Кате… о Екатерине Валерьевне Пушкарёвой, своей помощнице, - мягко произнёс Павел Олегович, продолжая смотреть на Андрея. А тот перевёл глаза на мать.
- Да, мама, о Кате. Я говорил о Кате…
- О Кате?.. Пушкарёвой?.. помощнице?.. - растерялась Маргарита. - А при чём… здесь…
Андрей молча смотрел на неё.
- Андрюша… это… правда? - прошептала мать. - Ты хочешь жениться на сво-ей по-мощ-ни-це?
Андрей поднял брови, вызывающе глядя на неё.
- Не верю, - выдохнула она. - Отказываюсь верить. Чтобы эта странная, нелепая девочка… Столько девушек вокруг… Нет, это сон какой-то. - И она встряхнула головой.
- Катя - самая лучшая, мам. Единственная. - И Андрей широко улыбнулся. - Придётся поверить. Я люблю Катю и хочу жениться на ней. Это правда.
- Паша, ну что же ты молчишь? - растерянно обернулась к мужу Маргарита. - Что же это… неужели ты не видишь…
Павел Олегович развёл руками.
- Андрей прав, Марго. Придётся поверить. И, честно говоря… - И он со смущённой улыбкой пожал плечами. - …честно говоря, мне нравится Катя. Всегда нравилась. У меня только одно замечание, Андрей: тебе не кажется, что всё это… ну, скоропалительно, что ли? Ты… вы хорошо подумали?
- Да, - твёрдо кивнул Андрей. - Ты можешь быть уверен: я очень хорошо подумал. И хочу жениться как можно быстрее.
- Как можно быстрее! - выйдя из ступора, всплеснула руками Маргарита. - Ещё и как можно быстрее! Ну, что это с тобой, Андрей, деточка моя!.. Опомнись!
- Марго, Марго, успокойся! - Павел Олегович поднялся и, подойдя к жене, погладил её по плечу. - Нам всем нужно успокоиться… Давайте продолжим этот разговор после. Андрей, ты не против?
- Смотря сколько вы пробудете в Швейцарии… - растерянно проговорил Андрей.
- Ох! Вот! Ещё и Швейцария! Ты бы хоть об отце подумал! Ну, как теперь ехать, как ехать?!
Андрей совсем смешался и виновато посмотрел на отца.
- Прости, пап, я действительно не подумал об этом…
Павел Олегович поднял руку, останавливая его.
- Не извиняйся, Андрей. Швейцария подождёт. - Маргарита протестующе вскинула голову, но он наклонился к ней и уже мягче, но так же внушительно повторил: - Швейцария подождёт. В конце концов, врачи оптимистично настроены, да и… - И он, улыбнувшись, посмотрел на Андрея. - Да и весна на дворе. Скоро лето… Так что не вижу никаких причин паниковать из-за того, что мы останемся здесь. К тому же… - И лицо его посерьёзнело. - …к тому же мы ведь так и не провели Совет директоров и не узнали о состоянии дел в компании, и это беспокоит меня… да, пожалуй, даже больше, чем всё остальное. - И, не заметив внезапной бледности на лице Андрея, он повернулся к жене и протянул ей руку. - Пойдём, проводим сына. А завтра - приедем в «Зималетто» и продолжим этот разговор. У нас ещё будет время… А теперь всем нам надо прийти в себя и собраться с мыслями.

***

По утрам… Ведь говорили - плохо бывает только по утрам… И эти две недели так и было, и она уже с нетерпением и надеждой поглядывала на часы, ожидая, когда можно будет смотреть на еду без подкатывающего к горлу противного комка и захочется наконец чего-нибудь ещё, кроме глотка холодной воды. Но вот сегодня, сидя у компьютера в своей комнате, она вдруг ощутила знакомые признаки и чуть не застонала от внезапно нахлынувших тоски и безысходности. Неужели этому не будет конца? Неужели теперь эти приступы будут преследовать её весь день?..
На ватных, негнущихся ногах поплелась в ванную… Знакомый, известный уже до мелочей маршрут… Только мысль о ребёнке и Андрее согревает душу и не даёт сорваться в полное уныние.
Из двух кранов - в ванне и умывальнике - под бешеным напором хлестала вода. Заходя в ванную, она уже рефлекторно отворачивает эти краны, даже когда и нет никаких приступов. Она ведь так и не решилась рассказать маме всё до конца…
Но вот - хоть и прислушивалась, прежде чем открыть дверь, столкнулась в прихожей с мамой лицом к лицу. Та испуганно посмотрела на неё.
- Что с тобой, Катенька? Белая вся, как мел…
- Ничего, мама, ничего. - Губы совсем не слушаются, словно одеревенели. - Всё хорошо…
- Да где же хорошо, доченька?! Где же хорошо?! - И Елена Александровна, поспешно закинув на плечо полотенце, которое держала в руках, обняла Катю двумя руками и повела её к двери в комнату. Та не сопротивлялась и послушно дала усадить себя на диван.
Елена Александровна озабоченно смотрела на дочь, и постепенно выражение её лица менялось. Хоть, конечно, мысль, пришедшая ей в голову, была и не совсем достойна её мнения о дочери, но всё же нельзя было не признать её права на существование. И раз уж дочка решилась им о своей любви рассказать, то почему бы ей и не спросить… Только так, чтоб не обидеть…
- Катенька, а что это ты всё в ванную ходишь? И вчера утром долго сидела…
Катя приложила пальцы к губам и медленно подняла на неё глаза.
- Ты беременная, - утвердительно сказала мама, качая головой.
- Да, - прошептала Катя, и глаза её наполнились слезами.
- Не зря, не зря мне сегодня сон снился, - пробормотала Елена Александровна, но тут же лицо её прояснилось. - Хороший, хороший сон, Катенька. Ну, зачем ты плачешь? Радоваться надо, ведь это же радость… - И она присела рядом с Катей и стала гладить её по спине. - И Андрей твой тебя любит, и мы с папой всегда тебя поддержим… Только… - И она умолкла, словно жалея, что сказала что-то лишнее.
- Что, мама? - Дочь повернулась к ней, и глаза её даже за стёклами очков казались огромными.
- Не знаю, надо ли говорить тебе об этом, не хочу зря тревожить… - И Елена Александровна с сомнением посмотрела на Катю. И всё же, наклонившись ближе и понизив голос, доверительно спросила: - А Андрей… он женится не только из-за ребёночка? Нехорошо это, когда без любви женятся, я так хочу, чтобы ты была счастливой… - И, увидев, что дочка растерянно моргнула, она поспешно добавила: - Ты пойми, это я на всякий случай спрашиваю… Я ведь вижу, как Андрей Палыч к тебе относится. Так бывает… парень с девушкой встречаются, но отношения не оформляют, а потом, конечно, хотят, чтобы ребёночек в семье родился. Ну, и какая тут разница, из-за чего поженились? Главное же, чтобы чувства были…
Какая она худенькая стала, её Катюша. Сидит, вся сжавшись в комочек под её руками. Не надо было её расстраивать, ей и так вон как плохо…И, осторожно подняв дочь за плечи, Елена Александровна поднялась сама и стала расстилать дочкин диван. Застелила простыню, положила подушки, одеяло… Катя стояла у стола и безучастно смотрела в окно.
- Ложись, ложись, Катенька. Ты так устаёшь, а ещё и плохо себя чувствуешь… Вот отпросись на днях с работы, и сходим вместе в поликлинику… Ну, что же ты? Раздевайся…
Катя повернулась к ней и покачала головой.
- Мам, я Андрея подожду…
- Как Андрея? - охнула мама. - Двенадцатый час, разве он ещё приедет?
- Приедет… Обещал приехать… А я обещала подождать…
- Ну... ты тогда позвони ему, попроси в дверь не звонить, а я сейчас открою… чтобы папу не разбудить…
- Да он знает, мам, дверь давно открыта. Ты иди, ложись спать, не беспокойся…
- Такая сырость на улице… Как бы Андрей твой не простудился…
Легко сказать - не беспокойся… Как ещё Валере обо всём этом рассказывать… До свадьбы - просто невозможно!..
…Он принёс с улицы не сырость, а свежесть. Просто удивительно - как ему удаётся каждый раз так пахнуть, как будто он с мороза… Она стояла, уткнувшись лицом в его рубашку, и чувствовала, как тошнота проходит.
- Поедем домой? - шепнул он, прижимая её к себе.
Она отстранилась, улыбнулась растерянно.
- Так поздно? Наверное, уже не стОит…
- Ты устала? Тебе опять было плохо?.. Прости, я опять думаю только о себе… Но, может… - И он с надеждой посмотрел на неё. - Может, всё-таки поедем?
- Поедем. - И она счастливо вздохнула. - Пойдём в комнату, я переоденусь… - И, взяв его за руку, она повела его за собой.
Очутившись в комнате, снова обнялись и прижались друг к другу.
- Так мы никогда не уедем…
- А если бы так можно было простоять всю ночь, я бы никуда и не поехал…
- Замёрзнем…
- Вдвоём? Никогда…
А ведь что-то мешало. До того, как он приехал, что-то мешало и не давало покоя. А вот теперь почти забыла. Может, и надо было забыть? Но дала же она себе слово не таить от него ничего - ни плохого, ни хорошего.
- Андрей, ты…
- Да?
- Ты любишь меня? По-настоящему?
Он отстранился немного, осторожно поднял за подбородок её лицо к себе.
- Почему ты спрашиваешь? - Смотрит пристально и даже, похоже, немного злится. Она уже знает, что эта злость - на себя, за то, что так долго давал ей повод не верить ему.
- Я вдруг подумала… ну, вернее, это мама сказала… что, может, ты со мной из-за ребёнка?
Прикрыл глаза, сцепил зубы.
- Мама сказала… С чего она взяла?
- Нет, ты не думай, она ничего такого не имела в виду… Просто для неё это тоже шок, она хочет, чтобы у меня всё было хорошо…
- Ну, и какое это всё имеет отношение к нашей любви?
- Может быть, ты просто жалеешь меня… чувствуешь себя виноватым… ответственным…
- Кать, тебе хочется думать так? - Он с грустью смотрел на неё. - Ну, что мне сделать, чтобы ты мне наконец поверила? Да, я не идеал, и часто поступал с тобой гнусно, но ведь теперь всё изменилось! Всё, всё изменилось! И не из-за ребёнка, а из-за того, что я понял, что я…хочу быть только с тобой, что не хочу и не могу приносить себя в жертву компании и жениться на Кире. Понял, ещё не зная о нём… Кать, я ведь ничего ещё не знал о ребёнке!
Он стоял и чувствовал, как холодная испарина уже почти заливает глаза. Он чуть не проговорился!.. Чуть не сказал ей: понял, что люблю тебя!!.. Господи, нет, она не должна узнать!..
- Я верю, верю! - прошептала она, снова кладя голову ему на грудь. - Прости… я не буду больше спрашивать…
- Я понимаю, - дрогнувшим голосом сказал он. - Я всё понимаю. Но и ты пойми…ты так тяжело мне досталась… это такое счастье знать, что ты мне веришь… и тут опять какие-то подозрения, сомнения… Я так боюсь тебя потерять! Если бы ты знала, как я этого боюсь…
- Ты не потеряешь меня… Никогда. Я верю тебе и буду верить… - И она перевела дух и сказала уже другим тоном: - Но ты ничего не рассказываешь о том, как съездил… Как всё прошло? Мне было так страшно…
И, забывшись, она в последнем слове так забавно протянула звук «р», как только она умела это делать, что он почувствовал, как его затапливает нежность, и губы его растянулись в счастливой улыбке.
- Это ерунда, - сказал он. - По сравнению… ладно, проехали. Я тебе всё-всё расскажу. Вот сейчас приедем домой - и расскажу… Одевайся теплее, на улице холодно…

--------------------------------------------------------------------------------------

13.

