|
Hamamelis писала:
...продолжение...
АВ: Ты всё-таки прошла в своей спортивной жизни через нескольких хороших тренеров. Что-то тебе дала Линичук, что-то Дубова, что-то даёт сейчас Тарасова. Можешь ли примерно сказать, что у кого ты почерпнула?
ОГ: С Линичук я начала заниматься танцами ещё маленькой девочкой, в Одессе я была одиночницей и одиночницей же приехала в Москву. Технику владения коньком мне дала ещё в Одессе мой тренер Валентина Касьянова и потом, в Москве, Елена Александрова, очень хороший тренер, которая много дала мне в одиночном катании. Что мне дала Линичук? Наверное, основу танцев.
АВ: А как ты вообще попала в Москву?
ОГ: Я очень любила фигурное катание, была готова кататься по 24 часа в сутки. И нам сказали, что если уже кататься по серьезному, то лучше делать это в Москве - там больше тренировочного льда, там проводится больше всяких сборов, которые помогают приобрести силу, выносливость, технику. И мы с матерью ринулись в Москву - она бросила из-за меня работу, и мы поехали в Москву искать тренера. И вот, мы пришли в клуб "Динамо" к Елене Анатольевне Александровой. Она тут же взяла меня на сборы, и я у неё тренировалась почти четыре года в одиночном катании. А потом у меня как-то так получилось, что прыжки у меня были стабильные, но недостаточно высокие. Я смотрю: в группе девчонки всё прибавляют и прибавляют, а я нет. Они такие мощные были, а я такая маленькая, худенькая, ещё худее, чем сейчас: ножки спичками. Все удивлялись, как меня ветром не сносит. Я и задумалась: если я не могу так высоко прыгать, как все, может, мне себя в танцах попробовать? Я бы сказала, что в танцы меня сманила Линичук. Она набирала группу, пришла к нам на тренировку, стала о чём-то с нашим тренером разговаривать и говорит "Давай, я вашей Оксанке поставлю программу". Ну, начала она мне программу ставить для одиночного катания, каким-то движениям учить, а у меня как раз какой-то спад был психологический, что у меня низкие прыжки, что девки все прибавляют, а у меня вроде стабильность есть, крутка есть, а высоко прыгать не могу, не знаю почему. И я решила пойти попробовать в танцы. Пошла к Наталье Линичук, полгода каталась одна, потом она меня поставила в пару с Сашей Чичковым. Он тогда был как бы звездой, и на него целая очередь стояла - кто с ним будет кататься. Ну, поставили меня с ним, и мы начали сильно работать - я очень любила работать, очень трудолюбивая была, и я, конечно, очень благодарна Саше, что он мне тогда многим помог. C ним мы стали чемпионами мира среди юниоров, но потом у него появились проблемы со здоровьем и, я бы даже сказала, с желанием тренироваться дальше. А я очень хотела идти дальше и тут как раз наступал сезон, в котором мне надо было переходить во взрослые. Я подумала: время идёт, уже начался август, а у нас ещё не было ни программы, ничего, и с Саша то придёт на тренировку, то не придёт. Мне стало очень обидно, что мы просто потеряем сезон. А мы как раз в предыдущем сезоне ездили уже после выигранного юниорского чемпионата мира, в апреле, на взрослые соревнования во Францию, в Гренобль и там очень прибавили. Мы там выиграли у многих пар и вообще продвинулись вперёд. А тут лето прошло, я смотрю, что с Сашей Чичковым творится что-то непонятное: то ли он уже устал, то ли у него на самом деле всё болело - я не знаю. А у Жени Платова как раз началась беда с партнёршей, Федориновой, она сильно поправилась. Кто-то услышал о том, что мы остаёмся без партнёров, и Марк Гуревич позвонил моей матери и спросил, как она смотрит на то, что я буду тренироваться с Платовым у Дубовой. То есть, нас пригласили кататься вместе. Женю я знала только по соревнованиям, в Одессе мы с ним знакомы не были. Создалась такая ситуация, что с Сашкой было что-то непонятное, и Линичук перебросилась совершенно с нас на другую пару, Ангелика Кирхмайер - Дима Лагутин. Мы только что выиграли юниорский чемпионат мира (1988 год), и она хотела, чтобы эта пара выиграла уже на следующем чемпионате мира среди юниоров. Девчонка была очень талантливая, но ужасно слабая, просто никакой физической силы не было. И вот Линичук начала её тренировать. Мы приходим все в зал, и она на меня никакого внимания не обращает, а только над ней стоит и занимается только с ней. А я ещё совсем молодая была, обиделась, думаю: пойду попробую кататься с Платовым у Дубовой. Это было уже начало августа, времени оставалось маловато, но мы начали тренироваться у Дубовой, по три тренировки в день, потому что надо было быстро-быстро подготовиться к сезону 1989/1990 года. Короче говоря, буквально через один месяц мы уже участвовали в каких-то прокатах. Конечно, это было не идеальное катание, но мы уже катали произвольную программу, обязательные танцы. Конечно, мы очень много тренировались, с катка в Сокольниках вообще не уходили. В раздевалке, диваны были, я там и спала на одном из этих диванов. Выходила в парк, в кафешку что-нибудь скушать и кофе выпить - и обратно. Прилягу возле батареи и сплю.
