Палата

ну чиво?... как там?.. ночь, улица, фанарь... и нет аптеки!.. начнем все сначала...

_________________
no-no-no-no... I kill the bus driver...

девачки... лень мне всё выкладывать, што была... мож кто бросит адним файлам?..

_________________
no-no-no-no... I kill the bus driver...

а давай с конца? облезу же.....

_________________
-У него очень воинственный вид.
-Наверное, хочет заказать еще одно пирожное...

ДобрыйЖук


Умен, храбр, совершенно бессовестен и жаждет власти (R)






=раз=

На кухне запершил чайник, вода довольно запузырилась, и пар вытолкнул маленькую красненькую кнопочку. Мужчина взял его широкой ладонью и налил крутой кипяток в чашку. Во рту еще прыгала автоматическая зубная щетка, исходя белой эпилептической пеной, а во второй руке он держал влажное полотенце, изредка рассеянно теребя им коротко стриженные черные волосы. Из двери в комнату, потягиваясь, словно котенок, показалась симпатичная молодая женщина. На ней не было ничего, кроме очень длинных курчавых светлых волос и мужской рубашки, которую она надела, как халат. Она приблизилась к мужчине, обвила его руками и прижалась щекой к его широкой обнаженной спине.
- Ты как всегда был на высоте, Андрюш, - блаженно выдохнула она и широко улыбнулась.
- Да-да, Света, да, сверху, ты имеешь ввиду, - пробормотал он все еще с набитым ртом. - Кофе будешь?
- Кофе? - непонимающе переспросила та. - Пожалуй, буду… Андрюш, а тебе на самом деле надо спешить? - добавила она, подумав о чем-то, и снова улыбнувшись.
- Вот так нужно, - и он очертил большим пальцем резкую линию у основания собственной шеи. - Я уже опаздываю. И ты, кстати, меня задерживаешь, - Андрей натянуто улыбнулся красавице и направился в ванную.
Она услышала его голос:
- Сегодня очень важный совет директоров, просто так я бы в офис не потащился, подъедет Воропаев, и отец должен быть. И Кира сегодня прилетает из Европы. Ну Пушкарева тоже будет вредничать, впрочем.., как обычно.
- Сашка? - спросила она, чуть улыбнувшись, будто что-то припоминая. - Он все еще в совете?
- Да, он все еще заноза в моей заднице. Он - в правой ягодице, а Пушкарева - в левой, или наоборот, - Андрей снова появился в дверях, застегивая сорочку и поправляя галстук. - Но ты не слушаешь меня. Я говорю - Кира сегодня прилетает, и не исключено, что она перед тем, как отправится в офис, захочет навестить своего жениха.
- Уравнение с двумя неизвестными, - усмехнулась Света, в свою очередь, расстегивая рубашку, надетую на ней. - Кто жених?
- Я, Светочка-деточка, я, - скорчил гримасу Андрей. - Если тебе полегчает, бывший.
- Тогда второй икс. Какого рожна Кире Юрьевне надо в квартире своего бывшего жениха? - добавила девушка, скинув с себя одежду окончательно, переступив через нее, и направившись в ванную.
- Это должно меньше всего тебя касаться, - проговорил Андрей, поднимая и встряхивая рубашку. - И поторопись там, - прикрикнул он. - Я не хочу оправдываться перед отцом, и врать ему. Говорить, что делал расчеты по динамике продаж, когда сам всю ночь… хм… развлекался с тобой.
- Ты просто подлец, Жданов, понимаешь, кто ты? Ничуть не изменился, - резко проговорила девушка, впрыгивая в кухню на одной ноге, натягивая на нее ажурный чулок.
- Ой, Света, ну встретились, выпили, потанцевали, потр…
- Не смей!! - крикнула девушка, выпрямляясь.
- Ну, давай еще пощечину мне залепи, давай, - Жданов даже не посмотрел на раскрасневшуюся от гнева Свету. - Ночью стонет, как влюбленная черепаха, а с утра шипит, как ошпаренная кошка, - заворчал он и, войдя в комнату, стал собирать со стола ворох каких-то бумаг в кожаный портфель.
Сдерживая набухшие в глазах слезы, Света хватала с пола детали одежды и теперь, уже молча, натягивала их на себя, как попало.
- Значит, мне про тебя правду говорили, - пробормотала она обиженно.
- Кто, к примеру? - без интереса поинтересовался Жданов, холодно посмотрев на нее, поправляя очки.
- Инга из "Ред старз" и Анжела, - все также надувшись ответила Света.
- Инга? Анжела… - припоминая, сощурился Андрей. - Одна такая дылдочка, из моделек, а вторая… кажется, ди-джей на какой-то местнячковой радиостанции. Да, что-то было. Имел, имел. Мне Малина телефоны давал. На рубль – десяток таких.
- Жданов!!! - пораженно выкрикнула девушка, оборачивая шею пушистым шарфом. - Что с тобой?.. Вчера т-т-таких откровенностей за тобой я не замечала. Не ты ли мне вчера там что-то в… в… в шею шептал?
- Тебе показалось. Просто ты слышала только то, что вы, женщины, обычно хотите слышать. Да и чего только по пьяни не наплетешь, не наобещаешь, купившись на ваши прелести.
- Что?! - захлебнулась возмущением Света. - Что ты сказал?
- Готова ты, наконец? - внезапно серьезно спросил у нее Андрей, оглядывая с ног до головы.
- Да, - кивнула та, все еще ожидая ответ.
- И чего мы стоим, смотрим? Ты же знаешь, где дверь, золотко, - улыбнулся ей Жданов так сладко, что на ее лице отразилась нечеловеческая ярость.
- Что же ты даже не отвезешь меня? - зло выпалила та.
- Извини, но я действительно спешу.
- Ты, что, издеваешься, Жданов? Моя машина осталась у бара.
- Возьмешь такси. Надеюсь, деньги на это у тебя есть? - он подтолкнул ее к выходу. - Или мне заплатить… тебе? - закончил он, закрывая дверь.
- Казззёл, - выдавила Света сквозь зубы и, пройдя мимо лифта, скрылась на лестничной клетке.
- Позвони мне, как соскучишься! - крикнул Андрей ей вдогонку.
Он видел свое отражение в зеркале лифта. Довольный, сытый, удовлетворенный, улыбающийся.



=два=

Жданов даже не пытался понизить свой голос, когда рассказывал Малиновскому, как провел эту ночь. Во всех подробностях, смачными точными выражениями, как было, когда они были всего лишь познающими мир подростками. И Роман покатывался со смеху, закусывая кулак, хлопал его по плечу и гордился другом.
- А она, как? - и Жданов показывал ему. - Да ты что? Тебе даже это с ней удалось? Ну, респект! И потом, потом что? Вот так даже?! Не может быть! И как на вкус? Офигеть!
И он снова смеялся и умиленно смотрел на Жданова.
- Слушай, я у себя Светкин телефон поищу, но если не найду, ты мне должен.
- Да хоть сейчас, - Андрей небрежно подвинул к Малиновскому свой мобильный, - но только, боюсь, что после такой ночи ей еще долго ничего не захочется, - самодовольно протянул Жданов, делая неприличный жест. - И никого.
Жданов вытянул руку и, взяв со стола бутылку воды, открыл ее. Пил он без помощи стакана, прямо из горлышка, жадно.
- Всё отлично, только от виски трубы горят, ты знаешь. И немного обидно, что за все свои ночные труды утром я получил козлом по морде, - пожаловался он Малиновскому.
- Козлом? – удивился Роман.
- Когда я наивежливым образом выпроваживал даму из своего жилища, - пояснил Жданов.
- Да. Под утро их как будто кто-то меняет. Они прямо готовы тут же в ЗАГС, без трусов, - многоопытно ответил Малиновский, - Подожди, щас отсидим положенное, и рванем куда-нибудь, расслабимся с девочками попроще, - довольно успокоил он Жданова.
- Да если б я напрягался, друг мой, если б напрягался! - и тот оглушительно расхохотался, как раз тогда, когда в кабинет вошел Воропаев.
- Саша! – воскликнул Жданов и резко вскочил. – Давно не виделись, - и он протянул Воропаеву руку. – Приветствую.
Тот смерил его холодным взглядом, улыбаясь одними губами.
- Так-так. Начинаешь прогибаться, Андрюшенька, прямо с порога, - однако руку подал и даже пожал достаточно крепко, так, что Жданов от рукопожатия даже затрясся. – Здравствуй, здравствуй.
Потом поздоровался с Малиновским коротким кивком головы.
- Пал Олегыч сегодня обещались быть? – поинтересовался он у Жданова.
- Да, папа должен быть, - ответил Андрей, не спуская с Воропаева глаз.
- И Кира? Она говорила со мной из Шереметьево.
- Да? Мне она не позвонила.
- Что, в общем, и понятно, согласись, - усмехнулся Александр. – О твоих трахах слухи ползут по всей Москве. Хоть ты ей и бывший… Ведь ее имя твои девки тоже потом полощут на всех углах.
Жданов ничуть не смущенно пожал плечами:
- Славу, эту капризную девчушку, я тоже имел!
И они оба рассмеялись, рассматривая друг друга.
- Да я в тебе и не сомневался, но… только… - лицо и голос Воропаева вдруг стали серьезными, - я бы предпочел, чтобы моя сестра поменьше слышала рассказов о том, что ты вытворяешь. И меньше в них упоминалась.
Жданов нахмурился, но не расстроился. Всем видом он говорил, как ему на это наплевать, и других призывал к тому же. Не все ли равно.
Воропаев молча сел напротив, раскладывая на столе бумаги.
- Ты уже был у…нашей президенты? – поинтересовался Жданов с легким презрением.
- Да, к Катерине Валерьевне я уже заглянул.
- И? – он забарабанил пальцами по столу.
- Она во всеоружии, Жданов, рвется в бой, как всегда предельно собрана, конкретна… Андрюш, что у вас с ней за терки, а?
- Мне кажется, пора вернуть компанию в семью, - просто ответил Жданов, рассматривая свои отманикюренные ногти. - Она слишком долго управлялась пришлыми людьми. Я хочу оспорить назначение Пушкаревой на пост президента. Насколько я помню, оно было временным, однако, как это всегда бывает у нас, у Русских Людей, временное грозит стать постоянным.
- Думаешь, Пал Олегыч с твоими доводами согласится? – с сомнением отозвался Воропаев, покачав головой.
- Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться, - уверенно, но туманно ответил Жданов. – К тому же большинство на моей стороне. Кира, Ромка… Милко вообще далек от всего этого. В твоей поддержке я могу не сомневаться. Мне главное переубедить отца.
- Я тоже не склонен особо любить Катерину Валерьевну, но методы ее управления, должен признать, идут на пользу. Да что там управление, Андрюш? Я могу судить просто по тому, как регулярно получаю свои деньги. Приходится говорить Катерине Валерьевне спасибо не менее регулярно и не менее сердечно. Ты мне сможешь это гарантировать?
- Сашка, ну о чем ты говоришь? Конечно! Тем более что компания сейчас приподнялась, и мне не трудно будет использовать методы милой твоему сердцу Екатерины Валерьевны.
- Послушай, я был уверен, что у вас с Пушкаревой все нормально, - прищурился Александр. – Что случилось? Ты же просто ненавидишь ее…
- Ты БЫЛ уверен, что у нас все БЫЛО нормально, - процедил сквозь зубы Жданов. – Пока эта фря высовывалась не часто и не метила в совет директоров, пока я мог отдавать приказы, а она их выполняла, пока она тихо сидела в каморке, а я – в президентском кабинете, и пока мой отец уважал меня…
- И вам доброе утро, Андрей Палыч, - перебил его спокойный голос у него за спиной.



=три=

Жданов резко развернулся прямо со стулом.
- Доброе, Екатерина Валерьевна, - насмешливо ухмыляясь, проговорил он.
То, что она услышала его последние слова, его вовсе не смутило. Откуда только бралась его уверенность и бесцеремонность? Он встал, протянул ей руку, надеясь на то, что она среагирует. Но Катя прошла мимо него, лишь слегка задев его плечом. А Жданов сделал вид, что просто поднялся, чтобы размяться. За искрой насмешки был его внимательный, изучающий, холодный взгляд - заметить любое дрожание, пусть тщательно скрываемое, пусть виртуальное. Таким взглядом он мог бы увидеть кровоизлияние в мозг. Или скорее вызвать его. Катя села расслабленно, не давая повода сомневаться в своем спокойствии. И все же что-то там было, от чего одна бровь Жданова поползла вверх, и губы чуть скривились.
- Павел Олегович уже внизу, - сказала Катя, вскидывая длинные ресницы смелого открытого взгляда на Воропаева. – Что Кира Юрьевна?
- Скоро будет, - кивнул тот. – Если только не пробки…
- Пробки? – будто не расслышав, проговорила Катя. – Все здесь, по-моему…
- Приятно, что вы так лестно обо мне отзываетесь, - широко улыбнулся ей Жданов, лаская ее нескромным взглядом от декольте до чулок.
- Всего лишь отдаю вам должное, - парировала та.
- А это в смысле – затычка в бочке или… вылететь как пробка? – тоном Вовочки поинтересовался Жданов.
- Как вам будет угодно, - Катя сделала приглашающий жест рукой.
За тональным кремом было не видно, покраснела она или нет. Жданов наклонился к уху Малиновского и зашептал что-то. Потом они вместе рассмеялись. Однако он изводил ее намеренно и напрасно. У нее все было идеально с некоторых пор – от декольте до чулок. Как ни странно при всем этом мозги от нее никуда не девались. И ростом она была примерно с ангела.
В зал вошел Павел Олегович и перед тем, как обнять сына – они не виделись целый месяц, только перезванивались – тепло поздоровался с Катей. Ему она протянула руку сама, и Жданов следил за тем, как ее пальцы чуть напряглись в широкой ладони отца.
- Андрей, - сказал Павел Олегович, подходя к нему. – Надеюсь, ты сможешь мне все объяснить.
«Про что он? Про собрание, про Киру или про ту попойку в клубе? Я там только за одну разбитую витрину уплатил столько!..» - и Жданов мысленно присвистнул.
- Инициатива собраться чья? – спросил Павел Олегович, пожимая все-таки руку сыну.
- Моя, пап, но сугубо по плану. Я просто хотел бы еще кое-что обсудить, кроме обычных вестей с полей, - успокоил его Жданов.
- Твое назначение и снятие Кати, я полагаю? – без улыбки угадал Павел Олегович.
«Снятие Кати» прозвучало как снятие с креста. Да и выглядело, пожалуй, также. Катя бы согласилась.
- Ладно, если ты сразу об этом хочешь поговорить,.. - пожал плечами Жданов. – Я думаю, что тут даже Киру дожидаться не надо. Все со мной согласятся и ты, я надеюсь, тоже. Через несколько минут всем присутствующим предоставят полные отчеты по состоянию дел в компании. Они, не постесняюсь сказать, блестящи!
Все посмотрели на Катю, которая, как ни в чем не бывало, рисовала на листочке бумаги рожицу и, казалось, не слушала.
- Мы должны Екатерина Валерьевне за это сказать спасибо, - нарушил тишину голос Павла Олеговича.
- Да-да-да, - Жданов перебил его. – Спасибо и прочая бла-бла-бла. Это все так. Но разве назначение Екатерины Валерьевны не рассматривалось как временная мера? Как способ выхода из кризиса? Саша, папа, - обратился он к потенциальным союзникам. – Кира! – нечаянно выкрикнул он от неожиданности, когда дверь открылась и на пороге появилась его бывшая невеста. – Да, кстати Кира… Присоединяйся.
Та вопросительно посмотрела на Андрея, поздоровалась и села. Он улыбнулся ей, попытавшись вложить в улыбку всю доброту, какая у него еще осталась. Это было трудновато, потому что на самом деле он был раздражен и зол, как собака, и вот-вот готов был на кого-нибудь броситься. Надо было держать себя в руках. От этих людей зависело сейчас его будущее. Отвратительнее всего было то, что и от Пушкаревой тоже.
- Кира, ничего нового, обычное собрание, но папа поднял главную тему в самом начале, так что… - Жданов развел руками. – Я бы хотел пересмотреть кандидатуру президента.
- То есть… - Кира наклонила голову, помогая Жданову ответить, - предложить свою?
- Именно так. Семейный бизнес потому так и называется, что он семейный, - проговорил Жданов.
Но зря, Кира восприняла фразу превратно. Он прочел это в ее взгляде. Она наклонилась и написала что-то на маленьком листке бумаги, толкнула Малиновского в бок и, указав на Андрея, передала записку. «Не дождешься», - размашисто значилось на листке. И ниже знакомым с детства почерком: «Сволочь и кобель.»



=четыре=

Прочитав записку, Жданов поднял глаза и тут же встретился взглядом с Кирой. Он не мог выдать своего замешательства. Значит, минус один голос. Донесли доброхоты, трепачи столичные, побитые молью светские львицы! И теперь уже он не сможет ее уговорить, теперь его власть на нее не распространяется. А ведь с недавних пор он освоил новые способы… для уговора.
- Так. Семейный бизнес… Да… - протянул Андрей, пытаясь продумать следующее предложение. – Я предлагаю свою кандидатуру, это вполне объяснимо. Я знаком со спецификой работы, я присутствовал при всех реформах, проведенных Екатериной Валерьевной, пусть и косвенно, но они меня касались. Она сама была моей преемницей… - перечислял он логичные причины. – Ну и в конце концов, я… я…
- Член… - подсказал Малиновский.
- …семьи, - быстро добавил Жданов, но смешки все равно прокатились по залу.
Только Пушкарева не улыбнулась. Не поняла. Куда ей! Хотя между прочим Жданов их знакомил. Два раза.
- Я сразу готова проголосовать, и приступить к разбору полетов пореальней, - высказалась Кира. – Я против. Прошло всего полгода с тех пор, как Катя… Екатерина Валерьевна назначена президентом. Коней на переправе не меняют. Дайте ей еще поработать.
Эта оговорка… и как только Кира не ляпнула «Катенька»… неприятно поразила Жданова. Они конечно неизбежно должны были сблизиться, но не до такой же степени. Что у них было общего? Они расстались с Кирой по инициативе Андрея, а вот Пушкарева…
- Согласен и я, - немедленно басом в унисон отозвался Воропаев, прервав рассуждения Андрея, вообще стараясь не глядеть на того. Один вечер в клубе, в угаре пьяного уважения, еще ни о чем не говорит. Пусть даже одолжил ему тогда Жданов денег, это еще ни к чему его, Воропаева, не обязывает. – Времени мало, показалась только верхушка айсберга, только-только первые положительные результаты. Андрей… - он хотел извиниться, но раздумал, и твердо добавил: - Я против рокировки.
Крах инженера Жданова, не иначе. Кто ему остался – верный Санчо Панса? Но что стоит Малиновский против сборища идиотов? И Андрей молча посмотрел на отца, ожидая его вердикта.
- У меня есть предложение, не решение, ничего навязывать я не буду. Но оно может тебе не понравиться, Андрей, - обратился к нему Павел Олегович. – Ты хочешь его выслушать, или мы все оставляем по-старому?
Жданов кивнул с уверенной полуулыбкой:
- Я хочу вернуть дело в семью, это раз. А во-вторых, я пытаюсь продумать будущее, - твердо сказал он. – Не ровен час, госпожа Пушкарева соберется выскочить замуж. Ведь в популярности ей теперь не откажешь. У нее начнут появляться другие интересы, к примеру, дети заведутся, - он нал, как погано это звучит и все равно произносил, - и она просто оставит компанию без управления.
- Хорошо-хорошо, - прервал его рассуждения Павел Олегович. – На самом деле, Катя, вы должны согласиться, что такой вариант возможен.
Жданов внимательно следил за ее реакцией. Пушкарева отчего-то нахмурилась, посмотрела на него, потом опустила глаза и кивнула. Андрей, довольный своим предположением прицыкнул и, подняв брови, взглянул на отца «ну разве я не прав?»
- Да, - начал Павел Олегович. – В таком случае я предлагаю… На ближайшие полгода… достаточный срок, чтобы закрепить достигнутое... назначить тебя, Андрей, в помощники Екатерине Валерьевне. Ты сможешь еще более глубоко проникнуть в суть перемен, планируемых ею, освоить методы управления и принять дела.
Высшая мера социальной защиты. Попросту расстрел.
- Помощник? Это ч-ч-что за должность? – заикаясь, проговорил Жданов, восстановив дыхание, поправляя галстук.
- Помощник. Помощник президента компании. Ну не секретарь же! – Павел Олегович увидел, как лицо сына потемнело - краснеть тот не умел, слишком пренебрегая загаром.
Жданов-старший подошел к нему и уже тише, не для всех проговорил.
- Андрей, пойми, я наслышан о твоем поведении. Возможно, для кого-то это типичное поведение золотого мальчика, но это не мое воспитание. Я вообще не могу понять, отчего ты вдруг сорвался с катушек. То, что про тебя говорят в Городе, это же уму не постижимо. Этот странный разрыв с Кирой, вечные пьянки, девицы какие-то сомнительные… И не совсем сомнительные… Пойми, я выслушиваю потом упреки от их родителей.
Жданову хотелось отмахнуться от слов, как от назойливых мух. Ведь время нравоучений прошло лет десять назад. Но это был его отец, и это было его предложение. И это была единственная возможность проникнуть в те сферы деятельности компании, где сейчас полновластно хозяйничали Пушкарева и Зорькин.
- Предложение дельное, - по-колхозному отозвался Воропаев.
Малиновский только плечами пожимал и не произносил ни слова.
Кира усмехнулась и ответила:
- Соглашайся, Андрей, - и заставила его поморщиться, добавив, - Походишь в подмастерьях.
Жданов посмотрел на Катю. К сожалению, ему необходимо было и ее согласие. Она встала и сказала, не отрывая взгляда от Жданова:
- Если того требует совет директоров, и если Андрей Палыч согласен принять на себя полномочия помощника, я перечить не могу. К тому же мне необходима свободная пара рук…
«Что, мебель в кабинете двигать, что ли?» - злился Жданов.
- … и мозги с экономическим образованием.
- Отлично. Андрей, соглашайся, - Малиновский потянул его за рукав.
- Единогласно… - выдохнул тот.