- Катя, здравствуйте. Можно к вам?
Как ей удалось так бесшумно подойти к двери каморки?
- Здравствуйте, Маргарита Рудольфовна... Конечно, проходите...
Маргарита вошла, не спеша огляделась. Потом, подойдя к столу, села на краешек стула, стоящего с другой стороны стола напротив Кати. Как всегда, подтянутая, ухоженная и даже величественная. Сейчас - ещё больше, чем обычно...
Маргарита не спешила начинать разговор. Не таясь, рассматривала Катю, обводила взглядом лицо, фигуру... Невзрачная, какая-то "пасмурная", серо-голубая блузочка с воротником-стойкой, дешёвые часики на руке, старушечьи очки в круглой оправе, ни украшений, ни косметики... А эти волосы её? Собраны сзади в некое подобие ракушки, ни завитка, ни чёлочки... Господи, неужели из всех женщин на земле - среди которых тысячи красивых, холёных, успешных - её сын, её единственный сын, выбрал именно эту? Нет, это наверняка ошибка какая-то... Вот она сейчас спросит эту девочку, и та подтвердит, что всё это неправда...
- Катя... - осторожно начала она. - Мой сын... Андрей... вчера рассказал нам с Павлом Олеговичем, что хочет жениться... - И, сделав паузу, она снова впилась взглядом в ту, что сидела напротив. Катя спокойно и выжидающе смотрела на неё. Хорошо держится, молодец... - ...жениться на вас, Катя, - закончила она. - Это правда?
Катя даже не моргнула.
- Правда, Маргарита Рудольфовна, - тихо ответила она, не отводя взгляда от Ждановой. - Андрей сказал вам правду.
Маргарита выдохнула, сощурила глаза и откинулась на спинку стула. Возбуждение, раздражение начинали овладевать ею. Какое-то глухое, непонятное раздражение. И как она раньше не замечала... Эта девочка не так проста, как кажется. Вот почему Кира так настороженно всегда относилась к ней и придавала её отношениям с Андреем такое значение. А они-то с Павлом всё смеялись над её подозрениями и просили успокоиться... Правда, Кира неверно истолковывала природу этих отношений, считала, что Пушкарёва помогает Андрею встречаться с другими женщинами. А она, эта Пушкарёва, вот возьми, да и сама овладей им... Ну, вот как понять за этим непроницаемым взглядом, что ею движет?
- Ну, а в чём... в чём причина такого решения, Катя, вы можете мне сказать?
- Причина, Маргарита Рудольфовна? Я не совсем понимаю вас...
- Вы понимаете, - мягко сказала Маргарита. - Катя, вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать. Согласитесь, совпадение двух таких новостей - о том, что мой сын встречается с вами и вы планируете скорую свадьбу, - нечасто встречается. Я ведь не спрашиваю вас, почему вы встречаетесь, хотя, признаюсь, и эта новость меня более чем удивила. Я спрашиваю, почему вы так скоропалительно решили выйти замуж...
- Возможно, Андрей не сказал вам... - Главное, чтобы хватило воздуха, чтобы Маргарита не почувствовала, как она волнуется... - Но мы уже давно вместе, просто никому не говорили об этом...
- Ну, ещё бы! - не выдержав, пренебрежительно фыркнула Маргарита. Но тут же снова взяла себя в руки и продолжила: - Конечно, я понимаю, почему вы не хотели никого посвящать в вашу связь... Ведь у вашего, так сказать, жениха была невеста, без пяти минут жена. Добрая, умная, много-много лет. И он любил её, во всяком случае, иного мы не слышали, пока он не встретил вас.
Пусть, пусть выскажется. Это неизбежно. Но как дрожит всё внутри...
- А теперь... а теперь он говорит, что любит вас! - И Маргарита открытым, воинственным взглядом посмотрела на неё. - И как, по-вашему, мы должны к этому относиться? А вдруг завтра он придёт и скажет, что любит ещё кого-нибудь? Что нам, каждый раз планировать свадьбу? Вы думаете, это так просто? Вы знаете, сколько усилий, хлопот, волнений доставляет подготовка к свадьбе? И теперь всё это пойдёт прахом только потому, что моему сыну взбрело жениться на ком-то другом?!
У Кати вырвался нервный смешок. Так и подмывает предложить этой женщине отдать ей, Кате, свадебное платье Киры... ну, чтоб добро не пропадало...
Маргарита удивлённо взглянула на неё, но, как ни странно, не разозлилась такой реакции на её слова, а, напротив, как-то успокоилась, словно сдулась.
- Я понимаю, мои слова могут казаться вам необдуманными, - всё ещё порывисто дыша, сказала она. - Но и вы поймите меня. Что бы делали вы на моём месте? Андрей - мой единственный сын, и я беспокоюсь о нём, это естественно...
И вдруг какое-то необъяснимое тёплое чувство охватило Катю. В этот момент она действительно увидела за этой самоуверенной блестящей оболочкой материнские чувства. Немолодая уже женщина, с одышкой, лицо и руки, несмотря на все изысканные кремы, в морщинах, среди тщательно подкрашенных корней волос проглядывают седые ниточки... Ведь это мать, мать Андрея! ЕЁ Андрея! Она выносила, вырастила, воспитала его! Он любит её, дорожит ею, она близкий, родной ему человек... И она едва сдержалась, чтобы не рассказать ей всё, всё, как есть. Ведь и у неё самой скоро будет ребёнок, и этот ребёнок будет родным и близким для этой женщины... Но - пока этого делать нельзя, они с Андреем решили повременить с такими откровениями. Маргарита и так подозревает её во всех грехах, сомневается в её любви, а уж если узнает о беременности - доказать что-либо будет просто невозможно. Она навсегда останется для неё хищницей, хитрым продуманным обманом заманившей её сына в свои сети.
Маргарита вздохнула, выпрямилась. Искорка погасла, и снова перед Катей - та самая непробиваемая железная леди, которую она всегда знала.
- Поэтому я пытаюсь понять, Катя, ваши истинные намерения, - проговорила Маргарита, и в голосе её уже были слышны знакомые надменные нотки. - Трудно мне было бы предполагать, что вы не приложили никаких усилий для того, чтобы ускорить эту свадьбу... Поэтому я и хочу, чтобы вы честно и откровенно рассказали мне о том, что вами движет. Что вами движет, Катя?
Как отвечать ей? Как отвечать этой женщине, в которой уже не осталось ничего от той, что излучала тепло ещё минуту назад? И всё же надо ответить. Ответить честно и откровенно - как она того и хочет.
- Любовь, - просто сказала Катя.
- Любовь? - Брови Маргариты презрительно потянулись вверх, и губы сложились в недоверчивую усмешку.
- Я люблю Андрея, - тихо, но настойчиво сказала Катя. - Маргарита Рудольфовна, пожалуйста, поверьте мне. Я люблю его давно... с той самой минуты, когда в первый раз увидела. Это честно. Ведь вы же хотели, чтобы я была честной.
С каким достоинством она держится... Да, она невзрачна, выглядит странно, если не сказать - нелепо, но всё же есть в ней что-то... Понять бы - что. Было бы легче вообще всё происходящее понять. Видимо, это "что-то" и зацепило Андрея, видимо, этого "что-то" он не нашёл ни в Кире, ни в других своих девушках... О чём она думает? Нашёл? Значит, искал? Значит, недостаточно было Киры, не любил её? Нет, немыслимо! Он не искал, ему помогли найти, подсунули под нос - на, смотри, бери, а заодно взяли и его самого!..
Но она не будет спешить. Не будет категоричной, а значит, слабой. Нужно присмотреться получше к этой девочке, к Андрею, к ним обоим, когда они вместе... В конце концов, она ведь не враг своему сыну, и спорить до хрипоты, отстаивая Киру, просто глупо. Как можно заставить человека жениться на одной женщине, когда он просто бредит другой? Вчера у неё была возможность убедиться в этом, в чём - в чём, а в хитрости и неискренности она своего сына обвинить не может. Просто понять бы, серьёзно ли это, не временно ли... Он такой страстный, такой увлекающийся, мало ли было таких вот девочек в его жизни... И тут же со вздохом она констатировала самой себе: мало. А точнее - ни одной. Таких не было, она может поклясться в этом.
- Хорошо, - вздохнула Маргарита. - Пока на этом закончим. И будем считать, что я поверила вам, Катя. Но учтите: мы с Павлом очень любим Андрея и его есть кому защитить. Ну, а свадьба... - Она взглянула на Катю, и на губах её дрогнула немного растерянная улыбка. - Честно говоря, даже не представляю себе, как всё это будет. Наверное, нужно встретиться с вашими родными, обсудить всё...
- Да-да, - поспешно сказала Катя. - Конечно, они тоже думают об этом. Андрей даст вам телефон моей мамы... Как только будет удобно и если вы захотите, - и она мягко сделала акцент на этих словах, - позвоните ей, пожалуйста. Её зовут Елена Александровна. Самой ей вас беспокоить не хочется...
- Ну-ну, что за церемонии... - раздражённо откликнулась было Маргарита, но в эту минуту в кабинете раздались шаги, и вскоре на пороге каморки появился сияющий Андрей. Увидев мать, сидящую за столом, он бросил на Катю встревоженно-вопросительный взгляд. Она еле заметно улыбнулась ему.
- Совет в Филях? - бодро спросил Андрей и, подойдя к матери, поцеловал её в щёку. Потом выпрямился и стоял над ней, широко улыбаясь.
- А почему вы здесь? Пойдём в кабинет? - кивнул он в сторону двери.
- Нет-нет, я уже хотела уходить, - сказала, поднимаясь, Маргарита. - Всё, что я хотела сказать, я сказала... А где отец, Андрей? Он должен был быть здесь уже полчаса назад!..
- Мам, ну что ты, наших сотрудников не знаешь, что ли? Они же все до единого пока не удостоверятся, что с папой всё в порядке, не отпустят его, - улыбался Андрей. - Два часа только по производству ходили, а ведь ещё мастерская есть... вот Милко ему и жалуется все эти полчаса, что ты его ждёшь. - И он, всё так же улыбаясь, подошёл к Кате и встал рядом с ней. Казалось, он не чувствовал никакой неловкости, и неоднозначность ситуации ничуть не смущала его.
- Мам, ну что? Вы обо всём договорились? Ты пригласила Катю?
Маргарита растерялась.
- Да нет как-то… Мы говорили о Катиных родителях…
- Да, Андрей, я сказала Маргарите Рудольфовне, что ты дашь ей телефон…
- …и я позвоню Катиной маме, - закончила Маргарита, и обе они облегчённо выдохнули. - Но если ты хочешь… если вы хотите, Катя, пожалуйста, приезжайте к нам в выходные…
- Маме? - Андрей взглянул на Катю, ещё раз сверкнув улыбкой. - Ну, конечно, Елена Александровна… Мам, отличная идея. Мы можем пригласить Елену Александровну и Валерия Сергеича к нам… - И он снова вопросительно посмотрел на Катю. Она подняла к нему голову.
- Может, не надо… к вам? - робко спросила она. - Может, встретиться для начала на нейтральной территории?
- Ну-у-у… конечно! В ресторане? Мам?
- Пожалуйста, можно встретиться и в ресторане. - Чем веселее и раскованнее вёл себя Андрей, тем более холодной и мрачной становилась Маргарита. - Я не против, Катя. Я сегодня же вечером свяжусь с Еленой Александровной, и мы обо всём договоримся. - И, попрощавшись надменным кивком, Маргарита вышла из каморки.
Андрей наклонился к Кате, скользнул поцелуем по губам, шепнул: «Я вернусь» и, оглянувшись ещё раз на пороге, вышел вслед за матерью.
Какое у него сегодня радостное, приподнятое настроение. Как она любит его такого. А усталого, измученного, когда он по вечерам кладёт ей голову на колени? Любит ещё больше… И вот удивительно: ведь они почти не спят в последнее время… пара часов на рассвете, и то в полудрёме, наслаждаясь каждым случайным прикосновением и, ещё не окончательно проснувшись, утонув в поцелуе… а утром - никакой усталости, словно проспали десять часов кряду. И если бы не эта изматывающая тошнота, она вообще чувствовала бы себя лёгкой и счастливой - безусловно. Несмотря на всю эту неопределённость, на все трудности. Несмотря ни на что. Интересно, сколько ещё удастся обманывать папу, говоря ему, что сейчас, когда началась подготовка новой коллекции, ей приходится уходить на работу до того, как он просыпается?..
- Приёмная господина Жданова, слушаю вас…
- Пушкарёва! - раздался в трубке знакомый полузапретный голос. - Ты там вообще на каком свете находишься?
- Зорькин, ты что, с ума сошёл?
- Я?! Я-то не сошёл, а вот ты рискуешь… Пока ты там со своей любовью разбираешься, нам в налоговую ехать надо… Я сколько раз тебе напоминал? А ты опять забыла?
- Забыла, - покорно согласилась Катя. - Коль, ну чего ты, а? Что за проблема? У тебя право подписи оформлено? Вот и иди спокойно…
- Нет, ты точно сумасшедшая, я тебя просто не узнаю!.. Ты когда ещё на себя всё переоформила?! В прошлом веке! Никуда я без тебя идти не могу - ни спокойно, ни неспокойно… Сейчас же собирайся, я за тобой заеду! Кстати, вот заодно и переоформим, чтобы я каждый раз тебя не дёргал…
Катя помолчала, раздумывая.
- Хорошо, Коль, приезжай… Только к крыльцу не подъезжай, хорошо? Я тебя за стоянкой ждать буду. - И, во избежание дальнейших, не замедливших последовать, препирательств, она отключилась и положила трубку на стол.
Вот ещё и это. А она ведь как раз недавно думала, что за неприятный осадок мучает её с утра. Ну, конечно, этот разговор с Таней и Светой. Они опять слышали разговор Клочковой с Колей и снова захотели предупредить её о готовящемся свидании. Скольких трудов ей стоило убедить их в том, что это уже не имеет значения, и заставить их молчать. Попросила больше ни словом не упоминать о Зорькине, и они, хоть и удивляясь, подчинились. Ломают теперь, наверное, головы, чем вызвано такое её поведение, но тут уж она ничего не может поделать, и, пока они не узнают всей правды, так и будут судачить о ней и её так называемом женихе, - главное, чтобы делали это втихомолку, чтобы ничего не дошло до Андрея.
До Андрея… Она вздохнула, поднялась, взяла свою сумку. Сняла с вешалки пальто, оделась, набросила шарф и вышла в кабинет. Он был пуст - видимо, Андрей провожает родителей. И она невольно улыбнулась, вспомнив свою сегодняшнюю встречу с Павлом Олеговичем. Каким понимающим, мудрым, чуть-чуть снисходительным взглядом он смотрел на неё. С Маргаритой всё гораздо сложнее…
Это даже хорошо, что Андрея нет. Ничего не придётся объяснять. Она позвонит ему, по телефону всё легче, всё проще. Каждый раз, когда речь заходит о «Ника-моде» и Коле, появляется это мучительное ощущение двусмысленности, и они стараются как можно быстрее закрыть эту тему. Вроде бы всё ясно, всё понятно - Коля её давний друг, финансовый директор «Ника-моды», в общем-то, имеет тот же статус по отношению к ней, Кате, что и папа - тоже близкий человек, тоже работник компании. Но неловкость неизменно присутствует при упоминании его имени. Нескоро ещё выветрится из памяти этот шальной марафон, устроенный ею…
- Андрюша, ты где?
- Проводил родителей, зашёл ещё раз на производство… Я сейчас поднимусь, Катюнь…
- Нет, не надо!.. Ну, вернее, я хотела сказать - не спеши… Я… мне надо уехать ненадолго…
- Уехать? Куда?
- В налоговую… По делам «Ника-моды». Ты же знаешь, без меня эти вопросы решить нельзя.
Молчание. Тяжёлое, постепенно заполняющее пространство.
- Ты ничего не говорила об этом. - Голос глухой, сдавленный, слова подбираются с трудом.
- Да я ничего и не знала об этом. Вернее, знала, но забыла…
- Ты где? Ещё наверху? Подожди меня, я сейчас поднимусь… Или подожду тебя внизу. Я отвезу тебя, не поедешь же ты на такси…
- Не надо, Андрей, я уже спускаюсь… Меня Коля отвезёт, он уже едет в «Зималетто»…
На этот раз молчание длится недолго. Он уже подготовлен, он ждал этого.
- Ну, хорошо, - внешне легко, спокойно соглашается он. - Но ты же недолго пробудешь там? Когда ты вернёшься?
- Скоро, очень скоро. Я позвоню тебе, как только освобожусь.
- Хорошо. Я буду ждать. Люб…
- …лю тебя, - радостно подхватывает она эту уже установившуюся между ними ласковую игру. И проезжает мимо него в лифте - возможно, всего лишь в нескольких метрах от него.
Колька, Колька… Ни в чём не повинный заложник её поруганной любви. И так и оставшийся им даже теперь, когда любовь перестала быть вне закона и снова подняла голову. Озёра в южных широтах, мелеющие зимой, весной пополняются, но, даже выходя из берегов, вот так же, наверное, сохраняют в себе отмели… И она должна пожертвовать дружбой ради любви. Пройдёт время - и Коля постепенно отдалится от неё, постепенно уйдёт из её жизни. Он ещё ничего не знает об этом, ещё ведёт себя, как прежде, ещё только чувствуя, но не осознавая потери. Но постепенно и ему придётся осознать и смириться с ней.
А что же она? Больно ли ей? Жаль ли? И больно, и жаль, да только именно поэтому и загоняются куда-то вглубь до лучших времён эти мысли. А ведь было когда-то время, когда она думала, что Зорькин - её планида, её тяжкий крест… Думала с тяжёлым вздохом, но с улыбкой и затаённой нежностью. И даже гордостью. Настоящий друг - это редкость, ей так повезло в жизни, разве она не понимала этого? Разве не со всей серьёзностью во время этой дикой игры в «Ришелье», когда Андрей следил за ними, она сказала ему, что не переживёт его предательства? Интересно, поймёт ли Зорькин, что всё произошло в зеркальном отражении? Андрей - не Клочкова, здесь всё больней и дольше…
Только бы он не заметил вымученности её улыбки, сожаления в глазах. Только бы не понял раньше времени, что всё заканчивается навсегда.
Но нет - вот он, стоит, пытается, как всегда, сделать недовольный вид, и всё же лицо расплывается в улыбке, он радуется её появлению… И хорошо. И пусть. Пусть подольше ни о чём не догадывается.
- Ну что, поехали?
- Тебя, как всегда, Пушкарёва, ждать сто лет надо…
- Меня не надо ждать сто лет, я уже здесь! Поехали…

-------------------------------------------------------------------------------------

14.

Дни шли за днями, иные бежали, иные плелись. Приближался день встречи родителей, назначенный в разговоре Елены Александровны и Маргариты. Катя и сама не знала, чего ей хочется больше: чтобы день этот побыстрее настал или чтобы можно было его как-то избежать.
Она всё не уставала удивляться такой резкой перемене своей жизни. Так велика была пропасть между тем, что было ещё недавно, и тем, чем жила она теперь, что иногда её охватывало чувство нереальности происходящего, как будто она видит всё это во сне и вместе с пробуждением придёт и грустное сознание того, что она была права, уверяя себя всю жизнь, что никогда не сможет стать счастливой.
Вспоминала своих университетских знакомых, то, с каким щемящим чувством обречённости порой смотрела на обручальные кольца на их руках... Нет, это не было непреходящей тоской, никаких тоскливых вздохов и стенаний, - она уже давно смирилась со своей предполагаемой судьбой, даже иронизировала над ней и над собой. Просто иногда на мгновение сжималось сердце… Она знала, что никогда больше не поверит. Не поверит в другую судьбу.
И не верила. Долго. Отчаянно. И даже говорила об этом Ему - тому, кто пришёл и сказал, что любит. Но потом... нет, не клятвы растопили лёд. Она вызвала судьбу на дуэль под девизом "Почему бы и нет?". Не захотела подозрениями предавать любовь. Свою...
Жалела ли потом об этом? Нет, не жалела... Как можно было жалеть о любви? Она просто похоронила её, а все открытки и игрушки, которые он дарил ей, были цветами на могиле её любви. Каждое утро - новый, свежий цветок... Он всё никак не мог понять, что цветы не способны оживить то, что уже умерло навсегда.
И теперь... в её жизни произошло чудо. Чудо воскресения. Каким-то чудесным образом всё то, что сначала было счастливой явью, а потом оказалось неправдой, вновь превратилось в реальность. В настоящую реальность - без воздушных замков и розовых облаков, со своими трудностями, проблемами и даже жертвами. И вот как раз эта осязаемость, то, что ей теперь приходилось серьёзно думать о решении всех этих, немыслимых раньше, проблем, и рождали ощущение некоего волшебства.
Где бы она ни была, что бы ни делала - стояла ли у стола в кабинете врача и смотрела, как она выписывает направление на УЗИ; разговаривала ли по телефону с Маргаритой, деловито обсуждающей детали будущего разговора в ресторане "Колизей"; выходила ли из ванной и попадала сразу же в объятия тёплого махрового полотенца, а заодно и в объятия того, кто её, как маленькую, в это полотенце заворачивал, - везде, во всех ситуациях время от времени возникало это ощущение, и оно давало ей посмотреть на всё как бы со стороны и внушало какое-то твёрдое убеждение, что она со всеми этими проблемами справится, что все эти проблемы и есть - её счастье…
И тогда она чувствовала себя вооружённой, защищённой. И могла сдерживать неприязнь к Малиновскому, и спокойно смотреть на Киру, не испытывая угрызений совести или страха перед её местью. Сначала она боялась, что Маргарита, конечно же, расскажет Кире о том, кто стал причиной её разрыва с Андреем, и даже почти не сомневалась в этом, сколько бы Андрей не уверял её, что мать не сделает этого, потому что не захочет причинять ему вред и нарушать данное ему обещание. Но с течением времени Катя с удивлением поняла, что Маргарита не только старается выполнить своё обещание, но и сама не хочет говорить Кире всю правду. Видимо, у матери Андрея были какие-то веские, серьёзные причины для того, чтобы сохранять тайну перед девушкой, которую она считала почти своей дочерью, с которой у неё всегда были такие тёплые, доверительные отношения... Катя не ломала над этим голову. Пока достаточно было того, что она видела и чувствовала. А чувствовала она, что в дальнейшем, возможно, ей удастся наладить отношения с Маргаритой. И это тоже было ново и удивительно в этом нынешнем её состоянии "волшебной реальности".
А Малиновский... Здесь всё было даже запутанней, чем с Кирой. Поборов свою неприязнь, она присматривалась к нему, пыталась понять его. Вернее, понять, что может связывать с ним Андрея, ведь Андрей по-прежнему дорожил дружбой с ним... Но слишком много было вопросов и почти ни одного ответа. Она лишь по-прежнему чувствовала опасность, исходящую от Романа. Но было и другое, новое, то, чего раньше она не замечала, о чём не догадывалась: почти во всех разговорах друзей чувствовался некий подтекст, какая-то сложная игра, в которой ведущую партию исполнял всё-таки Андрей, а не Роман. Иногда было чёткое ощущение, что Роман говорит то, что Андрей хочет услышать, хоть внешне и открещивается от его слов. И ещё одно: Андрей как будто был защищён чем-то, был некий предел, за который Роман заходить не рисковал. Как только нечаянно, увлёкшись, он ступал на шаткую территорию, невидимые бдительные охранники вступали в дело и опасен тогда становился сам Андрей. И Роман чувствовал это и сразу спускал всё на тормозах.
Она отгоняла эти мысли, вспоминая последний подслушанный разговор в кабинете Малиновского. Ведь если её предположения верны, то Андрей сомневался в ней и хотел разговором с Романом развеять свои сомнения... или подтвердить их. А это значило, что он до сих пор носит всё это в себе, пусть даже не осознавая этого. И со вздохом она признавалась самой себе: да, это правда. Пусть он не верит в то, что предположил Малиновский о ней и Коле, факт остаётся фактом: воздух накаляется от одного только упоминания имени Коли, и это тоже неотъемлемый кусочек её новой реальности...
А ещё ведь было самое главное, самое сладко-значимое звено во всей этой цепочке чудес, происходящих с ней.
И поцелуи под проливным дождём... зонт выпал из рук и со стуком упал на мокрый асфальт... и он обхватывает её голову, а она тянется к нему на цыпочках и тоже обнимает его лицо обеими руками, и кажется, что вот застынь они так навечно - и то им было бы мало, и то бы не хватило... А мимо проходят люди, едут машины - и он не стыдится её, не боится, что кто-нибудь может увидеть их, он, наоборот, как будто бы гордится тем, что может обнимать и целовать её...
И вообще многое здесь было открытием... Он вёл себя совсем не так, как когда-то, когда начинал ухаживать за ней. Например, во время ссор в машине, которые и тогда бывали, он никогда не терял контроля над собой, мягко уговаривал её, чуть снисходительно улыбался и словно излучал уверенность... Теперь же она обнаружила в нём упрямство и порой желание во что бы то ни стало настоять на своём. Она ведь ещё только училась умело противостоять его характеру, лавировать во всех его зигзагах и иногда не выдерживала и, забыв обо всём, с не меньшим упрямством отстаивала свою точку зрения. И в конце концов - сидела, отвернувшись к окну, а он смотрел прямо перед собой на дорогу, лишь изредка мрачно и обиженно поглядывая на неё. Потом начинал поглядывать всё чаще, обида переходила в растерянность и даже робость, и он несмело просил прощения, а потом шутил, пытаясь рассмешить её, но и она ведь не могла долго сердиться на него, и губы непроизвольно растягивались в улыбке, а потом, через каких-нибудь пять минут, тонули в его губах и весеннем дожде - одном из первых в этом году...
Да, это звено замыкало круг - круг её теперешней жизни. И это не считая подготовки новой коллекции, маячащего впереди Совета директоров, витиеватых отношений с адвокатами «Ника-моды», постепенной выплаты долгов кредиторам и - всё-таки состоявшейся встречи с Натальей Нестеровой... Как она боялась этой встречи! Ведь это было по-настоящему реально, это было из той, другой её жизни... Закрылась, как улитка, в раковину, вся сжалась словно в ожидании удара. Наталья, как всегда, была доброжелательна и спокойна, но и Андрей вёл себя так же! Он не заметил того, что Катя наблюдала за ним, и почувствовал, что что-то не так, только когда представители "Макротекстиль" покинули конференц-зал... Каково же было его удивление, когда он узнал о её тревоге! Да, она рассказала ему, а он только удивлённо поднял брови и вслед за этим расхохотался. "Кать, хорошо, верю тебе на слово... наверное, что-то было... но я действительно ничего не помню!". Но, увидев, что она только бодрится, чтобы не расстраивать его, но на самом деле веселья его не разделяет, посерьёзнел и попытался убедить её.
А потом они ехали к нему домой, и она кормила его, с замирающим сердцем ожидая его реакции. Ведь теперь в её жизни появилось ещё одно волнующее удовольствие - учиться готовить. Напрасно Зорькин пытался прельстить её показателями роста прибыли, зазывая в комнату к компьютеру, и даже тошнота отступала, потому что еда эта не была предназначена ей, она и вовсе как бы не была едой, это была часть её нового мира… Мама ведь никому не позволяла вторгаться в свою епархию, и всё, что Катя умела, - это жарить яичницу, ну, и ещё сварить пельмени и подогреть приготовленный мамой обед. А теперь - и оладьи, и щи, и жаркое, и рыба под маринадом, и такое загадочное блюдо под названием «сырники»… Однажды они ели в ресторане похожее блюдо, и Андрей сказал, что очень любит его. Она обрадовалась, потому что отец обожал эти самые сырники и мама часто делала их, и Катя сразу же попросила её научить их готовить. Правда, с сырниками у неё с самого начала не заладилось, творог разваливался прямо на сковородке и никак не получались такие ладные румяные пирожки, как у мамы, но мама сказала - здесь надо набить руку и с первого раза мало у кого получается, и она оставила эту затею на потом… А вот щи получились сразу (Андрей съедал у них обычно две тарелки, и поэтому щи тоже оказались одними из первых в списке), и ничуть не хуже, чем у мамы… ну, почти. Вообще, она обнаружила, что в еде он неприхотлив, с удовольствием съедает всё, что ему предлагают, и даже отдаёт предпочтение простой домашней пище перед изысканными яствами национальных кухонь, к которым она считала его с юности привыкшим. Скорее всего, для него это тоже было открытием, но тем не менее это было так. С трогательной тревогой на лице она следила за ним, когда он ел, пытаясь разгадать, хвалит ли он из вежливости или ему действительно нравится. Но ему нравилось. Похоже, ему всё в ней нравилось. Она ему нравилась…