АВ: А что дала тебе Дубова?
ОГ: Что дала мне Дубова? Я не знаю, что она мне дала. Даже не знаю, что сказать, мне это как-то трудно определить. Конечно, она со мной занималась, особенно в первый год. Думаю, что она мне в обязаловке помогла, научила каким-то новым приёмам в обязательных танцах. Именно в обязательных. Конечно, ей ещё очень помогал Марк Гуревич, который с нами очень много занимался по обязательным танцам. Я, конечно, ей за это благодарна.
АВ: В какой момент у тебя начались разногласия с Дубовой и из-за чего?
ОГ: Наверное, у нас просто может быть, у нас характеры не сошлись, потому что по началу, когда мы только начали работать, всё было как-то по-другому. А потом то ли мы перестали понимать друг друга, то ли что-то другое между нами произошло - я не знаю, это трудно объяснить словами, потому что это какое-то внутреннее чувство. Может быть, это и неправильно было, но я такой человек: если мне что-то казалось неправильным, я так Дубовой и говорила: Вы извините, но мне это не нравится. А ей, в свою очередь, наверное, не нравились мои возражения, она любила, чтобы ей все поддакивали, говорили: да-да, конечно, Вы правы. А я какой к ней пришла, такой и осталась. Я и хотела такой остаться - не хотела, а, может, и не могла измениться. Я вот такая. У меня немножко завёрнутая нога, но я её делаю завёрнутой артистично.
АВ: Вы приняли решение уйти от Дубовой. Но ведь ты помнила, как Линичук тебя практически бросила, занимаясь другой парой, уже знала ей цену - почему вы ушли именно к ней?
ОГ: Это как-то так получилось. Мы бы, может быть, ушли сразу к Татьяне Тарасовой, но у неё вроде был балет, и нам было её как-то даже неудобно беспокоить. Я думала: у неё всё хорошо и не бросит же она балет - такую огромную труппу - из-за нас, из-за меня. Сложилась ситуация, что кроме Линичук, нам не к кому было идти. Так уж получилось. Лично я к ней возвращаться не хотела. Честно говоря, это была Женина инициатива, пойти к Линичук. Я ещё ему тогда возразила: Ты что? Как я могу пойти к Линичук - я ведь от неё уже уходила! Во-первых, говорю, мне неудобно к ней возвращаться, во-вторых, думаю, она меня и не возьмёт или мне что-нибудь сделает. То есть, у меня с самого первого момента жениного предложения идти к ней было какое-то нехорошее чувство. Но, как я уже говорила, идти было больше не к кому, и мы обратились к ней. Она, конечно, показала радостный вид, сказала: я так рада, конечно, я вас возьму. Перешли мы к ней - это был девяносто второй год - и начали у неё работать. Естественно, мы хотели, как лучше. Мы стали расспрашивать, под какую музыку будем кататься, о том, о другом. Как-то даже не знаю, почему, но мы спросили: Наталья Владимировна, можно, мы пригласим постановщика на произвольную программу, потому что это будет как-то профессионально? И вообще, нам хотелось бы пригласить человека, который бы нам помог. Но, когда мы задали ей этот вопрос, мы не учли, что Линичук - человек очень самолюбивый. Она очень любит себя и считает, что только её идеи могут быть гениальными и никого другого рядом с ней даже близко быть не может. Может быть, я и не права, но мне так показалось, что она очень на это обиделась. За то, что мы у неё просто по-человечески спросили, можно ли нам пригласить постановщика. Открыто она на наш вопрос не особо прореагировала - не кричала "нет, не позволю" или что-то вроде этого, но мы поняли, что она не особо рада нашей идее. Но мы всё равно пригласили постановщика, Шанти Рушполь, которая ставила программы Марине Климовой с Сергеем Пономаренко. Шанти стала нам ставить программу, блюз, как раз для сезона 1992/1993 года. Я считаю, что она поставила нам очень хорошую программу. И мне, и многим людям она очень нравилась. А следующий сезон был уже олимпийским. В 1993 году мы на Европе и мире заняли своё почётное второе место, как раз с блюзом, который нам поставила Шанти. Наступило лето 1993 года, в сентябре должен был начаться олимпийский сезон. Мы поехали отдыхать и думали, что, может быть, Наталья Владимировна найдёт нам музыку на произвольную программу. Мы как-то не учли, что Наталья Владимировна обиделась на нас за то, что мы пригласили Шанти. Она тогда вроде бы что-то на эту тему поговорила - и всё. Приезжаем, она спрашивает: Ну что, нашли себе музыку? Мы отвечаем: нет. А у нас был человек, который всей группе музыку писал. Мы говорим ей: вот вы в прошлом году нам рок-н-ролл предлагали - может, нам его взять? А мы тогда блюз взяли, потому что рок-н-ролл хотели для Олимпиады оставить. Если бы мы в предолимпийский сезон рок взяли, что бы нам осталось для Лиллехаммера? Ведь на тот момент для нас, для нашей тогдашней техники танца сильнее рок-н-ролла не было, так что это было очень правильное решение. Линичук говорит: рок-н-ролл у меня уже другая пара катает. Мы спрашиваем: какая другая? Она: Крылова - Фёдоров. Я говорю: простите, Наталья Владимировна, мы же у вас пара номер один. У нас в России было такое правило: лидеры выбирают музыку первыми, говорят всем в своей группе, под какую музыку будут кататься, чтобы никто в этой группе такую музыку уже не брал, чтобы не получилось, что у двух пар, тем более - у первой и второй - одинаковая музыка. Она послала нас к этому человеку, который всем подбирал музыку, прослушать, что у него есть, что он нам предложит. Мы к нему приехали, он ставил нам всякую ерунду, а потом поставил Rock around the clock. Я этот рок-н-ролл первый раз услышала, без медленной части, и говорю: Женя, это олимпийская медаль! Клянусь, я ему сразу это сказала, у меня было какое-то предчувствие, что с этой музыкой мы выиграем Олимпиаду. Слава, музыкант, говорит: мне эта музыка очень нравится, но я не могу вам её дать. Мы просто в шоке были. Спрашиваем: почему? Он замялся и говорит: спросите Наталью Владимировну, почему. Приходим к ней, она говорит: Вы знаете, эту музыку я отдала Крыловой. Я спрашиваю: это как же так? Я понимаю, если бы Анжелика сама пошла в магазин, купила эту пластинку, принесла и сказала: вот эту музыку я купила, она моя и под неё я буду кататься. Это одно дело. А когда человек, который работает для нас, которые подбирает нам музыку и тоже знает, что сначала выбирают чемпионы, а потом уже все остальные, первое право выбора должно было быть за нами. И вот, с этого момента началось непонимание нас с тренером, которое продолжалось с 1993 года до тех пор, пока мы не ушли.
АВ: Какую медаль ты рассчитывала получить на Олимпиаде?
ОГ: Золотую.
АВ: Чего же ты тогда после произвольного танца, когда уже показали оценки и стало понятно, что вы - победители, кричала из угла Kiss & Cry кому-то наверху: Ну и что, что Чайковская сказала, что первые? Всё равно не верю!