=пять=

В самолете было жарко и тесно. Слишком маленький «Боинг», слишком много пассажиров - не было ни одного свободного места – и слишком суетливые стюарды. Жданов сидел у иллюминатора и задумчиво разглядывал пушистые облака в свете заходящего солнца. На коленках перед ним лежал раскрытый ноутбук. Как только они зашли на борт, он тут же углубился в чтение новой формы контракта. Но потом скука завладела им, и он забросил работу, принявшись изощренно изучать порнографические фото, которых у него на жестком диске была постоянно обновляющаяся подборка. То, что рядом с ним сидела Пушкарева, его не волновало. Его вообще мало что сейчас волновало. Перспектива провести неделю в обществе Екатерины Валерьевны уже изрядно портила ему кровь.
С тех пор, как он по собственной глупости и честолюбию оказался в помощниках президента «Зималетто», прошел уже месяц. Иногда у Жданова возникало реальное желание отмечать каждый прожитый рабочий день в календаре жирным черным крестом. Но получалось отмечать его только горячительными напитками. Он, выпускник лучшего вуза страны, владелец ощутимой доли акций компании числился по штатному расписанию жалким помощником, секретуткой, даром, что кофе не подавал. И в каком только нелепом списке должностей ему выкопали это погоняло? Он даже постеснялся заказать себе визитки. Знала бы об этом безжалостно уволенная Клочкова, со смеху бы померла. Однако Жданову удалось настоять на том, что спустя полгода, при отсутствии отягчающих финансовых обстоятельств, передача дел состоится, и он вновь окажется на коне.
А пока ему приходилось трудиться до седьмого пота, насколько это было возможно для человека в пиджаке и при галстуке. Он старался не пропустить ни одной деловой встречи, ни одного собрания, регулярно просматривал документы всех отделов, глаз не спускал с Пушкаревой. Однажды его посетила дикая мысль перебраться в каморку при президентском кабинете. Рано утром, когда еще никого из работников в офисе не было, пока только уборщицы деловито сновали по коридорам и шумели пылесосы, он осторожно пробрался туда. Полутьма, тишина, плотно уставленные папками полки. Жданов положил руку на косяк и, разглядывая помещение, вздохнул. Но он не смог пробыть там и минуту, тут же выскочил вон, как ошпаренный. Ему показалось, что под столом кто-то есть. И как будто этот кто-то подсматривает за ним, пока Андрей делает что-то предосудительное, гораздо хуже, например, того, что в эту ночь он спал одновременно с двумя женщинами, имен которых сейчас уже не помнил. Примчавшись на свое рабочее место, он залпом выдул целый стакан виски, еле сдерживая то ли икоту, то ли дрожь. Он даже не смог рассказать об этом Малиновскому, словно занимался в каморке каким-то непотребством. Больше о переселении Жданов не думал.
Неделю назад на них вышла одна европейская компания, отчаянно желавшая заключить контракт на поставку фурнитуры и тканей. Директор ее, улыбчивый высокий блондин, как было видно на фотографии, приглашал президента «Зималетто» к себе с визитом. Обещал показать производство, а еще древний собор, свозить к морю, и накормить вкуснющей селедкой. Пушкаревой предложение понравилось, и она распорядилась готовиться к поездке. Как только Жданов узнал об этом, он объявил, что тоже едет. Поставщик был перспективный, он тоже должен присутствовать при переговорах и возможном заключении контракта. Но не будет ли логичным ему остаться в Москве, заменить её на посту президента, ехидно поинтересовалась Пушкарева. Он ответил, что на столь короткий срок не опасно оставить компанию на главного бухгалтера и директора по маркетингу, плевать на то, что Зорькин с Малиновским едва-едва здороваются.
И вот теперь Жданов летел по направлению к Европе на высоте десять тысяч метров в кресле рядом с Пушкаревой, разглядывал облака в закатном солнце и изредка – розовые обнаженные округлости на мониторе своего ноутбука.

=шесть=

Иногда человек просто не знает границ своих возможностей. Ни Жданов, ни Пушкарева не произнесли ни одного слова за весь полет. И даже сев в такси до гостиницы, они все еще молчали. Он терпеливо сдержал свой джентльменский порыв помочь ей с чемоданом, спокойно наблюдая за тем, как она мучается с ним, пыхтя и отдуваясь. Это было трудно, галантность была впитана с молоком матери и за тридцать лет доведена до автоматизма, как необходимая деталь сложного механизма обольщения. Пушкареву же обольщать надобности не было. Жданову даже было забавно смотреть, какие раздраженные, злые взгляды она на него бросает.
- Здесь ванная комната, полотенца, принадлежности. Это спальня. Пульт управления шторами и электроприборами вот здесь на столе. Телевизор, стереосистема, кондиционер – три положения. Мини-бар полностью в вашем распоряжении. Если вы захотите вызвать обслугу, вам стоит только набрать 00 и вам непременно ответят. Сервис круглосуточный.
Жданов, не вынимая рук из карманов, слушал привычный набор фраз гостиничного коридорного, ожидая, когда он закончит, чтобы выпроводить его. Он хотел принять ванну. И к тому же мини-бар выглядел очень заманчиво.
- Я здесь не один, с… коллегой, - проговорил Жданов, вдруг позавидовав коридорному, что у того не было такой коллеги, как Пушкарева. - Что если мне понадобится связаться с ней?
- Вам стоит только набрать номер ее комнаты. Но… по-моему, ее поселили рядом с вами… - он проверил что-то по своему блокноту. – О, сэр… - и он подошел к двери, ведшей куда-то из спальни. – Вам даже не надо звонить. Всего лишь постучите в эту дверь.
- Постойте, вы хотите сказать, что она ведет в номер..?
- Вашей коллеги, - улыбаясь, закончил за него мужчина.
Наверное, реакция Жданова на такую новость была странной, потому что на лице коридорного отразилось недоумение.
- И она тоже об этом знает? – спросил Андрей быстро.
- Да, сер. Ведь с ее стороны тоже есть дверь, - попробовал пошутить мужчина, но веселья шуткой не вызвал. – Они двойные. Если я вам больше не нужен, я, пожалуй…
- Да-да, конечно… - рассеянно проговорил Жданов.
Он догнал мужчину, когда тот уже стоял у лифта.
- One more question, - сказал Жданов. – Эта дверь закрывается?
- Да, конечно.
-Чем?! – Андрей попытался сделать свой голос не таким взволнованным, еще чуть-чуть и испуганный коридорный вызовет охрану.
- О, сер, прошу меня простить, - начал извиняться тот и протянул ему ключ. – Вот, для вашей стороны.
- А с той стороны она тоже закрывается? – тяжелым голосом проговорил Жданов.
- Д-да, - кивнул ему коридорный.
- Кругом марш, - пробормотал Андрей и взмахом руки отпустил его.
- Enjoy your stay, sir, - услышал он.
Лежа в ванной с полотенцем на лице, блаженствуя на пару с бутылочкой коньяка, Жданов пытался отвлечься от мысли о злополучной сообщающейся двери. Думал о том, что надо позвонить Малиновскому и матери, заказать ужин в номер, а вечером вылезти в город. Но опять откуда-то возникало это противное необъяснимое чувство, как тогда, в каморке. Нечто непонятное обретало формы. Будто за этой тонкой деревянной перегородкой обитало какое-то чудовище, готовящееся его сожрать и тщательно точившее для этого зубы. Начнет оно с ног, чтобы он не смог двигаться, затем сожрет его выдержку, чтобы он не смог терпеть, затем высосет через ухо все человеческое, что в нем пока еще оставалось, чтобы Жданов сам превратился в животное, безответное, бессловесное, тупое, в один единственный орган. И тут же, сидя по шею в горячей до пара воде, он с удивлением почувствовал, как на лбу и затылке выступил холодный пот, а руки само собой сжались в кулаки. Жданов невольно дернул плечом, и уронил бутылку на пол. Он резко сел, сорвав с глаз мокрое теплое полотенце, открыл воду и подставил лицо под обжигающе-ледяную струю.
- Пить надо меньше идиоту, - хриплым голосом проговорил Андрей в гулкую пустоту кафельных стен и, прислушавшись к своему телу, подумал, что неплохо было бы снять проститутку.



=семь=

Жданов аккуратно постучал в дверь номер Пушкаревой. Было всего только полвосьмого, голову покалывало в нескольких местах, потому что, несмотря на убеждение не злоупотреблять более выпивкой, Жданов все-таки хватил вчера лишку. Да и вообще, подумал он, поправляя ремень брюк, ночка выдалась еще та, как будто и не покидал родную Москву. По другую сторону послышался частый стук каблуков по ламинату и серьезный окрик «Who’s there?» На язык лезли только какие-то школьные скабрезности, отчего и возникла эта некрасивая, будто смущенная пауза перед тем, как он развязным тоном отрекомендовался:
- Андрей Палыч! Открывайте.
Пушкарева была уже одета и даже успела сумочку перекинуть через плечо.
- За сутки ничего существенно не изменилось, - бесцеремонно бросил Жданов и прошел прямо мимо девушки в номер, окидывая цепким взглядом все вокруг.
Он заметил кружево ночной рубашки, торчавшей из-под подушки, нетронутые бутылки в баре и рабочий беспорядок на столе. Уму непостижимо, но она на самом деле работала! Просматривала бумаги, может, даже в офис уже позвонила. Став президентом, с презрением подумал Жданов, она не перестала быть секретаршей.
- Послушайте, Андрей Палыч, я, по-моему, вас не приглашала к себе, - сдвинув брови, проговорила Пушкарева, сложив руки на груди. – К тому же я собиралась спуститься к завтраку.
- Да-да, конечно, - он подошел к столу и, взяв со стола один документ, принялся его изучать.
- К завтраку, прямо сейчас, - повторила Катя. – И перестаньте тут распоряжаться. Прошу вас, уходите.
- Что слышно из "Зималетто"? Надеюсь, краха не произошло? - издевался Андрей, криво улыбаясь.
Пушкарева подошла к Жданову и выхватила листок у него из рук. Она как будто бы даже выглядела испуганной или обиженной. Что-то там просвечивало сквозь очки, и во всей фигуре обострилась хрупкость. Андрей закусил губу и тут же с убийственной ясностью ума догадался о том, что сейчас был совершенно свободен в своих действиях. Мог делать, чего правая нога захочет. Никого не было рядом, чтобы остановить, осадить его, попросту дать ему в морду. У Пушкаревой, конечно, тоже была тяжелая рука. Но все же слабая девушка против здорового мужика, который только одним утренним перегаром мог легко свалить с ног, вряд ли бы выстояла. Для начала он просто может прекратить называть ее по имени-отчеству, да и вообще не обращаться к ней на «вы». Кому нужны были эти приличия? И Жданов довольно ухмыльнулся. Мысли поднять на Катю руку никогда до этого не посещали его. В них было что-то новое, щекочущее, что-то такое, чему требовался психиатр.
- Вы все-таки могли бы быть поскромней, и взять себе номер попроще, - Жданов прошелся до окна и окинул взглядом ряды аккуратных небоскребов.
- Почему? – удивилась Пушкарева.
- Чтобы не разбазаривать корпоративные финансы, конечно, - как само собой разумеющееся отчеканил Жданов.
- Мне кажется, мы с вами имеем на них одинаковое право, с той разницей лишь, что вы владеете ими, а я их зарабатываю, - сказала девушка и взглядом добавила «Улавливаете?»
«Мы с вами… Мы с вами…» - задумался Жданов, покачиваясь на носках, заложив руки за спину. – «Да. Что-то было, помню…»
- Вы не должны забывать, кто действительный президент, а кто был взят только на правах помощника. Ведите себя соответствующе. И я советую вам поторопиться, если вы хотите оправдать потраченные на вас финансы, - холодно, монотонно произнесла Пушкарева. – У нас встреча в девять часов.
Жданов подскочил к ней в два шага, хотел, было, пребольно схватить ее за локоть, но в последний момент отдернул руку судорожным движением, как от заразы. Удивление на лице Пушкаревой перемешалось со страхом, она отступила назад. Он и сам не понял, что собирался сделать, чем отплатить за обидные слова. Чем ближе было ее лицо, тем слабее была его решимость причинить физическую боль и тем сильнее желание сделать это. Только слепая ярость тыкалась в ребра, не находя выхода и вызывая досадную аритмию.
- Пшёл вон, - сказала Пушкарева в звенящей тишине, и Жданов, послушно, рваными движениями, как кукла на веревочке, скрылся в своем номере. Одним спокойствием своим она поставила его на место



=восемь=

- Я так рад, что смог заполучить вас к себе, - улыбчивый блондин потянулся к руке Пушкаревой и Жданов с ужасом увидел, что он собирается не просто пожать ее, но поцеловать. – Доброе утро, очень рад видеть. Френк Ван Дамм.
Со Ждановым они обменялись рукопожатиями. Андрей тоже представился, улыбаясь бессмысленно, как отражение в зеркале. Ему было не до улыбок.
- Я много наслышан о компании «Зималетто», - начал иностранец, усадив их за большой красивый стол. – О перспективах и росте. И все – под вашим руководством.
Надо же было ему найти сайт «Зималетто» в Интернете, именно когда Пушкареву сделали президентом, теперь Андрею приходилось довольствоваться ролью стенографистки. Но прилежной стенографистки.
Однако вскоре Жданов перестал злиться, потому что переговоры полностью захватили его. Френк оказался толковым бизнесменом, с которым надо было вести себя осторожно и просто необходимо было договориться. Образцы товара были изумительные! Милко съел бы собственные бакенбарды, предварительно сварив их, если бы увидел, что готовит ему руководство для новой коллекции. Андрей так увлекся, что иногда забывал перевести собственные мысли на английский и обращался к иностранцу по-русски. Пару раз он ловил на себе странный взгляд Пушкаревой, сдобренный улыбкой, как будто живший отдельно от ее лица, из прошлой жизни. Но ему некогда было обращать внимания на всякие глупости.
Он видел, как центр тяжести постепенно смещается к нему, как Френк понимал, с кем на самом деле надо вести разговор, а кому надо только целовать руки. Только этот взгляд сбивал его с панталыку – ему шизофренически начинало казаться, что Пушкарева намеренно уходит от разговора, позволяет ему быть первым. Будто бы и не было тут никакой его заслуги. И за это вместо благодарности он ненавидел ее еще больше. После изысканного обеда Ван Дамм повез их на производство, где без тени хвастовства, и ничего не скрывая, показал весь процесс. Да с таким качеством, да по такой цене!.. Жданов мысленно приплясывал и потирал руки, беспардонно торгуясь, выбивая выгодные условия оплаты. Он плыл по своему течению, и на душе было легко и сладко. Подобного морального удовлетворения, по силе граничившего с удовлетворением физическим, не доставляла ему ни один стакан виски, ни один разгульный вечер, и ни один человек. Когда Френк прощался с ними до утра, Жданов был выжат как лимон, но при этом по слоновьи доволен. Завтра можно было расслабиться, их ожидала культурная программа.
Они снова ехали молча, следя за яркими витринами за окнами такси.
- Я…
- Вы… - начали они одновременно и осеклись.
- Нет, ничего, говорите…
- Да, я слушаю… - снова получилось в унисон. – Говорите, - отрезал, наконец, Жданов.
- Я вынуждена… выразить вам свою благодарность, Андрей Палыч, - похвалила она его таким голосом, каким обычно ругают.
- Как мило, - усмехнулся он. – Вы вынуждены?
- Честно говоря, я думала в последнее время, что толку от вас стало мало, - без зазрения совести призналась Пушкарева.
- Я был не виноват в этом, меня просто задвинули, Екатерина Валерьевна. Вы и задвинули, - здесь взрываться было нельзя, только не в чужой стране, при посторонних.
- Я наслышана о ваших донжуанских подвигах, о ваших декадентских пороках, но никогда не думала, что вы еще и женоненавистник, - все скоблила и скоблила его Пушкарева.
- Что вы! Донжуан и женоненавистник? – с сомнением покачал Жданов головой. – В одном моем жалком лице?
Пушкарева даже не смотрела на него, отвернувшись к окну. И он вдруг заметил, как далеко она от него отсела, словно ее отбросило взрывом.
- Если это и возможно, то только потому, что мне попадаются разные женщины. Одних можно любить, другие же не годятся даже на то, чтобы с ними работать.
Такси подъехало к отелю. Жданов размашисто открыл дверь, вышел, и, не оборачиваясь, скрылся в здании. Напиться, напиться, напиться – пылало у него внутри. И к девочкам, добавлял соскучившийся внутренний голос нормального российского бизнесмена. А еще подумалось, что последняя фраза, брошенная им Пушкаревой, на контрольный выстрел не похожа.

=девять=

Его выпроводили из бара часа в четыре утра. Правда, от изрядного количества принятого на грудь, Жданов уже, словно Гамлет, не мог соединить время, разорванное в клочки тяжелым опьянением. Не замечая того, что пальто и ширинка у него привлекательно расстегнуты, а шарф превратился в пояс, Жданов, шатаясь, двинулся вдоль обочины. Он выставил одну руку в сторону и принялся истошно выкрикивать «Такси, такси!!!» Когда рядом с ним остановилась машина, водитель сначала принял его за француза, и только потом, глядя на плачевное состояние пассажира, понял, что перед ним русский.
Слава богу, название отеля было легко произнести. Жданову казалось, будто рта у него просто не было предусмотрено, как у древнеримской статуи. Язык распух, очугунел и совершенно не ворочался. При этом восприятие оставалось странно четким, а мысли были ясными. Только вот у Андрея никак не получалось концентрироваться на том, о чем он думал – переставлять ноги, чтобы идти самостоятельно, разговаривать связно, попробовать привести себя в порядок. Как будто его трезвого засадили внутрь чьего-то мертвецки пьяного неуправляемого тела. Ему остались только глаза, чтобы тревожно выглядывать из них, как бы не покалечиться.
Ночному портье пришлось проводить Жданова до лифта. Он бы прокатился с ним и до номера, потому что боялся, как бы тот не натворил чего-нибудь по дороге, но не мог оставить свой пост. К тому же беспокойный русский самодовольно отвергал любую помощь, мотая головой, словно пес, страдающий ушной болью, и что-то бессвязно мыча на своем варварском языке.
Ругаясь в полный голос, Жданов долго прицеливался электронным ключом к замку. Потом ввалился в комнату и, все так же матерясь, принялся нащупывать выключатель. Но, оступившись в кромешной тьме на пороге спальни, нелепо замахал руками и с оглушительным грохотом повалился на пол плашмя. По пути вниз Жданов прихватил с собой телефон и настольную лампу, стоявшие на соседнем столике.
В то самое мгновение, когда затылок Андрея неприятно сильно коснулся пола, мир сузился до тонкой черной полоски, похожей на танковую амбразуру, окруженной сверкающими звездами, сине-зелеными мерцающими кругами и еще чьей-то улыбкой, которая просто плавала среди всего этого великолепия. Жданов только глухо стонал и пытался ухватиться руками за воздух, пока наконец, не коснулся чего-то живого. Мягкого. И теплого. Он сейчас же затих и начал судорожно соображать, кто мог очутиться в его комнате посреди ночи. Девиц сюда он не заказывал. Сегодня у него уже не было на это сил.
С него аккуратно сняли пальто и пиджак, переворачивая, как мертвеца. Жданов как не старался, не мог разомкнуть глаз, чем еще больше усиливал сходство. Затем сантиметр за сантиметром втащили на кровать. Он понял это кожей, когда рубашка на спине при движении задралась, и тело коснулось холодного атласного одеяла. Кто-то опустился рядом с ним на пружинистый матрас. До Жданова, еще окруженного собственными алкогольно-табачными миазмами, долетел тонкий, смутно знакомый аромат, и что-то легкое, как пух, коснулось его лица. Он должен был открыть глаза, чтобы, наконец, узнать, что происходит. Но для этого ему нужны были дополнительные силы. Андрей же никак не мог сконцентрироваться.
Чьи-то руки заскользили по его груди. Вверх, потом вниз, пересчитывая пуговицы, но не спеша их расстегивать. Снова вверх и вниз, пока Жданов не начал получать от этого удовольствие, и его мозги, и так некрепко державшиеся за реальность, поплыли окончательно. Кто бы это ни был, он не должен был останавливаться, теперь не имел права. Руки уже высвобождали отяжелевшее тело Жданова из рубашки. Потом онемевшей кожей правой щеки он ощутил шорох чужого дыхания. Кто-то опустился прямо к его лицу. И когда его губ коснулся чей-то мягкий рот, Жданов огромным усилием воли распахнул глаза.
Немая сцена была достойна пера самого великого классика. Испуганный взгляд больших глаз, застигнутых врасплох, приоткрытый рот, в беспорядке рассыпавшиеся локоны. Жданов с невесть откуда взявшейся силой подскочил, почти отпихнув от себя Катю.
- Черт, черт, черт, - залепетал он, безобразно пятясь на край постели. – Чёёёёёрт! Пушкарева! Что…
На ней была та самая ночная рубашка с кружевами, которую он видел утром. Господи, почти полупрозрачная. Девушка сидела, подогнув под себя колени, руками опираясь на кровать.
- Что… что… что… - не мог остановиться Жданов.
Он попытался встать, но потерял равновесие и упал на пол, однако тут же вскочил, удивительно ловко для своего состояния помогая себе руками. Он зарыл одну ладонь в волосы, другой держась за спинку стоящего рядом стула.
- Аааа, - шумно выдохнул он. – Что… вы здесь делаете? Как вы сюда попали? Чего… чего нужно?.. С-с-сдурели вы, что ли?..