***

Маргарита пристально рассматривала свою предполагаемую сватью и, будучи всецело поглощённой этим занятием, с трудом улавливала нить разговора, и иногда реплики её звучали невпопад. Ещё когда они с мужем только вошли в зал ресторана и Андрей представил им родителей Кати, её неприятно поразило что-то, и теперь ощущение это разрослось и поглотило её полностью.
Мать была совсем не похожа на дочь! Маргарита ожидала увидеть такую же странноватую, не от мира сего женщину, недаром ведь так она одевала свою дочь... И теперь она в недоумении разглядывала Елену Александровну, пытаясь понять, как так получилось, что у следящей за собой, со вкусом одетой женщины выросла дочь, не похожая ни на кого, одевающаяся по своим, каким-то только одной ей известным законам.
Аккуратное, явно всегда вовремя освежающееся мелирование; на затылке - небрежно заброшенная вверх прядь волос, образующая собой веер - Маргарита знала, скольких усилий стОит эта модная небрежность; лёгкий, сделанный со вкусом и чувством меры макияж; и - главное - большая, тончайшая, заколотая на плече элегантной брошкой шаль, с достоинством покоящаяся на груди и плечах хозяйки, несмотря на все её движения. Это был больной мозоль Маргариты, её маленькая тайна - несмотря на то, что уже долгие годы в институте красоты для неё не было секретов, вот так свободно носить шали она так и не научилась, каждый раз боясь, что шаль сдвинется, запутается или вовсе упадёт с плеч. А эта простая женщина, сидящая напротив, ведёт себя раскованно, свободно, словно и вовсе забыв о своём сложном наряде, - так же, как многие другие женщины, которым в глубине души завидовала Маргарита. И это придавало Елене Александровне в её глазах некую недосягаемость и даже превосходство, которые она никак не ожидала испытать на этой встрече.
Впрочем, на этом, пожалуй, превосходство и заканчивалось. Катины родители были действительно простыми людьми. Елена Александровна помалкивала, явно отдавая пальму первенства мужу, а тот, несмотря на многословность, не очень уместную в данных обстоятельствах, всё же располагал к себе. Но, поддерживая разговор с этими, в общем-то, приятными людьми, Маргарита ни на минуту не забывала о своём впечатлении, помня в первую очередь - о Кате.
За время, прошедшее с того дня, когда она узнала о своей будущей невестке, она успела убедиться в том, что намерения её сына были самыми серьёзными. И, хоть она и держала постоянно в голове пути для отступления в случае, если девушка окажется не столь порядочной, как о ней думал её сын, она не могла не признать, что держится она безукоризненно и ни в чём не даёт повода усомниться в своей искренности. И теперь, когда призрак будущей свадьбы постепенно всё больше материализовывался, всё чаще Маргарита задумывалась о том, как мало внешне Катя подходит её сыну и вообще всему кругу, в котором они вращались. И не надо было даже представлять себе их рука об руку на показах и презентациях - достаточно было мысли о самой свадьбе, чтобы неприятные ощущения тут же дали о себе знать. И теперь она испытывала раздражение и даже некую обиду на Елену Александровну, которая не удосужилась позаботиться как следует о своей единственной дочери.
Ну, что ж. Если мать, понимая толк в одежде и макияже, считает нормальными все эти часики, очочки и кружавчики, она, Маргарита, возьмёт на себя миссию донести до Кати, что внешность имеет не последнее значение для женщины. В конце концов, надо учиться соответствовать мужу.
И она с гордостью смотрела на своего сына. Вот уж кому никогда не было объяснять, как важно хорошо выглядеть. Неужели даже теперь, когда Катя проводит с ним столько времени, ей не приходит в голову, как нелепо она выглядит рядом с Андреем?.. И чуть ли не слёзы закипали в глазах Маргариты при воспоминании о той, которая должна была стать её невесткой. Идеальная, безупречная жена! Верх совершенства во всех смыслах! Чего ещё ему было надо?!..
Бедная Кирочка. Без слёз невозможно смотреть на её страдания. Она так похудела, осунулась. Казалось, ею овладели отупение, апатия - видимо, она тоже чувствовала серьёзность произошедшего и не осмеливалась протестовать. Но, если раньше Маргарита без лишних раздумий призвала бы её к борьбе и вызвалась бы помочь ей всеми силами, теперь что-то останавливало её. В тот самый миг, когда она уже была готова по своему обыкновению утешить Киру заверениями в том, что всё это ненадолго и нужно только немного потерпеть, перед глазами её сразу же вставало видение: счастливое лицо сына, его беспокойная рука, словно всё время ищущая другую руку, - и через мгновение умиротворённая улыбка от того, что рука эта была рядом и он уже держал её в своей руке... и слова застревали у неё в горле, и она не могла произнести ни звука. Что-то подсказывало ей, что надо быть осторожной, что надо подождать.
Поглощённая своими раздумьями, скорее не слухом, а внутренним чутьём она уловила, что разговор принял какое-то неприятное направление, и она встревоженно переспросила Андрея:
- Что-что, Андрей? Я не поняла, повтори…
Андрей улыбнулся.
- Скромная свадьба, мам. Никаких пышных огромных залов, десятков приглашённых и всего такого…
- И всего такого… - Маргарита обиженно-презрительно поджала губы. - Я так понимаю, это камень в мой огород… Ну что же, хорошо, я вижу, что ты теперь решил всё делать по-своему. Но если тебя или вообще кого-нибудь интересует моё мнение, я скажу: я против! Это совершенно невозможно! Как это так?! Свадьба - такое важное событие, оно должно запомниться на всю жизнь…
- Мам, ну неужели ты думаешь, что мне хочется всю жизнь вспоминать физиономии всех этих министров, которых ты наприглашаешь?
- Между прочим, все наши знакомые - очень уважаемые люди, - надменно отрезала Маргарита, но губы её предательски дрожали от обиды. И она повернулась к Кате с недовольным видом: - Катя, а что же вы молчите? Ну, ладно, Андрей, но вы-то должны понимать!.. Неужели вам не хочется настоящей свадьбы, а не какого-то… скромного вечера? - И на лице её появилась брезгливая гримаса.
- Настоящей свадьбы? - тихо улыбнулась Катя. - Но ведь свадьба и так будет настоящая, Маргарита Рудольфовна… И это я попросила Андрея не устраивать пышного торжества… - И она оглянулась на Андрея в поисках поддержки. И он тут же подхватил с сияющей улыбкой:
- Да, мам, Катя так захотела, и я её поддержал… Это будет самая настоящая свадьба на свете, самая лучшая, вот увидишь!
Бесполезно убеждать его сейчас. И даже бесполезно взывать к его сыновним чувствам, требовать уважения: он абсолютно, совершенно невменяем!.. И ничто не сможет стереть с его лица эту беззаботную счастливую улыбку. Маргарита посмотрела на Пушкарёвых. Они сидели, потупив глаза, по-видимому, ещё раньше осведомлённые о решении молодых и уже смирившиеся с ним. Даже Валерий Сергеевич счёл за лучшее промолчать. Тогда она перевела взгляд на мужа: тот сидел с еле заметной улыбкой на губах и потирал переносицу. Она раздражённо вздохнула.
- Делайте, как хотите… Я хотела, как лучше… Хотела, чтобы этот день запомнился вам на всю жизнь…
- Мам!.. Мы и так запомним его на всю жизнь, даже не сомневайся! - И, придвинувшись к Кате, Андрей обнял её за плечи одной рукой, продолжая смотреть на мать, и во взгляде его чувствовалась нежная снисходительность. Это был один из тех новых, каких-то «взрослых» взглядов, появившихся у него в последнее время. И Катя смотрела на неё со смущённой улыбкой. И Маргарита загнала своё раздражение внутрь, не дав ему прорваться. Как давно она не чувствовала себя такой беспомощной… появилось всё же что-то сильнее её. И не похожа эта девочка на интриганку, и родители такое порядочные, такие уютные, домашние… И, может быть, это и к лучшему, что не будет большой шумихи. В конце концов, ещё неизвестно, чем обернётся вся эта затея, и, если окажется, что её сын совершил ошибку, легче будет перенести это в обществе, если сейчас они просто поставят всех перед фактом, что Жданов-младший женился.
Свадьба была назначена на начало мая, сразу после показа очередной коллекции и Совета директоров, и обе семьи разделили заботы о её подготовке пополам. На прощание Маргарита сказала Кате вполголоса, что хотела бы поговорить с ней в ближайшие дни наедине и для этого собирается приехать в «Зималетто». Катя с тревожным чувством согласилась.

--------------------------------------------------------------------------------------

15.

«Я часто думаю о нём… или о ней. Это так удивительно - я всегда считала, что мужчины хотят, чтобы первым родился сын, но Андрей говорит, что ему, как и мне, всё равно, ведь это будет наш ребёнок и какая разница, мальчик это будет или девочка…»…
…Маргарита не верила собственным глазам. И зачем она открыла эту тетрадь? Разве не переступила она через свои принципы, разве не знала, что эта оставленная на стуле в каморке сумка - чужая? Но она сама не понимала, что делает, доставая из неё эту тетрадку, ведь из неё выглядывал уголок фотографии и она сразу поняла, что Катя сфотографирована на ней в квартире Андрея! Уж очень был велик соблазн рассмотреть фотографию… Ну, а потом не удержалась и открыла тетрадь там, где была закладка…
…Господи, да что же это такое! Не успели пожениться, а уже о детях думают! Размышляют, кого лучше иметь - мальчика или девочку!.. Не мучаясь больше угрызениями совести, путаясь в замке и кармашках собственной сумочки, Маргарита торопливо искала очки. Только бы Катя задержалась подольше… Придя в «Зималетто», Маргарита не застала в кабинете ни её, ни сына, но Виктория сказала, что они где-то в здании, возможно, в кабинете Романа, и она решила подождать… Кое-как надев очки, Маргарита снова впилась взглядом в строчки.
«Мне было так плохо сегодня… Если его нет рядом, мне всегда плохо, но стоит ему прийти и обнять меня - тошнота сразу же проходит и я чувствую себя почти как раньше, до беременности… Но я чувствую - я стала другой, совсем другой, и даже когда ребёнок родится, я уже не буду прежней. Да и как я могу стать прежней, когда в моей жизни появится человек, который назовёт меня «мамой»… Мне не верится, иногда мне кажется, что всё это происходит не со мной…»…
…Ах, как были сейчас созвучны эти слова мыслям Маргариты! Ей вдруг стало больно, так больно, что почти не было сил терпеть эту боль… Пошатываясь, она опустилась на стул и несколько мгновений смотрела в пустоту расширенными от ужаса глазами. Мелькнула было мысль о валидоле, но она тут же отбросила её. Болело не сердце, болело всё её существо. И над всем главенствовало чувство вопиющей несправедливости - почему подобное случилось именно с её сыном?!..
Они не слушали её. Никто не слушал её. И вот - она оказалась права, по крайней мере, в одном теперь можно быть уверенными: эта скоропалительная свадьба не случайна и имеет вполне конкретную причину… И вовсе не в любви здесь дело. Вот почему Андрюша так торопится! Конечно, он получил хорошее воспитание, разве может он бросить девушку в таком положении… Вырастили на свою голову - честного, порядочного… Конечно, она была права, не может он любить эту Катю, это чувство долга толкает его на такой поступок!
Маргарита поспешно пролистала тетрадку назад. Не стала останавливаться на тех страницах, которые были смяты и почти порваны, открыла и начала читать с самого начала…
«Сегодня я поняла, что у меня всегда всё будет кувырком. Если бы вручали приз самой неловкой и нелепой, я бы не получила первую премию! Я бы взяла вторую - потому что я ещё и невезучая… Разве можно полюбить такую бестолочь, как я? Иногда мне кажется, что он меня убить готов… И ВСЁ РАВНО он лучше всех! И хотя вокруг него столько красоток, но все они понимают, что у них нет никаких шансов…»…
«Я чувствую, что нужна ему, ну и что, что как помощник, главное, что он без меня уже не может, а я не могу без него! Я так его люблю! И это такое счастье - любить человека и знать, что он всегда рядом. Даже если он никогда не обратит на меня внимания, я всё равно буду лучшим помощником в мире, чтобы никогда с ним не расставаться…»…
«Я люблю его любого…Даже когда он не в настроении, даже когда кричит на меня или целует в моём присутствии других женщин. Я люблю его даже тогда, когда он просит меня прикрыть его перед Кирой, чтобы он смог встретиться с одной из этих моделей. Я люблю его и ничего не могу с этим поделать. Говорят, любят не за что-то, а вопреки, вот и я люблю его просто так, несмотря ни на что, просто потому что он есть…»…
«Андрей… Мой Андрей. Он всегда со мной…каждый час, минуту, секунду. На работе, дома – везде. Он не отпускает меня никогда. Даже когда я одна, мне не одиноко, потому что он рядом… Я люблю его каждой клеточкой, я дышу им, я живу только мыслями о нем. Если я не слышу его голоса или не ощущаю его присутствия – день прожит зря. Я не знаю, как я могла жить без него раньше…неужели я вообще жила?..» …
«Однажды он сказал Малиновскому, что еще не встретил женщину своей жизни. Почему он так думает? Может, это я? Я совсем рядом…стоит только протянуть руку и открыть дверь…»…
«Он самый лучший, потрясающий, добрый, щедрый и удивительный! Он говорит, что любит меня, и я ему верю! Он смотрит на меня такими глазами! С ним я всегда чувствую себя любимой и желанной. Я готова ради него на все! Он просит, чтобы я его не оставляла, неужели думает, что я смогу это сделать?! Сейчас он самый главный человек в моей жизни, и я нужна ему! Как это прекрасно – чувствовать себя нужной человеку, который тебе дороже всего на свете!»…
…Боже. Бедный мальчик. Как банально - начальник и секретарша. Действительно, эта девочка любила его, да она просто молилась на него, ещё бы, не влюбиться в такого мужчину, и он, видимо, поддался слабости, вряд ли кого-то оставит равнодушным такое поклонение… Пишет она красиво, говорила, наверное, не хуже… Вот и не сдержался. А теперь… теперь ему ничего не остаётся, как только уверять всех вокруг и даже себя в том, что и он её любит!
Но это ведь неправильно, так не должно быть. Жениться только из-за ребёнка - это бессмысленно, они же поломают себе жизнь и сами потом себе и друг другу этого не простят! Надо немедленно, как можно быстрее поговорить с ним, разъяснить ему, что для того, чтобы обеспечить нормальную жизнь своему ребёнку, вовсе не обязательно жениться и жить с его матерью под одной крышей!..
…Маргарита почувствовала, как на лбу её выступил холодный пот. О чём она думает? Неужели она действительно так считает? Да что с ней сделала вся эта история?!..
Нет, она не в состоянии сейчас говорить с кем бы то ни было, даже с сыном. Ей надо прийти в себя, привести мысли в порядок. Понять, чего ей хочется больше - чтобы сын оставался свободным и женился только по любви или чтобы никто и никогда не смог упрекнуть его в непорядочности и даже… подлости. И вдруг ещё одна мысль пришла ей в голову, и она снова чуть не застонала от ужаса. А вдруг ребёнок не Андрея? Вдруг эта влюбчивая, экзальтированная, судя по её дневнику, Катя точно так же смогла полюбить кого-то ещё? Вот именно про таких, как она, и говорят: в тихом омуте черти водятся… А потом воспользовалась порядочностью Андрея, узнав о беременности… Или ещё лучше - просто не знает, от кого беременна?!..
…Холодный пот уже почти заливал глаза. Маргарита поняла, что если она сию же минуту не выйдёт отсюда и не попадёт на свежий воздух - она потеряет сознание прямо на этом стуле и с этой тетрадкой в руках… Дрожащими, не слушающимися пальцами она кое-как затолкала фотографию между страницами и положила дневник обратно, в Катину сумку, стоящую перед ней на столе. Тяжело поднявшись, положила сумку на стул - туда, где увидела её, едва войдя в каморку, и, прежде чем выйти, постояла у двери несколько мгновений, вытирая лицо изящным носовым платочком.
Проходя через кабинет, усилием воли заставила взять себя в руки и не паниковать раньше времени. В конце концов, не приснились же ей все эти взгляды, которые её сын бросал на свою невесту… Взгляды были разные - порой пламенные, порой нежные, а порой вроде бы и ничего не выражающие, но почему-то именно в них и читалось то, что ей сначала так не понравилось…
Виктория была разочарована и, казалось, искренне огорчена, когда она сказала ей, что у неё срочные дела и она не может задерживаться в «Зималетто».
- А как же Кира? Она ведь так расстроится, узнав, что вы были здесь и не зашли к ней…
- Ничего, ничего, Вика, - улыбнулась Маргарита, но Клочкова с удивлением увидела, что её тщательно накрашенные губы дрожат. - Мы ещё увидимся. Возможно, я приду завтра…
- Ну, хорошо, Маргарита Рудольфовна, завтра так завтра… - проговорила Виктория, провожая её пристальным взглядом.
Стоя у ресепшн и позже, в лифте, Маргарита удивлялась тому, как быстро может всё перемениться. Когда она ехала сюда, главной её заботой был деликатный разговор с Катей о её внешнем виде. До этого ли теперь?.. Зазвонил телефон. Звонит Андрей. Конечно, беспокоится, наверное, почему она так быстро ушла, не повидав их. Она должна быть предельно спокойна, Андрей не должен догадаться, что с ней что-то не так… По крайней мере, пока она не поймёт, как ко всему этому относиться.