ОГ: Да, это было, и знаете почему? Когда мы приехали в Лиллехаммер - я верила, что мы можем выиграть, а когда началась эта неразбериха с оценками: первые в обязательной программе, третьи в оригинальной и набрали одинаковое количество очков - тогда я уже начала было сомневаться. Но я чувствовала, что оригинальный танец мы выигрываем, значит, мы первые, а тут кто-то показывает один палец, кто-то один, а потом два - они хотели сказать, что и первое, и второе места у российских спортсменов, вот я и запуталась и не верила, пока не увидела результаты.
АВ: Вы стали олимпийскими чемпионами. Как восприняла это Линичук?
ОГ: Вот так: следующее утро после выигрыша. Олимпийские Игры ещё не кончились. У меня ещё просто невменяемое состояние, меня просто шатает от безумной усталости, от безумного напряжения, от выигрыша, я ещё просто не всё осознаю, не всё понимаю. И вот, мы идём с Натальей Владимировной с катка - то ли у нас тренировка для показательных выступлений была, то ли мы туда за чем-то другим приехали, и нам надо было ехать в Олимпийскую деревню на автобусе, а она хотела пойти в магазин - очень хорошо помню, как будто это было вчера. Мы идём вместе - я к автобусу, а она должна была идти дальше. И вот, она идёт рядышком, под руку со мной, и как-то так ехидно улыбается. Я спрашиваю: что это вы? Она: ничего. А мне же интересно, мне ещё интересней становится, когда она так странно улыбается и молчит. Я давай к ней приставать: ну скажите, ну пожалуйста! Просила-приставала, потом она и говорит: Наконец-то я доказала Дубовой и Грищук, кто такая есть Линичук!
АВ: Дубовой и кому?
ОГ: Дубовой и Грищук. Мне и Дубовой, потому что я уходила от неё к Дубовой. У меня слёзы ручьём полились, у меня просто был шок. Я ей не сказала ни слова, повернулась - и тут как раз автобус подъехал. Я попрощалась кое-как, сказала: до свиданья, увидимся позже и пошла к автобусу. Я была в шоке: после всего этого напряжения, после всех тренировок, после всего пройденного сложного пути, после того, как мы наконец-то выиграли олимпийские золотые медали, после всего этого эмоционального состояния мне вот такое сказал человек, на которого я надеялась опереться в трудную минуту. Сказал уже на следующее утро! Я ей ничего не сказала, но подумала: хорошо, что она этого мне не сказала перед произвольной программой!
АВ: Перед произвольной она тебе ничего сказать не могла - ты ещё не стала олимпийской чемпионкой. И когда пришло решение опять уйти от Линичук?
ОГ: Я понимаю, что обо мне могут сказать: она мечется от тренера к тренеру - то Линичук, то Дубова, то Тарасова, но мне очень тяжело менять тренера. Разговоры у нас с Женей начались сразу же после Олимпиады, потому что весь сезон был тяжёлым - эта история с музыкой, да и все тренировки проходили очень тяжело, потому что ребята нам мешали безумно. Анжелика и Володя вели себя очень нехорошо, очень некрасиво, очень обижали нас. Нам очень было тяжело готовиться к этим Олимпийским Играм: мало того, что олимпийский сезон вообще безумно тяжёлый, плюс у нас в группе не было никакой дисциплины. Ребята могли позволить себе что хотели - они видели, что тренер на их стороне.
АВ: А когда она перешла на их сторону - при смене партнёра с Фёдорова на Овсянникова?