=десять=

- Да что вам нужно-то? – уже более спокойно проговорил Жданов, чувствуя первые признаки дурноты.
- Я… дверь была открыта… вы забыли… долго не было… я ждала, услышала… помочь… - Пушкарева дышала часто-часто, как будто только что сдала стометровый норматив, и проглатывала половину слов. – Вы упали… дайте мне… - и она протянула к нему руку.
- НЕТ! – диким голосом выкрикнул он, вытягивая шею, отшатываясь, и опять чуть не загремел. – Нет. Не на-до, - он предостерегающе покачал головой. – Все нормально. Я… я… я…
И тут Андрей бегом сорвался в ванную, склонился над раковиной, и его обильно вырвало плохо пережеванными креветками и тем чудовищным гремучим коктейлем, который он устроил в собственном желудке. Он включил холодную воду и дрожащими руками принялся размазывать ее по лицу и волосам. Попадая в рот, она казалась Жданову сладкой. Когда он поднял голову, в зеркале отразился изможденный человек, с чудовищными кругами под глазами, опухшими губами и мелко трясущейся нижней челюстью. Персонаж киножурнала «О вреде алкоголизма». Он чувствовал себя так, будто в его голове выбило пробки. Рядом со своим отражением Жданов вдруг заметил встревоженный взгляд Пушкаревой, появившейся на пороге ванной. Он резко обернулся к ней.
- Позвольте мне вам помочь, Андрей Палыч, - мягко предложила она.
Он видел только ее голые руки и тень, сгущавшуюся в ложбинке между грудей.
- Нет, - он попятился, хватаясь рукой за край раковины. – Все прошло, - и крупно сглотнул уже успевшим пересохнуть горлом, говоря, непонятно о чем, то ли о своем приступе, то ли о чем-то большем.
- Андрей Палыч, вы, что, меня боитесь, что ли? Что за глупости? – проговорила девушка и шагнула к нему.
Жданов с ужасом смотрел, как сократилось между ними расстояние, и почувствовал новый рвотный позыв.
- Вам надо чаю… с лимоном… Я закажу… Андрей, - Пушкарева сделала еще один маленький шажок, пытаясь отвлечь его внимание, но Андрей только дико вращал на нее глазами. Он так сжал побелевшими пальцами раковину, что она грозила вот-вот раскрошиться.
- Ничего не надо, - еще чуть-чуть, и ему придется позорно залезть в ванную, только чтобы она до него не добралась. И Жданов добавил тонким, просящим голосом, прикрыв глаза, как от сильнейшей головной боли: - Уйдите, умоляю.
Пушкарева застыла и в недоумении смотрела на него, сдвинув брови. Жданов заметил в ее глазах набрякавшие слезы. Она сцепила пальцы рук перед собой, невидящим взглядом окинула все вокруг и снова невольно дернулась по направлению к Жданову, словно хотела что-то сказать. Он отпрянул, чуть не потеряв равновесие, и отрицательно покачал головой. Пушкарева стремительно вышла. Он остался слушать, как удаляются шлепки ее босых ног. Потом выбежал из ванной и, подбежав к злополучной двойной двери, с силой захлопнул ее. На столе валялся брошенный ключ. Жданов с трудом запихнул его в замок, несколько раз повернул и оставил в двери, не вынимая.
Он облокотился на стену спиной и начал обессилено сползать по ней на пол, обхватив голову руками. Его все еще трясло, как в лихорадке, в горле шерстяным колючим комком стоял животный страх и остатки ужина, а плоть распирало такое возбуждение, какого он уже давно не испытывал. Жданов поморщился – ведь его спасла только темнота. Увидела бы Пушкарева такое из расстегнутой ширинки… Андрей даже не хотел думать о том, что бы могло произойти. К сожалению, сейчас он был слишком слаб, чтобы удовлетворить себя самостоятельно.
Силы быстро начали покидать Жданова. Он подполз к кровати на одних руках, с трудом поднялся и, не раздеваясь, повалился на нее, зажав одну подушку между ног. Он впал в странное забытье, лишь отдаленно напоминающее сон. В мозгу заигранной пластинкой осталась крутиться только одна мысль – зачем!? зачем?!!! она пришла? Как бы он не хотел, он уже не мог остановить спущенную Пушкаревой лавину.

=одиннадцать=


Чтобы там ночью не происходило, главное, на утро вести себя, как ни в чем не бывало. Хотя это и было мучительно трудно. Жданову пришлось приладить на нос черные очки. На его счастье, на улице ослепительно светило не по-зимнему яркое солнце, и никто не мог догадаться, почему он скрывает свой взгляд. Позавтракав одним из последних, он нетвердыми шагами вернулся в номер, тщательно стараясь не отдаляться от спасительных стен. Сегодня он не стал даже приближаться к бару, ни внизу, пока завтракал, ни в номере, когда забежал надеть пальто и взять мобильник. Пушкареву он так и не встретил. Просто отправился вниз на рецепцию к десяти часам, где их уже должен был ждать Френк. Но потом лифт сыграл с ним жестокую шутку. Он по чьему-то вызову поехал наверх, но когда этажом выше двери его раскрылись, на площадке никого не было. А вот когда он начал спускаться, с этажа, на котором находился номер Жданова, пахнущая свежим двадцатилетним утром вошла Пушкарева.
Тишина застряла в горле, будто раскрывшийся внезапно зонтик. Его так и распирало начать свои привычные издевательства, но он не мог. Вчера Пушкарева видела его в таком состоянии, что после этого всё, что бы он не сказал, теряло всякий смысл. Он был потерян даже раньше, когда ее губы коснулись его. И еще раньше – когда она позволила себе войти в его комнату. Она встала немного впереди, поприветствовав его лишь кивком головы. Следов рыданий или бессонной ночи он на ее лице не заметил. Жданов уперся взглядом в ее шею, выглядывавшую из пальто. Странно, если он думал просто о шее, как о части тела, она была ему совершенно безразлична, но если он говорил про себя, что это Шея Пушкаревой, химические процессы в его теле убыстрялись, и всё раскручивалось по привычному сценарию – сердцебиение, жар, дрожь и соответственно эрекция.
Она ни с того ни с сего обернулась к нему, так что он вздрогнул, как спугнутый выстрелом конь. Вороной.
- То, что вчера было… - начала она медленно, - … вы это забудьте и не вспоминайте.
Жданов вздохнул.
- Да я никаких матримониальных планов и не строю. Хотя после вчерашнего вы, как честная женщина, все-таки, наверное, обязаны на мне жениться, - ухмыльнулся он ей.
Теперь можно было шутить, хотя… Лифт – тоже подходящее место, нужно только нажать кнопочку СТОП.
- Это… как бы… просто я волновалась за вас… Мне не очень хочется связываться с полицией в незнакомой стране, если вы каких-нибудь дел натворите, - сказала Пушкарева, отворачиваясь.
«Да-да-да, изобретательно, ничего не скажешь», - подумал Жданов про себя. – «Интересно, с какого перепугу тогда она кинулась меня целовать? Диаметрально противоположно тому, что может помешать мне натворить каких-нибудь дел. И вообще! Не хотела бы, чтобы я вспоминал о вчерашнем, не начала бы этот разговор! Дура. Откуда она знает, может, я вчера сам за себя не отвечал. А вот теперь точно бы припомнил. Не спроста, Екатерина Валерьевна, вас это колеблет!.. Женщины».
Френк повез их на море в своей машине, по пути рассказывая о достопримечательностях своей страны и родного города. Пушкарева реагировала на всё бурно, видимо, не хотела обидеть гостеприимного хозяина. Она расспрашивала Френка о чем-то, тыкала пальцами в проплывающие за окнами здания. Сквозь похмельный гудёж в голове Жданов даже не старался разобрать, о чем они так весело болтали. Только, когда она встречалась взглядом с Андреем, улыбка ее застывала, и Пушкарева отворачивалась. Пару раз Френк обратился к нему, Жданов о чем-то натянуто пошутил, и тот оставил его в покое. Он не хотел разговаривать, наблюдать и слушать было куда интересней, особенно в его состоянии.
- А вы, Катя, - Френк так и называл ее «Катия», хотя вполне мог ограничиться английским «Кейт», – вы когда-нибудь здесь бывали?
- Нет, не доводилось. Я была только в Египте, прошлой весной, - напомнила Пушкарева о своем позорном побеге. Как же давно это было.
- О, Египет! Я сам был там только раз. Слишком жаркое море для меня. Я люблю наше, Северное, - Френк тепло посмотрел на нее. И не уставал же он улыбаться. – А я надеялся на то, что удивлю вас морским пейзажем. Не получилось.
Катя рассмеялась и заверила Френка, что будет прилежно удивляться. После этого они немного помолчали. Френк почему-то обернулся на Жданова, потом посмотрел на Пушкареву, заметно помялся и вдруг сказал:
- Катия…
«Катя», - мысленно поправил его Жданов, кивнув головой, ногой отбивая какой-то модный ритм, который негромко источала магнитола.
- Can I ask you..?
«Можно я вас спрошу?» - машинально переводил Жданов.
- It depends… - без волнения ответила Пушкарева.
Френк явно собирался выяснить, свободна девочка или нет. Бедняга. И главное, как спокойно она все это воспринимала. Видимо, уже попривыкла к популярности.
- You are such a beautiful smart lady… - стеснялся Френк. – I wonder if you’re meeting with somebody?.. Do you have someone?
Жданов затаил дыхание. Его и самого волновал этот вопрос. Просто он скорее готов был сквозь землю провалиться, чем задать его.
- No, nobody.
«Нет, никого,» - снова перевел Жданов про себя.
«Никого. Как никого?! Никого?!? Я через свою постель всю Москву перетряхиваю, а у тебя НИКОГО?!? Катяааааааааррррррррррррр!!!»



=двенадцать=

Какое могло теперь быть море, какая культурная программа, когда Жданов не мог оторвать глаз от Кати. Они приехали прямо на пирс. Картина открылась в высшей степени романтическая: чайки, мелкая рябь на темно-серой поверхности волн, рыбацкие лодки, как будто сошедшие с полотен фламандских мастеров. Но ничего этого Андрей не видел, потому что сверлил глазами Пушкареву, и прислушивался к каждому слову, каждой фразе, которыми она обменивалась с Френком. Если бы он мог сейчас остаться один, он бы не сдерживал чувств. Сознание собственной слепоты, разочарование, бессильный гнев душили его. Душили. Душили. Душили. А еще нахлынули все те чувства, которые он сам прятал так долго. От окружающих, от Пушкаревой, от самого себя.
Выпивка помогла бы ему сейчас, но как быть с решением прекратить эти вечные попойки, которое он принял еще утром из-за боязни довести себя до белой горячки. Она уже и так замаячила на горизонте. В ресторане, куда они заглянули, чтобы пообедать, Жданов едва сдержался, чтобы не заказать двойной виски, чем весьма удивил Катю. Она даже задержала на нем взгляд чуть дольше обычного, ибо сейчас была полностью занята разговором с иностранцем. Жданов не стал беситься, он использовал время для того, чтобы придумать предлог для разговора. Вечером, когда они отправятся в гостиницу, он должен будет ей всё объяснить.
Что он мог ей объяснить? Проституток, девиц легкого поведения, телефонными номерами которых до отказа был набит его мобильник? Или может быть дебоши в лучших московских клубах, в которых он уже давно не проходит фейс-контроль. А еще он должен будет объяснить ей, почему последние полгода он или набрасывается на нее, как бешеный пес, или игнорирует, или, того хуже, бежит от нее, как от чумы. Вот не далее как вчера… И Жданову захотелось завыть в голос.
Но она сказала – никого. То есть абсолютно. Ни Зорькина, ни Борщева, ни дьявола, ни черта лысого!!! Но почему ему всегда казалось, что с тех пор, как она увела у него из-под носа президентство и чудесно преобразилась, отбоя от поклонников у нее нет? Она никогда не бывает одна. Вокруг нее все время кто-то вьется, провожает и встречает, водит в филармонию и цирк. Не может же это быть видимостью? И если она до сих пор одна, это значит, что она… Блаженство или нет? Жданов нервно дернул головой и, тяжело дыша, высвободил дрожащий кадык из-под воротника.
- Эндрю, - услышал он голос Френка как сквозь вату. – Эндрю, все в порядке?
Он озабоченно разглядывал Андрея.
- Вы как-то странно выглядите, - он указал на свое лицо и неопределенно помахал рукой. – Побледнели.
- Нет, ничего, - сказал Жданов и задумался. – Хотя… да. Голова и вообще… Акклиматизация, - он немного смутился, Френк наверняка знал, что это была за акклиматизация. – Если вы и Екатерина Валерьевна не будете возражать, я вернусь в отель.
- Все настолько серьезно? – сказала Катя по-русски.
- Нет, просто…
- Хорошо, - отпустила она его, тронув губы снисходительной улыбкой, и тут же отвернулась.
Ее не интересовало, как Жданов доберется до гостиницы и насколько ему на самом деле плохо сейчас. Но ему нужно было побыть одному, чтобы найти выход, который пока еще ускользал от него.
Когда он медленно пошел к стоянке такси, до него долетели обрывки беседы.
- You shouldn’t mention this, - говорила Катя. - Andrew didn’t want to offend you. He is sick because he is already pregnant with some ideas according to our cooperation maybe.
- Oh, but he wasn’t really interested in my excursion, - ответил Френк.
- Yes?
- More in you, Katya.
- Oh please don’t.*
И Жданов всю дорогу гадал, с каким выражением на лице произнесла это Пушкарева.
______
* - Вы не должны обращать на это внимание. Андрей не хотел вас обидеть. Возможно, ему плохо, потому что он уже вынашивает (буквально - беременен) какие-то идеи нашего сотрудничества.
- Но на самом деле он не интересуется моей экскурсией.
- Да?
- Больше вами, Катя.
- О, прошу вас, не надо.




=тринадцать=

Жданов услышал шум лифта и частые шаги по коридору. Он затаил дыхание – это должна быть Пушкарева. Он и так уже начал порядочно волноваться – на улице стемнело, а этот Френк показался ему ловкачом. И в бизнесе, и в том, как он подбирался к Кате. Его Кате. Андрей сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Он сидел так уже давно. Мышцы затекли, горло пересохло. Обычно к этому времени он уже успевал вкатить два, а то и все четыре стакана горячительной жидкости, а в лучшее времена еще и испытать хотя бы пару оргазмов. Но он не мог никуда отлучиться, потому что ждал Пушкареву. Он прислушивался к каждому звуку, доносившемуся извне его берлоги. С задернутыми шторами, в тишине номер напоминал убежище хищного зверя. Не хватало только животного запаха.
Жданов сидел и думал. Оказалось, что он мог уповать только на Катин поцелуй. В нем была вся его надежда, ведь повод был не маленький. Если разобраться. Девушка попадает в комнату к мужчине, почти тайно, и уж точно незаконно. Этот самый мужчина презирает ее, пренебрегает ею, ненавидит, в конце концов. А девушка ухаживает за ним, пьяным как свинья, словно он больной рыцарь, бившийся только что за ее честь с драконом, мать его. И она, неслыханное дело, вдруг целует его в губы.
- М-м-м-м..! – простонал Жданов, зажмуриваясь.
И что с того, что она целовала его? Разве это могло ему помочь? Она целовала его, а он вел себя с ней, как последняя сволочь. От зависти, из мести, с досады и ревности он изводил и мучил ее. Когда Пушкарева вернулась, такая красивая, чужая, он уже не ждал ее. Жданов уже выдал ее замуж за Зорькина, или за того тощего повара, которого видел тогда в окне танцующим с ней. И как вообще повар мог быть такого жалкого телосложения?! Нелепость и глупость какая-то… Зорькин или этот неизвестный ресторатор, разницы не было никакой, кто бы там с Пушкаревой не спал, главное, что это был не Жданов. А потом, когда Пушкареву назначили президентом, у Андрея вообще ум за разум зашел. Постоянно мучась похотью при виде Кати, но, не имея возможности прикоснуться даже к подолу ее платья, лишенный власти собственным отцом, он возненавидел ее. Глумился над ней, не стеснялся при ней перечислять свои сексуальные подвиги. Да подвиги ли это были? В последнее время он не мог совершать их, не набравшись предварительно алкоголем так, что живот булькал. Зато при Кате у него вставал с полувзгляда.
Жданов забарабанил в грудь кулаком, закусывая губы. Да не могла она его простить! Натворил он довольно. Андрей теперь даже шнурки ее туфель целовать не имел права. Можно было не надеяться. Лучше было сразу спуститься вниз и попросить чего-нибудь покрепче. Выпить, как следует, а потом отправиться в город, снять Хельгу или Хильду, или обеих сразу. Ни к чему было менять привычную вечернюю программу. И пусть секс его доведет до конца, йо-хо-хо и бутылка рома…
И уже когда Жданов поднялся, он услышал, как кто-то входит в соседний номер. Он бросился к двери, остановился, схватился за голову, вновь вошел в спальню, присел на кровать, нервно стуча ногой об пол. Встал, закусил большой палец, пока не почувствовал боль. И, наконец, мотая головой, выбежал в коридор. Он подскочил к двери в номер Пушкаревой и еле сдержал силу удара, чтобы стук получился не слишком истеричным.
Катя открыла почти сразу, наверняка, даже в глазок не посмотрела. В ее руке была табличка «Not disturb». Она явно не ожидала увидеть Жданова.
- Надо поговорить, - оборвал тот, положив ладонь на косяк, чтобы Пушкарева не вздумала захлопнуть дверь у него перед носом.
- Сейчас? – неуверенно спросила Катя. – О чем?
«О нас? О тебе? Обо мне? О чем??» - запаниковал Жданов.
- Можно войти? – безнадежно попросил он.
- Для чего? – спросила она, уже испуганно.
- Ну не на пороге же! – выкрикнул Жданов и распахнул дверь одним движением.
- Что вы себе позволяете? – удивленно спросила Пушкарева, у нее даже смешок вырвался от такой неслыханной наглости Жданова.
Андрей взял Катю за плечи двумя руками, провел в глубь комнаты и насильно усадил на кровать. Она странно засмеялась, но не сопротивлялась, была еще в шоке. Он поставил напротив нее стул и тоже сел. Но потом, словно вспомнив о чем-то, выхватил из рук табличку:
- Отличная мысль, - криво улыбнувшись, ответил он, указывая на надпись. – Ты не возражаешь?
В его голосе не было и тени вопроса. Он повесил табличку на ручку двери и захлопнул ее.

=четырнадцать=

Она смотрела на него с совершенно безнадежным выражением лица. Поэтому Жданов начал просто с того, что назвал Пушкареву по имени:
- Катя… Катя… Катенька, я…
«Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие…» - противно крутилось на языке.
- Андрей Палыч, - прервала его, так и не начавшего защитную речь, Пушкарева, вставая. – Всё, что вы хотите сказать, мне, откровенно говоря…
- Сядь, пожалуйста, - попросил Жданов негромко.
- … волнует мало, - невозмутимо продолжила девушка. – Всё, что вы мне собираетесь поведать, я, по правде сказать…
- Присядь, прошу тебя, - сказал Андрей погромче.
- … заранее считаю полной чушью, - не обращала она внимания. – И буду очень обязана вам, если вы…
- Сядь, я могу всё объяснить, – вставил Жданов.
- … уйдете прямо сейчас и не станете терять ни моего, ни своего…
- Сядь, послушай. Честное слово, я могу всё объяснить… - не унимался Жданов.
Катино лицо исказилось злостью:
- Честное слово?! Что ты мне со своим мерзким честным словом?!. – не выдержала Пушкарева.
- СЯДЬ!!! СЕЙЧАС ЖЕ!!! – страшным голосом выкрикнул Андрей.
Катя вздрогнула и почти упала на кровать.
- Спасибо, - гораздо тише и спокойней поблагодарил Жданов. – Я могу все объяснить… я думаю.
Самому себе он показался неубедительным.
- Хорошо, - пробормотала Пушкарева, расправляя юбку и воровато оглядываясь сначала на дверь, а потом на телефон. – Почему бы и не послушать? Как будто у меня есть выбор.
- Да, Кать, у тебя он есть, - Жданов ухватился за ее фразу, как за спасительную соломинку. – Есть. Но для того, чтобы его сделать, тебе надо выслушать меня.
- И чего же ты хочешь, после того, как я тебя выслушаю? Ты сам-то знаешь? – ухмыльнулась Катя.
- Да, я знаю, чего хочу. Всего хочу! – снова повысил голос Андрей, видя, что она никак не воспринимает его серьезно. – Другое дело, дашь ли ты мне…
Катя нахмурилась, наклонила голову и приоткрыла рот. Жданов машинально повторил ее жест:
- … дашь ли ты мне всё это… - закончил он, и Катя вздохнула с облегчением. – В общем, для начала я хочу у тебя попросить прощения. За всё, что я наделал, сколько горя тебе принес. Прости меня.
- Интересная повестка дня, - Катя покачала головой, - Что пойдет вторым пунктом?
- Ты можешь быть серьезной, хоть сейчас? Иначе мы никогда не договоримся, - Жданов присел на самый краешек стула, почти вплотную к Кате.
- Договоримся? И что ты хочешь, чтобы я сделала? Ты щелкнешь пальцами, и я смогу тебя простить? Оригинально! – Пушкарева резким движением скрестила руки на груди. – Тебя с вечным твоим перегаром, пьяными шутками и женским бельем, которое торчит у тебя изо всех карманов. Извращенец!
- Но ты вела себя так, как будто тебе всё равно, - попытался защититься Жданов.
- Да мне и так всё равно! – выкрикнула Катя ему в лицо.
- Как будто тебя окружает туча мужиков, и всем им ты… неизвестно что позволяешь с собой делать! – Жданов тоже сорвался на крик.
- А так и было, просто я, в отличие от тебя, не трубила об этом на всех перекрестках! - запальчиво продолжала Пушкарева, молотя кулаками мягкое одеяло.
- Как будто ты так уверена в себе, и ты прекрасно справляешься с делами и без моей помощи! – орал Андрей, заводясь все больше.
- Помощи? Помощи!?! Да ты бы мне только мешал со своей помощью!!! – взбешенно прокричала девушка.
- Вот и прекрасно!
- Да уж, замечаааааательно!
- Дура!
- Идиот!
- И если тебе так уж всё равно, - не сбавлял тона Андрей, - сейчас разбежимся!
- Жду с нетерпением! – издевательски сказала Катя.
- Только потом не приходи ко мне по ночам!..
- Вот еще!
- Не лезь в мою постель!..
- Боже упаси!
- И не целуй меня, когда тебя не просят! Ты «Спящей красавицы» перечитала! Видимо, больше тебе по ночам заняться нечем!!!
Катя открыла рот, но не смогла ничего произнести. Жданов внезапно даже для самого себя упал перед ней на колени, пребольно стукнувшись.
- Я свинья, - пробормотал он, с удивлением чувствуя, как на глазах его выступают слезы.
Он положил голову ей на колени.
- Прости меня, пожалуйста, я тебя умоляю, - и он обнял ее за ноги. – Я бешусь оттого, что бессилен что-то изменить.
Он схватил Пушкареву за руки и принялся покрывать их мелкими поцелуями, палец за пальцем, каждую подушечку, мешая собственные слюни и слезы.
- Я так хотел бы вернуть время, но… это… невозможно. Я сам всё испортил, Катя-а-а-а-а, - Жданов уже не сдерживал рыданий.
- Типично русская атмосфера, - констатировала Катя холодно. – Алкоголь, самобичевание, слезы взрослых мужчин.
Она отбросила его руки прочь, встала и отошла к окну. Жданов поднял голову и с надеждой посмотрел на нее.
- Катя, только скажи, - он прямо на коленках, как был, мелкими послушническими шагами приблизился к ней. – Скажи. Если тебе на самом деле всё равно, если я для тебя никто, то почему ты не хочешь простить меня?..