***

- Странно… - Андрей опустил руку с телефоном и посмотрел на Катю. Потом перевёл глаза на Викторию. - Маргарита Рудольфовна себя хорошо чувствовала?
- Ну, да, - растерянно ответила Клочкова. - Она сначала сказала, что подождёт, а потом… ушла… Сказала, что, может быть, завтра придёт…
Андрей, не дослушав её, быстро пошёл к двери кабинета и, дождавшись, когда следом за ним войдёт Катя, с силой захлопнул дверь.
- Ну, а что она тебе сказала? - Катя встревоженно повернулась к нему.
Андрей пожал плечами.
- Ничего особенного. Обнаружилось какое-то срочное дело, она забыла о нём, а теперь вспомнила.
Катя кивнула и опустила голову, но ничего не ответила. Андрей осторожно поднял к себе её лицо за подбородок.
- Э-э-эй! - ласково сказал он, заглядывая ей в глаза. - Ты, может, расстроилась?.. Не расстраивайся, при чём здесь ты?
- Не знаю, - пытаясь улыбнуться ему, произнесла Катя. - Каждый раз, когда твоя мама смотрит на меня, мне кажется, что я под рентгеновскими лучами… И боюсь что-то не так сделать или сказать. И вот теперь - почему она ушла?.. Нет, я, конечно, понимаю, что скорей всего это не из-за меня, но всё равно боюсь…
Он вдруг на мгновение крепко прижал её к себе, склонился к её шее и едва заметным, но словно опалившим её, касанием провёл губами по коже. Глубоко выдохнув, отпустил её, выпрямился и, улыбаясь тёмными повлажневшими глазами, бодро произнёс:
- Ладно, Катюнь, разве нам больше не о чем думать? Мама ушла не потому, что плохо себя чувствует, а это - самое главное и незачем переживать… Я так рад, что она хорошо к тебе относится, а ты всё сомневаешься… Ну что, зовём Малиновского и продолжим?
Она, тоже бодро улыбнувшись, кивнула.
Как хорошо сегодня проходит день. А она-то грешным делом с утра подумала, что день не задастся. И всё из-за этого ужасного разговора с Воропаевым. В общем-то, звонок от него не был для неё неожиданностью, она давно ждала чего-то подобного, была готова и продумала заранее каждое своё слово. И всё же неприятных ощущений избежать не удалось - Александр просто обладал даром вывести её из равновесия, и много усилий требовалось, чтобы выглядеть спокойной и этим раздражать уже его.
Всё было очень просто. Александру нужны были деньги - много, срочно и отдельно от остальных выплат. Ради такого случая он даже поделился с ней своими планами - сказал, что деньги нужны, чтобы вложить их в очень выгодное предприятие, и намекал на то, что «Ника-мода» могла бы иметь с этой сделки хорошие дивиденды… Но Катя была непререкаема: Александр не получит ни копейки сверх того, о чём они договаривались, у «Ника-моды» нет такой возможности. Они с Андреем давно решили отвечать отказом на все его новые притязания, справедливо рассудив, что регулярно получать деньги из «Ника-моды» Александру значительно выгоднее, чем одноразовое и сулящее лишь моральное удовлетворение разоблачение Андрея. Да и не в его интересах злоупотреблять своей информацией, ведь он наверняка постоянно держит в голове, что только благодаря «Ника-моде» «Зималетто» остаётся на плаву. Так что риска особого при отказе нет, но стОит лишь один раз потрафить его зарвавшимся аппетитам - и требованиям не будет конца… И Катя спокойно, но твёрдо ответила ему отказом.
Как ни странно - он не стал настаивать. Вообще, он находился в весьма благодушном настроении, всё время шутил, хоть, как всегда, и сомнительно, и даже однажды назвал её «Катенькой»… Катя насторожилась, естественно, - это поведение было необычным, не такой реакции она ожидала. Он даже не попытался настоять на просьбе, как будто это было что-то дежурное, какая-то скучная обязанность, которую нужно было быстро выполнить и поскорее забыть со спокойным сердцем!.. Но потом она расслабилась и заставила себя забыть об этом разговоре. Мало ли по каким причинам Александр решил не давать волю обуревавшим его чувствам. А возможно, они и не обуревали его. Возможно, у него голова действительно была занята другим и про запас имелось несколько вариантов...
Андрей, услышав о её тревоге, рассмеялся.
- Ты что, Сашку не знаешь? Это нормально, он без провокаций жить не может… Чем спокойней - тем опасней, а значит, жизнь продолжается. Когда орёт и злится - вот тогда уже что-то не так, что-то внутри лопнуло и надо держать ухо востро… Так что не переживай, Катюш, я с ним справлюсь… Кстати. А почему ты сама с ним разговаривала? Надо было сразу сказать ему, чтоб перезвонил мне…
- Зачем? - удивилась она и тут же лукаво улыбнулась. - Финансовые вопросы решаю я, ты забыл?
Он изобразил смешную, нарочито испуганную гримасу на лице.
- Ну, если так пойдёт и дальше, я денег вообще не увижу - ни на работе, ни дома…
Вот так и прошло это утро. И Малиновский, с которым они долго совещались - следующим этапом была калькуляция, и заранее надо было всё просчитать до мелочей, - тоже был на удивление мил и раздражения у Кати, как ни странно, не вызывал. И даже был один момент, заинтересовавший не только Андрея, но и её. Когда Андрей сказал, что, возможно, сегодня придётся задержаться на работе подольше, Роман как-то странно смутился и сказал, что ему нужно освободиться как можно раньше, у него очень важная встреча. В общем-то, в самом этом сообщении не было ничего особенного, странно было бы ожидать от гуляки-Малиновского рвения к сверхурочной работе, но то, как он прятал глаза и даже (Катя могла бы поклясться в этом!) слегка покраснел, переворачивало всё с ног на голову и заставляло очень сильно удивиться. Они и удивились, невольно переглянувшись, но потом, оставшись наедине, обсуждать это не стали. Был между ними некий негласный запрет на разговоры о Роме - так же, как о Коле или Кире... Роман ведь тоже был частью той, прошлой жизни, а в этой их жизни его наличие было ограничено определёнными рамками. И пусть Андрей общался с ним почти как прежде - когда они оставались с Катей вдвоём, места Роману в их пространстве не было.
Но больше всего Катю беспокоила Маргарита. Когда Маргарита сказала ей накануне, что ей нужно поговорить с ней, сердце невольно сжалось, и смутная тревога, прокравшись в него, не исчезла и позже. И потом, когда она узнала о внезапном уходе Маргариты из «Зималетто», тревога усилилась и стала превращаться в страх. Она злилась на себя, уговаривала себя так же, как уговаривал её Андрей, но ничего не могла с собой поделать и всё равно чувствовала опасность. И тем сильней было это чувство, чем непонятней была его причина.
Она дошла даже до того, что готова была уже позвонить Маргарите и спросить её, чем было вызвано её решение уйти. В вопросе этом самом по себе не было бы ничего странного - могло же ей быть интересно, почему Маргарита вообще назначила ей встречу, - но вот в звонке… Ни разу ещё сама она не звонила будущей свекрови, и трудно было решиться на такой шаг.
Она смотрела на Андрея и понимала, что здесь он ей не сможет помочь. Он не будет вникать во все эти тонкости, да и не нужны они ему. Ему важно знать, что две дорогие ему женщины ладят между собой, и этого достаточно. Он сделал всё, чтобы мать приняла её, а дальнейшее уже только в её, Катиных, руках.
Ведь так бывает: ты идёшь рядом с человеком, и он помогает тебе во всём, и ты уже не представляешь себе дороги без него, но у тебя есть твоя ноша, и она только твоя, и ты не можешь переложить её на его плечи. Андрей не построит за неё отношений с его родителями, ей придётся это сделать самой, одной.
И она вспоминала, как вела себя Кира с Маргаритой. Сколько раз она становилась свидетельницей таинственных улыбок, доверительных взглядов, одним только им понятных словечек и жестов. Этому языку ни Андрей, ни кто бы то ни было не сможет научить её, ей придётся учиться самой. Конечно, нечего и мечтать о такой близости, какая была между этими женщинами, для этого нужны были годы знакомства, близкие, почти родственные отношения между семьями… Но, может быть, этого и не надо? Может быть, вполне достаточно уважения и единства в главном - в том, чтобы у Андрея всё было хорошо?..
Как бы ей хотелось иметь ответы на все эти вопросы… Как бы ей хотелось однажды проснуться и понять, что все проблемы решены, что ей больше не о чем волноваться… Как бы ей хотелось, чтобы то, что её фотография как-то странно лежит между страницами дневника, да и сам дневник лежит в сумочке не так, как она его туда положила, оказалось лишь плодом её воображения…

---------------------------------------------------------------------------------------------

16.

Роман вошёл в большой зал ресторана, огляделся. Высокий лепной потолок, множество столиков с белоснежными скатертями, за которыми появлялось всё больше посетителей: конец рабочего дня. Ресторан, конечно, был выбран Маргаритой неудачно – слишком много людей, но у Романа не было выхода: через час у него была запланирована другая встреча в другом ресторане, и ресторан этот находился в пяти шагах от того, куда пришёл он теперь. Поэтому, когда Маргарита предложила встретиться здесь, он согласился, долго не раздумывая: мало ли сколько времени продлится разговор, а опаздывать на ту свою, другую, встречу ему совсем не хотелось…
Собственно, раздумывал он лишь над тем, стоило ли вообще идти сюда. Слишком неожиданным был звонок Маргариты, в первую минуту он растерялся. Чувствовал, что связано это с Андреем, и ему не хотелось обсуждать перемены в жизни друга прежде, чем он сам сможет разобраться во всём. Но отказаться было невозможно: слишком внушителен был тон Маргариты, чтобы не понять, что настроена она весьма решительно.
Она уже ждала его за столиком недалеко от входа. Кивнула ему мимоходом, почти не глядя, как будто они буквально полчаса назад виделись. Роман сразу понял, что мать Андрея раздражена и возбуждена. Ну конечно, случилось что-то неординарное, иначе зачем бы он понадобился ей?..
- Садись, Роман, - произнесла Маргарита и, когда он сел, впервые внимательно посмотрела на него. – Что-то вы мне все не нравитесь в последнее время… И ты вон даже побледнел как-то, осунулся…
Роман притворно тяжело вздохнул.
- Нелегка она, доля вице-президента…
- Ладно, ладно, - раздражённо улыбаясь, сказала Маргарита. – Как будто я не знаю, что не о работе твои мысли… И не по поводу работы позвала я тебя, хотя можно было бы заодно и об этом поинтересоваться, слишком уж давно Павел Олегович не проверял, как идут дела в «Зималетто»… - Ни один мускул не дрогнул на лице Романа, и Маргарита, решительно вскинув голову, продолжала: - Нет, Роман, меня другое беспокоит. И ты, наверное, догадываешься – что.
Роман покорно кивнул.
- Андрей…
- Вот-вот, Андрей, - сердито подтвердила Маргарита. – Я совсем запуталась, Роман. И хочу, чтобы ты помог мне…
- Чем же я могу помочь вам, Маргарита Рудольфовна? Я ведь сам ничегошеньки…
- Не перебивай меня, пожалуйста, - внушительно проговорила Маргарита. – Я недоговорила. Я хочу, чтобы ты помог мне разобраться…
- А я-то здесь при чём? – снова не выдержал Малиновский. – Что я-то вам могу сказать?
- Правду, - твёрдо сказала Маргарита, с вызовом глядя на него. – Только правду, и ничего больше… И не смотри на меня так, пожалуйста! Меня не проведёшь, Роман, я знаю, что Андрей тебе всё-ё-ё рассказывает…
«Ещё чуть-чуть – и она погрозит мне пальцем, как в детстве», - подумал Малиновский. Да, ничего не меняется. Маргарита всё так же думает, что они с Андреем – желторотые юнцы-студенты, которые закрываются с истошно вопящим магнитофоном в комнате, в которой все стены обклеены плакатами с Самантой Фокс и Си Си Кэтч… И стОит только прикрикнуть на них, чтоб они приглушили звук и не пугали соседей.
- Спрашивайте, Маргарита Рудольфовна, - покорно вздохнул Роман. – Только предупреждаю: я знаю, может, ещё и меньше вашего…
- Это ещё почему? – Маргарита наконец обратила внимание на то, что он постоянно намекает на отсутствие доверия со стороны Андрея. Странно… Этого раньше не было, что же изменилось?
Роман недовольно поморщился и пожал плечами.
- Ну, вы же знаете, Маргарита Рудольфовна, что Андрей теперь не может уделять мне столько внимания, сколько уделял раньше… Он теперь другим занят…
- Ревнуешь? – быстро спросила Маргарита, пристально глядя на него.
Роман шутливо вытаращил глаза.
- Ревную?
- Ну, конечно, обижаешься на Андрея… Только вот почему, Роман, а? Нет, не почему обижаешься, это-то как раз понятно, а почему он отдалился от тебя? Я не понимаю… Мне кажется, при Кире он таким не был… Вы всё время были вместе, разве вам это мешало?
Нахмурившись, Роман соображал, как бы правильнее сформулировать то, что в формулировках уже не нуждалось… Бедная Маргарита. Она так любит Киру, так хотела, чтобы эти двое были вместе. Но тут уж медлить нельзя, надо сказать всё как есть, тем более что у него есть и свои причины не скрывать правды.
- Как бы вам это лучше сказать, Маргарита Рудольфовна, - медленно проговорил Роман. – Ну, понимаете… у Андрея с Кирой были совсем другие отношения. Не такие, как с Катей.
- Как это? – нахмурилась и Маргарита. – Роман, ради Бога, не говори загадками, не пугай меня ещё больше!
- Ну, очень просто, Маргарита Рудольфовна… - Роман мучительно подбирал слова, стараясь заменить ими романтическую чушь, которая так и лезла в голову. – Как бы это… Ну, вот с Кирой они были – как муж и жена, как будто они уже до-о-олго жили вместе, понимаете? – И он с надеждой взглянул на Маргариту: может быть, этого будет достаточно? Но ожидания его не оправдались: она продолжала озадаченно смотреть на него. Тяжело вздохнув, он продолжал: - А с Катенькой всё по-другому… всё как в первый раз…
- В какой это ещё первый раз? – взвилась Маргарита. – Куда это тебя понесло?!
- Ну вот, сами же просите, а потом злитесь, - надулся от показной обиды Роман. – Не знаю, как по-другому это назвать…
Маргарита досадливо отмахнулась.
- Ладно, извини, Роман, я сегодня не в себе немного… В общем, я так понимаю, ты хочешь сказать, что Андрей Киру не любил, а Катю любит? Так?
Роман помялся немного, но потом всё же подтвердил:
- Ну, примерно… Да, пожалуй, так.
Маргарита откинулась на спинку стула. Некоторое время пристально смотрела на Романа, но он видел, что мысли её далеко от него. «Ей бы полком командовать, - пронеслось в голове. – Не то что врагам – своим солдатам пощады не будет… А это в российской армии всегда было залогом успеха, хм…». И, невольно улыбнувшись ерунде, пришедшей в голову, он смотрел на Маргариту в ожидании. Понятно же, что это было только начало.
- Ну, а ребёнок? – вдруг выстрелила ему в лицо, как из пушки, Маргарита.
Давно Роман не чувствовал себя таким растерянным. Сегодня Маргарита била его по всем фронтам, со всех флангов… Так, глядишь, и с тыла ударит. А этого очень, ну, очень бы не хотелось… И откуда она могла узнать, спрашивается?! И что она ещё знает в таком случае? Нельзя подавать виду, что его удивил её вопрос…
- А что ребёнок? – нарочито небрежно бросил Роман и попытался увести глаза, но она словно приковала его к себе взглядом. – Насколько я знаю, Андрей жаждет стать отцом…
- Это правда? – Маргарита не сводила с него напряжённого взгляда.
- Что правда? Что Андрей жаждет…
- Роман, не тяни время и не увиливай! Андрей действительно хочет ребёнка?
- Ну да, - совсем растерялся Малиновский. Обратное ему как-то и в голову не приходило. – Маргарита Рудольфовна, да стОит только посмотреть на него…
Маргарита задумчиво кивала, уже почти не слушая его.
- А вы… - осторожно заговорил Роман. - …а вы думаете, что он женится по зал… - Он осекся в который раз и продолжил: - …только из-за ребёнка?
Несколько секунд Маргарита молчала, беспомощно глядя на него, и наконец выдохнула:
- Не знаю… Я не знаю, что и думать, Роман. Ведь я… ведь мы совсем не знаем эту Катю. Ты поставь себя на моё место: мой сын без пяти минут женат на Кире – на Кирочке! которую мы так давно знаем, так любим! – мы радуемся, готовимся к свадьбе, и вдруг он приходит и заявляет, что бросил Киру и женится на своей помощнице! Кто она? Откуда? А теперь ещё и выясняется, что она ждёт ребёнка! И что я должна думать? Да от Андрея ли вообще этот ребёнок, а, Роман?! – И она умоляюще посмотрела на Романа, как будто он мог дать ей точные ответы на все эти вопросы.
Так… Значит, артиллеристский обстрел был только репетицией и впереди ещё ждал налёт авиации…
Как-то не нравилась ему вся эта бомбардировка. И вот удивительно: то, на что ещё недавно он сам открывал Жданову глаза, теперь, озвученное другим человеком по прошествии времени, вызвало чувство протеста и отторжения. Чёрт его знает, в чём тут было дело. То ли ему было неприятно, что кто-то перехватил у него пальму первенства, ведь только ему были позволены такие кульбиты, то ли захотелось инстинктивно защитить Андрея от нападения, очищенного от глубоких подводных течений его собственного общения с другом… Но времени разбираться в этих зигзагах своего сознания не было, и он выбрал то, что при данных обстоятельствах было единственно верным: осторожность. И он изобразил на своём лице искреннее недоумение.
- Как это, Маргарита Рудольфовна? Вы считаете, что Катя… Ну, не зна-а-аю… Катенька, конечно, у нас такая замечательная… по крайней мере, так Андрей считает… ну, в общем, Андрей ведь смог полюбить её, значит, было за что… - Ох, и бесит же эта необходимость подбирать слова. И, как назло, ещё и смех душит, так и подмывает сказать что-нибудь этакое. Ему даже стало жарко. Ещё немного – и уже непритворный румянец зальёт щёки. Барышня кисейная… - Но, Маргарита Рудольфовна, вы ж видели Катю! Что-то мне подсказывает, что очередь из кавалеров – это не про неё…
Ему показалось, или в глазах Маргариты действительно появился блеск? И он выдохнул с облегчением.
- Да-да, ты прав! – довольно проговорила Маргарита. – Я как-то не подумала об этом… уже начала привыкать к ней…
- А, ну это нормально! – тоже расплылся в довольной улыбке Роман. – Мы все через это прошли! Сначала вроде показалось – ну, такая страшненькая, а потом вроде и… - И он умолк, остановленный вдруг строгим взглядом Маргариты.
- Помолчи, помолчи, Роман Дмитрич, - сказала она значительно, но в голосе её уже не было раздражения. Казалось, она снова вся была в каких-то своих мыслях. – Это ничего… Это мы исправим, - постукивая пальцами по столу и не глядя на него, закончила она.
Вертевшийся на кончике языка вопрос так и не был задан, Роман даже гордился своей осторожностью. Хоть его и распирало любопытство: как это, интересно, она Катю будет исправлять? Неужели и правда поведёт в клинику? А что, это самый логичный вариант: ни для кого в «Зималетто» не был секретом цветущий вид немолодой уже Маргариты… И от такого кружащего голову предположения – Пушкарёва под ножом пластического хирурга! – у него тоже невольно загорелись глаза, и он даже забыл на минуту о том, о чём помнил всё это время: что он спешит.
К столику подошёл официант. Готовы ли они сделать заказ? Спохватившись, Маргарита поспешно извинилась перед Романом и предложила ему поужинать вместе с ней. Но он вежливо отказался, улыбнувшись: он как раз идёт ужинать… только в другое место.
…Он быстро вошёл, почти вбежал в зал ресторана «Ратуша». Здесь была совсем другая, камерная обстановка: тихая музыка, маленький уютный зал… Взгляд его, искавший кого-то, остановился и потеплел.
За столиком в углу, из-за букета роз, стоящего в красивой хрустальной вазе, ему махала рукой и улыбалась Кира Воропаева.