ОГ: Нет, она сделала ставку на Анжелику ещё раньше, когда та ещё каталась с Вовой. Мы это поняли, потому что ребята себя вели очень нехорошо. Например, во время нашего проката они делали музыку тише. Знаете, перед прокатом уровень музыки выверяется и проверяется. Вот мы всё проверим и начинаем кататься. Я становлюсь ехать прокат, проезжаю десять-пятнадцать секунд от начала проката - естественно, что я не хочу останавливаться и начинать снова, а ребята подъезжают - один или другой - и снижают уровень звука. Просто обидно. Почему? Из-за чего? Я никогда в жизни им ничего плохого не сделала, слова плохого не сказала, не знаю, за что они мне это. Или я остановлюсь на льду посреди катка, шнурки поправить, а они подъедут сзади и толкнут меня - "нечего стоять посредине катка!" И никто им ничего не говорил. Я уверена, что, если бы у Татьяны Анатольевны такое произошло на тренировке, она бы сразу всех по своим местам расставила. Так вот, после всех этих воспоминаний, после Олимпийских Игр и после того, что я услышала от людей, которым очень верила, что она в олимпийском сезоне очень в нас сомневалась, не знала, сумеем ли мы вообще какое-то место на Олимпиаде занять, мы начали думать. Но, понимаете, страшно было: мы только что вроде к ней пришли и прямо сразу же, на второй сезон, куда-то уходить... И, опять же, было не к кому. Обратно к Дубовой мы возвращаться категорически не хотели, у Тарасовой - театр, так что у нас было просто безвыходное положение. Решили остаться ещё на один сезон, надеялись, что, может быть, всё будет как-то по-другому. Начало 1995 года мы пропустили из-за всего этого, на первенство Европы не ездили, выступили только на чемпионате мира в Бирмингеме.
АВ: Когда я сказал тебе в Бирмингеме, что в Дортмунде Наталья Линичук официально заявила на пресс-конференции, что её олимпийская надежда 1998 года - Крылова и Овсянников, была ли эта новость для тебя сюрпризом?
ОГ: Для меня это, конечно, было шоком, но я это предчувствовала. У нас с Женей уже не было уверенности в тренере, и это было ужасно.
АВ: А отношение к вам в группе изменилось после олимпийской победы?
ОГ: Нет, всё было как раньше. Естественно, что в 1994 году мы переехали в Америку и естественно, что Линичук подписала там контракт с университетом Делавэра и что она должна была заниматься с американцами. Естественно, что ей нужно было зарабатывать деньги и мы, насколько я поняла, стали ей мало важны, так как её уже пригласили как тренера олимпийских чемпионов в Америку, предоставили все условия. Если сказать мягко, у неё просто не хватало времени на нас. Если очень мягко сказать. Ну и, конечно, желания, потому что когда желание есть, тогда и время можно найти.
АВ: А когда вы решили остаться до вторых Олимпийских Игр?
ОГ: Я всегда хотела остаться. У Жени были немного сомнения, потому что у него жуткие боли в ноге - я думаю, что это было самой главной причиной. Я просто горжусь им, как он может кататься с такими болями. Конечно, в тот момент, когда мы выиграли Олимпиаду, я была тьфу-тьфу, здорова. Это сейчас у меня начинают потихоньку болеть то спина, то копчик, то оба колена. Я понимаю, что у него очень болела нога, поэтому он сомневался, сможет ли выдержать ещё четыре года. Но у меня всегда было желание остаться до следующих Игр. Я не уверена, но мне кажется, что в 1994 году я была самой молодой олимпийской чемпионкой в танцах на льду. Я думала, что сил у меня ещё полно, энергии тоже хватит на воплощение всяких новых идей, новых программ, новых стилей. Единственной проблемой была Женина нога. Если б ему стало невмоготу - нам бы пришлось уйти в профессионалы. Но он тянет пока, и я ему за это очень благодарна. У меня нет личной жизни, и фигурное катание заполняет мне всё, чего мне не хватает в другом. Моя личная жизнь - на льду.
АВ: А как вы вышли на Татьяну Тарасову?
ОГ: Когда мы узнали, что она стала тренировать Илью Кулика и слышали, что живёт она где-то под Бостоном. Ну, мы начали искать её по всем каналам - московский телефон, бостонский, немецкий телефон её мужа... В конце концов, Женя первый до неё дозвонился. Она сразу же согласилась, сказала: не волнуйтесь, ребята, я вам помогу. Мы с ней встретились, переговорили, перешли к ней, и очень-очень довольны. Она очень добрая и гостеприимная. Чуть не каждый день после тренировок приглашает к себе на обед, заботится о нас, как о своих детях. Я её зову мамкой.
АВ: А как отреагировала на ваш уход Линичук?
ОГ: Не знаю как. Она с тех пор с нами не то что не разговаривает, но даже и не здоровается.
_________________ 
|
Вход
FAQ
Поиск