=пятнадцать=

Тишину разорвал звонок телефона. Жданову показалось, что он спугнул то, чего ему уже удалось добиться. Он был уже близко, а какой-то мерзавец пробовал сейчас грубо их прервать. Он тяжело поднялся, машинально отряхивая штанины и по-детски утирая нос, подошел к телефону и ответил, даже не спрашивая у Кати на то разрешения.
- Yeah, hello.
- M’am... Oh, sorry sir! – запнулись на том конце. – Сер, нам поступают тревожные звонки. В вашем номере шум?
- Шум? Какой шум? – не понял Жданов, глядя на Катю.
- Шум, крики, сер, - боязливо пояснили там.
- Никакого шума, вам показалось, - твердо сказал Андрей. – И я прошу вас не беспокоить меня.
- Аааа… сер, – там несмело попытались продолжить разговор. – Но, по-моему, вас там быть не должно.
- Не должно быть этих нелепых звонков в такой поздний час, вам не кажется? Я еще раз прошу, НЕ БЕСПОКОИТЬ! – громко выкрикнул Андрей, догоняя трубку.
Он посмотрел на Пушкареву, смягчилась ли она. И добавил, ненавидя приставку «за»:
- Мы и так уже закончили.
Лицо ее не изменилось, она только чуть более тревожно смотрела на него, явно сомневаясь в его душевном здоровье. Жданов подумал, что не добьется от нее ответа, ни сейчас, ни завтра, никогда. Ртом он уже ощущал спасительный привкус виски. И как же он нуждался в этой поддержке. Но он не мог сдвинуться с места, словно прирос ногами к полу. Это было не от надежды, а от отчаяния. Если он сделает хоть шаг, он упадет и забьется в конвульсиях, рыдая, как ребенок. Плечи его опустились, он пару раз комично шмыгнул носом. Ему на мгновение показалось, что Катя улыбнулась. Да, точно, улыбнулась, просто потому что она смеялась над ним. Овладев собой, Андрей стер остатки соленой влаги с лица и сделал шаг по направлению к двери.
- И всё? – услышал он. – Ты вот так просто уйдешь, отпустишь…
Жданов обернулся к Кате. Она как-то странно смотрела на него.
- Значит, это всё? Ты даже не хочешь выслушать меня? Ведь ты задал мне вопрос, - крылья ее носа раздраженно трепетали. - Ну, как же? Ты же, как всегда, сделал свои любимые поспешные выводы, - продолжала она отчитывать его. – Ты очень любишь, чтобы тебя прощали, как только ты об этом попросишь. Почему бы просто для разнообразия не делать людям больно? Тем людям, которым не все равно.
Катя не могла больше сдерживаться, в голос проник плач, нижняя челюсть предательски дрожала. Жданов приблизился к ней, мучительно желая обнять ее. Но он боялся сделать неверный шаг, когда уж и так довольно влез в болото.
«Тебе не все равно, Катюш, не все равно. Я вижу. Но я уже напортачил, что же теперь делать?» - подумал он.
- Ты… ты… - начала всхлипывать Пушкарева. – Ты испорченный, гадкий человек. И про других ты думаешь так же. Ты хочешь, чтобы все падали тебе в ноги, целовали руки, просто потому что ты такой есть. Сам ты ничего хорошего никому не сделал, - упрекала она его.
«Погоди-погоди, - нервно думал Жданов, - а что же было только что, минуту назад, кто падал и кто целовал?!»
- Стольких людей ты в жизни обидел, сделал несчастными, и удивляешься, если кто-то делает несчастным тебя, - Катя сглотнула слезы.
«Мне так больно смотреть на эти слезы!» - мысленно кричал Андрей, но не мог выдавить из себя ни звука.
- Стольких сгубил своей самонадеянностью, бравадой, тщеславием. Растоптал… - девушка громко всхлипнула и закрыла лицо ладонями.
«Да, да, да, это всё я, это обратно всё я», - твердил Жданов про себя, ощущая каждое слово физически.
- И ты хочешь решить свои проблемы одним словом «прости», одним поцелуем, - Катя опустила руки, выпрямилась и твердо посмотрела на него.
Молчание в комнате установилось гробовое. Если можно было бы нарисовать эту тишину, она должна была быть черной дырой, пустотой, ничем.
- «Прости» я уже сказал, - произнес Жданов, ловя Катин взгляд.
Он подошел к ней совсем близко, так что ощутил своей кожей ее дыхание. Наклонился, чувствуя, как сердце выпрыгивает из груди. И молился только о том, как бы собственный организм не предал его.
- И если ты до сих пор не ответила мне, надо …
И его слова потонули в губах девушки.

=шестнадцать=


Чего это ему стоило, стоять и не крошить Катю в своих объятьях, не разрывать ей рот поцелуем, не подаваться тупой рези внизу живота, когда руки почувствовали ее тело, такие привычные и забытые округлости, мягкость губ и запах волос! Жданов спустил руки с ее плеч на талию, ощутив тонкие лямочки белья, а потом еще ниже, с вожделением растопырив пятерни. Катя что-то замычала прямо в его рот, сначала тихо, словно это был стон, а потом громче и настойчивей. Она вырвалась из поцелуя, так что Андрей ощутил на языке горький привкус туалетной воды, уткнувшись Пушкаревой в шею.
- Ан.. дрей… - проговорила девушка, восстанавливая дыхание, - Андрей… перестань…
Но он уже нашел мочку Катиного уха и мял ее губами все требовательней, словно в наркотическом бреду закатывая глаза.
- Не надо… Андрей, - снова пролепетала Катя, в то время как он сам только усиливал настойчивость и грубость своих ласк. – Не хочу…
Одной рукой он все еще с силой прижимал ее к себе, а другой принялся ласкать одну ее грудь, желая передать ей хоть частичку своего невыносимого возбуждения. Даже если бы он хотел, он не смог его скрыть, тем более, что так крепко прижимал к себе девушку.
- Анд… рей! НЕ ХОЧУ! – выдохнула Катя ему в лицо, отталкивая его от себя, как нечто гадкое, способное вызвать только отвращение.
Он оступился и упал на кровать, уронив руки на колени, взглядывая на Пушкареву с немой мольбой. Катя только беззвучно хватала ртом воздух.
- Я не хочу… так, - она взмахнула рукой, указывая на Жданова, будто он был какой-то кучей грязи.
- Хорошо, - тихо проговорил Жданов. Он с силой сцепил руки на груди, засунув ладони под мышки. – Хорошо.
- Андрей, ты же совсем не можешь сдерживать себя, - сказала Катя так, словно ей было его жалко.
- А ты не хочешь спросить меня, почему? – саркастически произнес он.
- Давай, угадаю. Может, потому что ты всегда был редкостным бабником, - тем же тоном ответила Катя, оглядывая его.
- Не угадывай, просто спроси, - сказал Жданов, вставая и подходя к Кате. – Может, потому что от одного твоего вида у меня во рту сохнет, отнимаются руки и ноги, и я не о чем не могу думать, только о тебе, о твоем теле, о твоем голосе, - говорил он, потрясая руками.
- Еще скажи теперь, что ты меня любишь, - прервала его девушка.
- ДА! – он крикнул это прямо ей в лицо. – Если ты еще не поняла этого! ДА!!! Черт бы тебя побрал, Пушкарева!
Катя с удивлением смотрела на него, приоткрыв рот.
- Люблю! Я тебя люблю! И когда же ты, наконец, поймешь и признаешь это?!
Катя отрицательно помотала головой.
- Что?! Не веришь? - Жданов хлопнул себя ладонями по ногам. - Ну, кто бы в этом сомневался? Чтобы Пушкарева, да сразу поверила. Моих доказательств тебе или не достаточно, или они тебе не по вкусу, а может быть, они тебя пугают, - Жданов указал на собственное тело. – Я люблю тебя и хочу быть с тобой, и в постели тоже!
- Надо зажечь свет, - проговорила Катя. Жданов чувствовал, как она была взволнована этим разговором.
- Оставь! – прикрикнул он на нее так, что она вздрогнула. – Сначала мы все выясним, а потом уже ты попытаешься выгнать меня.
- Андрей, - предупредительным тоном проговорила девушка.
- Чего Андрей, что Андрей?! – в конец разозлился Жданов. – Не надо вот этого, не надо! Не надо увещеваний, я тебя умоляю, хоть раз в жизни выслушай меня.
Катя поморщилась и попятилась от Жданова.
- Нет, погоди, - он схватил ее руку поверх запястья и замолчал, тщетно выискивая на е лице хоть искру сочувствия. – Я ведь могу любить тебя просто за то, что ты есть, такой, какая ты есть. Неужели ты настолько не веришь людям, не веришь мне и так не веришь в себя?
Катя вздохнула и только высвободила свою руку из цепких пальцев Жданова. Она подошла к лампе, стоявшей у изголовья кровати и зажгла ее. Свет больно ударил в глаза Андрея. Но он был хуже любой черноты. И Жданов понял всё без слов. Оставалось только одно дело, прежде чем момент просветления закончится, и его жизнь снова погрузится в зловонную тьму.
- Обещай мне одно, - медленно и тихо сказал он. – С этого дня ты прекратишь играть со мной.
- Играть? - удивилась Пушкарева. – Я и не думала.
- Нет, ты делаешь это постоянно, может быть, неосознанно, не думаю, что кто-нибудь… ну, кроме меня, конечно, мог научить тебя такому,.. или специально… Одним словом, больше никаких игр.
- Я не понимаю, о чем ты говоришь, - Катя покачала головой и обернулась к Жданову.
- Никаких игр. Истекает срок твоего президентства, и ты спокойно уходишь. Не оборачиваясь.
- А до этого я буду вынуждена терпеть твое поведение и домогательства?
- Никаких домогательств не будет, - твердо проговорил Жданов. – Не может же быть твоя власть надо мной безгранична. Кроме тебя на этом свете столько баб - триста шестьдесят пять в году. Завтра мы возвращаемся в Москву, ты избавишься от моего присутствия, а я - от твоего. Потом – только рабочие моменты. В конце концов, с этой треклятой любовью я всю жизнь профукаю.
- Андрей, я… - пролепетала Пушкарева.
- Ааа!!! – прорычал Жданов. – Я всё сказал! Идите к черту, Екатерина Валерьевна, - и он, громыхая дверями, выбежал из комнаты.




семнадцать=

Самое главное для больного – понять, что ты болен, и признать это. Это первый шаг на пути к выздоровлению.
Жданов упал на кровать вниз лицом и, пару раз со всей силы ударив в живот подвернувшуюся подушку, затих. В тишине своего горя он слышал, как о стекло бились капли дождя. Надо дышать спокойно, думал он. Потом принять ледяной душ, чтобы смыть с себя остатки горячих мокрых желаний. Забраться под одеяло, закрыть глаза и не представлять себе, что Пушкарева лежит рядом, обнаженная, и с улыбкой на лице предлагает ему себя. А он протягивает к ней руку и кладет ладонь на грудь, слегка сжимая пальцы, чувствуя… только холод казенной простыни.
Андрей резко поднялся, почувствовав боль в пояснице. Подбежал к бару и распахнул дверцу. Стакан привычно заполнил пустоту, там, где должна была быть грудь Кати, левая или правая. По всем себялюбивым, самоуверенным расчетам Жданова сейчас девушка должна была уже лежать в его объятьях и переводить дух после ...дцатого оргазма. И чтобы ему самому на этом празднике жизни перепало тоже. Другой рукой он, сбивая бутылки, словно кегли, нашаривал одну, уже початую, с янтарной обжигающей жидкостью. Наливая коньяк, он услышал, как дрожит его рука, когда горлышко звонко билось о край стакана. И он не выдержал этого звука, отшвырнув и сосуд, и посуду, с глухим животным рычанием, до скрипа сжав зубы, связывая себя в двойной узел. Он подошел к окну, глядя вниз с головокружительной высоты своего пентхауза.
«Господи, что же мне теперь делать? Ведь теперь всё, всё! И уже навсегда,» - пронеслись в его голове страшные слова. – «Мне тридцать один год! Всё погибло, всё! Всё погибло! Тридцать один год! Я ноль, я ничтожество! Ноль! Мне тридцать один год! А я ничего не сделал в своей проклятой жизни! Ничего! Невесту потерял, отца разочаровал, любовь не завоевал, настоящих друзей не нажил! Всё, на что я способен, это плакать о своей судьбе, пить без просыху и отменно трахаться... Она погубила мою жизнь, я ничтожество по ее милости! Бездарный калека! Где я? Где мои силы, ум, талант? Пропала жизнь! Зачем, зачем я вообще тогда стал искать себе секретаршу, зачем поддался Малине.., зачем поехал с ней.., зачем начал ее спрашивать… о том, что мне и так известно?»
Он сел в кресло и закрыл глаза. Жданов может просить Пушкареву не играть с ним. Он может ни одним мускулом не выдать своих внутренних ядерных реакций, хоть никогда не учился актерскому мастерству. Он может никогда больше не прикасаться к Кате – никого не заставляют, пистолет не приставляют… Но он не может приказать самому себе не думать о ней, не представлять мысленно все ее прелести. Еще он может не водить больше женщин к себе домой, может перестать шляться по нехорошим квартирам и сомнительным кабакам, и надираться до поросячьего визга. Он может даже удалить номер за номером всех Снежан, Анжел и Марианн из своего телефона и из своей жизни. Но это все равно ничего не изменит. За этот день он потерял, наверное, треть жизни, когда надежда блеснула вытащенным из ножен клинком – Катин поцелуй, Катина свобода. А потом этим же клинком Жданову перерубили шланг. Кислородный.
Он любил Катю Пушкареву, и пока не видел возможности пересилить свое чувство. Да уж, верно, что самое главное для больного – понять, что ты болен, и признать это. Это точно первый шаг на пути к выздоровлению. Если, конечно, болезнь не смертельная…
«Но… поцелуй…» - Жданов поднял голову, открыл глаза. Из зеркала напротив на него взглянул какой-то сумасшедший, с горящим в темноте хищным взглядом. Он же так и не добился от Кати ответа, что такое был ее поцелуй! Вернуть-то вернул, но объяснений не добился, слишком уж увлекся надеждами на его продолжение. А ведь Жданов привык всегда доводить свои дела до… конца. Он вскочил как пружина, даже слегка подпрыгнув на натренированных ногах, кинулся к двери, уже коснулся ее ручки, но отдернул ладонь, как будто обжегся, даже замотал ею, чтобы унять воображаемый жар.
- Нет, - сказал он вслух хриплым голосом. – Нет. Телефон. Телефооооон… Чтобы было меньше упреков.
И он подбежал к столику, где стоял телефон. Схватив трубку, он оглядел его с удивлением. Жирная трещина шла через весь корпус. Скорее всего, она появилась вчера, когда он был мертвецки пьян, валялся по полу, и свалил аппарат. Плевать. Плевать. Не до этого сейчас. Черт побери, какой там должен быть у нее номер? Что там говорил этот придурковатый коридорный? Набрать номер ее комнаты. Набрать номер ее комнаты…
- Алло, - услышал он глухой голос, как будто Катя говорила в нос. Неужели плакала? Нет, вряд ли. Снежные королевы не плачут, хотя, если не смогут сдержаться, то грозит им великая боль – ведь плачут они замороженными в камни слезами.
- Катя, только умоляю тебя, пожалуйста, не бросай трубку, это я, - скороговоркой проговорил Жданов, представляя себя тональность коротких гудков.
- О, нет… - протянула Пушкарева замучено. – Андрей, я…
- Подожди, это касается нас обоих, и я имею право знать, - перебивая ее, снова начал Жданов.
- Хорошо, - сдалась Катя.
Он бы всё отдал за нотку заинтересованности в ее голосе.
- Последнее. Почему вчера ты меня поцеловала?
Жданов мог поклясться, что слышал, как сдвинулись брови Пушкаревой.



=восемнадцать=


- Может быть, потому, что я тебя люблю, вопреки всей той гадости, которую ты приносишь в мою жизнь? Несмотря на то, что ты думаешь только о себе. Уж не знаю, кто воспитал в тебе эту привычку – брать, не отдавая ничего взамен, не просить, а требовать… Может, ты сам, может, твои родители залюбили тебя, может, эти твои девицы бесконечные, которые боготворили тебя… Не знаю. Люблю, не глядя на то, как ты мучишь меня, будто я тебя насильно приворожила, да еще и компанию увела. Эта жестокая, коварная Пушкарева. Ах!
Жданов каждое слово ощущал как оплеуху, даже голову в плечи трусовато втянул. Пушкарева признавалась ему в любви. Аншлаг, все билеты проданы. Андрей балансирует на самом краю неземного счастья. А ведь только что он валялся у Кати в ногах, в пыли, ел землю, умолял ее поверить ему!
- Люблю тебя, тупое, грубое животное, хам и пьяница, сексуальный маньяк, наглец! – выкрикивала Катя обвинения.
Это начало уже веселить Жданова, никогда он не удостаивался стольких эпитетов за раз. Он зажмурился и нервно кусал заусенец на ногте большого пальца.
- Люблю! Вбила себе в голову и люблю! – снова крикнула Катя, швырнув в Жданова трубкой.
Он услышал, как где-то защелкал замок, и тут же во внутреннюю дверь с грохотом застучали. Катя молотила в нее пяткой, потому что когда Андрей распахнул ее, пребольно получил каблуком чуть пониже коленки. Пока он шипел и потирал ушибленное место, девушка ворвалась в его спальню со скоростью пушечного ядра. Она уселась на кровать и с блестящими в глазах слезинками уставилась на Жданова. Он ожидал новой эскапады, но вместо этого услышал только ее спокойный голос:
- В сущности, ты ведь ни в чем не виноват, ты просто меня не любил.
- Но и теперь я не виноват в том, что люблю тебя, – спросил он.
- Даже, если это правда… Я тоже не виновата в этом, пойми… - сказала Катя, потирая лоб, как будто от удара, она даже усмехнулась.
- Как интересно получается, - сказал Жданов. – Никто из нас ни в чем не виноват. Мы оба любим друг друга. Но отчего-то не можем быть вместе…
Катя неуклюже, по-детски размазала по лицу слезы и тушь.
- Это от гордости, Жданов, а еще от лени.
- От глупости и трусости, Кать, - поддержал он ее.
- Гораздо легче ненавидеть друг друга и продолжать свою привычную жизнь, чем признаться в любви и начать новую, так, наверное, - ответила Пушкарева, кивая, с ногами забираясь на его кровать.
Жданов подошел и сел рядом. Девушка со вздрагивавшими плечами, свернувшаяся колечком, показалась ему совсем маленькой. Он аккуратно подвинул ее, освобождая себе место, лег рядом, даже не позаботившись снять ботинки. Андрей обнял Катю со спины, сдерживая остатки рыданий, пытаясь повернуть ее к себе лицом. Пушкарева сопротивлялась, но всё слабее и слабее, пока наконец ее лицо не уткнулось ему в грудь. Он почувствовал ее горячие все еще мокрые щеки сквозь расстегнутые пуговички воротника рубашки. Она еще тяжело всхлипывала, но уже начала успокаиваться. Катя подняла голову, укладывая ее на подушку, прямо напротив лица Жданова. Это было удивительно, но сейчас он не чувствовал плотского желания, даже когда она была так близко. Они лежали так достаточно долго, пока девушка перестала плакать окончательно.
- Что-то мне к себе не хочется, можно я у тебя посплю? – спросила она его, глядя в глаза. – Я устала сегодня, просто как собака.
- Да ночуй, господи, о чем ты спрашиваешь, я могу тут… на кресле… если что, к тебе пойти… - залепетал Андрей, привставая.
Пушкарева без всякой нежности дернула его за руку и притянула к себе.
- Аааа, - слабо простонала Катя, - какой же ты дурак…
Пока Жданов пытался соскоблить с ног ботинки, она уже заснула, подложив его ладонь под свою голову. Рука точно к утру затечет, впрочем, он и не смог бы закрыть глаза. Это мог быть последний раз в его жизни.