***

Андрей щёлкнул замком сигнализации и, кладя брелок в карман, поднял голову к окнам своего кабинета. В последнее время он часто делал это, инстинктивно, неосознанно: подъехав к Катиному дому, бросал взгляд на окна её комнаты или вот так, как сейчас, выйдя из машины на стоянке «Зималетто», поднимал глаза к кабинету, в котором была она. В котором его ждала она.
Встреча с Краевичем прошла отлично. Тот уже давно оставил свою идею протолкнуть «Зималетто» свои не лучшего качества ткани и радовался уже тому, что фурнитуру Жданов заказывал только у него. Андрей провёл переговоры тонко, со знанием дела, и с удовлетворением отметил, что лёгкое презрение, сквозившее раньше в голосе и взгляде Краевича, сменилось удивлением и даже признаками уважения. С лёгким сердцем покидал Андрей ресторан, где они обедали.
Всё получается! У него наконец-то всё получается! Несмотря на все трудности, коллекция готовится к выпуску, долги «Зималетто» и проценты по кредитам «Ника-моды» выплачиваются! Ещё совсем немного – и «Зималетто» выплывет, и не будет необходимости составлять фальшивые отчёты, и он сможет показать отцу истинное положение дел! Конечно, пока не всё гладко… стоимость коллекции по-прежнему превышает возможности компании, и вчера его снова омрачили результаты калькуляции… Но ещё всего один раз придётся изменить цифры в отчёте, а потом – желанное освобождение! И он никогда, никогда и никому не будет больше врать!! Правда – вот та высота, которая ещё недавно казалась недостижимой, безуспешные попытки покорить которую лишали сна, убивали… И вот он стоит в шаге от вершины, ещё немного – и он сделает этот шаг и наконец-то вздохнёт полной грудью.
Он поднялся на эту гору не один. Нет, один он не справился бы, он бы сорвался, задохнулся… Она помогла ему, она была его силой, его дыханием. В его руке лежит её рука – маленькая тёплая ладошка, которая придаёт ему уверенности. И, держа её за руку, он сделает этот последний шаг.
Конечно, не всегда всё было так честно и романтично… Ведь он врал и ей. Взбирался вверх на пару шагов, потом, придавленный внезапным камнепадом, скатывался к подножию, но, собрав последние силы, снова карабкался наверх… Сколько было этих подъёмов и падений – не сосчитать. Удалось наконец подняться на безопасную высоту, ощутить под ногами твёрдую почву…
Сейчас, конечно, страшно вспоминать об этом. Что было бы, если бы она оставила его, отступила, не поверила… И он с грустной улыбкой вспоминал разговор с матерью, её недоверие. Эх, мама, мама… Если бы он мог рассказать ей о своих альпинистских злоключениях, разве хоть ещё одну секунду она сомневалась бы в его чувствах, в их чувствах? Разве было бы место Кире, да любой другой женщине, в её размышлениях о нём?..
Когда он проходил мимо Потапкина, на лице того выразилось радостное удивление. В последнее время он видит своего шефа таким просветлённым всё чаще и чаще. Он даже решился заговорить с ним.
- С обеда, Андрей Палыч?
- Вы удивительно прозорливы, мой друг, - благодушно протянул Андрей и, сверкнув улыбкой, скрылся в лифте.
Как медленно тянется эта коробка… Ну, неужели нельзя ехать побыстрее? Он ведь скучает, неужели не понятно?
Двери лифта наконец открылись, и взгляду представилась ласкающая воображение каждого начальника картина: секретарь ресепшн за работой! Сосредоточенное выражение лица, деловитые, отрывистые фразы в трубки сразу нескольких телефонов… И никакого Фёдора! Никакого женсовета, имеющего обыкновение всем скопом принимать один-единственный факс! Мечта, а не офис…
Он улыбнулся и Маше. И ещё двум-трём сотрудникам, поздоровавшимся с ним, пока он шёл к приёмной. Словно невидимый магнит притягивал его к этим дверям. Она ждёт…
Ещё только подходя к двери, услышал визгливые возгласы Клочковой. Поморщился. Вот кто способен омрачить даже самый светлый день. Вот уж с кем никогда не происходят чудеса перевоплощения. Уже положив пальцы на ручку двери, среди причитаний услышал вдруг знакомую фамилию и остановился, как вкопанный.
- Что-о-о? Воропаев?! – вопила Виктория. – Да как ты смеешь… Как ты смеешь даже упоминать при мне этого извращенца?!
Разговор был явно телефонным, так как после небольшой паузы, показавшейся райской усладой для слуха, снова раздались возмущённые вскрики.
- И ты… ты мне это говоришь?! Ты?! Ты искалечил мне жизнь и теперь говоришь мне, что опять не сможешь выкупить мою машину?! И из-за кого – из-за Воропаева?!.. Да мне плевать на все твои сделки, на твою прибыль, я хочу видеть свои деньги прямо сейчас!.. Я не хочу ждать!.. Ты опять мне врёшь, Зорькин, гад, ты опять пытаешься обмануть меня!.. Я что, не знаю, что Пушкарёва тут при чём и у тебя уже есть право подписывать документы? Ты сейчас же поедешь в банк и возьмёшь ту сумму, которая мне нужна!.. И вообще – ты опять из меня дуру сделать хочешь?! У тебя что, карточки нет?! Вот так: была – и нет?!.. Зорькин, имей в виду: согласишься иметь дело с Воропаевым – я тебя больше не знаю! Всё! Я всё сказала!..
Какая пронзительная тишина. Даже странно, есть ведь такое выражение: тишина, от которой лопаются барабанные перепонки. И откуда-то изнутри вдруг начинает приливать кровь и, шумя и захлёбываясь, подобно пенящемуся горному потоку, устремляется вверх, к лицу. Какой дурак сказал, что крови – лишь пять литров. Да её – море, её – океан, и вся она уже переполняет его голову…
Андрей сцепил зубы и со всей силы рванул дверь на себя.

-------------------------------------------------------------------------

17.

Андрей прошёл через приёмную, даже не взглянув в сторону Клочковой, но у неё при этом почему-то подкосились ноги, и она, испуганно глядя на него, медленно сползла на диван, благо стояла рядом – всё ещё с телефоном в руке. И всем телом вздрогнула от звука захлопнувшейся двери кабинета…
Катя положила трубку телефона и удовлетворённо улыбнулась. «Ллойд Моррис» снова пошёл навстречу, у них новый кредит. Пришлось опять обратиться в этот банк, без помощи не обойтись, калькуляция ясно показала это. Руководство банка лояльно к ней, сотрудничество с «Ника-модой» оказалось выгодным для них. Если так пойдёт и дальше, к середине лета "Зималетто" сможет выплатить бОльшую часть долгов…
Услышала шаги Андрея в кабинете, повернула голову – он уже стоял у двери и смотрел на неё. Как-то странно смотрел: сосредоточенно, испытующе. Губы твёрдо сжаты, в глубине глаз - знакомые, но непонятные всполохи…
- Что-то случилось? – встревоженно спросила она. – Что-то не так с Краевичем? Вы не договорились?
Он заговорил не сразу. Несколько секунд стоял, всё так же молча глядя на неё. Ей показалось, или в глазах его ещё была боль? Кольнуло нехорошее предчувствие… Когда он заговорил наконец, голос его был хриплым:
- С Краевичем всё нормально. У меня к тебе просьба.
Она выжидающе смотрела на него.
- Мне нужна вся отчётность по «Ника-моде». Ты можешь в ближайшее время предоставить её?
Она растерянно улыбнулась.
- Думаю, что да… Конечно, прямо сейчас позвоню Коле… А что случилось?
- Да, прямо сейчас позвони Коле… - мрачно и медленно повторил он за ней, глядя на неё исполобья. – Пусть привезёт документы, заодно и подпишет заявление об увольнении. А завтра поедешь с ним к нотариусу и переоформишь право подписи только на себя... как и говорила когда-то.
- Право подписи?.. Да, я просто забыла сказать тебе, мы недавно переоформили, для удобства... Но какое заявление, Андрей?
- Я же сказал: об увольнении, - вдруг повысил он голос, и по дрожащим яростным ноткам в голосе она поняла, что не ошиблась при первом взгляде на него.
- Ты… ты хочешь уволить Колю? За что?
На лице его появилась страдальческая гримаса, и, ничего не ответив, он развернулся и вышел в кабинет. Через секунду она услышала, как он швырнул куртку на стул, после этого всё затихло. Видимо, он не сел за стол… возможно, подошёл к окну и теперь стоит около него.
Когда она нажимала кнопки на телефоне, у неё дрожали руки. Услышав в трубке знакомый голос, вздохнула с облегчением.
- Коля, слушай меня внимательно…
- Пушкарёва!! – вдруг завопил Зорькин, перебивая её. - Вот это совпадение! Только что собирался звонить тебе!..
- Послушай меня, - тихо, но внушительно проговорила Катя, но Зорькин явно не собирался проникаться этой внушительностью.
- Катька, это ты меня послушай… - Крик перешёл в возбуждённый шёпот. - Это важно! Мне звонил Воропаев, только что! Вечером, конечно, более подробно обсудим, но пока…
- Воропаев? ТЕБЕ? Что ему было надо от тебя?!
- Ты бы потише орала, преждевременно так радоваться… - опешил от такой реакции Коля. – Он сказал, что звонил тебе вчера, предлагал сделку, а ты отказалась…
- Сделку? – нахмурилась Катя. – Какую сделку?.. – И вдруг в памяти всплыли обрывки вчерашнего разговора с Александром: «Ну, что ж поделаешь, Катенька… Нет так нет… Всего хорошего…»… Что за бред?! Ей и в голову не приходило, что этот абсурдный разговор о том, чтобы вложить деньги «Ника-моды» в какое-то сомнительное предприятие, будет иметь продолжение!
- Ну, ты ведь знаешь, у него столько связей в крупном бизнесе… Открыто он не может ни в чём участвовать. И предлагает нам вложить деньги, а прибыль поделить пополам…
Господи, как же ей плохо… Ей ещё никогда не было так плохо. Внезапное головокружение лишило сил, и ей пришлось снова опуститься на стул.
- Я надеюсь, ты не стал с ним разговаривать, - как заклинание, произнесла она, хоть уже ни во что и не верила.
- Как раз стал, - заявил Зорькин чуть ли не с гордостью. – Я не привык обрывать разговор, не дослушав собеседника… Катька, да ты только послушай, не горячись! В бизнесе не существует симпатий-антипатий, главное – деньги заработать! Про строительство, о котором идёт речь, я как раз вчера читал на сайте министерства… Это совершенно легальное дело, никакого риска! Я ему сказал, что мы подумаем, и я позвоню ему вечером или завтра утром. Кстати… ты договорилась в «Ллойд Моррис» о кредите?.. Ты представляешь, как быстро мы рассчитаемся? И Жданов твой наконец-то стонать перестанет!
- Коля! – не сказала – выдохнула она. – Я тебя прошу: за-мол-чи… - И замолчала сама, и некоторое время в трубке было слышно его обиженное сопение. Собрав последние силы, Катя заговорила вновь: - Скажи мне только одно: кому ты говорил обо всём этом?
Теперь молчание Зорькина уже не было вынужденным. Мозгу нужно было время, чтобы переработать столь неожиданный вопрос. И по тому, что молчание затянулось, Катя поняла, что сбылись самые отчаянные её предположения: он успел проговориться… нетрудно догадаться кому.
- Я только сказал Вике… попросил, чтобы она потерпела… ну, ты же знаешь, у неё забрали машину, её тоже понять можно…
- Коля-я-я… - простонала она. – Ну, как ты мог?! Что ты наделал?!
- А что такое? Что случилось? Что с тобой, Пушкарёва?!
Пока он причитал, она собиралась с мыслями. Не время сейчас выискивать правых и виноватых. Конечно, для Андрея Коля виноват… Но как он мог узнать? Так быстро? И даже про право подписи!.. Неужели Клочкова намеренно рассказала ему?.. Гадать тоже не время. Какая разница? Девяносто девять процентов за то, что он узнал именно об этом и именно это послужило причиной его поведения… Она холодела всё больше и больше, осмысливая масштаб происшедшего. Доверие, доверие… Когда-то Андрей перестал доверять ей… ну, или, по крайней мере, на какое-то время ему показалось, что он перестал доверять… из-за чего? Из-за КОГО? И даже теперь, когда всё вроде бы встало на свои места, в воздухе висела неопределённость, недосказанность… Она пощадила его – и вот что из этого вышло! Как теперь доказать ему, что Зорькин не собирался обманывать ни его, ни «Зималетто»? Не собирался использовать втихую его денег, действуя за её спиной?
Отрывистым, чётким голосом она приказала Зорькину подготовить всю документацию по «Ника-моде» и привезти её в «Зималетто».
- Я буду ждать твоего звонка. Подъедешь – сразу позвони, я выйду. Да, и ещё… Коля, пожалуйста, ничего не говори папе… Ты понял?
- Да понял я, понял… Как раз это – единственное, что я понял… А что, что-то случилось, да? Жданов о чём-то догадался?
- О чём ему догадываться?! Коль, ну что ты говоришь?! – Она расстроенно нажала на кнопку. Он неисправим, просто невозможно порой объяснить ему элементарные вещи!
Она вышла из каморки и остановилась в дверях. Андрей сидел за столом и смотрел в монитор компьютера. Когда она вышла, он не повернул головы.
- Андрей… - тихо сказала Катя.
- Ты позвонила? – спокойно спросил Андрей, не оборачиваясь.
- Да, конечно… Коля едет.
Он кивнул.
- Андрей, это недоразумение… Я тебе сейчас всё-всё объясню, - стараясь говорить спокойно, сказала она.
Не выдержав, он повернулся к ней с кривой усмешкой.
- Ты, Кать? Ты мне всё объяснишь?
- Да, - поспешно проговорила она. – Коля рассказал мне… Он как раз собирался звонить мне…
И снова на его лице появилась та страдальческая гримаса. Он морщится словно от боли.
- Не рассказывай мне ничего, ладно? Меня подробности вашего общения не интересуют…
- Почему? – спросила она.
Он непонимающим взглядом посмотрел на неё.
- Может быть, если бы интересовали, ты бы так не злился? – продолжала она. – Почему ты ни о чём не спрашиваешь? Ты не веришь мне?
Он сцепил зубы и снова отвернулся. Сказал глухо:
- Я верю тебе. Но никаких дел с ним иметь больше не желаю.
- Почему?
- Я просто хочу, чтобы он отдал документы «Ника-моды» и уволился, - упрямо проговорил он. – Неужели это так трудно понять?
- Но ты ведь не объясняешь – почему…
- А я и не должен ничего объяснять. Я так хочу. Мне это нужно. – Он отшвырнул «мышку», так, что она отлетела на другой край стола, поднялся и, заложив руки в карманы, подошёл к окну.
- Нет, ты не веришь. Не веришь мне… - медленно сказала она. – Так, может, ты и меня уволишь из «Ника-моды»? Ну, заодно, раз уж я в чём-то провинилась?
- Не говори ерунды… Ты прекрасно знаешь, что я не могу тебя уволить. Даже если б и хотел.
Вот так. Всё просто и понятно. Он жалеет о том, что не имеет власти над ней. Жалеет, как и прежде… как всегда.
Ей вдруг захотелось исчезнуть. Оказаться далеко-далеко отсюда, от этого кабинета… Стало стыдно, невыносимо стыдно. Она и сама не понимала до конца, в чём причина этого стыда, но вдруг снова почувствовала себя бесконечно одинокой рядом с ним, ставшим уже таким близким, почти родным – и в одночасье показавшимся ей у этого окна чужим и далёким… Нет, она не обманута. Не обманута любовью, потому что в неё уже нельзя не верить, потому что это уже будет за пределом разума. ТАК ошибиться она уже не могла. Но в остальном… В остальном ничего не изменилось, он всё так же не доверяет ей. И, возможно, даже стыдится того, что влюблён в неё. Недаром так долго убегал от себя, так долго врал себе… Он жалеет, что полюбил её, он не хотел любить её...
Поэтому и не смотрит сейчас на неё. Морщится, досадует. А она ещё полезла к нему с объяснениями… По какому праву? Он же сказал: Я ТАК ХОЧУ. И всё. И точка.
Она выскользнула в каморку и бесшумно прикрыла за собой дверь. Постояла у двери, собираясь с мыслями, чувствуя, как горят щёки. Колю отстоять не удастся… по крайней мере, пока. Андрей не захочет слушать её, а даже если и выслушает, предубеждение не позволит ему понять всё до конца. Понять, что Коля никогда не возьмёт из «Ника-моды» ни копейки. Ни для Клочковой. Ни для Воропаева. Ни для себя. Конечно, со стороны всё выглядит иначе… видимо, так же, как выглядело раньше, когда они с Малиновским так испугались за свои деньги, как выглядело потом, когда она уже сама форсировала события и провоцировала его… Один джип чего стоил. Тогда Андрей вот так же выпутывался, утверждая, что верит ей, только тогда он боялся её как владелицы «Ника-моды», а значит, и «Зималетто», а теперь боится из-за их отношений, боится, что его подозрения могут бросить на них тень.
Но подозрения есть. И тень есть, всегда была. Но она отгоняла мысли о ней. Была готова пожертвовать Зорькиным из-за того только, чтоб Андрей не узнал, что она знает о его обмане… Ну что ж, слишком быстро, но время этой жертвы наступило. Только разве это имеет теперь значение? Теперь всё гораздо страшнее… Она-то думала, что Коля уйдёт из её жизни из-за тривиальной и вполне понятной мужской ревности, а оказалось, что и Коля, по большому счёту, ни при чём, а дело по-прежнему в том, что Андрей не верит ей…
Он в глубине души уверен – между нею и Зорькиным что-то было, но он великодушно закрыл на это глаза, запретил себе думать об этом. И точно так же он считал её способной потакать Колиному расточительству - а на это закрывать глаза уже не может. «Не смог бы уволить, даже если бы захотел»…
Телефонный звонок вторгся в новое-старое пространство горьких размышлений. Что в них толку? На самом деле она всё уже понимает, только оттягивает время, ища чёрную кошку в тёмной комнате…
- Кать, я приехал…
- Ты где?
- На стоянке у «Зималетто». – Голос Зорькина звучал удручённо и даже растерянно. Казалось, он только сейчас осознал всё значение случившегося. – Ты выйдешь?
- Да, через пять минут.
Она положила телефон в карман, приложила ладони к пылающим щекам. Надо успокоиться. Любой ценой. Не хватало ещё, чтобы ей по-настоящему стало плохо. Нажала вниз ручку двери и снова вышла в кабинет.
Андрей всё ещё стоял у окна и, услышав её шаги, обернулся. Она увидела в его лице сожаление, раскаяние… но это уже не имело значения. Он так и должен был вести себя.
Он заметил перемену в ней, и тут же, как только он понял это, в его глазах промелькнул страх. Но сил и времени на бессмысленные объяснения не было.
- Коля приехал, - устало сказала она. – Я спущусь к нему и принесу документы.
Выражение лица его изменилось, оно снова стало жёстким.
- Нет. Попроси его подняться сюда. – И, словно устыдившись своего приказного тона, тут же мягко добавил: - Ну, я прошу тебя. Пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты уходила.
Она медлила. СтОит ли уговаривать его? Она уже знала: когда он в таком состоянии, почти невозможно переубедить его. Но тревога помимо воли просачивалась в сердце. Зачем ему Коля? Второго раза она не допустит… И Клочкова в приёмной! Да эта дура просто не выпустит Зорькина, если увидит! А если он всё-таки окажется в кабинете, она будет подслушивать и ловить каждое слово… Удивительно: как до сих пор она ничего не узнала? Ведь помимо опасности, что она узнает о них с Андреем, существует гораздо бОльшая опасность – связь «Ника-моды» и «Зималетто»…
- Андрей, подумай, что ты делаешь, - попыталась Катя. – Разгар рабочего дня, ресепшн, Клочкова… И Коля в твоём кабинете – ведь все знают, что «Ника-мода» принадлежит мне… Мы рискуем, нельзя, чтобы он здесь появлялся…
Он колебался ровно секунду, потом упрямо мотнул головой.
- Позвони и скажи, чтобы поднимался…
И тут же сам подошёл к столу, взял свой мобильный, нажал на кнопку.
- Малиновский, пулей в мою приёмную и уведи Клочкову… Нет времени объяснять, потом, через полчаса… - Он опустил руку с телефоном и взглянул на Катю. Лицо его было непроницаемо.

***

- Андрей Палыч, тут это… Николай Антонович Зорькин просит принять. – Даже по искажённому помехами разговорного устройства голосу Маши было слышно, что она вся полна радостного предвкушения новостей. – Виктории нет на месте…
- Да-да, я знаю, Мария, пусть он пройдёт. – Андрей откинулся на спинку стула и посмотрел на Катю. Она стояла, всё так же прислонившись к двери каморки. – Тебе необязательно оставаться, Катюнь. Иди к себе.
Она молча покачала головой.
Войдя в кабинет, Коля подошёл к столу, положил на него папку. Плечи распрямлены, подбородок вздёрнут вверх. Храбрится… Они незаметно переглянулись.
- На чём приехал? – вдруг спросил Андрей, поднимая голову и пристально глядя на него.
- В смысле? – растерялся Зорькин.
- В прямом. На чём ты приехал в «Зималетто»?
- На машине. – Коля оглянулся на Катю и снова перевёл глаза на Андрея.
- Ключи. – Андрей протянул к нему руку ладонью вверх.
После секундного замешательства Коля полез в карман, достал ключи и положил их на ладонь Андрея. Тот бросил ключи на стол и удовлетворённо кивнул.
- Документы на машину здесь? – И он кивнул на папку.
- Нет, у меня… - Теперь рука скользнула в нагрудный карман. Документы легли на папку. Катя прикрыла глаза.
- Если что-то не в порядке с отчётностью, лучше сказать сейчас, - спокойно проговорил Андрей. – Потом будет поздно…
- А что происходит? – не выдержал Зорькин. – Ты в чём-то меня подозреваешь?
На лицо Андрея легла тень, уголки губ еле заметно задрожали. Он словно только и ждал этого.
- А тебя и подозревать не надо, - медленно сказал он. – Твои девицы всё в подробностях рассказывают…
- Что-о-о? Какие девицы? – презрительно протянул Зорькин. – И вообще – моя личная жизнь тебя не касается!
- Личная жизнь? – Андрей мрачно усмехнулся, и в тёмной глубине его глаз полыхнуло что-то. – Ладно, допустим, что не касается… Зато моя компания меня касается…
- Какая «твоя компания»? Если ты про «Зималетто», так при чём здесь я? А если про «Ника-моду», то, прости, она не твоя и твоей никогда не была!..
- Коля! – прикрикнула Катя, умоляюще глядя на него.
- Нет, а я не понимаю, чего он распоряжается! – вызывающе сказал Зорькин, оборачиваясь к ней. – Командует, увольняет направо-налево! А ты стоишь и слушаешь!
- Коля, уходи… - произнесла она.
- Нет, подожди, давай разберёмся! – И он снова повернулся к Андрею, который всё с той же застывшей мрачной улыбкой смотрел на него. – А если ты опять будешь говорить про свои деньги, то ты вспомни, чтО это были за деньги! Это были деньги Пушкарёвой, которые она своим умом заработала, пока ты тупо в ресторане рядом с ней жевал! Конечно, Краевич тут же просёк всё про тебя – и про неё!
Андрей медленно поднялся и стал выходить из-за стола.
- Коля, уходи сейчас же! – Катя быстро подошла к Зорькину и стала толкать его в грудь. И почти сразу же почувствовала на своих плечах руки Андрея. Он медленно притянул её к себе. Она попыталась увернуться, но он мягко удерживал её, постепенно отводя в сторону.
Почти дойдя до стены, осторожно развернул её к себе, ласково улыбнулся… и странно выглядела эта улыбка на его напряжённом и жёстком лице.
- Кать, подожди минутку, а? Не бойся, я его не трону…
- Да, да, ты его не бойся, Кать! – с вызовом выкрикнул Зорькин. – Он тебе ничего не сделает, и на том спасибо…
Андрей повернулся к нему.
- Заткнись, идиот…
- А что, неправда? Хорошо, что хоть её не бьёшь… Тоже мне, паша нашёлся! Хочу казню, хочу милую… Ты думаешь, я не вижу, что ты её стыдишься? Ну, конечно, ты ж у нас плейбой, мачо – и тут вдруг какая-то Пушкарёва!
Лицо Андрея как-то странно дёрнулось, он прищурил глаза и стал медленно подходить к Зорькину.
- А тебе-то какое дело до этого? – процедил он сквозь зубы. – Ты чего это разорался, а, Зорькин? – И, подойдя к Коле вплотную, Андрей легонько дотронулся до борта его пиджака. – Это чей костюмчик на тебе, финансист? Скажешь, не на мои деньги куплен? А машину – может, тебе Катя по дружбе подарила? Сколько ты ей мозги пудрил, пока она эту машину тебе не купила? – И вдруг он резко дёрнул за борт пиджака, так, что Зорькин подскочил и чуть ли не повис в воздухе. И в ту же секунду Андрей отпустил его, легонько толкнув в грудь, и Коля, потеряв равновесие, пошатнулся и упал, ударившись спиной об пол. Андрей сделал шаг вперёд, но громкий хрипловатый голос Кати остановил его.
- Андрей, и костюм, и машина – это всё я придумала! Отпусти его. Он здесь ни при чём.
Он повернулся к ней с недоверчивой улыбкой. Катя неподвижно стояла у стены, лицо её было белым, и только глаза с болью были устремлены на него.
- Как это – ты придумала? – наморщив лоб, спросил он. И вдруг лицо его разгладилось, глаза сверкнули весёлой яростью, и он медленно проговорил: - Защищаешь его…
Она качнула головой.
- Это правда. Я знала о том, что ты обманываешь меня… про ваш план с Малиновским. И решила отомстить тебе, хотела, чтобы ты ревновал меня и боялся за «Ника-моду»… А Коля не виноват. И никогда не был виноват… – И вдруг плечи её поникли, и вся она как-то осунулась и, подавшись назад, оперлась спиной о стену.
Он побледнел и шагнул к ней, но она сжалась ещё больше и отвернула голову.
Зорькин поднимался, отряхивался, поправлял очки…
- Ну что, доволен? Доигрался? – Но, увидев, что Жданов не слышит его и застывшим взглядом смотрит на Катю, тяжело вздохнул и поплёлся к двери.
Наконец Андрей растерянно протянул руку к её лицу, чтобы повернуть его к себе.
- Кать…
- Не надо… - Она выскользнула из-под его руки и медленно, держась за стену, пошла к двери каморки. Но, словно притягиваемый магнитом, он пошёл за ней и снова обнял её сзади за плечи. Он ни о чём не мог думать сейчас, ему было всё равно, что говорить или делать, он только хотел, чтобы она не уходила, он только знал, что она не должна уйти. Он наклонился, прижался лицом к её шее под волосами, вдохнул… Она покорно и безучастно ждала, когда он отпустит её. Когда он распрямился, она шагнула вперёд и так же, как до этого, пошла к каморке.
Он моргнул несколько раз и оглянулся по сторонам.

------------------------------------------------------------------------

18.

В голове что-то разрывалось на части, вспыхивало, разлеталось искрами – и затихало, чтобы через минуту с новой силой разбухнуть для нового взрыва. Хотелось зажмурить глаза, до боли вдавить их веками в лицо и никогда больше не открывать.
Стыдно.
Больно.
Страшно.
Смотрел ли он в окно, или на подставку для бумаги, или на ручку двери, да на все без исключения предметы в этом кабинете – ему неизменно становилось стыдно. Потом больно. И наконец - страшно. Сам воздух здесь был пропитан стыдом, болью и страхом. Потому что кабинет вдруг наполнился тенями недавнего прошлого, о которых он почти забыл, но сегодня так страшно вспомнил, тенями, которые сейчас так явственно предстали перед ним, обступили со всех сторон, жадно требовали своего…
Она – доверчивая, открытая, любящая. Готовая пойти за ним на край света, уютная, почти родная уже тогда, податливо тянущаяся к нему…
И он сам – самоуверенный, хладнокровно лгущий, использующий. И стыдящийся… Сначала только её, а потом – и себя.
Да, и ещё была полупрозрачная, отдающая могильным холодом тень Киры… Случайный и тут же забытый призрак рядом с его собственным призраком…
И… ну, конечно! Как же он мог забыть? Ещё ведь одна тень была в этом кабинете – Малиновского…
…«А знаешь, что хорошо? Она так быстро бегает, что не успеваешь заметить, насколько она… необычная…»…
…«Я не понимаю: что тебя мучает?! Запудрить голову такой, как Катя… ну, это же… это как в пятнашки… это как в поддавки сыграть, понимаешь? Раз-раз - и в танке! Всё!»…
…«Ты её поцеловал?!! Жданчик, родной мой!.. Брекеты не мешали?»…
…«Берёшь зажигалку, зажига-а-аешь – и зажигаешься…»…
…«Завтра все сливки Москвы будут обсуждать твой выход в свет со своей обезьянкой!»…
И это – всего лишь жалкие крошки со щедро накрытого стола этого чудовищного обмана. Обрывки воспоминаний, лоскуты заштопанной на живую нитку памяти… Да, он торопился. Торопился забыть. Потому что боялся не успеть – к ней. Запихал вглубь, зашил наскоро свои собственные шедевры мыслеизлияния…
…«Ты можешь себе представить?! Да это кошмарный сон какой-то: я - в постели с Пушкарёвой!» - «Ну, неужели судьба «Зималетто» не стОит одной ночи с Катей? Да, кошмарной, кошмарной ночи – я согласен! Но ведь стОит…»…
…«Тебе не кажется, что ты уже перебрал?» - «Кажется. Ты знаешь, кажется… пока на Катьку не посмотрю. А как увижу – сразу трезвею! Это же не человек, а ходячий вытрезвитель какой-то!» - «Ты мне скажи - она уже преобразилась?» - «Не-е-е… Да что ты! Зато посмотри, как всё вокруг… боже мой, как всё преобразилось, а? Ресторан какой шикарный… обслуга – ты видел, а? Ты не поверишь! Даже ты, дружище, как-то немножко преобразился…» - «А Катя?» - «Катька?! Нет… Ты что? Она стойкая женщина – её ничё не изменит…»…
…«Вы - моя спасительница…»…
…«Я вам всем на этом свете обязан…»…
…«Кать… я ведь, когда узнал про этого вашего Зорькина… я же спать перестал, понимаете? Я есть перестал, я пить даже… начал… Катя! Вы слышали, что я вам говорю всё это время? Я… я ревную тебя! Ты понимаешь, нет?!»…
Как смешно, как легко всё начиналось. Невозможно было себе представить, чтобы это обрело какое-то серьёзное значение, ну, поиграли, порезвились добры молодцы – так это ж не со зла, шутя, по-доброму…
Да если бы сейчас какому-нибудь отчаянному самоубийце пришло в голову так поиграть с его Катей, мечты безумца о том свете вмиг оказались бы реальностью… он бы это быстро устроил… безболезненно и безжалостно. Потому что никому не дозволено думать о ней так… обманывать её так.
…Только тебе, Жданов, да?
И что ты будешь делать? Что ты сейчас будешь делать? Как ты посмотришь на неё? Как взглянешь в её глаза… Ещё утром ты тонул в них и не представлял себе жизни без них. А теперь отдал бы всё за то, чтоб оказаться подальше отсюда, чтоб она больше никогда не увидела тебя…
Стыдно. Больно. Страшно.
Приливы всё новых и новых открытий то горячими, то ледяными волнами накатывали на сознание и захлёстывали его. Что именно она знала? Когда узнала? Как?!.. И главное – как она смогла поверить ему… поверить, зная обо всём!!..
…Он оглянулся, снова обвёл затуманенными глазами кабинет. На этот раз взгляд имел вполне конкретное направление – к дверцам шкафчика у окна, в котором всегда имелся определённый запас спиртного. Если он сейчас же не выпьет, его голова просто взорвётся от этих мыслей! Как можно уместить в ней всё это… как можно выдержать… да и кто бы выдержал?!
Почти стон вырвался из груди. Она! Она, его Катя, его девочка, выдержала… Без всякой помощи, без доброго сочувственного слова, и тем более без трусливых мечтаний о глотке горячительного… Что с ней было? О чём она думала в тот момент? И после?..
И, вместо малодушного путешествия к шкафчику, ноги сами понесли его к двери каморки. Если он не узнает прямо сейчас обо всём, то и виски может не понадобиться… Он просто тихо сойдёт с ума или умрёт, чтоб ничего не чувствовать, чтоб ни о чём не думать…
И, захлебнувшись напоследок ещё и мыслью о своём ребёнке, которого она носила, он решительно рванул на себя дверь каморки.
И тут же застыл, опешив: Катя стояла у двери с сумкой через плечо и застёгивала плащ. Он растерянно улыбнулся.
- Поедем домой? Да, поедем поскорее домой…
Она не смотрела на него, продолжала застёгиваться, как будто он не входил и ничего не говорил, и он, ещё минуту назад мечтавший испариться с её глаз долой, теперь ничего так не желал, чтобы только она посмотрела на него, и с жадной тоской ловил её взгляд. Наконец она перевела на него глаза, и он поразился пустоте, которую увидел в них.
- Я поеду к себе… К себе домой, - сказала она ровным, безжизненным голосом.
Он сглотнул. Побледневшее лицо его казалось ещё бледнее в тусклом свете лампы, освещавшем каморку.
- К себе?.. Нет, ты не можешь… Нам надо… Мы поедем ко мне…
Она прикрыла глаза и решительно покачала головой.
- Но я не отпущу тебя, - растерянно проговорил он. – Я не могу… Я люблю тебя, Кать… - И, чувствуя всю беспомощность своих заверений, он протянул руку и дотронулся до ремня её сумки, как бы желая снять её с плеча.
Катя еле заметным движением высвободилась из-под его руки.
- Мы поговорим завтра, хорошо? – устало, тихо произнесла она. – У меня нет сил… Я устала.
Побледнев ещё больше, почувствовав, как на лбу выступает холодная испарина, он отступил на шаг назад. Сейчас она уйдёт… и всё начнётся сначала. Он будет снова искать и ждать её, потому что уже не может иначе. Потому что он уже не умеет жить без неё.
Но сейчас он должен отпустить её. Пусть ему будет плохо, но сколько же можно мучить её?..
- Скажи мне только одно… - Он услышал свой голос как будто со стороны и поразился: каким же слабым и хриплым был его голос… - Только одно: ты веришь мне?
Её глаза, устремлённые на него, наполнились страданием. Сделав над собой усилие, она кивнула и снова отвернулась.
- Кать, я раскаиваюсь… Прости меня… за всё… и за то, что я сказал тебе сегодня… Я так не думал… Я сходил с ума от ревности, понимаешь?! Мне наплевать на «Ника-моду»… и на машину… Я только знал, что не должен тебе показывать, что ревную, что бешусь от одного имени этого несчастного Зорькина!.. Я дурак, Кать, дурак, что сказал про увольнение, про то, что хотел бы уволить тебя… это неправда!! Верь мне, я прошу, я не знаю, что я сделаю, если ты не будешь мне верить!..
Она неподвижно стояла рядом с ним, опустив голову. Он видел, что попал в точку, видел, что не ошибся… Не зря испугался сегодня, когда увидел её лицо после своих вырвавшихся в бессильной злобе неизвестно на кого слов. Заткнуть бы твою чёртову глотку, Жданов, на веки вечные… ну, или хотя бы пока не научишься сначала думать, а потом говорить…
Но она не уходит. Не уходит! Может быть, ещё можно спастись… и спасти всё. Если бы можно было хотя бы дотронуться до неё.
- Кать, я знаю, ты меня не уважаешь… наверное, меня не за что уважать… Но я прошу тебя поверить мне ещё раз… Ещё один раз, Кать… Я не могу без тебя, понимаешь? Я не могу без тебя!!..
И он, не в силах совладать с собой, всё же взял её руку в свои руки. Какая холодная… А он ведь может согреть её.
И он, поднеся её руку к своим губам, подышал на неё и легонько поцеловал. И тут же почувствовал, как она слабо пошевелила рукой. Всё-таки хочет освободиться… И он раскрыл ладони, отпуская её.
Но она всё же смотрела на него. Поднесла согретую ладонь к своему лицу, приложила к щеке. Потом медленно опустила руку. Господи, сколько же в ней стойкости. А он – жалкий подлец, стоит здесь и оправдывается… и ещё требует поверить ему! Как глупо, как мелко… Что, как не вера, какая-то непостижимая сила её чувства удерживала её около него всё это время!.. Ещё утром… ещё утром она целовала его, и улыбалась ему, и прятала лицо у него на груди – зная о его подлости, но поверив в то, что он мог измениться!..
- Катя!..
- Мы поговорим завтра, - снова повторила она и, повернувшись, пошла к двери.
- Я позвоню тебе… попозже… хорошо? – с тоской спросил он ей вслед.
Не оборачиваясь, она кивнула и вышла из кабинета.