=девятнадцать=


Ему все-таки пришлось выныривать из сновидения, как только лица коснулся первый солнечный луч. Несмотря на то, что слепящий свет бил ему прямо в левый глаз, губы его расплылись в улыбке. Сегодня было поистине необыкновенное утро. Он просыпался без всяких следов похмелья, в собственной постели, и самое главное, - знал, как зовут женщину, лежащую рядом. Да, Катя все еще была здесь. Жданов аккуратно высвободил свою руку из-под спящей девушки и потянулся. Вставать не хотелось. Он был готов пролежать так лет десять или пятнадцать, пока не скрылся бы в мохе собственной бороды. Сейчас, когда Пушкарева не смотрела на него с укоризной, когда она не обвиняла его облыжно во всех смертных грехах, у него было благословенное время, чтобы полюбоваться на нее вдоволь. Она вполне могла быть незнакомой девушкой, с которой он заснул после вечеринки - на длинных ресницах оставалась чернильная тушь, а на щеках пятна пудры, сквозь которую проступал молодой румянец. Жданов осторожно, стараясь не разбудить девушку, убрал непослушную прядь волос, которая скрывала от него ее губы. Потом взгляд его скользнул ниже, где сильно измятая блузка держалась на последней пуговице.
На последней пуговице, с ужасом подумал Андрей, не в силах оторвать взгляд от розовой кожи живота, медленно поднимавшего и опускавшегося с каждым вздохом Кати. Ему мучительно захотелось положить на этот фрукт сначала руку, а потом прижаться к нему ртом. Он наверняка был теплый, как будто лежал на тарелке на самом солнце, и сладкий. Хотя почему обыкновенный человеческий живот вдруг мог оказаться сладким, Жданов не знал. Сейчас все мысли его были заполнены только одним. Он как будто расчленил девушку и желал попробовать на вкус каждую часть. И когда мышцы Андрея напряглись, он уже приготовился привстать, чтобы дотянуться до вожделенного кусочка плоти, Катя зашевелилась и перевернулась, только добавив ему страданий.
Теперь Пушкарева лежала на боку, одна нога ее, выскользнув из-под одеяла, согнутая в колене, оказалась прямо на Жданове. Надо ли было говорить, что юбка, бывшая на ней, задралась слишком высоко, чтобы Андрей продолжал думать о животе. Сейчас же он принялся мечтать, с каким аппетитом мог бы ласкать рукой затянутое в бежевый чулок бедро. Однако выше была картина еще более интересная. Там две половинки грудей обещали неземное блаженство. Надо было только выбрать, к какой из них припасть сначала, а какую оставить на десерт. И еще выше приоткрытые влажные губы манили к себе непреодолимо, так что у Жданова вырвалось возмущенно-нетерпеливое «мммм». Больше он терпеть не мог. Женщины у него не было вот уже два дня, а сколько у него не было Кати, в теперешнем своем состоянии он бы не смог сосчитать. Рука рванулась к ширинке.
Катя поморщилась, зашевелилась, и, не открывая заспанных глаз, приподнялась на руках.
- В чем дело? – таким же полусонным голосом проговорила она. – Кто здесь? – и попыталась разлепить веки.
Одним локтем она остро уперлась Андрею в грудь, поэтому, наверное, когда Пушкарева, наконец, разглядела его, улыбка у него вышла очень кривая.
- Андрей…? – спросила она, вставая и оглядывая себя. – Что ты… что мы… тут с тобой… вместе… делали?
Жданов перевел дух, исподлобья глядя, как Катя пуговица за пуговицей застегнула блузку и попыталась одернуть юбку, скрывая от него свое тело.
- Если бы, - усмехнулся он чуть слышно.
- Ч-то? – переспросила Пушкарева, все еще не в силах проснуться.
Она заметила его взгляд на себе, и подтянула края воротника повыше.
- К сожалению, я не притронулся к тебе ни пальцем. Вел себя в высшей степени нормально, если, конечно, это для взрослого мужика нормально. Ну, может быть, в твоем понимании, - разочарованно ответил он.
Жданов взмахнул рукой. Вставать ему пока было нельзя, на лбу от напряжения даже пот выступил.
- Андрей, ты же не думаешь, что я всё это специально затеяла… Я же обещала тебе не играть… - она опустила глаза, будучи самой невинностью.
- О, что ты! Что ты! – воскликнул он как можно более оптимистично. – Ты тут совершенно не при чем. Пара неосторожных движений, твоя грудь в выгодном ракурсе, и я… Ну, в общем ты понимаешь…
Пушкарева посмела взглянуть на него. Ее любопытство заводило его еще больше.
- Только, прошу, пойми меня правильно, - Жданов попытался отвлечься от зрелища слегка разъехавшихся Катиных коленок. – Вчера я признался тебе в любви. И если чего и хотел… хотел еще чего-нибудь получить… то только потому, что я тебя люблю. Да я ведь и не скрывал, когда…
- Но мы можем опоздать на самолет, - вдруг прервала его Катя.
Жданов, не веря в то, что слышал, посмотрел на нее.
- Мне надо еще чемодан собрать, ты знаешь, - пояснила она.
- Ты издеваешься, - утвердительно проговорил Жданов.
- Нет, и не думала даже, мне на самом деле надо собрать вещи, - она привстала, нашаривая ногами туфли, но при этом не отрывала от Жданова глаз.
- Ты определенно издеваешься, - сказал он. – Сначала обещаешь не играть, а потом издеваешься.
Катя уже отошла к двери в свой номер, на достаточно безопасное расстояние.
- Нет, ну просто еще и душ принять надо, - ответила она. – Правда, можно сделать это прямо там…
Жданов никогда не думал, что одними обещаниями можно довести до оргазма.



=двадцать=


- Я бы позволила тебе это еще вчера, но была еще очень… зла на тебя, - говорила Катя, правда, не двигаясь с места. – Сейчас… Андрей… мы могли бы… я знаю, тебе бы хотелось… и мне…
Сейчас Жданов слышал ее, но не слушал. Ему не было жалко штанов, которые были на нем. Они все равно не годились для носки, потому что были сильно помяты, пока он спал. Но подобного с ним не случалось с юношеской поры, когда он еще не мог контролировать свои чересчур бурные эмоции. Потому он испытывал не жалость, но стыд. От влаги в паху начало холодать. Жданов, глядя на Катю, аккуратно прикрыл ноги одеялом. Та, видимо, не поняла, почему он вдруг замолчал, закатил глаза и нервно кашлянул. По комнате поплыл знакомый запах блуда.
- Ты, кажется, собиралась идти в свою комнату, - начал он хрипло. – Вот и иди.
Пушкарева нахмурилась и удивленно посмотрела на него. Наверное, она ожидала немного другой реакции.
- Собирать вещи, принимать душ, что там еще?.. - перечислял он, попытавшись сесть.
Самому себе он напоминал сейчас инвалида с негнущимися ногами.
- Ну, да, - задумчиво проговорила Катя, все еще смотря на Андрея. – Да.
- Иди, у меня тоже есть дела, - он выгонял ее грубым несдержанным голосом, но ничего не мог с этим поделать.
Он не хотел ее оскорбить, но разве было бы лучше, если бы он вежливым голосом попросил ее удалиться, пока он устранит последствия непроизвольного семяизвержения. К тому же у него было сильное подозрение, что не такое уж оно было непроизвольное. Тем более со стороны Кати. Возможно, она не рассчитывала довести его до этого, но до чего-нибудь довести точно хотела. Эти два дня могли кончиться еще хуже, если бы сдало, например, сердце, а не…
«Господи, чего она там стоит и смотрит?» - с ужасом подумалось Жданову. – «Вот любопытная зараза!»
- Нет, ты не понял, я сказала… - она наверняка решила продолжить так неуклюже поднятую тему.
- Ты сказала, что готова сейчас заняться со мной любовью прямо в душе, - кивая на каждое слово, монотонно отозвался Жданов.
- Но… - Катя опустила взгляд и почесала бровь в раздумье, - дело в том, что я не шутила.
- Угу, - коротко хмыкнул Андрей, переваривая ее слова.
- То есть совсем, - еще больше смущаясь, сказала Катя.
Жданов смотрела на нее так, словно впервые видел. В мозгу крутились только обидные прозвища, привычка пока еще была сильнее его чувства. Если бы одна из тех девиц, к услугам которых он так привык, устроила бы ему такое, он бы точно испортил ей карьеру. Но перед ним была любимая женщина.
- Не шутила она, - запричитал он вполголоса. – Она не шутила. Что теперь толку, что она не шутила?!
Андрей поднялся, все еще прикрывая себя одеялом. В конце концов, если они признались друг другу в любви, стоило ли стесняться?
- Так, может быть, - услышал Жданов Катин разочарованный голос, - ты не хочешь..?
«О, нет!» - подумал Андрей.
- Нет, Катя, ты… неправильно поняла… Нет, ну ты же не такая, я ни за что бы не воспользовался… так…ты сама знаешь, что… нет, никогда… - начал выкручиваться Жданов, чувствуя себя при этом болтом с неправильно подогнанной резьбой – выкручиваться было трудно.
И тут вдруг она сделала непостижимое. Жданов, конечно, уже окончательно съезжал с ума от общения с Пушкаревой, особенно после их третьей совместной ночи, но такого не ожидал. Она сделала сначала шаг, потом второй, потом третий, а потом ее руки оказались сплетенными у него за шеей. Катя мелкими мокрыми поцелуями осыпала его горячечные щеки.
- Ты… Андрей… я бы никогда не подумала, что ты так можешь… Дело в том, что вчера мне показалось, что ты только… Но ты, Андрей, ты.. я… так тебя люблю.
Когда ее слова, которые она перемежала ласками, начали доходить до Жданова, он тоже обнял ее, стараясь не прижиматься слишком близко.
- Прости меня, пожалуйста, прости, - лепетала девушка. – Я только хотела проверить, но ты… Я… прости, пожалуйста!
«Да ничего, ничего», - думал Жданов. – «Только не надо так, и сюда не надо, Катенька, умоляю…»
- Я захотела проверить, ведь ты, Андрей, ты… у тебя такая слава, что я должна была, но…
Она чуть ли не плача смотрела на него.
«Ну, что ты! Не расстраивайся. Еще пара минут, и результат снова сможет стать положительным. Мамочкаааааа. Когда же она, наконец, отпустит меня. Что это, ее грудь? Божеее!!! Какая мягкая… Я и забыл, какая она мягкая…!»
- А ты… Вчера ты говорил… Любишь… Я просто не верила тебе. Прости.
«Господи, может она хотя бы перестать целовать меня? И так хватать меня за ноги?.. Чёёёёёрт…»
- Я ничего другого не смогла выдумать… топорно… но я должна была…
«Как же мне хочется! Прямо сейчас. Опять. Сквозь землю провалиться. Если она не прекратит елозить по мне!.. Катяяяяя…»
- Я никогда больше не буду, извини, я научусь доверять тебе, - все еще говорила Катя, но голос ее стал уже тише, и взгляд спокойнее.
Ее взгляд сосредоточился.
На его губах.
Пушкарева начала целовать его сама, сама раздвинула его губы своими и первая пустила в ход язык. Жданов пораженно позволил ей хозяйничать в собственном рту, оттого что сам не мог пошевелиться. Он ничего не забыл. Ни ее трогательной привычки казаться взрослой искушенной женщиной, когда она целовалась так, словно копировала кого-то, ни того восхитительного порыва, в котором она подавалась вся навстречу его телу. Ладони Жданова, которыми он со всей силы сжимал край одеяла, разжались.

=двадцать один=


- Андрей, - Катя выдохнула имя Жданову куда-то в шею густой горячей волной, возвращая его в мир людей. – Подожди, ведь я…
Она тихонько смеялась, пока он колдовал языком на коже за ее бархатным озолоченным ушком.
- Ну, подожди же, - она опять старалась прервать его на самом интересном месте.
Он не должен. Не должен он. Иначе весь его экзамен будет безвозвратно завален. Надо только пересилить себя и оторваться от любимого тела. С голодным оглушающим чмокающим звуком он, не открывая глаз, отнял губы от ее кожи и выпрямился, облизываясь. Может быть, ему только показалось, может, он сам внушил себе, но Катя точно была сладкой.
- Ой, ну перестань сейчас же! – хохоча, сказала Катя, когда увидела его довольное лицо. – Не надо так мне льстить.
И только он склонился поближе к ее уху, чтобы признаться, что он вовсе не думал льстить ей, и даже мог доказать это, ведь подобное из вежливости не делают, как Пушкарева выскользнула из его потерявших бдительность объятий.
- Время, Андрюша, время, - прощебетала Катя, скрываясь за дверью в свою комнату, а потом ее голос заглушил шум льющейся воды.
Он обессилено опустился на кровать. Что с того, что он не выпил вчера не капли? Ноги подрагивали, сердце прыгало, и вообще он чувствовал себя так, словно вернулся из длительного запоя, в котором планомерно понижал градус, вызывал цыган и девочек. Когда он пошел в ванную, уже представлял, как водные холодные капли с шипением опускаются на его кожу, заполняя пространство розоватым паром. Этого, правда, не случилось. Вода была самая обыкновенная, она только помогла ему отмыться и прийти в чувство. Все, что ему сейчас оставалось, это мечтать о том, как всё будет, когда они вернутся домой. Нет, он не думал о том, сколько всего нужно будет объяснить, сколько проблем уладить, скольким людям рассказать, а от скольких скрывать происходящее. Пока что он был способен только на то, чтобы воображать себе цвет Катиного нижнего белья, и шорох снимаемых с белой кожи чулок. Жданов аккуратно натянул на мокрое еще тело снежно-белый халат и, вытираясь таким же сугробом-полотенцем, показался на пороге Катиной спальни. Когда его уши отложило от попавшей в них воды, он услышал:
- Oh, Frank, thank you, I’m fine!.. If you want to. It will be very nice. I’m sure we both will be glad to see you.
Жданов замер. Он совсем забыл, что есть там еще какой-то Френк, что вообще есть окружающий мир, и Катя может еще кому-то говорить такие слова - «спасибо», «рада видеть». Пушкарева стояла к нему спиной, обернутая только в одно полотенце. Из-под пушистой ткани торчали ее лопатки, и на правом плече блестела одна забытая капелька. Андрей невольно подошел поближе, как будто притянутый на магните.
- OK, see you then! Bye, - весело сказала Катя и положила трубку.
Когда Жданов дотронулся до нее, Пушкарева не на шутку испугалась. Он не дал ей обернуться, обнял требовательно, кладя руку на живот, прижимая к своей обнаженной груди.
- Ты меня так напугал! Андрей, - тяжело дыша, обвинила его девушка, аккуратно пытаясь высвободиться.
- С кем ты разговаривала? – проворковал он, наклоняясь к ее шее.
Сейчас Жданов чувствовал себя гораздо увереннее. У него не было претензий к собственному организму. Идеальный любовник, готовый к работе.
- С Френком, - Катя дернулась сильнее, издав смущенный смешок, но Андрей держал ее крепко.
Он надеялся, что она чувствует спиной, как отчетливо бьется его сердце.
- Что ему было нужно?
- Он хотел бы… - начала девушка, и тут же замолчала. - О, нееееет, - услышал Андрей. – Нет, Жданов, нет.
- Что?
- Нет же, я тебе не позволю, - всё смеялась Катя, надменно, покровительственно.
- Да что такое?! – не выдержал Жданов.
- Только не это. Нет, Андрей, - она выбралась из его рук.
- Да о чем ты, Кать? – он не имитировал удивление.
- Ты знаешь, о чем я говорю. Никакой ревности. Иначе… - Катя обернулась к нему лицом и смотрела, как на маленького мальчика. – Мы уже это проходили, и к чему это привело?
Жданов положил обе руки ей на плечи и оглядывал как можно более спокойным взглядом.
- Андрей, - Пушкарева осторожно взяла его за лацканы халата. – Ну Андрей же.
Но он только смотрел на нее, в ложбинку грудей, на высыхающий завиток волос, прилипший к шее, на губы, в глаза, ниже, где из-под полотенца выглядывали распаренные розовые ножки.
- Ну, Андрей, скажи что-нибудь, - потребовала Катя.
- Ревность?.. – задумчиво проговорил Жданов. – Хорошо. Никакой ревности. Только если ты мне докажешь, что у меня нет причин ревновать.
- Доказать тебе? – недоуменно переспросила Катя.
- Ну да…Ты же можешь устраивать мне проверки, почему я не могу проверить тебя?
- Не понимаю, о чем ты, - сказала Пушкарева, качая головой.
Но Жданов уже потянул за пояс своего халата, другой рукой привлекая Катю к себе.
____________________________
*О, Френк, спасибо, всё отлично!.. Если хотите. Это было бы прекрасно. Я уверена, мы оба будем очень рады вас видеть.



=двадцать два=
- Я объясню, - тихим голосом сказал Андрей в ответ на непонимающий взгляд Кати.
Пушкарева попыталась высвободиться. Она приподняла руку, но только для того, чтобы Андрей перехватил ее чуть повыше запястья и прижал к своим губам. Он запечатлел серию коротких поцелуев, почти не отрываясь от кожи, еще отдающей ароматной мыльной пеной. Добрался до сгиба локтя, где еще было тепло и мокро. Там, присосавшись, словно голодный вампир, целовал долго, прикрыв глаза. Потом бросил взгляд украдкой, что там происходило с Катей. Она, не отрываясь, смотрела на его рот, словно следила, куда он посмеет прикоснуться в следующий раз. Глаза ее чуть затуманились, губы непроизвольно вытянулись в трубочку. Как будто она сама гипнотизировала Жданова «ну, поцелуй же, поцелуй!» Он развернул ее к себе лицом почти с силой, так что она ударилась об его грудь. Андрей припал к шее девушки, разомкнув губы, шевеля языком по коже. Сила его желания была велика. Он не сомневался, что на шее Пушкаревой останутся хищные уродливые следы.
Жданов, всё так же не отрываясь от Кати, добрался губами до ее рта. Его халат уже был распахнут, теперь уже руки тянули Катино полотенце вверх.., а, может быть, вниз.., да как угодно, лишь бы стащить его к чертям собачьим! Андрей почувствовал ладонями мурашки на коже девушки, когда полотенце, наконец, упало к их ногам. Только целовать, целовать, не давать ей опомниться, не давать вздохнуть. В рот, в губы, в шею, чуть ниже, и плечо подойдет, оно такое круглое и теплое, живое и отзывчивое. Как только кислород попадет к Кате в мозг, она начнет думать, сообразит, что к чему, отпихнет его, назовет «грязной сволочью» или еще чего хуже – на «вы». И пока Жданов из последних сил пытался не стать грязной сволочью и сдерживался сам, он хотел контролировать ситуацию. Всё, что ему надо было делать, это взывать к телу Пушкаревой. Как бы она там ни была разумна, она тоже была рабой своего тела. Он понял это, когда напрягшиеся соски Кати остро чиркнули его по груди. О, он всё бы отдал за то, чтобы причиной ее возбуждения была любовь к нему, а не только его искусные неутомимые ласки!
Андрей чуть наклонился, схватив одну ногу Кати под теплое податливое колено, подтянул вверх, оборачивая вокруг своего бедра. Да, она без сомнения была очень возбуждена, как в тумане продолжал Жданов свой практикум по анатомии. Он ощутил чуть ли не жжение, когда его коснулось Катино горячее влажное лоно. Теперь девушка уже сама прижалась к нему всем телом, выгнулась навстречу, обвила его руками. Обхватив ладонями его голову, она сама направляла Андрея туда, где сейчас было просто невмоготу без его губ. На шею, ниже - к ключицам, ниже - между грудей, так что Жданову пришлось упасть на колени. Сначала он боялся выпустить девушку из рук. Но потом понял, что сможет без труда управлять ею, только лаская ее соски, где губами, где пальцами, она все равно не посмеет оторваться от него.
Всё происходило в странной тишине. Андрей слышал только шорох дыхания, как оно замирало, как убыстрялось, вздрагивало. Но ни одного стона, ни одного имени. Что бы он не делал, целовал ли впадинку пупка или полукруг груди, Катя молчала, а главное, ни на минуту не закрыла глаза. Что такое сталось с его скромной маленькой девочкой, которая раньше и представить себе не могла, как можно было отдаваться мужчине при свете дня, да еще и беззастенчиво подглядывать за самой собой? Как будто она сравнивает, неприятно кольнуло Жданова. Или следит, когда можно будет сказать «стоп», до чего вдруг сосредоточенным показалось Андрею лицо Пушкаревой. Если бы не было блеска в ее глазах и мелькавшего на пересохших от жара губах языка, все выглядело бы так, словно и нет тут Кати, думает о чем-то другом. Молчит, пусть молчит. Думает о чем-то другом, ну… пусть попробует.
Жданов резко поднялся, размазав по животу Кати собственное возбуждение. Кровать была совсем недалеко, поэтому ему не составило труда усадить девушку на нее. Он почти небрежно, пока еще сам стоял, раздвинул ее ноги, следя за тем, как Пушкарева, кусая губы и дрожа бровями, смотрела на его обнаженное тело. Втройне обнаженное, потому что на нем не было одежды, его не скрывала темнота, и потому что он был до крайности возбужден. Жданову нечего было стесняться. В иные времена, когда в сексе было больше спортивного интереса, он вообще смог бы собой гордиться. В конце концов, ведь имел же он право взять ее! Ведь имел же! За то, что любил. Он готов был подтвердить это без помощи слов. И Катя любила его. А, значит, была предназначена для удовлетворения его зашкаливавшей страсти.