***

- Ну, а чего ты хотел? – В десять минут оправившийся от сокрушительной новости Малиновский был невозмутим и бодр, как обычно. – Чтобы она узнала обо всём и всё было шито-крыто? Полная идиллия? – Он вдруг задумался на минуту и, покачав головой, восхищённо прищёлкнул языком. – Нет, но Катенька твоя – всё-таки сила… Столько времени знать – и молчать! И ведь даже замуж за тебя собралась!.. Кстати, а «столько времени» - это сколько? – спохватившись, взглянул он на Андрея.
- Не зн-а-аю, - простонал Андрй. – Я же тебе говорю: я не захотел мучить её… она была в таком состоянии… Ничего не знаю, ничего!
Роман покивал, озабоченно глядя на него.
- Ну, ничего, не дрейфь, дружище! Не рассказала сегодня – расскажет завтра… - И вдруг тень легла на его лицо, и он встревоженно спросил: - А про меня она ничего не говорила? Не спрашивала?
Андрей поморщился.
- Не говори глупостей. Про тебя и не вспоминал никто, не до тебя было.
- Н-да-а-а, - задумчиво протянул Роман. – И всё-таки интересно: откуда она могла узнать? Подслушала? Где же ты прокололся?.. Кстати!! Помнишь, мы с тобой как-то говорили об этом? Ну, когда она женсовет в «Ришелье» обедать возила?
Андрей смотрел на него, сосредоточенно сдвинув брови.
- Ну…
- Вот тебе и «ну»… Мы тогда думали, что она пакетик твой… ну, то есть мой… обнаружила, помнишь? Ну, вот, хоть и не в пакете дело, а всё-таки мы оказались правы! Да и то правда, ну не мог я так с её любовью проколоться, чувствовал, что что-то здесь не так… а ведь мы уже почти поверили в этого её Зорькина! – И он снова покачал головой. – Ну, Катька, ну молодец! Так обвести всех вокруг пальца… Слушай, но как она поверила тебе после всего этого… просто поразительно…
Андрей почти не слушал его. Он сидел, прикрыв глаза и откинувшись на спинку стула, и думал о Кате. Малиновский не мешал ему. Ну, бесполезно требовать от кошки, чтоб она питалась травой. Бесполезно требовать раскаяния от человека, который в принципе не знает, что это такое. Такой уж он есть, и ничто его не изменит…
Но под ровное успокаивающее жужжание его голоса думать было хорошо. Этот голос придавал ему уверенности, вселял в него бодрость… Что отрицать, Малиновский всегда имел на него определённое влияние. Влияние… Что-то неприятно дрогнуло внутри, но он отогнал от себя это ощущение. Да, они затеяли это вдвоём, это была идея Малиновского (хоть и это было не совсем так), но виноват во всём только он сам, он один, он и будет отвечать за это. Боже, понятна теперь эта неприязнь Кати к Малине, эти странные взгляды.. да только он сам не заслуживает ли в сто раз бОльшей неприязни? И даже презрения?
Почему-то вдруг стало очень противно. Замутило от мысли о том, что она была вынуждена помогать ему в его трусости, в его несостоятельности… В первый раз такие ощущения… До этого он не углублялся в размышления о своей лжи отцу, просто тяготился ею и мечтал поскорее от неё избавиться. И был благодарен ей, своей Кате, за понимание, за поддержку…. А теперь, наряду со своей прошлой подлостью, захотелось оградить её ещё и от этого. Не потому ли его подсознание и выдало сегодня эти роковые слова: «Не мог бы уволить, даже если бы захотел»? Да, он хотел, чтоб она не имела ко всему этому никакого отношения… Если бы они создавали «Ника-моду» сейчас, разве оформил бы он компанию на неё? Нет, он не хочет, чтоб она участвовала в его аферах… Она – его жена. Ну, пусть ещё помощник, самый лучший в мире помощник… но владелица подставной фирмы?..
Да, ему было это неприятно.
Неприятие ещё более усилилось, когда он прислушался к словам Малиновского. Тот теперь вещал об отчёте, о балансе, о приукрашенных цифрах. Озабоченно напоминал другу-президенту о том, что, если они хотят, чтоб всё прошло гладко, надо изменить данные в отчётах всех отделов… Всё это было известно Жданову и раньше, вот только сейчас его просто тошнило от подобных напоминаний.
К тому же постоянно возвращалось сверлившее мозг досадное воспоминание о словах Зорькина, брошенных ему, Андрею, в лицо… О том, что он стыдится Кати… Что Зорькин имел в виду? Знает ведь о том, что у них всё хорошо, о том, что он давно всё рассказал Пушкарёвым и своим родителям, в конце концов – о свадьбе ведь тоже знает… Но недаром ведь он сказал это. И сказал как-то… ни к селу ни к городу… как будто просто вырвалось то, о чём уже много раз думал… И, хоть это и чушь полная, надо понять, что он имел в виду, ведь не одному ему могло прийти такое в голову. Скорее всего – «Зималетто», друзья и знакомые. То, с чем они решили подождать. Наверняка и их скромную свадьбу этот финансовый гений расценивает как неуважение к Кате…
И он решительно поднялся и, в один миг прекратив производственное совещание Малиновского с самим собой, попрощался.
- Ты куда? – Роман удивлённо смотрел на него.
- Поеду к Кате, - с устало-спокойной улыбкой сказал Андрей.
- Как… Ты ведь говорил… Она сказала, завтра…
- Да, завтра. – Андрей помолчал немного и снова взглянул на него. – Просто посижу в машине. Около её дома. Так тебя устраивает?
Роман смешался от неожиданности. В последнее время он нечасто удостаивался подобных откровений.
- А почему меня должно не устраивать? Очень даже… почему же… - И вдруг он усмехнулся чему-то. – И в каком фильме я это слышал?
- Да всё в том же, Малиновский…
- В каком?
- Да в том же, откуда и «слегка приударить». – Андрей пристально посмотрел на него. – Об одном служебном романе… Помнишь?
- Как же не помнить, - медленно произнёс Роман, вглядываясь в его лицо. – Заметь: не я это предложил…
- Расслабься, дружище! – Андрей легонько хлопнул его по плечу. – Это уже из совсем другого фильма…

-------------------------------------------------------------------------

19.

Увидев на пороге квартиры Катю, Коля из кухни бросился к ней.
- Ну что, как ты? Что было? Он, наверное, извинялся?
Катя с укоризной посмотрела на него и бросила взгляд на сидящую за кухонным столом маму. Было как раз время её любимого сериала, и ничто не свете не могло бы отвлечь её от просмотра. Но, повернув голову и увидев дочку, Елена Александровна поспешно поднялась и тоже вышла в прихожую.
- Ой, как хорошо, что ты так рано пришла! Вот подарок папе будет, когда проснётся… - Она всмотрелась в лицо дочери, и что-то в нём удержало её от расспросов. - Ну, иди, иди, переодевайся, а я пока обед разогрею…
- Пошли в комнату, - тихо сказала Катя, когда Елена Александровна удалилась на кухню, и, бросив сумку на подставку под вешалкой, медленно пошла в свою комнату. Коля поплёлся за ней.
- Ну что, Пушкарёва? – прошептал он, едва закрыл за собой дверь. – Всё пропало? «Ника-моде» конец? А он не боится, что от «Зималетто» ничего не останется? И смысл тогда было начинать всё это…
Катя поморщилась.
- Коль, подожди… Сам спрашиваешь, сам же отвечаешь… «Ника-моду» никто не трогает, неужели ты ничего не понял? Андрей услышал твой разговор с Клочковой, узнал о делах с Воропаевым… ну, и то, что она требует от тебя выкупить её машину, тоже подтвердилось, он ведь давно подозревал это…
- Значит, дело только во мне, - медленно проговорил Зорькин и, словно вспомнив о чём-то, болезненно поморщился. – Ах да, ты же высказала ему всё! Ну, и что теперь будет? Как он вёл себя?
Катя вздохнула.
- Коль, а как ТЫ вёл себя? Зачем ты наговорил ему всей этой чепухи? Ведь ты же так не думаешь, я знаю… Или думаешь? – И она устремила на него усталый вопрошающий взгляд.
Зорькин замялся.
- Ну, я погорячился, это правда… Но разве я не прав? Почему у вас там до сих пор так никто и не знает, что вы женитесь? Втихаря женится, дураку же ясно… Кать, ты прости, я знаю, тебе неприятно это слышать, но Жданов сегодня и мне пару неприятных минут доставил…
Катя снова вздохнула. Вглядевшись в её лицо, Коля удивился спокойствию, с которым она приняла его слова. Что-то не так… Может, он и правда ошибается?
- Коль, прости, что так получилось… И за Андрея прошу прощения, это я во всём виновата, ты же видишь… Мне давно надо было сказать ему. Он злился, ревновал, его можно понять… А по поводу «Зималетто»… Ты не прав. Мы так решили вдвоём, и если бы он начал настаивать, я сама убедила бы его, что так будет лучше… Но он сам всё понимает, он сказал, что хочет защитить меня. Кира, эти ненужные слухи, скандалы… Зачем преждевременно нагнетать обстановку? Ну, согласись, что в этом нет смысла…
- И всё равно я не понимаю, чего он стыдится, - упрямо проговорил Зорькин.
- Да не стыдится он! – простонала она, но в глубине души что-то кольнуло неприятно, какое-то воспоминание… Она помолчала немного, задумчиво глядя прямо перед собой. – По крайней мере, перед другими, о чём ты говоришь, точно нет…
- Перед другими нет? А перед кем? – непонимающе наморщил лоб Зорькин.
- Перед собой, - тихо произнесла она.
- Как это?
- Так… Возможно, он никак не привыкнет к тому, что… ну, к тому, что он теперь другой и любит меня. Может, иногда жалеет, что всё так получилось, хочет вернуться назад… но только это бессознательно, он не отдаёт себе в этом отчёта.
Коля молчал. Он понимал, что не ему она это сейчас говорила – вслух пыталась разобраться в себе и в Жданове… И в любом случае для него, Коли, это было слишком мудрёно и на каком-то другом, более сложном уровне, по сравнению с его собственными отношениями с женщинами. Собственно, и отношений-то никаких не было… ну, если только ту странную игру, в которую они играли с Викторией, можно было назвать «отношениями». И всё же он не мог спокойно смотреть, как его Пушкарёву затягивают в какой-то омут её собственные рассуждения.
- Ты сама сказала: никак не привыкнет… Вот и правильно сказала, в точку. Привыкнуть надо, осознать. Инерция держит. Ты ведь и сама так просто в это своё новое состояние не впрыгнула… Помучиться пришлось, посомневаться. Вот и в нём иногда старое просыпается…
Она сосредоточенно смотрела на него, он чувствовал, что она внимательно прислушивается к каждому его слову. И, подбодренный сознанием этого, он уже смелее продолжал:
- Не знаю, как ты, а я так больше сомневался в том, что он перед другими… ну, не то чтобы стыдится, а как-то неловко ему, неудобно… Нет, это тёть Лены и дядь Валеры не касается, но его друзья, знакомые!.. Ведь он не познакомил тебя ни с кем, только один Малиновский в курсе… Но что он САМ жалеет о том, что он с тобой, мне бы и в голову не пришло! Да одного взгляда на него хватит, чтобы всё понять! Да он трясётся от страха, что ты ему опять не поверишь и не будешь с ним! Я ведь видел вас недавно, помнишь, когда не успел уйти вовремя… и пару недель назад, когда во дворе из машины выходили, ещё дождь сильный шёл. Катька, опять ты себя накручиваешь…
Они помолчали. В тишине было слышно, как тикают старенькие настенные часы.
- Ну, а как ты вообще? – осторожно спросил наконец Коля. – Что сегодня было? Ты расстроилась?
- Ничего не было. – Катя распрямила плечи и откинулась на спинку дивана. – Я не смогла разговаривать. Я так устала, ты не представляешь… Наверное, это плохо, но я ничего не чувствую, даже жалости к Андрею… Не хочу пока думать об этом, какой-то ступор. Это слишком тяжело…
- Хм… Неизвестно ещё, кто кого жалеть должен… А про эту… мерзость… про инструкцию ты ему тоже расскажешь? Ну, должен же он узнать, как ты обо всём узнала…
Она испуганно взглянула на него.
- Нет, ты что! Я не хочу! Ты представляешь, что с ним будет, если он поймёт, что я читала инструкцию?! Придумаю что-нибудь, неважно что, только бы он не узнал…
Коля помолчал немного, затем пожал плечами.
- И правильно… Какой смысл в том, что он узнает? Это всё равно что продолжать мстить… Но ты молодец, что рассказала ему. И я не из-за себя это говорю, а просто теперь между вами всё будет ясно. И это главное, а подробности неважны. – И он поднялся и подошёл к столу. Постоял так немного, в задумчивости глядя в окно. И вдруг встрепенулся и, с любопытством подавшись вперёд, отодвинул занавеску и вгляделся во что-то за окном.
- Ну, вот тебе и подтверждение, - улыбнувшись, бросил Зорькин через плечо. – Уж не знаю, чего у него там бессознательно, но сознательно твой Жданов только что во двор въехал…
И тут же он увидел, что Катя побледнела, и пожалел о том, что сказал ей. Сколько же на неё всего навалилось в последнее время… Да если хорошенько вдуматься, ни одного спокойного дня с тех пор, как она пришла в «Зималетто», у неё и не было. И чем дальше – тем хуже… Он вздохнул.
- Кать, он угол дома обогнул, прямо под окном стоит… Я пойду? А то как бы не было продолжения… Честно говоря, для одного дня мне вполне хватило. – И он снова повернул голову к окну. – А он, похоже, выходить и не собирается… Двигатель заглушил и сидит. – И тут какая-то мысль омрачила его лицо. – Где же ты, моя машинка… Даже попрощаться по-человечески не дали.
- Да не страдай ты раньше времени, Коля. Может, ещё всё и изменится… Теперь, когда Андрей всё знает… Хотя, конечно, Воропаев… - И ещё бОльшая бледность разлилась по её лицу, и Коля, испугавшись, невольно подался к ней. – Коля… - прошептала она. – Немедленно позвони Воропаеву, расставь все точки над «и», чтобы у него даже и мысли не возникло, что мы можем согласиться на его предложение… Хотя бы с этим надо разделаться! Коля, я прошу тебя!..
- Да ладно, ладно, не волнуйся ты так! – поспешно проговорил Зорькин. – Иду. Из дома позвоню.
- Только я прошу тебя, сделай всё так, как я сказала! Чтобы он больше не звонил и даже не заикался об этом при Андрее! Хотя… это, наверное, уже невозможно, - обречённо закончила она и опустила голову.
- Кать, ты пойми, я хотел как лучше… - пробормотал Зорькин, отводя глаза. – Я ж не знал, что у вас там ТАКАЯ война…
Катя нетерпеливо повела плечами и умоляюще посмотрела на него.
- Нет времени, Коля, понимаешь, нет времени! Иди и позвони ему, я прошу тебя!..
…Когда за ним закрылась входная дверь, она облегчённо вздохнула и подошла к окну. Наверное, Андрей всё так же сидит в машине. Жаль, что она не может увидеть его, ведь сверху ей видна лишь чёрная гладкая поверхность крыши автомобиля… Не позвонил, не вышел, зачем он приехал? И внутренний голос тут же ответил ей: просто так. Чтобы быть рядом с тобой. Ему холодно и страшно одному теперь… да и не только теперь. Он, как и ты, уже не умеет жить один.
Что она подумала сегодня? Он жалеет, что у него нет власти над ней? Что ж, возможно, и так, но всё же – по-другому… Может быть, ему неприятно, что она продолжает оставаться владелицей «Ника-моды» не из-за самого этого факта, а из-за того, что теперь всё изменилось. Из-за того, что теперь она его жена, а не помощник в сомнительных делах, не заговорщик… Странная мысль? А почему бы и нет? Разве она не знает уже своего Андрея… Его вообще тяготит и всегда тяготила вся эта ситуация, то, что они вынуждены лгать акционерам, а тут ещё и его новое отношение к ней, а значит – новое, изменённое отношение и к этому. Многое в жизни пришлось пересмотреть, а сколько ещё придётся…
И вдруг ещё одна мысль пришла ей в голову, и от неожиданности она даже прикрыла глаза.
…Впервые по-настоящему задумалась об этом, Пушкарёва? На его вопрос: «Ты веришь?» отвечала не умом, а ощущениями? Просто потому, что каждой клеточкой своей хотела верить… Но вот же оно, вот – она не верит! Как только услышала что-то, лишь смутно напоминающее отголосок прошлого, тут же съёжилась, уползла в раковину, укуталась с головой воображаемым одеялом… Может быть, вместо того, чтобы обречённо размышлять о его доверии, нужно было задуматься о своём?..
Нельзя бояться каждого неосторожно брошенного слова, каждого хоть чуточку необычного взгляда. Нельзя смотреть в будущее, постоянно боясь увидеть там прошлое… оглядываться не оглядываясь… надеяться опасаясь… Вот почему в его глазах она так часто видит страх. Вот почему и Коля сказал об этом. В каждом слове, в каждой фразе можно найти подтекст, с готовностью возвращающий к обжитым страданиям… Может, хватит? И время сомнений прошло?
Она подошла к дивану, снова уселась на него, обхватила себя похолодевшими руками… Представь, Пушкарёва, что ты совсем другой человек. Что не было у тебя в жизни ни обмана, ни предательства, ни несчастной любви… Это другая, неизвестная тебе Пушкарёва, пусть страдает и оглядывается назад, что бы у неё в жизни сейчас ни происходило. А ты - та, что есть сейчас – счастлива, любима и ждёшь ребёнка от любимого человека. Стала бы ты подозревать его в неискренности из-за любой, показавшейся тебе неоднозначной, фразы?..
А он… Ведь надо подумать и о нём. Каково ему взвешивать каждое слово, бояться того, что неизвестно… Откуда ему знать, в какой момент ей покажется сомнительным то, что он скажет или сделает? Он только знает – это может случиться, это случается, и боится этого. Жить в постоянном напряжении, балансировать на грани… Да она из него какого-то канатоходца сделала!..
Но почему же так саднит в груди?! Какой-то неприятный осадок всё же мешает ей…
Ещё в тот миг, когда он произнёс роковые слова и она вдруг остро ощутила своё одиночество, это ощущение показалось ей смутно знакомым, уже испытанным когда-то. Теперь она грустно усмехнулась, поняв, что это было. Какая между этим может быть связь?.. Но почему-то она вспомнила именно это случай.
…Однажды, когда ей было пятнадцать лет и её ровесницы уже вовсю носили дорогие колготки с лайкрой, а еЁ мама всё так же покупала ей длинные хлопчатобумажные гольфы, она и несколько девочек из класса решили навестить заболевшую учительницу. С этой молоденькой учительницей у Кати были особенно близкие, доверительные отношения. Ей, так трудно сходившейся с людьми, было с Людмилой Павловной удивительно легко; с первой же минуты они почувствовали друг в друге родственные души. Учительница пришла в школу совсем недавно, и за это короткое время они с Катей успели почти подружиться. Людмила Павловна сразу почувствовала Катину обособленность и словно взяла её под свою защиту. В её присутствии никто не смел оскорбить или даже поддеть Катю, что среди мальчишек и некоторых девочек считалось хорошим тоном.
Людмила Павловна обрадовалась, пригласила их войти и располагаться. Пока она хлопотала на кухне, девочки с интересом рассматривали её квартиру. Всегда интересно посмотреть на учителей в быту, ведь в некотором смысле они – как кинозвёзды: всегда на виду, публичны, и в то же время загадочны и таинственны именно той своей, скрытой, жизнью обычных людей. С улыбкой на лице Катя рассматривала картины, висевшие на стенах, статуэтки, которыми был уставлен длинный комод в старинном стиле. И вдруг увидела, что девочки сгрудились у другого конца комода и что-то оживлённо обсуждают. Подойдя поближе, Катя увидела в руках одной из одноклассниц какую-то красненькую книжицу в твёрдом переплёте: это был диплом кандидата педагогических наук, выданный Людмиле Павловне совсем недавно.
Никому и в голову не пришло анализировать появление этого диплома на столешнице комода среди статуэток и декоративных вазочек. Но Катя почему-то сразу подумала о том, что он появился там не случайно. Людмила Павловна специально положила его туда, зная об их визите.
Если бы она достала его во время их разговора и с гордостью показала ученицам – в этом не было бы ничего особенного. Но она в буквальном смысле подсунула его – чтобы они его «случайно» обнаружили. И это свидетельство, в общем-то, совершенно невинной слабости любимой учительницы словно обдало Катю холодом, и она вдруг резко, почти до боли, почувствовала себя обманутой и одинокой. Странно, нелепо, но факт: эта мелочь показалась ей предательством, ударом в спину от близкого человека.
Катя презрительно смеялась над собой, увещевала себя, призывала к разуму – но ничего не могла с собой поделать и в продолжение всего разговора, чуть сощурив глаза, пристально наблюдала за учительницей. И, как назло, находила всё новые и новые подтверждения своему открытию. С того дня Людмила Павловна казалась ей тщеславной и легкомысленной.
…Казалось бы, что общего между этим случаем и тем, что произошло сегодня? Чувство одиночества, холод, боязнь разочарования. Да, больше всего она сейчас боялась, чтобы это чувство не укрепилось в ней, как произошло тогда. Но, как и тогда, в голову теперь настойчиво устремились мысли о слабости и уязвимости Андрея… «Андрей Палыч, что-то произошло?» - «Конечно, произошло, Катенька: Совет на носу, а отчёт не готов…».
Всё это было в полной мере обдумано ею накануне той Масленицы перед показом и Советом, когда перевернулась её жизнь. Она колебалась до последнего; пока не узнала о беременности, в ней зрело решение прекратить всю эту ложь раз и навсегда. С двумя полосками на тесте в жизни появилось что-то более серьёзное, чем все отчёты, вместе взятые, - и она, уже не раздумывая, предоставила ему самому решать судьбу отчётов и, в конечном счёте, его собственную судьбу. Потом, окунувшись с головой в его любовь, решила во всём поддерживать его и помогать ему – как когда-то, когда ещё не знала об обмане.
И вот всё вернулось, почти с той же неумолимостью, как и раньше.
Таким ли уж неожиданным было это возвращение прежних мыслей? Нет, в глубине души она знала, что когда-нибудь наступит необходимость снова думать об этом. Но всегда на помощь приходила спасительная уверенность, что за несколько месяцев они смогут исправить ситуацию, что и было целью затеянного, и она малодушно отгоняла свои сомнения.
Но чего же она хочет от него? Чего ждёт? Что может спасти её от разочарования? Разве есть какой-нибудь выход из этой ситуации?
…Она поднялась с дивана и, снова подойдя к столу, выглянула в окно. О чём она думает сейчас? Разве есть у неё ответы на все эти вопросы? И разве может она одна, без него, найти ответы?..
И вдруг она почувствовала внутри какое-то слабое шевеление. Сначала подумала, что просто показалось, но шевеление усилилось – второй раз, третий… На глазах выступили счастливые слёзы. Улыбаясь, она прислушивалась к движению новой жизни внутри себя.
Всё правильно - на пороге стоял зелёный солнечный май.