=двадцать три=


Он рукой толкнул ее на кровать, не сильно, стараясь делать это как можно более нежно, но всё равно жест получился требовательным. Жданов быстро оказался сверху, а потом, когда сориентировался, и внутри. Лицо Кати исказилось, как будто она готова была заплакать. Она издала кроткий стон, горячо выдохнула ему в шею, закатила глаза, но это длилось не долее секунды. Андрей и сам поморщился - он не хотел делать ей больно. Он попытался поцелуями заглушить ее неприятные ощущения. С каждым новым мгновением ему становилось всё уютнее. Он вспоминал, как это было восхитительно – заниматься любовью с Пушкаревой. Всё, что до этого момента приводило его в крайнюю степень возбуждения – полураздетое тело, складочка в углу губ, тени в декольте, все догадки, фантазии, грёзы – всё это ни шло ни в какое сравнение с самим действием. Как будто в первый раз, упруго, волнующе, трепетно, несмело, где-то даже не умело, но так жадно! По ее телу он догадался и мог быть уверен, что она ни с кем не была, пока они были в ссоре.
- Прошу тебя… пожалуйста… - проговорила вдруг Катя и протяжно застонала, когда Андрей шевельнулся и давление внутри ее тела усилилось.
Она закрыла глаза и откинула голову назад, взмахнув кое-как растрепавшимися плохо просушенными волосами. Жданов видел, как быстро-быстро двигаются ее белки, прикрытые полупрозрачными в сеточке сосудов веками. Он чувствовал, как сильно сжала она его согнутыми в коленях ногами, а потом вся подалась вперед, раскрываясь еще шире, чтобы ему было удобно.
- Что, Кать, что? – уже задыхаясь, переспросил Андрей, нетерпеливо начиная движения.
Приподнявшись на одной руке, он следил, как хмурятся ее брови с каждым новым его натиском. На щеках Кати выступил густой румянец, то ли от собственного пламенеющего желания, то ли от смущения, то ли от того и другого сразу. Когда Жданова было уже не удержать, она не смогла больше переносить всё творившееся молча. Теперь каждый порыв сопровождался Катиным стоном, что еще больше заводило Жданова. И он впечатывался в нее по самое основание. Она вся напряглась, то хваталась за края одеяла, то впивалась ноготками в плечи Андрея, то заламывала руки, пытаясь ухватиться за спинку кровати, но не доставала и только зарывалась в податливые мягкие подушки, давя их и выкручивая. Когда он был с другими женщинами, все его мысли сводились только к банальному животному удовлетворению. Не было даже мысли, что он должен сам доставить удовольствие. Он просто не был для этого создан, не под то был заточен, нечего даже просить. Но теперь он, не отрываясь, следил, что вызывают в Кате его движения, вес его тела, положение рук, которыми он еще успевал ласкать Пушкареву. Теперь, когда он смотрел на нее, в обрывках его мыслей проносилось что-то беспокоящее. Будучи на гребне волны, Андрей уже видел, что скоро отлив, безумная гонка закончится, и для следующего раза еще придется помучиться. Ни что на свете он не хотел бы сейчас отсрочить так, как надвигавшийся обоюдоострый оргазм. Но тогда оба они просто умерли бы от наслаждения. Хорошо бы смотрелась их парочка в гробу… И все-таки это было не то, что его беспокоило.
«Ни. С. Кем. Ни. С. Кем. Ни. С. Кем», - в такт движениям про себя твердил Жданов. - «Ты только вдумайся в это, Жданов, свинья ты этакая!!! Ни. С. Кем!!!»
Она ни с кем не была, потому что любила его. И какое после этого право имел он брать ее? Никакого. Не мог он взять ее. Она ведь хранила ему верность. А он даже и не просил ее об этом. Хуже того, вел себя отвратительно, трахал, всё, что движется. Правда, так классно – никогда. Может, потому что не трахал он Катю, а любил до невозможности. Всё, что он мог себе позволить – предложить ей, а она могла и отказаться. Хозяйка. Она - хозяйка. И додумав мысль, Жданову пришлось уступить собственному организму. Под общие стоны они растворились друг в друге. Катя отерла покрытый испариной пот, и прижалась к Жданову всем телом. Андрей, лежа на еще трепещущей девушке, чувствовал, как по спине ползет капелька пота, холодя и щекоча кожу. Он перекатился на бок, оглядывая блестящее, влажное тело Кати.
- Сегодня… хорошо… Уже лучше, - еще тяжело дыша, выговорила та, глядя на Жданова со слабой улыбкой. – Сегодня уже не так… больно.
Ему показалось, что он ослышался. Она, что, сказала о боли сейчас? О какой такой боли? Она же всю дорогу стонала как куртизанка, подмахивала и закатывала глаза.
- Кать, - сказал он, от возмущения подавившись ее именем. – Тебе что, было больно?!
- Сегодня уже не так сильно, как в прошлый раз, и тем более не так плохо, как в первый… - просто ответила она, даже не смущаясь.
Этого он вынести не мог.
- И чего ты терпела, как партизан? – хмуро спросил он, вставая и подбирая с пола халат. – Ради чего? Кого?
Он был просто взбешен. Его просто трясло.
- Ну что ты? – улыбнулась Катя, не разобрав его тона. – Чтобы всё насмарку!..
- Что… насмарку? – удивился Андрей, мрачнея, словно туча.
- Время, ожидание, мечты… И… кстати душ тоже, - сказала Катя, поднимаясь вслед за Андреем. – Теперь можем вместе принять. Я так хочу. Пойдем, а? - она игриво посмотрела на Жданова, который уже оделся, приблизилась к нему и обхватила за шею руками.
Он аккуратно, но твердо снял ее руки с себя.
- Платить не надо, всё делалось по внезапно вспыхнувшей похоти, - сказала он, медленно цедя слова, и вышел вон.

=двадцать четыре=


Погода в Москве была под стать особому настроению Жданова. Откровенно собачья была погода. Сиренево-серое гангренозное небо сыпало ледяной водянистой крупой, снег лепил стекла очков. Сначала их болтало в железном чреве самолета, как будто у Боинга был желудочный грипп, а потом раздирал на части холодный ветер, пока они с Пушкаревой, высоко подняв воротники не по сезону, но по-европейски легких пальто, разошлись по склизкой жиже к двум разным такси.
Девушка уже больше не пыталась заговорить с ним, как в номере, когда он вышел из ее спальни, свирепо запахнувшись в махровый халат. Да и та попытка была такой фальшивой, такой неубедительной. Вообще, это он должен был в гневе мелькать белками глаз и призывать к ответу.
- Что? – переспросила Пушкарева.
Изменившееся лицо, тревожный взгляд, как будто в радости завелся червячок.
- Уплочено, говорю, - буркнул Жданов.
Она терпела, она всего лишь терпела его. Все её восторги, все эти судорожные движения, скребки ногтями означали только, что она как мальчиш-кибальчиш терпела боль, которую ей доставлял Жданов. А ведь он старался быть таким нежным и предупредительным.
«Господи, но зачем? Из-за любви? Что за нелепые жертвы?» - мучительно размышлял он.
Если его ласки так были ей противны, к чему тогда вообще все эти разговоры, упреки, слюняво-сопливая возня? Он возможно впервые за долгое время был с женщиной, а не с вещью, и впервые за долгое время старался быть не вещью, но мужчиной. И вся эта его гребаная галантность, картинные жесты, мягкий эротизм – будь он с другой, стал бы он тратить на них время! -, все попытки не только получить удовольствие, но и доставить его, пусть даже в ущерб собственному – непривычно, но удивительно приятно…, все это было ненужным, пафосным, смехотворным! А он ни за что ни про что получался идиотом и порядочной скотиной. Впрочем, в первый ли раз? С Пушкаревой – в третий… Хотя с ней он почему-то всегда оказывался в положении шута. Жданов зажмурился, думая, будто если он перестанет видеть окружающий мир, и мир не сможет увидеть его.
«Какое убожество! Какой позор!» - снова подумал он, и стыд огнем опалил мозг. – «Хватит с меня. Больше нигде – ни в компании, ни в постели… Нигде не хочу ее видеть! Не желаю больше быть дураком».
Он услышал шаги за спиной и раздраженно подумал:
«Ну, разве еще не всё решено?»
- Что? – сказала Пушкарева совсем тихо.
Она вошла в комнату прямо за Ждановым, двигалась, как загипнотизированная, даже не замечая собственной ничем не прикрытой наготы. Как же она осмелела! Как была уверена в однозначной, непреодолимой реакции, которую у него вызывала. Андрей собрал в кулак волю и желание. Только бы не сейчас, пока он еще в одном халате. Он хватал обрывки здравого смысла. В конце концов, сам виноват. Растлил девочку, научил ее расхаживать без стеснения голой, наслаждаться собственной красотой, доводить до волчьего воя. Точно. У него она всё это про себя и подсмотрела.
Из ее тона исчезла вопросительная интонация.
– Да ты что, Андрей? Ты что?
Губы плотно, невесело сомкнулись, ладони сжались в кулаки. Пушкарева вся подалась вперед, как стрела в тетиве, и готова была выстрелить.
- Что сейчас произошло? – серьезно спросила она, немного расслабившись. – Ты можешь мне объяснить, почему ты опять бежишь от меня, как черт от ладана? Что могло случиться за пару минут?
«Не сутулься, носки врозь и помни, кто ты такой» - рассеянно подумал Жданов и как можно более презрительно посмотрел на Пушкареву.
Получалось плохо - глаза съезжали вниз и снова выдавали его. Твердости, твердости! Ползималетто за твердость!
- Я хотел проверить, я проверил, - сказал он, прицокнув языком, как после сытного обеда.
Девушка выглядела как обухом оглушенная, только моргала и хмурилась.
- Мы совершенно не подходим друг другу.
Она приподняла брови в изумлении.
- Но… ты… до этого… было…
- Не важно, как там было, важно, как будет. И вряд ли что-то… хм… членоразборчивое там получится… Спасибо за доставленную честь и допуск к телу. Я уверен, что ты займешь достойное место в моем пантеоне се…
Он был удивлен, что Пушкарева так поздно влепила ему пощечину. Будь Жданов на ее месте, он бы принялся драться при первом жарком вздохе в свой адрес. Или, по крайней мере, дал бы понять, что никакие интимные услуги тут не требуются. Всё равно не поможет. Но лицо… Какое несчастное при этом у нее было лицо! Будто не Пушкарева, а сам Андрей ударил ее сейчас. Он помнил это лицо по своим страшным снам, когда Жданов представлял себе каморку при президентском кабинете, где любовь навсегда покинула его, и жизнь полетела в тартарары. Тогда он ошибся… Жданов замер. Ну не мог же он ошибиться и теперь. Или, как там она говорила?.. сделать поспешные выводы. Ведь не мог, а?..



=двадцать пять=


- И что ты теперь об этом скажешь? – Жданов испытующе смотрел на Малиновского, который лениво ковырял во рту длинной зубочисткой.
- Что скажу? Что скажу… Пожалуй, сначала спрошу, - Малиновский тяжело вздохнул и покачал головой, будто врач-психиатр, разочаровывающийся в здоровье своего пациента, вроде бы все было нормально, вроде бы шел на поправку. – Ты где такое чудо снял?
- Снял?.. А ну да, снял… Ты, что, с ума сошел?! При чем тут это? С крайней левой вешалки! – разозлился Андрей, хлопнув ладонью по крышке стола. – Дело не в этом. Дело в том, что, выходит, что… я… в третий раз… ей… что… - он запутался в собственных размышлениях, – сделал ей больно, - наконец выдохнул он, присовокупив громкое «уф».
- Выходит, что ничего у тебя не выходит. Или как? Или не входит? - подмигнул Малина с коварной улыбкой, но когда поймал на себе гневный взгляд, забормотал. – Ладно-ладно. Ладно! Мне вот что в глаза бросается, Андрюх, не слишком ли ты печешься об этой девчушке? А? – спросил Малиновский настороженно. – Если б я заботился обо всех таких, которым больно сделал, то мать Тереза, глядя на свои жалкие делишки, ушла бы в монастырь.
- Не городи чушь! – снова вспылил Жданов, не вынося дурачившегося друга. – Она и так уже там… была…
- Да я про мужской! – захохотал Малиновский, откидываясь в кресле и громоздя ноги в модных ботинках на стол.
- Ууу, бездарный ты человек, - обиделся Андрей, отворачиваясь.
Малиновский внезапно посерьезнел, вскочил, возмущенно фыркнул, словно вообще не понимал, а в чем тут, собственно, была проблема. Жданов тоскливо подумал, что вообще не надо было заводить этот разговор. Искать истину в компании Малиновского было бесполезно. Но была какая-то смутная, несмелая надежда, прятавшаяся в хрупкий панцирь при каждом шорохе, что его развеселый дружок подскажет ему, что делать, вот так, походя, между двумя скабрезными шутками. Просто с той минуты, как в мозг закралась предательская, свербящая мысль, постоянно вздрагивавшая как воткнутая в нерв длинная тайская игла, Андрей не находил себе места. Что, если он все-таки оказался скотиной и идиотом, но не тогда, когда занимался с Пушкаревой любовью, а когда так грязно и глупо испортил блаженное послевкусие. Да какое, к черту, послевкусие?! Он просто плюнул ей в лицо всякой гадостью и ретировался. Рыцарь не смеет оскорбить даму. Убить – да, но оскорбить – ни в коем случае.
- Нет, ты мне сначала скажи, Ждан. Ну, сделал ты ей больно раз, ну два. Чего ж ты к ней в третий раз полез тогда?! – он почти орал. – И вообще, хватит уже, а? Ты меня пугать прекрати. Прекрати, говорю, пугать… Не хватало еще тебе признаться в любви к этой… Не знаю даже, как назвать. После возвращения оттуда ты совсем больной стал. Это наверняка Пушкарева на тебя так… благотворно… подействовала. Еще бы! Почти неделю с ней один на один. Это похлеще карцера в какой-нибудь азиатской тюрьме!
- Ой, ну что ты говоришь, перестань, противно слушать, - Жданов устало протер глаза. – Сколько можно уже, честное слово? Я на нее ноль внимания.
Андрей сам удивился тому, как смущала его эта ложь. Еще чуть-чуть и он был готов покраснеть.
- Проверяю твою бдительность, - с сарказмом проговорил Роман.
- Во-первых, я не знал, что делаю ей больно. Она мне это только… - Жданов чуть не ляпнул «позавчера», но вовремя сдержался, - … недавно сказала. А во-вторых… - он помедлил, тщательно подбирая слова, Андрей вдруг до мокрых ладоней испугался, что Малиновский догадался, о ком они толкуют весь вечер. – Во-вторых, мне нравится эта женщина. Я с ней хорошо провожу время ! Устраивает тебя это? Как, по-твоему, это достаточное объяснение?
- Ну, ладно, Жданов, не кипятись! – Роман подошел к нему и похлопал по плечу. – Не кипятись. Ты как знаешь, но если уж она тебе так по вкусу, если тебе Москвы мало, то… Думаю, зря ты на нее наехал.
Жданов оцепенел, до боли прикусив губу.
- То есть? – оттаял он.
- Ну, помнишь, у меня была одна китаяночка? Не девочка – рисинка. Маленькая, как шахматная фигурка. Но ты бы только знал, что это была за прорва, когда дело доходило до моей…
Жданов поморщился и замахал руками.
- Хорошо-хорошо! – закричал Роман, увидев реакцию друга. – Молчу. Я просто хотел сказать, что это временное явление, только и всего! Ну, пришлось бы поваландаться, потом бы все пошло как по маслу…
Жданов двумя ладонями попытался удержать кружащуюся голову, а затем ему захотелось расколоть собственный череп надвое – да велика ли потеря? Вот где был самый стыд! Все предыдущие приступы были лишь первыми волнами душащего жаркого цунами, подкатившего к щекам и сердцу. Значит, ошибся, испортил, потерял. Значит, не зря чудилась ему злосчастная каморка. Значит, пощечина была вместо того последнего объятия и поцелуя - короткого, обжигающего. Он даже забыл, что рядом с испугом на него глядел Малиновский. Только Андрей никак не мог привести в порядок свое лицо. Что он ей там сказал? Что? Что он ей там наговорил? Как это все теперь вернуть? Забрать? Засунуть обратно в его вонючую пропитую глотку? Может, все обратить неудачной шуткой? Ну, что она не поймет, что ли? Не простит даже? Ну, если попробовать? Если попросить? Кого? Может, Зорькина, она же его слушает? Кого? Может, Киру попросить? Они же вроде… как будто подружились? Куда бежать, где искать? В отделе кадров должны знать адрес, он возьмет. Иииииииии… на тысячу километров в противоположную сторону! Этого он не выдержит! Нет, нет, нет, нет, нет, НЕТ!!!
Жданов поднялся резко, так что суставы хрустнули. Малиновский даже отпрыгнул от него, ошарашенный.
- Ты чего, Жданыч? Что такое?
Андрей громко сглотнул, в бессильной ярости тряся в воздухе побелевшими кулаками.
- Да что такое?! – перепугался Роман.
«Эх, сдохнуть бы», - осторожно подумал Жданов, ловя свой взгляд в стеклянной двери шкафа. – «Хрен тебе, молодыми только хорошие умирают».
Он подскочил к небрежно сброшенному на стул пальто, схватил его, кое-как запихивая руки в рукава. Воротник свернулся неопрятным валиком, у правого локтя сквозь ткань вспух колтун забытого шарфа.
- Ты, что, с ума спятил, что ли?! – заорал на него Малиновский, выпучив глаза. – Что такое? Куда ты сорвался?
Жданов сверкнул белыми зубами в проеме двух кривых ятаганов губ:
- Теперь только к матери…
- Что?! – гадливо зашипел Роман.
- Терезе… в монастырь…

=двадцать шесть=


Жданов думал. Руля сквозь рассасывающиеся в ночных огнях столичные пробки, поднимаясь в свое одинокое жилище, потерявшее уют, пока его не было, стаскивая пальто, оставляя грязные следы на персиковом ковре. То ли он форточку перед уездом забыл закрыть, то ли это было нервное, только мучил его сильный озноб. В самом деле, в гостиничном номере было бы приятней находиться. Был на земле такой номер… Он выпил противной застоявшейся воды прямо из чайника, даже не глядя в сторону нестройного ряда бутылок с алкоголем. Расслабив ремень, но не снимая брюк, плюхнулся в кровать. И все думал. Видел бог, ему надо было собраться с мыслями, какими бы ужасными и безрадостными они не были.
Самое главное, иметь твердый жизненный план. Держаться дорожки из желтого кирпича. Прикупить светоотражающую ядовито-оранжевую курточку с надписью «Не влезай. Убьет», специально для прогулок вдоль обочин, чтоб не сбил какой-нибудь пьяный снегоочиститель. Если вдруг такого плана у тебя не было, то стоило засесть за его написание, потому что время для этого всегда было самое подходящее. Но что бы Жданов теперь не делал, сколько бы не стоптал железных башмаков, сколько бы железных хлебов не сгрыз, Катя его никогда не простит. Он бы не простил. Не знал он, как там у женщин было устроено чувство собственного достоинства и на что оно было похоже, но оно точно должно было действовать.
Может, включился скрипучий механизм самосохранения у Андрея, но стыд отступал. Он уже не хватался за голову, не морщился болезненно, не стискивал зубы, будто кто-то ворочал палкой у него в расковырянном черепе. Да, погореть на такой ерунде, так засыпаться было просто смешно.
«Ах, тебе еще смешно? – Ну… глупо. - Глупо? В другое время было бы смешно и глупо, а тут было страшно…»
И все же стыд отступал… Затем прекратилось беспокойство, когда Жданов пытался найти лазейку, в которую хоть палец, но можно просунуть. Не было такой, так чего ж зря фонариком светить, только батарейку тратить. Уже не металось, не вскакивалось. Апатия тоже пока, правда, не заглядывала. Может быть, завтра разобьет его параличом, как только он увидит в любимых коридорах Пушкареву... Или любимую Пушкареву в коридорах… И то, и другое, и можно без прелюдий.
«Ох, заткнись, кретин!..»
Уже не плыли в темноте закрытых глаз перед Ждановым сонмы ослепительных счастливых соперников. Уже не целовали они обожаемые пальчики, не надевали на тонкую шею брильянтовых колье, не кидали в грязь под изящные ножки кашемировых пальто. Андрей перестал думать о том, что может навсегда остаться одним, стать несчастным на всю жизнь. Он вообще все меньше и меньше думал о Себе.
Еще некоторое время спустя от пережитого волнения Жданов начал проваливаться в полудрему-полубред, изредка вздрагивая всем телом, когда падал во сне. Потом приподнялся на руках, твердо решив, что не имеет он сегодня роскоши спать. «От пережитого волнения? Щас расплачусь, держите меня! Что ты, сидел у постели тяжело больного друга или, может быть, доставал детишек из горящего автобуса? Начнешь себя жалеть, руки наложу, так и знай!»
Жданов встал и направился в ванную. Если не может он добровольно не спать, заставит себя бодрствовать с помощью ледяного душа. Но когда он затворил за собой дверь и включил воду, он понял, что загнал себя в комнату страха. Здесь было зеркало, и оттуда на него смотрел человек, с которым он меньше всего хотел бы сейчас встречаться. Неискренне покрасневшие глаза, добренькая спрятанная в губах ухмылочка, удивленные морщинки на лбу, винтажная щетинка. Растрепанный ворот рубашки и кожа на груди в заспанных складках, расстегнутая ширинка и вытянутые коленки, словно не Прада это была на нем, а старые тренировочные штаны. Меньше всего сейчас он хотел быть похожим на этого человека. Он не испытывал за него стыда, не чувствовал к нему жалости, просто тихо ненавидел и всё.
Да, самому Жданову пришлось достаточно боли доставить любящим его людям…
«Будь же честным хоть раз в жизни! И называй всё своими именами! Смотри мне в глаза и не верти пальцами! - И не поспоришь… Хорошо».
Сколько он доставил боли Кате. Но, то, что сделал этот человек, не входило ни в какое сравнение. Как она могла себя теперь чувствовать? С каждой минутой? Всё сильнее боль, или всё глуше? И если есть разница, в какой микроскоп можно ее разглядеть? И каково ей было, когда он сидел рядом с ней, читал газеты, дышал, жевал незатейливый самолетный ланч, а потом свернул и скрылся в такси? Каково было ей, когда он смотрел мимо нее отсутствовавшим взглядом? Как она себя чувствовала, когда он обозвал ее шлюхой, до этого сыто ее отымев? Да как бы себя чувствовал он сам?! Жданов размахнулся и направил свое отражение в нокаут. К ногам посыпались мерцающие осколки, белоснежная раковина была запачкана кровью. Золотой мальчик, пораженный собственным душевным уродством, разбил-таки зеркало Снежной королевы! Аплодисменты. Облегченный смех в зале. Несколько неприличных звуков.
Жданов сразу как-то весь ссутулился, пожух, устал. Баюкая свою руку, замотанную в полотенце, дополз до кровати и, свернувшись калачиком, лег. Теперь все было хорошо. Точно. Можно было и поспать. Он чувствовал - план будет. Вон, Менделееву такая таблица приснилась, так неужели Жданов не справится с одним уравнением?





=двадцать семь=


- Екатерина Валерьевна здесь? – спросил Жданов, опираясь на стол Тропинкиной двумя кулаками.
Та улыбнулась ему, подаваясь вперед пышным бюстом. Девушка со всего размаху хлопала по степлеру, скрепляя какие-то бумаги.
- Уже прибыла, - ответила Маша, кивая в сторону двери. - Андрей Палыч, зачем вы спрашиваете? Вы же знаете, что наша Ка…, - Тропинкина запнулась, смущенно сверкнула глазами и поправилась. – Екатерина Валерьевна… всегда рано на работу приходят.
- Да-да, я не забыл, - рассеянно проговорил Жданов, почесывая висок.
Волнение дернуло за кадык, пока Андрей поправлял галстук. Утром он решил быть безупречным, хотя и закрадывалась мысль, что это его внешнее спокойствие, белый воротничок и зеркально начищенные носки туфель могут сыграть с ним злую шутку. Но Жданов не хотел шантажировать Катю своим несчастным, покинутым видом. К тому же он был уверен, она все равно не обратит на это никакого внимания. Только увидит его и тут же вызовет команду по изгонению дьявола, при галстуке тот будет или нет. Однако сначала он вообще должен был решиться, и показаться Пушкаревой на глаза.
- Я слышу разговор. У нее кто-то есть? – спросил Жданов, когда собственные мысли перестали заглушать окружающие звуки.
- Да! – будто тоже только что догадавшаяся об этом, проговорила Маша, прислушиваясь. – Кира Юрьевна. Она тоже сегодня что-то рано… Что-то сегодня все слишком рано, как будто и не понедельник вовсе, - продолжила она, рассуждая сама с собой и всё также орудуя степлером. – Андрей Палыч, вас-то каким ветром спозаранку надуло?
- Мне нужно переговорить с Екатериной Валерьевной, - твердо ответил Жданов без улыбки, больше убеждая себя, чем пышногрудую секретаршу.
- Вы, я думаю, без доклада к ней можете… Кира Юрьевна вам не помешает, - располагающе улыбнулась Тропинкина.
- Нет, мне надо с глазу на глаз, - ответил он и тут же пожалел, в глазах любопытной Маши уже зажегся огонек интереса, она смотрела то на него, то на дверь, чуть прищурившись.
Уже догадалась. Беда просто с этими бабами, тоскливо подумал Андрей. Ничего мимо себя не пропустят. А уж если что-то где-то узнают, жди беды, разнесут по всему офису. По секрету – всем свету. Друзья человека… Как назло ладонь, по привычке хватающаяся за лацкан пиджака, дрожала на самом видном месте, малодушно подгибались коленки, во рту от страха сохло и приходилось постоянно взволнованно сглатывать, а на лбу и над верхней губой выступил противный трусливый пот. И главное, что Жданов никак не мог совладать со своим телом. Не слишком ли часто он шел у него на поводу? Сам разбаловал, самому теперь и мучиться.
- Так, может, я позвоню - предупрежу? – предложила Тропинкина, взглядывая на него с увеличивающимся любопытством. – Нууу, что вы уже здесь и ждете…
«Аудиенции?» - подумал Жданов про себя, и перед его мысленным взором возникла Катя в высоком воротнике и кринолине, подающая подол для поцелуя.
- Да, Маш, звякните, скажите, что я тут… здесь… стою… - залепетал Жданов, с ужасом глядя на дверь в президентский кабинет. – Или нет! – вдруг выкрикнул он, заметив, что Тропинкина тянется к телефонной трубке. – Не надо ничего. Я тут… посижу… подожду.
Он сел на диван, откинув голову назад. Но иголки нервов по всему телу не давали расслабиться. Жданов снова вскочил.
- Нет, я на самом деле лучше пойду, - рассуждая вслух, сказал он. – К себе… Вы, Маш, меня предупредите, когда Екатерина… Валерьевна будет свободна…
Он шагнул в сторону выхода, но тут же развернулся на сто восемьдесят градусов и практически влетел к Пушкаревой без стука, промчавшись мимо оторопелой Тропинкиной, которая все еще кивала ему, силясь сказать «Хорошо». Кира и Катя от неожиданности вздрогнули и замерли. Молчали и смотрели на него неподвижно, как с фотографии, то в глаза, то на забинтованную руку. Потом брови Пушкаревой сдвинулись, лицо как-то потемнело, она, до этого стоявшая перед Кирой посреди комнаты, обошла стол и села в президентское кресло.
- Андрей Палыч, - обозначила она его присутствие холодным, равнодушным тоном. – Чем обязана?
- Доброе утро, - кивнул он президенту. - Привет, Кир, - бросил своей бывшей невесте, тоже смерившей его недоуменным, недовольным взглядом. – Можно мне с Кать… Екатериной Валерьевной… переговорить наедине?
- В чем дело, Жданов? – отозвалась Кира. – Мы тут обсуждаем рабочие вопросы. Ты врываешься как татарин. Разговор никак нельзя отсрочить?
Она перевела взгляд на Пушкареву. Та только плечами пожала, мол, понимаю не больше вашего, и продолжала разглядывать Андрея из-под сведенных бровей.
- Кир, ну, пожалуйста, ты сможешь договорить, у меня тут… немного, - Жданов развел руками, желая сослаться на документы, но он даже не додумался хоть какую-нибудь папку схватить в руки для прикрытия.
- Да я не понимаю, почему бы тебе за дверью не подождать? – удивилась Кира. – У нас очень важное обсуждение…
- Кира, пожалуйста… - перебивая ее, попросил Жданов.
- Мы говорим о новом плане продаж. Конец года на носу…
- Пожалуйста, я тебя очень прошу, - не унимался Андрей.
- Это всё очень серьезно, перед созывом общего собрания, показом…
- КИРА! ВЫЙДИ ПОЖАЛУЙСТА!!! – оглушительно прогрохотал Жданов, срываясь, и тут же добавил уже своим нормальным голосом. – Мне надо переговорить.
Кира бы еще пререкалась со Ждановым, если бы не была так удивлена его поведением. Она посомневалась с мгновение, а потом, коротко кивнув Пушкаревой, вышла. Как только за ней закрылась дверь, с Катей что-то произошло, она отвела взгляд, и боли в ее облике было теперь столько же сколько гнева. Перед Ждановым она скрываться не стала, или не могла. Она даже была не в силах смотреть на него, будто он был кучей дерьма.
- Кать, я… - мучительно начал Андрей, приближаясь. – Я только хотел попросить прощения… за то, что…
При этих словах он получил первый предупредительный выстрел из ее широко распахнутых раненных глаз. Он остановился, сморщился, подыскивая правильные слова. Такие находились. Проблема была, где бы еще достать правильного человека, который сможет их произнести и не провалиться сквозь землю.
- Прощения за своё… поведение, за то, что я тебе там наговорил, я просто… просто… Нет мне оправданий, конечно, но пожалуйста…
Жданов с надеждой вглядывался в ее черты - что теперь? Лицо Кати стало спокойным, она отвернулась к окну почти безразлично, будто проверить погоду.
- Я очень виноват, но ты же меня знаешь, я… Я не знаю, что на меня нашло… Я был не в себе, потому что меня твои слова, они меня просто в бешенство… ты знаешь…
- А еще что? – вдруг спросила Катя, без стеснения глядя ему прямо в лицо.
- В смысле? – тупо улыбнувшись, переспросил Андрей.
- Что еще? Слова, поведение, может, выглядела я не так?
- Кать, ты не поняла, я же хотел…
- Это было заметно, - отрезала Пушкарева, вставая и выходя из-за стола.
Когда она подошла к Жданову, его обдало такой волной холода, что чуть не сбило с ног. Ужас и безысходность косили ноги чуть пониже коленок. Он никогда еще не был так испуган. Даже в детстве. От такой близости Кати в любое другое время тестостероны уже ударили бы ему в голову, но сейчас это означало бы только желание заняться любовью с электронно-вычислительной машиной, составляющей план производства атомных бомб.
- Я хочу всё выяснить раз и навсегда, - начала она дрожащим голосом.
Это хорошо, что она тоже волнуется, это значит, что всё-таки Жданов может взять над ней верх. Всегда, когда разум Пушкаревой забивали помехи чувств, Андрею удавалось убедить ее в своей правоте. Спасти себя. Спасти Её…
- Ты был прав, когда говорил, что ничего у нас с тобой не получится.
Он, пока не вникая в смысл слов, обрадовался этому «ты», «у нас с тобой», как будто Катя уже распахнула ему навстречу свои объятья. А потом…
- По-моему, мы уже достаточно пытались… Было бы глупо начинать всё снова, для того, чтобы было больно, Андрей, просто больно, - заключила она и улыбнулась невесело.
- Но… - вставил Жданов.
Андрей хотел сказать ей, что запас жизней они еще не потратили, можно еще попробовать, теперь всё будет по-другому, потому что он всё понял, всё осознал. Он – это и не он вовсе, а новая усовершенствованная модель.
- Подожди, - мягко остановила его Катя. – Я еще не договорила… Да… Я полностью освобождаю тебя. Ты волен делать, что хочешь. Как только совет директоров отпустит меня… Я надеюсь, что это будет очень скоро, по крайней мере, я всё делаю для этого… И я исчезну из твоей жизни навсегда.
- Но… Катя… - разочарованно проговорил Жданов, отрицательно мотая головой. – Ты не поняла, я хотел попросить прощения, чтобы…
- Подожди, это еще не всё.
План, если и мелькал каким-то пунктиром в мозгу у Жданова до этого, теперь разваливался, гас на глазах. Пушкарева не билась в истерике, не обвиняла его во всех смертных грехах, да и по праву! Она вообще не использовала тяжелую артиллерию. Это была девочка Катя, которая просто очень сильно устала, и сейчас пускала всё на самотек. Но ее ангельское смирение было страшнее праведного гнева. Каким бы отвратительным не казался себе Жданов накануне, получалось, что он был еще хуже. Раз во сто!
- Вряд ли я когда-нибудь смогу тебя простить, ты ведь понимаешь это… Да и если мы сейчас разойдемся по разные стороны… оно ведь и не нужно, правда? Ты абсолютно свободен... Я тоже.
Что же это значило, что она любит его? Или нет? У Жданова кругом шла голова. Это непонятное спокойствие уже начало его бесить. Он шагнул к Кате, вытянув одну руку вперед, будто хотел взять ее за плечо. Объяснить ей, втолковать…
- НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! – крикнула Пушкарева. – Никогда больше не трогай меня… - попросила тише. – Не смей… прикасаться, - совсем затихла, когда уже было поздно, пол-Зималетто было оповещено. – Можешь ненавидеть меня… если хочешь… я даю тебе такое право, только убирайся…
Их прервал звонок телефона. Катя, не раздумывая, подошла и сняла трубку.
- Да? Да, Маш, нет, все нормально. Нет. Кире Юрьевне скажи, что я освободилась… Кто? Ага, конечно, давай. Я давно жду его звонка, - сказала Пушкарева, уже не замечая Жданова.

=двадцать восемь=


- И что же у нас теперь? – Маргарита Рудольфовна изящно отпила из кофейной чашки. – Эта девочка, эта Катя, она сдает свои полномочия? И я надеюсь, Андрею? Насколько я помню, ее срок заканчивается?
- Мам, ну ты как всегда все передергиваешь. Сколько можно называть Екатерину Валерьевну девочкой? – немного раздраженно сказал Андрей. – Президента компании
- Ее еще и в планах не было, когда эту компанию создавал твой отец, - мягко возразила ему мать.
Он вовсе не был раздражен на мать за этот презрительно-уничижительный тон. Его покоробило другое. Он сам не позволял напоминать себе, что скоро Катя должна уйти. Ведь это было невыносимо. Пока он знал - она где-то рядом, за стеной, через дверь, Жданов еще мог дышать. Сознание этого было как кислородный баллон, сложная и одновременно простая система жизнеобеспечения. Пушкарева здесь, ее машина на стоянке, пальто на вешалке, в коридоре слышен музыкальный звук ее легких шагов, значит, еще можно жить. Только кто-то, кого не подкупишь и не убьешь, неумолимо закручивал вентиль. Это только говорят, что время можно убить. Жданов пробовал. Бутылки, с очертаниями женских бедер и женщины, силуэтом похожие на бутылки, все суррогат, пластмасса, силикон. Иногда даже накатывала ярость на самого себя. Убить-то можно, но такое паршивое время ни на мясо не пустишь, ни на органы…
- Марго, она на самом деле сдает свои полномочия, - ответил за сына Павел Олегович, прервав рассуждения Андрея. – А вот кому, будет решать совет директоров.
Женщина поднялась и подошла к сыну, проведя красиво окольцованной рукой по его волосам.
- Конечно же, Андрюше, какие тут могут быть еще кандидатуры? – с деланным удивлением улыбнулась она. – Паша, ты же не думаешь, что мы и дальше будем приглашать людей со стороны для ведения семейного бизнеса. Нашего бизнеса. Юра бы в гробу перевернулся оттого, что здесь... ты позволяешь делать.
«Она, скорее, устроит сцену, чем позволит кому бы то ни было в чем-то меня обвинить», - подумал Жданов, уворачиваясь от ласки. Отчего-то в нем совершенно не было этого прежнего азарта заполучить власть в компании. И честолюбивые планы матери не кипятили кровь. Как-то совсем перестал об этом думать Жданов в последнее время. По всем правилам, пирамидам и матрицам у него самого главного не было в жизни. Так и президентские лампасы были ему без надобности. Да… Президентское кресло… Он так хотел бы… так хотел бы… Хотел бы стать президентским креслом, чтобы она усаживалась в него каждое утро… Но он этого не заслужил. Как будто на нашкодившего кота посыпались в мозгу обвинения на самого себя. «Тупой, бесчувственный, эгоистичный, никчемный идиотский ПРРРРРИДУРОК!!!»
- Ах, Марго, наш бизнес перестал быть таким, когда его владелицей стала девочка Катя, и ты знаешь, по чьей вине, - с горечью проговорил Павел Олегович, стрельнув глазами на сына.
Андрей мечтательно вздохнул. Почему-то у отца это «девочка Катя» звучало нежнее, чем у матери, даже как-то трепетно, наверное потому что без ревности и по-отечески. Он ясно представил себе Пушкареву, мирно спящую на его плече, как тогда, в номере отеля далеко отсюда. Далеко, давно и неправда. Жданов провел рукой по губам, стирая улыбку и воспоминание, как потекшую слюну. «Что он там говорил, кто там виноват? Ругайте, бейте меня, что хотите. Я плюшевый».
- И в чем же тогда дело? Я не понимаю, если она готова, то… что тебе мешает вызвонить всех остальных акционеров, собрать этот пресловутый совет и утвердить Андрюшу? – удивилась Маргарита Рудольфовна. – Сынок, у тебя тут совершенно всё заросло грязью, - попросила мать вполголоса, критически оглядывая зал его квартиры. – Разреши мне прислать к тебе кого-нибудь убрать весь этот беспорядок.
- Не стоит, мам, я тут практически не появляюсь, - успокоил ее Андрей.
Конечно, потому что живет он только в офисе, где есть возможность видеть Пушкареву. А тут – приходит, не разуваясь, падает на постель, тяжело беспокойно засыпает, чтобы снова видеть ее. Разница только в количестве предметов одежды на ней, и в том, что во сне она не проходит мимо, а идет рядом.
- Екатерина Валерьевна попросила у меня еще месяц по истечению срока, и я дам ей его, - пояснил Жданов-старший, возвращаясь к теме разговора. – Вероятно, он необходим ей, чтобы завершить все преобразования.
Андрей снял руку матери со своей головы и посмотрел на отца.
- Она что!? – переспросил он. – Что она попросила?!
- Она попросила дать ей еще месяц перед тем, как окончательно уйти, - с расстановкой, как маленькому, проговорил Павел Олегович. – Что? У тебя есть возражения? Изволь, я выслушаю. Но учти - они должны быть обоснованными.
Жданов с трудом пытался приладить на лицо маску безразличия. Его бурная реакция озадачила родителей. Не за чем было вводить их в курс дела. У мамы будет сердечный приступ.
- Нет, просто удивился… В сущности, мне все равно, - ответил Андрей, успокаиваясь, откидываясь на стуле и принимая непринужденный вид. - «Черта с два! Все равно!.. Мне до того не все равно, что я весь дрожу», - добавил про себя.
- Я все-таки думал, что вы работаете в паре, и ты знаешь об этом, - с сомнением сказал Жданов-старший. – Послушай, Андрей, что там у вас вообще творится?
«Если б ты знал, у тебя бы брови до макушек взлетели, папа!» - еще подумал тот, уже чувствуя на губах привкус разговора с Катей. Только он не мог понять, горчит он или переслащен.



=двадцать девять=


Жданов уже с утра начал ждать разговора, он уже с утра готовился к нему. Лучше было бы, конечно, если бы точный текст приснился ему. Но такова учесть простых смертных. Нельзя было поручить столь серьезное дело даже своему подсознанию. Все приходилось делать самому. Он знал, что Пушкарева как всегда останется на работе дольше положенного, и у него будет прекрасная возможность поговорить с ней вечером, когда из офиса уже уйдут все сплетницы и зеваки. Дело было в том, Андрея буквально распирало от любопытства и нетерпения узнать, зачем Катя продлила срок своего президентства. Он, правда, давно не заглядывал в бухгалтерскую отчетность компании, но у него не было причин не доверять Пушкаревой. Какие же еще тут могли быть поводы кроме одного, думалось ему. И вдруг сладко замирало сердце, что-то вспыхивало чуть пониже пояса, туманом плыло изображение. «Какие поводы, ты спрашиваешь?» Только один. Она не хотела уходить, потому что она не знала, что с ней происходит и что с этим делать… потому что она хотела быть рядом со Ждановым… потому что она любила его. «Элементарно же, ну!»
Днем, когда они обедали в одном из ближайших ресторанов вместе с Малиновским, у Андрея просто кусок в горло не лез, так он волновался. Роман даже заметил странное состояние друга и с недоверием разглядывал его.
- А ты чего не ешь, Ждан? – поинтересовался Малиновский, аппетитно поглощая красную рыбу.
- Не хочется, - отмахнулся от него Андрей.
Ему было не до объяснений сейчас, он силился придумать первую фразу их беседы с Пушкаревой.
«Я здесь для того, чтобы… Я к вам, президент, и вот по какому делу… Мы тут с товарищами посоветовались, и я решил… Мадам, мы счастливы видеть в вашем лице, ибо… ибо…»
- Что-то ты какой-то сам не свой, - вздохнул Малиновский, накалывая на хромированную вилку еще один нежно дымящийся кусок. – Я уже не говорю про все остальное… - прогнусавил он с набитым ртом.
- Не понял, - обратился к нему Жданов.
Он ругал себя за неисправимый сарказм. Когда было нужнее всего, он не мог подобрать слова. У Андрея не было второй попытки, он как та осетрина мог быть только одной свежести…
«Это все тлетворное влияние Малины», - мстительно подумал он и посмотрел на Романа, чуть прищурившись.
Его непристойные шутки не выше ширинки, насмешливое пренебрежение к умственным и физическим способностям окружающих и однобокая, подобная флюсу, целенаправленность в общении с женщинами передались Жданову за годы общения, как вирус. Слава богу, к некоторому у него еще был иммунитет. С тех пор, как он неудачно объяснился с Катей, он прекратил попойки и гулянки, о чем она, правда, наслышана не была, потому что вообще не интересовалась Ждановым. Теперь-то он знал – Пушкарева просто искусно делала вид, будто не замечает его. А потом увидела, что он исправился, что он и не думает приставать к ней, и захотела вернуться. Возможно, ей понадобится время. О, он готов дать ей месяц, два, всё время на свете, включая совершенное и несовершенное.
- Жданыч, по-моему, я тебя теряю, - цыкнул Малиновский, по-мальчишески лакомясь десертом.
- Ну что еще, Ром?! – разозлился Андрей.
Малиновский, что, решил пообедать со Ждановым вприкуску?!
- Это я тебя должен спрашивать, что, - укоризненно проговорил тот. – Ты с кем вчера был?
- С кем? В каком смысле? – переспросил Андрей.
- В прямом, с кем был, ел, спал? – Малиновский отбросил салфетку.
- Родители были, кофе пили, - пожал Жданов плечами.
- Ой! Ой! – театрально закричал Малиновский, хватаясь за голову. – Может, ты к ним теперь переедешь?
- Зачем? – удивился Андрей.
- Ну что это? Здоровый лоб! Пьет кофе! И с кем?! С родителями!? Кофе-то хоть с коньяком?! – запричитал Малиновский. – Вот посмотри, посмотри, - он суетливо достал из внутреннего кармана пиджака мобильник. – Посмотри, только вчера наснимал. И такое миленькое хоум видео получилось, эт-то что-то!
Жданов оттолкнул руку Романа с зажатым в ней аппаратом, на экране которого уже возникло что-то розовое, а из динамиков послышались стоны.
- Извращенец, отстань ты от меня со своим хоум видео! – закричал он настолько громко, насколько позволяли приличия.
Это было дурным знаком. Любая деталь, напоминающая ему о прежней жизни, могла нарушить наступивший парад планет. И одним глазом… и полглазом нельзя было глядеть! Не думать вообще! Сегодня вечером он будет говорить с Пушкаревой!!! Только бы ничего не разладилось…
- Вот! Вот! – словно общественный обличитель Малиновский тыкал в него пальцем, вопя неестественно гневно. – Вот. Я же говорю, сам не свой!
- Ром, отстань, а? С души воротит от этих твоих разговоров. Ты можешь о чем-нибудь другом думать? – попросил Жданов.
- Когда мой лучший друг погибает?! – воскликнул Роман, а потом добавил тише. - Ты, что, с ума сошел, что ли?
- Не корчи из себя дурака, - закусывая губу, сказал Андрей и решился. – Я сегодня вечером хочу... пойти... побеседовать с Пушкаревой…
Малиновский нахмурился.
- Хочешь, пойдешь или побеседуешь? Ты уж определись как-нибудь, - сказал он, посерьезнев.
- Что я сейчас и делаю, мой мальчик, что я и делаю… - многозначительно протянул Андрей. - А ты мне мешаешь!