-------------------------------------------------------------------------

20.

Сомнений больше не было. Глупо было играть в прятки с Андреем, ощущая внутри себя его ребёнка.
Катя отошла от окна, открыла шкаф. Почти не глядя, сняла с вешалки кремовую блузку с чёрным бантиком под воротником - одну из двух просторных блузок, которые носила в последнее время. Сняла ту, что была на ней, начала переодеваться, стоя по привычке перед открытой дверцей шкафа, на внутренней стороне которой висело зеркало. И вдруг, поднеся руку к первой пуговице, застыла, всматриваясь в своё отражение.
Она так долго не рассматривала себя в зеркале, лишь мельком, не думая, бросала взгляд, чтобы расчесаться или умыться, что теперь поразилась своему открытию. Девушка, глядящая на неё из зеркала, была она - и не она.
У этой девушки был взгляд женщины, взгляд, наполненный каким-то новым смыслом, неизвестным той, что смотрелась в это зеркало столько лет перед этим. У неё было новое, неуловимо изменившееся лицо. А самое главное - в этой девушке росла новая жизнь, которая уже не желала прятаться ни под какими ухищрениями одежды.
Катя провела рукой по животу, отступила на шаг назад, любуясь собой и в то же время продолжая спокойно размышлять. Совершенно ясно было, что эта знакомая ей до мелочей блузка, накинутая сейчас на плечи, и новая жизнь, пробивающаяся внутри неё к свету, - чужды друг другу. И новый её взгляд, и новая улыбка - всё говорило о том, что время этой блузки прошло. Невозвратимо. Навсегда.
День за днём, шаг за шагом она стала другой - и не заметила этого. Продолжала так же причёсываться, так же одеваться по утрам, выполняя сотни мелких, привычных, неосознанных движений - и не понимала, что она уже не та прежняя Катя и никогда больше не станет ею. Оттого и Андрею трудно привыкнуть к ней новой - и к себе новому. Своим внешним обликом она сбивает его с толку, возвращает его в то время, когда оба они были другими.
Она вспомнила его таким, каким видела сегодня. Даже он изменился внешне с тех пор. Он больше не носит костюмов и галстуков. Рубашка навыпуск, лёгкая куртка… да, он стал другим во всём. И только она упорно не замечала перемен.
В задумчивости она перебрала пальцами вешалки в шкафу. Вся эта одежда, выдержанная в едином стиле - стиле давно выросшего ребёнка, родители которого не хотели признавать его взрослым и даже панически боялись этого признания - в один миг превратилась для неё в старую, утратившую свой смысл груду тряпок. Теперь у этой одежды был только один смысл - безвозвратно ушедшее прошлое, которому не было больше места ни в её жизни, ни в шкафу. Потом, позже, когда у неё будет время, она соберёт все эти вещи до одной, положит в пакет и уберёт куда-нибудь подальше, а может быть, и попросту выбросит.
И снова она задумалась и усмехнулась: а потом? Да что потом - ведь она уже сейчас не сможет надеть эту блузку. Что же она наденет? Как в двадцать пять лет полностью измениться внешне?.. Единственную свою попытку преображения она не может вспомнить без содрогания… Она не сможет сделать это одна, ей в любом случае нужна помощь.
Женсовет?.. Отпадает. Были попытки, и тоже неудачные. И подруги даже не смогли поговорить с ней после её нелепого похода к стилисту…
Тогда кто? Юлиана? Да, она могла бы помочь, но ей придётся рассказать всё, от начала до конца, она не сможет быть неискренней с ней, а сейчас она не готова к этому…
Нет, сию минуту ей не решить этой проблемы. Главное, что она уже знает о ней, знает, что её нужно решать. И Андрей… Он ведь ждёт. Ждёт её.
Сняв с вешалки белую блузку, которую уже давно не надевала, - единственную без бантиков и оборочек, каким-то чудом появившуюся в этом шкафу, - она, уже не думая ни о чём, быстро оделась и захлопнула дверцу шкафа. Она откроет его потом… потом, когда будет знать, что делать.
Ещё минут десять ушло на то, чтобы объяснить проснувшемуся папе, куда она идёт. В её теперешнем состоянии Катя едва удерживалась от того, чтобы раз и навсегда сказать отцу, что она больше не может и не хочет уходить от Андрея. Но, глядя в эти светлые, недоверчиво-доверчивые глаза, понимала, что никогда не сможет произнести этих слов. Она никогда не сможет объяснить родителям, что выросла, что уже давно взрослая. Они поймут это умом, им придётся принять это, но почувствовать сердцем не смогут никогда, продолжая смотреть на неё как на свою маленькую дочку.
Нежно чмокнув в щёку отца на прощание, Катя наконец вышла из квартиры.
…Когда Андрей увидел её, лицо его просветлело; по движению его губ она поняла, что он произнёс её имя. Еле сдерживая нетерпение, он открыл дверь и вышел из машины. Ещё раз проговорив со счастливой улыбкой: «Ка-тя…», словно не мог поверить своим глазам, стоял и ждал, когда она подойдёт к нему. И когда она уже почти подошла, не выдержал, шагнул вперёд и привлёк её к себе. Улыбаясь, она немного отстранилась. Он с тревогой всмотрелся в её лицо.
- Мы… поедем домой? - неуверенно улыбаясь, спросил он. - Или ты вышла просто так и хочешь остаться?
Она покачала головой.
- Поедем. Поедем прямо сейчас.
И снова тень, лёгшая было на его лицо, исчезла.
- Садись, - шепнул он и, отпустив её, сам сел за руль машины.
Пока они ехали, хорошо знакомое ей счастливое нетерпение владело им; уголки губ дрожали от сдерживаемого чувства, и блеск в глазах, который делал их светлее, она тоже знала уже и любила. И, как ни странно, несмотря ни на что, Катя чувствовала умиротворение. От того, что они снова вместе. От того, что они должны быть вместе, что бы ни случилось.
Чувство радости охватило её, когда она вошла в квартиру и увидела знакомые вещи - все на своих местах, там же, где они были ещё утром. Ведь днём произошло событие, которое поставило под удар эту её новую жизнь, и у неё даже мелькали мысли о том, что она может всех этих вещей долго не увидеть… «Я правильно сделала, что вернулась сюда, - с замирающим сердцем подумала она. - Что вернулась сюда сегодня».
…Ребёнок утихомирился и упорно не желал дать о себе знать отцу, как тот не прислушивался и не пытался уловить хоть какое-то его движение. Немного разочарованный, но улыбающийся Андрей выпрямился и обнял Катю; она положила ему голову на плечо.
- Но ты сразу же скажешь мне, когда почувствуешь его, да, Кать?
Она улыбнулась этой мальчишеской тревоге.
- Конечно, скажу. Да он в любой момент может опять пошевелиться.
- А когда тебе на УЗИ? Завтра или послезавтра?
- Послезавтра, - вздохнула она.
- Ну, что ты, Кать? Опять боишься? Не бойся, всё будет хорошо… Зато мы будем знать, как называть его - он или она…
- Да мы и так всё время говорим: «он»…
- Ну, это просто так, «он» - значит «ребёнок». - И Андрей снова счастливо улыбнулся. Они замолчали.
Как бы хорошо было, если бы не было впереди этого мучительного объяснения. Но оно неизбежно, и чем раньше произойдёт - тем лучше. Катя снова вздохнула.
- Андрей… что будет с «Ника-модой»? Что ты решил? - И тут же почувствовала, как напряглось его плечо. Она не видела его лица, но знала: оно снова мрачно. Немного приподняв голову, она взглянула на него и удивлённо замерла. Спокойно улыбаясь, он тоже смотрел на неё.
- Я тебе потом скажу, хорошо? - проговорил он. - Только… только сейчас скажи мне… У тебя нет неотложных дел по «Ника-моде»? Ну, таких, которые нужно было бы срочно решать, с документами?
Она покачала головой.
- Нет…
Он удовлетворённо улыбнулся и прижал её к себе ещё крепче.
- Прости, - сказал он. - Я дурак… Такое больше не повторится…
- Я знаю, - ответила она. - Я всё понимаю… Я сама виновата.
Вот теперь он уже не улыбался. В глазах была та же боль, что и днём, когда он умолял простить его и остаться с ним.
- Ты ви-но-ва-та… - глухо повторил он и прикрыл глаза, сильно сжав веки. Потом снова открыл их, и боль, казалось, ещё больше заполнила его глаза. В них не было ничего, кроме боли. - Кать, а за ЭТО ты когда-нибудь сможешь простить меня? - спросил он, с обречённой тоской глядя прямо перед собой.
- Я простила тебя… Как бы я могла быть с тобой, если бы это было не так?.. Не думай больше об этом. Я не хотела говорить тебе.
Она почувствовала, как его объятие ослабло; казалось, он совсем отпустил её, рука его безвольно лежала у неё на плече. Но она ещё крепче прижалась к нему. Нельзя, чтобы он терял веру в себя… и в то, что она способна верить ему.
- Ты пожалела меня, - со страдальческой гримасой на лице проговорил он. - Ты слушала меня и всё это время знала…
Она быстро подобрала под себя ноги и, свернувшись калачиком, положила голову ему на колени, обхватив их руками.
- Забудь, Андрюша… Как будто ничего не было. Я же смогла поверить и забыть. И ты… поверь и забудь.
Господи, какое счастье. Его руки. Они так бережно, так нежно ласкают её волосы. Достают одну шпильку, другую… И вот волосы уже рассыпаются у него на коленях, и он продолжает гладить их… И среди этого нежного, но хрупкого, наполненного опасностью и ожиданием молчания, как будто между делом, раздаются его неизбежные слова:
- Кать… а как ты узнала?
Ну, зачем, зачем ему это?! Она так надеялась, что он не спросит об этом. К чему ему знать - теперь?
- Какая разница, Андрей? Это теперь не имеет значения…
- Я должен знать, скажи мне. Я прошу тебя…
Она глубоко вдохнула и решительно сказала:
- Я слышала однажды ваш разговор с Малиновским. Всё сразу стало ясно.
- Что именно?
- Зачем тебе это, Андрюша? Зачем ты мучаешь и себя, и меня? - не выдержав, прошептала она.
Он ответил не сразу.
- Затем, чтобы рассказать тебе то, чего ты не знаешь, - твёрдо сказал он наконец. - Я хочу, чтобы ты знала всё.
Она вздохнула.
- Я всё знаю… Всё, Андрей, поверь мне. - И, поколебавшись немного, продолжила: - И про открытки с игрушками, и про Колю… и даже про ресторан в Марьино. Вот почему я настояла на том, чтобы ты отвёз меня в «Лиссабон».
В наступившем молчании она, затаив дыхание, ждала. Он не может не поверить. Ведь это свидетельство того, что она говорит правду. И он больше не будет настаивать.
Катя осторожно пошевелилась. Руки его замерли, он сидел неподвижно. Она приподнялась и, сев рядом, посмотрела на него. Лицо его было бледно, но спокойно. Он повернул к ней голову.
- Я люблю тебя, - спокойно сказал он. - И с каждым днём всё сильнее, Кать. И я хочу, чтоб ты знала… помнишь, то же самое я однажды написал тебе… так вот: это было правдой уже тогда. Не знаю, сможешь ли ты поверить… можно ли вообще мне верить… но я говорю правду. Я любил тебя уже тогда, просто… - Он помедлил немного, но решительно продолжил: - …просто не мог и… не хотел так быстро и легко признаться себе, что влюбился в тебя… по-настоящему. И в этом я тоже виноват перед тобой. - И, проговорив эти слова, он отвернулся, и она увидела, что он сжимает кулаки - от стыда и отвращения к самому себе. Волна жалости, боли и любви захлестнула её. Что же он должен был испытывать, когда узнал, что она носила его ребёнка всё то долгое время, что он продолжал обманывать… её?.. себя?.. не всё ли равно: обман есть обман… И что он должен испытывать теперь, когда знает, что она не только была беременна, но и знала о его обмане?..
Она придвинулась к нему, обняла его голову обеими руками и мягко, но решительно повернула к себе.
- Я тоже люблю тебя. Ты помнишь?.. Ты всё, всё должен помнить… Ни на одну секундочку я не любила тебя меньше, чем раньше, меньше, чем сейчас, ты понимаешь? Я верю тебе во всём, я всегда буду тебе верить…
Он мягко отнял её руки от своего лица и, повернув ладонями вверх, поцеловал по очереди… одну… другую… Она с нежностью смотрела на него.
- Давай больше не будем говорить об этом, - сказала она. - Я не хочу, мне страшно… И я знаю: это больше не нужно. Я только хочу думать о том, что будет, о нас, о нём…
Он медленно поднял голову, и она увидела, что в глазах у него стоят слёзы.
- Бедная моя… Я опять мучаю тебя… и его. Обещаю, мы не будем… я не буду больше напоминать. Но ты же понимаешь, я не смогу забыть… МЫ не сможем забыть так быстро.
- Ты имеешь в виду «Ника-моду»? Совет? Не волнуйся, я…
Он вдруг порывисто притянул её к себе и поцеловал в губы, заставив замолчать.
- Тсс… Не думай об этом, - прошептал он, и глаза его тепло улыбались. - Вообще не думай, как будто этого нет…
- Но ведь Совет уже так скоро, Андрей! - не выдержала она. - И я уже начала готовить доклад… Ты должен сказать мне…
- Что сказать, Катюнь? - продолжал улыбаться он.
- Ну, что ты надумал… Ведь у тебя документы, и рано или поздно придётся платить по кредиту… и другие дела… - растерянно настаивала Катя.
- Ты же сказала: ещё не сейчас. Подожди немножко, ладно? Я потом скажу тебе.
Она отступила, поняв, что настаивать бесполезно. Когда он так спокоен, когда так улыбается, практически невозможно заставить его изменить решение. Только вот… а если Малиновский собьёт его? Что они там придумали без неё? Андрей щадит её, и может получиться ещё хуже. И она всё-таки высказала это Андрею.
Когда она умолкла, он долго и внимательно смотрел на неё, сдвинув брови. Казалось, он напряжённо размышляет о чём-то, но она вдруг почувствовала, что думает он не о том, что она ему сказала, а… о ней.
- Почему ты так смотришь? - спросила она.
Словно очнувшись, он мотнул головой, и лицо его разгладилось.
- Ничего, не волнуйся, - безмятежно сказал он. - Не беспокойся об этом, ещё раз прошу тебя.. Роман здесь ни при чём, я ему ничего не говорил… Да и говорить особо нечего, ещё ничего не решено.
- Хорошо, - вздохнула она. - Поговорим об этом потом.
И он тоже вздохнул - с облегчением.
- Ты помнишь? Мы завтра собирались к родителям…
- Да, помню…
- Ты не передумала?
- Нет… А что?
- Ничего… Я просто боялся… нет, ничего. Кать, как же я хочу, чтоб это всё побыстрее осталось позади… чтобы никого вокруг не было… только ты и я…
- Да… Только ты и я… Но ведь это будет скоро, правда? Мы ведь сможем уехать - хотя бы на неделю…
- Да, сможем… наверное, сможем… Не думай об этом. Вернее, думай, но не из-за проблем. Представь, что их нет… Ведь это время когда-нибудь наступит… обязательно наступит. И тогда мы уедем далеко-далеко и будем думать только друг о друге и о малыше…
- А потом, когда вернёмся? Мы ведь снова вернёмся в «Зималетто»…
- Да, мы вернёмся, конечно, вернёмся… Но только тогда уже не нужно будет ничего скрывать, не нужно будет бояться.
- Это будет скоро, обязательно… Я помогу тебе… Андрюша… любимый…
…Он смотрел на её растрепавшиеся волосы, на нежный румянец на щеках, который так красил её, на огромные глаза, полные любви и решимости, и сердце его плавилось от нежности. Да, она была такой и раньше, и, наверное, когда он задумывал аферу с «Ника-модой», так и должно было быть, как произошло. С первых же дней он чувствовал в ней близкого человека, который никогда не сможет предать, отступить, отречься, и тогда выбор его был закономерен. Но теперь… теперь он стал другим, и в нём всё больше крепла уверенность, что он сам должен отречься - от себя прежнего.
И «уехать далеко-далеко» не будет значить - бежать от самого себя. И «любить друг друга» не будет значить - пытаться забыть о том, что осталось вне этой любви. Нужно впустить наконец воздух в лёгкие, а жизнь - в глаза, и выдавить из себя этот мелкий, липкий, оскорбительный страх. Вот в чём она поможет ему…
- Кать, поцелуй меня ещё… Кать…

--------------------------------------------------------------------------------------