=тридцать=



Жданов ждал темноты, как изголодавшийся вампир, чтобы отправиться из одинокого гроба своего кабинета к Пушкаревой. Точно как хищник перед охотой он то принимался бродить, кусая ногти, то садился в кресло и затихал на долгое время, неподвижно прислушиваясь к звонкам телефонов, взрывам смеха где-то поблизости и хлопанью дверей. К тому времени, когда на офис опустилась тишина, терпения у Андрея хватало уже только на то, чтобы нервно стучать ногой об пол и тяжело вздыхать, поминутно сверяясь с часами. Никогда бы он не подумал, что его будет раздражать излишняя работоспособность своих сотрудников. Отпуская Шуру, подмахивая какие-то принесенные ею припозднившиеся документы своей витиеватой аристократичной подписью, он осторожно осведомился у нее:
- А что, Екатерина Валерьевна еще на месте?
Шура кивнула ему с видом немного расстроенным.
- Да, а мы так хотели сегодня все вместе в «Ромашку» сходить, - разоткровенничалась она. – Катя… - и как совсем недавно Тропинкина, Шура тоже тревожно посмотрела на шефа.
- Да оставьте вы уже! - махнул Андрей рукой. – Рабочий день кончился, зовите президента, как вам заблагорассудится, - он ткнул «паркером» в сторону часов, стрелки показывали пол-седьмого.
- Можно, да?.. – деликатно посомневалась Кривенцова и продолжила. - Катя в последнее время какая-то грустная ходит. Вот мы и хотели ее вытащить на женсо… - она снова прикусила губу. – На ужин. Развеяться, поболтать… Расслабиться, в общем…
- Ясно, - кивнул Жданов удовлетворенно, на допрос вызывали, с пристрастием. – А что она? – как бы между прочим спросил он, откладывая в сторону еще одну подписанную бумагу.
- Отказалась. Говорит, у нее времени нет, - Шура надула губы. – И настроения... Так что она точно еще у себя.
Как только девушка вышла, лицо у Жданова стало мечтательное-мечтательное, а губы сами собой расплылись в довольной улыбке. Где-то уже очень глубоко здравый смысл тоненьким задушенным голосом еще пытался вразумить его. Но уверенность в том, что Катя скучает по нему и все так же любит, росла и крепла, как гриб после дождя. Уродливый такой, самовлюбленный мухомор в пятнистом красном платье. Галлюциногенный…
«+1», - подумал Андрей, прибавляя еще одну жирную галочку к своей правоте. – «За что мне такое счастье?»
Он встал, потянулся как кот, разминая затекшие мускулы, пару раз провел растопыренной ладонью по волосам, приглаживая их и поправил пиджак. Критично оглядел свое полупрозрачное отражение в застекленной дверце шкафа, заставленного папками. Вид у него был смущенный и какой-то придавленный. Храбрый портняжка, смотрите на него!
- Ну что? – выдыхая, словно боксер перед боем, проговорил Андрей. – Поскакал козел по кочкам…
Жданов стремительными шагами вышел, пересек коридор и оказался перед дверью в президентский кабинет. Он коротко постучал, не ожидая ответа, просто ради приличий. И вот когда он уже открывал дверь и увидел Катю, Андрей понял - что-то разладилось… Во-первых, Пушкарева даже не обернулась к нему, хотя бы поинтересоваться, кто там ломится к ней в кабинет в такой час. Во-вторых, она была полностью поглощена телефонным разговором с кем-то, кого она называла просто «Денис». А в-третьих, когда она, не попрощавшись, с грохотом положила трубку, из глаз Кати хлынули слезы так неожиданно и густо, как будто кто-то открыл у нее в голове краны.
Жданов замер на пороге, не понимая, что происходит. Катя сидела за столом, обхватив голову руками, и томно, по-цыгански, крупно содрогаясь, плакала. Ее совершенно не смущало присутствие Андрея. Перед ней были разбросаны какие-то папки и бумаги, несколько мятых листов валялось на полу, невольно напомнив Жданову о чем-то плохо забытом. Кроме того, она только что разговаривала с каким-то Денисом, а теперь рыдала, заходясь, как ребенок. Это ему тоже неприятно полоснуло по памяти. Он закрыл дверь и подошел к столу. Пушкарева скользнула по нему взглядом, словно по предмету мебели, и продолжала надрываться.
- Что случилось, Кать? - оторопело спросил Жданов, когда к нему вернулся дар речи.
Она только с силой замотала головой, растрепывая прическу, и спрятала лицо в ладонях.
- Что такое? – снова заговорил Андрей, но понял, что он ничего не добьется, пока не успокоит Катю.
Он достал из кармана платок, к счастью совершено свежий, и протянул ей. Девушка не заметила жеста, поэтому ему пришлось подойти совсем близко, отнять руки от заплаканных глаз, заставить ее посмотреть на него, а главное – увидеть его. Он надеялся, что Катя не оттолкнет его, и боялся сделать лишнее движение. В груди неуклюже растопырилась нежность – от ее незащищенности, от ее рыданий, от ее близости, от одного только прикосновения к ее теплой коже. Такой он никогда ее не видел. Железная Нюрнбергская дева, мучившая его изо дня в день своим ледяным спокойствием, стала похожа на человека.
- Успокойся, - сказал он, принявшись утирать ее пятнами покрасневшие, уже распухшие щеки. – Успокойся. И расскажи, в чем дело.
- Та-аам, - судорожно вздохнула Пушкарева, мешая слово со всхлипами. – Т-там, - она указывала куда-то за его спину.
- Ну, перестань, перестань, - уговаривал Жданов, присаживаясь напротив Кати на стол. – Давай вытрем это безобразие…
- Там, - повторила та, как заведенная.
- Потом давай, а? Сначала ты прекратишь плакать, хорошо? – все не унимался Андрей, пытаясь собрать ее горе кусочком батиста, пока Катя безуспешно пыталась увернуться.
Она выхватила у Жданова платок и сама принялась вытирать лицо, решительными жестами, все больше приходя в себя.
- Андрей, подними… Там… На полу, - в нос проговорила девушка через ткань и снова судорожно всхлипнула.
- Что? Ну, где? Погоди. Ты успокоилась? – он все еще смотрел на нее и не хотел вставать.
Она была так близко, что Жданов видел ее не совсем аккуратно выщипанные брови. Так близко, что он мог даже положить ей руку на плечо. Это волновало его все больше и не совсем так, как ему сейчас хотелось бы. И ему стало еще труднее, когда Катя вдруг бросилась ему прямо на шею, снова вздрагивая и начиная плакать.
- Андрей… если бы ты знал, что я наделала!..




=тридцать один=


Жданов отлепил Катю от себя мягко и настойчиво. Она еще пыталась отчаянно цепляться за его шею, обессиленная, убитая горем. Но он отстранил ее от себя и двумя руками пригвоздил к креслу, надавив на плечи. На щеке остался мокрый след от Катиных слез. Жданов отер их тыльной стороной ладони. Пушкарева то нервно комкала платок пальцами, то прижимала его ко рту, то отрицательно махала головой, но все еще не могла ничего сказать. И каждый раз выдавала новую порцию слез, совершенно обезобразивших ее лицо. Видно было, что копила она их долго.
- Кать, - попросил он, как умел нежно и тихо, не в силах удержать волнение - у него самого набух кадык, и жгло глаза. – Катя, ну успокойся, я тебя умоляю. Я не могу на это смотреть!
- Нет, нет, нет, нет, - только бормотала девушка, зажмуривала веки, из-под которых тут же сбегали мутные капли. – Нет, нет. Это всё, всё. Конец.
- Да что такое, в конце концов, ты можешь толком рассказать, что тебя так расстроило? – Андрей выхватил уже горячий платок из ее рук, чтобы хоть как-то встряхнуть девушку.
Она вдруг перестала надрываться и внимательно посмотрела на него.
- Они требуют передать им компанию в управление не позднее послезавтра, - похоронным тоном произнесла Пушкарева и прикрыла глаза, будто думала, что Жданов сейчас начнет ее бить.
- Кто они? Какую компанию?.. О чем ты? – недоумевал Андрей. – Что все это значит?!
Она опять указала куда-то ему за спину с таким выражением ужаса на лице, будто видела там грозный призрак старшего Воропаева.
- Что? Что?! – почти выкрикнул Жданов, оборачиваясь.
- Я… я так хотела, чтобы все было хорошо… Но мне нельзя было доверять управление… Ошибка, какая ошибка… - снова слабо захныкала Катя. – Там… Я получила это сегодня. Что с нами будет, что я наделала?!
- Не реви, Кать, и не говори глупостей, - проговорил Андрей, снова замечая на полу эти странные неаккуратно скомканные, словно в гневе или испуге, листы.
Он подошел и поднял один из них, разглаживая. Это была распечатка электронного письма. Всего пять строчек. Сейчас Андрей был слишком взволнован, что сразу сосредоточиться на тексте. Взгляд поспешно выхватил слова «срок», «договоренностей», «передача» и «соответствующий». Он взмахнул письмом в сторону Кати.
- Что это такое? – серьезно спросил он.
- Это письмо от фирмы «Крокус», - так же сдержанно и серьезно, и почти без следа рыданий, только чуть удрученней, чем обычно, ответила Катя.
- Что за фирма? – Жданов пододвинул себе стул и сел напротив Пушкаревой, приготовившись слушать.
- Я думала, что так у нас будет возможность получить дополнительные средства для восстановления компании. Ты должен мне верить, я не преследовала личный интерес. И я не хотела отомстить тебе, нет, - слезы снова подступили к ее глазам, но девушка с силой прикусила губу, и сдержалась. – Они предлагали отличный процент и краткие сроки. Но все это был обман. А я… не проверила… просто доверилась интуиции, ведь она никогда меня не подводила! – воскликнула Пушкарева, сжав одну руку в кулак, словно интуиция эта была реально существовавшим человеком и заслуживала порки. – Ты же знаешь, никогда…
Вот тут Жданов мог спорить с нею до пены у рта, до посинения. Интуиция у нее была еще та Фемида, слепая на оба глаза и с острым ножиком. Сам страдал от нее – вот такой вот рубец!
- Они предложили вложить деньги в очень выгодный инвестиционный проект, с реальной отдачей и я… Андрей, ты веришь мне? – вдруг вскочила Катя, протягивая к нему руки.
- Пока что я слушаю тебя, - только ответил он, не двигаясь.
Девушка виновато закивала и снова села, не спуская с него натужного взгляда.
- На самом деле никакого проекта не было, они просто украли деньги и испарились. Кроме того банк… Ты знаешь, мне пришлось взять кредит для круглой суммы… Там… руководство наняло фирму по выбиванию долгов. «Крокус». Это просто какие-то уголовники, они… - Катя прижала ладони к лицу.
- Что? – Жданов вскочил, подбежал к графину с водой и налил стакан, пожалев, что Пушкарева не держит виски.
- Они… угрожают мне, Андрей, если завтра я не прибуду для подписания бумаг в офис банка, - сказала Катя.
Она произнесла это почти неслышно. Жданов резко обернулся к ней, расплескав воду по полу.
- Что? – сказал он также тихо, в унисон Пушкаревой.
Девушка кивнула и смотрела на него взглядом, полным муки и неведения.
- И это еще не всё… - добавила она, справившись с новым приступом рыданий. – Ты же помнишь, я тебе рассказывала… - она нахмурилась, но была тверда, - про Дениса…
Жданов напрягся. Вот почему именно чего-то такого он и ждал с самого начала. Потерянные деньги, долг, бандиты… Это только цветочки – крокусы. Катя внимательно вглядывалась в выражение его лица, можно ли продолжать, какова была еще длина бикфордова шнура. Что у него могло быть сейчас за лицо – подергивающиеся нервные губы, неестественно застывший взгляд – вряд ли все это внушало спокойствие и оптимизм.
- Да, помню, - глухо отозвался Жданов. – Иииии, - опасно потянул он, приподнимая брови, – что?
- Ты должен мне верить, я даже не знала, что он глава «Крокуса». Это просто какое-то роковое стечение обстоятельств! Я вовсе не искала с ним встречи! - оправдывалась Катя.
- Я не думаю, что сейчас это так уж важно, - прервал ее Жданов строго, правда, не веря ни одному своему слову.
- Он обещает уладить дела… для меня… отмазать, как он это называет… Если я только соглашусь ехать с ним… - Пушкарева снова громко всхлипнула. – И сегодня быть у него…
- Даже не смешно, - зло проговорил Андрей.
- Но это так, - грустно сказала Катя, успокаиваясь. – И у нас нет другого выхода.
«Что она там несет? Откуда это «нас»?!.. Жданов, не стой же ты, подойди к ней. Обними ее. Скажи, что ничего с ней не случится, что эти жертвы ни к чему… Да сколько можно уже! Она, что, не может жить спокойно, без того, чтобы сдавать кровь каждый день литрами? Подойди, обними, скажи, чтоб все будет нормально».
Но ноги не шли, он не мог сдвинуться с места. Прикрыл глаза и как будто весь исколотый новокаином смутно чувствовал, что Катя, подбежав к нему, сама обняла его. Потом затараторила жарко и часто прямо в ухо:
- Ты должен мне верить… я ничего ему не обещала… ничего не обещала… верь мне, пожалуйста, верь!..
И пока он даже не пытался среагировать на ее близость, пока его руки расслабленно висели по бокам, словно плети, Катя уже отдавала ему свои смазанные губы с привкусом помады, забирая себе его прерывистое от остроты наслаждения дыхание.
«Господи, - задушено подумал Жданов. – Неужели она забыла, чем это может кончиться?... Хотя… вдруг… именно это ей сейчас и нужно…»



=тридцать два=



Надо было прервать поцелуй, потому что дело принимало опасный оборот. Неизбалованному вниманием Кати Жданову и воздушного было бы достаточно, чтобы захотелось продолжения. И как захотелось!.. Катя прижималась к нему, как вторая кожа, запустила холодные пальцы за воротник, так что по позвоночнику побежали мурашки, и издала такой стон, что волосы на голове у Жданова встали дыбом. Андрей впервые не знал, что делать. Оттолкнуть ее или попробовать приподнять юбку, чтобы добраться до бедра. Ни то, ни другое. Он уже достаточно ей боли причинил, а ведь она все-таки любила его. Иначе не стала бы так откровенна, так отчаянна с ним. И было бы глупо начать сейчас валить ее на стол, раздвигать ноги и ждать забвения в сладких судорогах. При возникновении опасности инстинкт самосохранения обострялся и жег, как раскаленная спица где-то пониже живота. А Жданов твердо решил перестать следовать законам животного мира. Катя призналась ему, потому что искала его помощи и поддержки. Он не хотел пользоваться ее и без того уязвимым положением.
Но Денис… Однажды Пушкарева ему уже рассказывала одну историю с Денисом вот так же откровенно и отчаянно. И причинила Андрею боль, большую, чем ту, в которой он сам тогда мог себе признаться. Теперь этот парень, как плохо притопленный труп, снова всплыл, чтобы портить пейзаж и воздух. Возник для того, чтобы угрожать Кате, требовать от нее того, чего не получил в первый раз. И разве мало ему было? Он же заполучил ее девственницей. Многое бы отдал Жданов, чтобы ему досталась та ночь. Наверняка, пришлось потрудиться. Но если ты любишь женщину, этот труд всего лишь первая ступень к удовольствию. Судьба могла бы подарить ему возможность сделать все по своему образу и подобию. Но она выбрала Дениса. Кто бы виноват в том, что теперь он постоянно маячил у Жданова перед глазами? Ах, ладно… Уж точно не Пушкарева.
Теперь надо было что-то делать, не теряя времени. Пока его губы были заняты, то и мысли были не свободны. Жданов крепко взял Катю за плечи, с трудом разлепляя прикрытые в неге глаза. Надо было заканчивать с прелюдией. Ему все было ясно.
- Катя, - проговорил Андрей в ее волосы, она никак не хотела отпускать его. – Кать… Сейчас у нас нет на это…
Она не дала ему договорить и перебила:
- Да, нет времени, но… Ты мне так и не сказал… Андрей, мне необходимо знать, веришь ты мне или нет?
Она тревожно смотрела в его глаза. Жданов снял ее руки со своей шеи, и впервые за некоторое время вздохнул свободно. Когда он терял с ней телесный контакт, оставаться человеком было проще.
- Давай не будем сейчас об этом, - попросил он, но Катя не унималась.
- Нет, сначала ты мне скажешь, а потом мы будем думать, что делать дальше, - указательным пальцем она буравила его грудь.
- Какое это имеет значение, Кать? - не выдержал Жданов, начав раздражаться.
- Потому что тогда я буду знать, со мной ты или с… - Пушкарева провела ладонью по лбу, - … или с «Зималетто».
- Ты хочешь, чтобы я сейчас расставлял приоритеты? Сейчас, что ли!? – поразился Андрей, ему даже захотелось рассмеяться.
Катя влажно посмотрела на него, одновременно с мольбой и недоверием.
«Да почему бы не сказать ей - с тобой, с тобой, только с тобой? Не портить момент? Не пререкаться? Действовать? Обмануть ее? Просто не знаю, что сказать… Сегодня она немилосердно гоняет меня по углам… Но, в конце концов, у тебя есть право промолчать, не ответить. Она же дала тебе свободу и даже предложила ненавидеть себя».
- Я не понимаю, чего ты хочешь, - без улыбки и удивления произнес Жданов.
- Только скажи, что ты со мной, что ты… - она замолчала и отошла от него на шаг, глядя на него, как на скульптуру, которую она только что закончила, спустя месяцы работы, - Если ты не понимаешь, то я могу только пожалеть тебя. Жданов, ты неисправимый тупица. Сейчас ты находишься в более выгодном положении, чем я. И все-таки упорно пытаешься забраться еще выше, да?
- Невозможный бардак. Я ничего не понимаю в том, что ты сейчас говоришь, - нахмурился Андрей вполне искренне. – О чем ты?
Девушка махнула рукой. Жданов напряженно ждал.
- Ладно, забудь, - разрешила она. – Сейчас, конечно, не до этого… Я зря начала всё это. Немного эгоистично получилось. Столько человек сейчас в опасности из-за меня, не до этого…
Андрей внимательно следил за Пушкаревой. Он знал, что за загадку она ему загадала. Это был очень простой эрудит. Она должна была, но не хотела просить у него прощения. Катя хотела, чтобы он забыл ее слова и простил только за то, что она сейчас призналась в своей слабости. Она даже опять пыталась пустить в ход свой обворожительный поцелуй. И все это ради того, чтобы, подчинившись, господствовать. Жданов прислушался к себе. Он мог бы простить ее, не сходя с места, и даже очень хотел это сделать. Но это было бы неправильно для их будущих отношений. Пока нет.
- Хорошо, давай думать, что дальше делать, - сказал Андрей, проходя мимо Кати к президентскому столу.
Он сел и сразу же вспомнил, как мир видится с этого ракурса. А Катя, как послушный секретарь, стоит перед ним с готовностью выслушать. Жданов чувствовал кураж.
- Так! – он почти с аппетитом потер ладони. – Для начала, давай, ты расскажешь мне все, что произошло без слез и рыданий.
Катя покачала головой и даже улыбнулась.
- Можно подумать, что тебе все это нравится, Андрей. Можно подумать, что ты даже не боишься, - усмехнулась она, садясь напротив, подыгрывая ему.
Жданов готов был поклясться, что она сказала это с завистью. Но не мог поспорить – он действительно чувствовал кураж.
- Почему не боюсь? Очень боюсь, потому что никогда с таким не сталкивался, но в этом-то и все дело… Кать, ну!.. У нас мало времени. Что там за банк был, ты говоришь?

http://ifolder.ru/937427
Сразу 32 части.

Дальше, дорогой, давай сам..........я все выложила

Вот тут еще есть
ССЫЛКА НА ВСЕ 119 страниц ЖУКА с комментами

http://getfile.biz/59661 (но только до 119 страницы..)
О! Джун, мы с тобой одновременно.. У тебя тока текст, а у меня с комментариями... На выбор! ВСЕ! Я Жучка ВСЕГО выложила, раз он устал, пойду и я тоже...................................

Вот страницы с 120 по 124 с комментариями. Дальше нету, увы...

http://getfile.biz/60015

ЗЫ: я Froggie с оффа

Эх, забыла - вот еще одна 119 страница - она в большом архиве не полностью. http://getfile.biz/60034

_________________


бархат его брюк был заметно встревожен (с)

Ну что можно сказать в такое время и в таком месте? Тока одно:
ПРОДУ-У-У-У-У! (И в горах, как обычно, гулко отозвалось эхо: ...мать! ...мать!...мать!)
И не вздумайте, сэр, закончить на 33 главе, стока инфарктов одновременно ваша совесть не подымет!

P.S. Дорогие местные жители! Большое спасибо за приют! :)

Ёлки! Как же я напугана была сегодня, не нашла на ОФе! А вы все тут, уф....

ЗЫ. Это не оффтоп, это крик души!

_________________
"Цунэхару как мог сочувствовал горю товарища. Он не лицемерил: как неподдельно было горе Итиро, так неподдельно было сочувствие Цунэхару. Тот факт, что это именно он стал причиной горя, лежал совсем в другой этической плоскости…"