Палата

Ещё раз спасибо за приют и предложение разместить рассказы. С чего б начать?... Ну, наверно, с лёгенького, незатейливого, но динамичного.
Итак,
Автор: Мотылёк
Название: "Ирония судьбы, или 33-й зуб".
Жанр: комеди-мелодрама
Действующие лица: Главные действующие лица- трое. (не называю умышленно).
Действия разворачиваются в канун Нового года. Этого, 2007-го.



ПыСы. Старалась, чтоб рассказ был комедийным, так как он предполагался в виде подарка АРТу на ОФФе. Но шут из меня неважный. Короче, вот.



Зубная боль! О, ужас! Пытка, за одну секунду превращающая счастливую и размеренную жизнь в сущий ад и дьявольский кошмар! Особенно… Особенно, в канун Нового года, когда грозит начаться не только новый день, но и новый поворот судьбы под предстоящий бой Курантов…


Глава 1.


С утра ещё ничего не предвещало беды. Ну, разве что на это намекали два нечаянно ИМ разбитых впопыхах бокала, оторванная пуговица на рубашке в самый неподходящий момент и чёрная кошка, нагло перебежавшая дорогу прямо под ногами. А всё так славно начиналось! Ну, почти… Перед самым новогодним праздником ОН сначала был в командировке, на тёплом Капри. Вот где поистине во всю бушевало лето пестроцветием на клумбах, чуть прохладной, но ласковой и спокойной волной, приятно греющим иноземным солнцем и розовым песком под утопающими в нём босыми ногами! Вместо положенной недели ОН потратил на переговоры и контракты всего три дня, четвёртый—просто нежился бездумно на малолюдном пляже, а весь пятый день провёл в походах по маленьким магазинчикам, выбирая ЕЙ особенный, экзотический подарок. И, кажется, нашёл: глиняную скульптурку джинна, довольного и упитанного, сидящего, скрестив ноги, теребящего в пухлых пальчиках сосуд, как будто примеряясь, а найдётся ли такая сила, которая этого джинна опять туда отправит? Скульптурка выглядела комично, вызывая улыбку у всех туристов, проходящих мимо: джинн был велик, а посудина подобрана ему явно не по размеру. На корявом русском языке продавец озвучил тот намёк, вложенный в скульптурку: счастье, вырвавшееся наружу, обратно не упрячешь… ОН постоял, подумал несколько минут и решил, что это ЕЙ подходит. ЕЙ и ЕМУ, с намёком, почти что с годовщиной их знакомства, которое пока хоть и не вылилось в желанный брак, но в крепкие и прочные отношения уж точно.
В Москву он прибыл рано утром, тридцатого декабря, когда ещё столицу даже не тронули первые предрассветные лучи заоблачного солнца. Да, москвичи давно не видели этого пусть и не греющего, но по—зимнему особенно яркого светила. Солнце не показывалось ровно месяц, надёжно прячась за тяжёлыми, серыми тучами. Но ведь оно было, где-то там, в заоблачной дали! И ОНА была, здесь, в Москве. Та, которая его ждала. Пусть не жена пока, но уже невеста.
Взглянув на часы, ОН не решился позвонить ЕЙ в такую рань и сразу же отправился к себе домой. Не спеша распаковывая вещи и раскладывая их аккуратно по своим местам на полочках в шкафу, ОН принялся рассматривать подарок. Водрузив его на журнальный столик, присел рядом, складывая ноги так, как этот джинн, и облокотился на столешницу подбородком. Фигурка будто бы лукаво подмигнула ему. Она была особенной ещё и тем, что, с какого бока на неё не посмотри, забавные глаза джинна всегда смотрели на хозяина, будто бы наблюдали за каждым шагом, а заодно, и напоминали о присутствии этого упитанного волшебного чудака. ЕЙ должно понравиться…
ОН снова глянул на часы: «О Боже! Как медленно плетётся время!» Как сильно ОН скучал по ней, не видя эту бесконечную неделю! А ОНА? Скучала ли? Так ли ждала ЕГО, как ОН хотел бы этого?...
Недельная командировка… Какая ерунда для целой жизни, в которой они собрались быть вместе!
«Ну, хорошо! Не мы, а я собрался! --перед самим собой нет надобности гипертрофировать желания и планы.—Но ОНА ведь не сказала «нет»!»
Но и «да» ОНА не говорила. Если любовь достаточно сильна, то ожидание не так мучительно и даже, как ни странно, приносит счастье. В своей любви почти за год ОН был уверен, как в наступлении зимы за осенью по календарю, и как в рассвете после ночи. Но вот в ЕЁ любви ОН, как раз, уверен никогда и не был. И совсем не потому, что ОНА так редко произносила это слово. А если уж и признавалась, то будто не ему. Но это же смешно: переживать и думать о несуществующем сопернике, которого и в помине не было! ОН ЕЙ верил так, как, пожалуй, не доверял себе. А ведь это самое главное—верить человеку! Но всякий раз, когда ОН или уезжал, или не виделся с НЕЙ хотя бы день, переживал и волновался, что вот вернётся, позвонит, а ОНА ему признается, что ушла к другому. ОН сам смеялся над собой от этих мыслей, о которых ОНА могла бы вряд ли догадаться, видя в НЁМ весельчака, уверенного и спокойного человека, всегда знающего, что он хочет в этой жизни. Да, ОН знал, чего он хочет, как никогда, пережив не самый удачный год в своей жизни. Оставляя все проблемы позади, пробиваясь сквозь полосу препятствий из неудач в работе, неясностей в личной жизни, ОН сначала даже не поверил, что получил такой подарок- ЕЁ, которая сама свалилась ему прямо в руки. Без условий, выяснений обстоятельств и причин, но и без конкретных планов на будущее. А когда поверил, то просто благодарил судьбу за то, что ОНА была и есть в его жизни. Но люди—самые странные из всех живых существ! Сегодня они довольные подарком, а завтра думают о том, что к нему неплохо получить и приложение. ОН тоже думал- об обручальном золоте на их безымянных пальцах и передаче ЕЙ своей фамилии. ОН ждал согласия на это, но ведь его обещано и не было! Ни с самого начало, ни по прошествии почти что года их, казалось бы, надёжных отношений. ЕМУ казалось… Но неизвестность, как известно, это самая мучительная из всех пыток. Быть с НЕЙ и не быть одновременно становилось с каждым днём всё тяжелее и невыносимее. Продолжая верить ЕЙ, ОН начинал не верить уже в себя, часто думая о том, что, может быть, ОН совсем не тот мужчина, который сможет сделать её счастливой. А если именно всё дело в этом, то никакие джинны, никакой сосуд, наполненный магическими заклинаниями, не заставит ЕЁ не говорить о чувствах, а быть с ним, отдавать себя и отдаваться.
«Все приходит вовремя, если люди умеют ждать! --в этой нехитрой истине ОН убеждал себя каждый раз, как только внезапно наваливалась грусть и отчаяние. –Надо немножко потерпеть. Чуть—чуть, и всё решится!»-- стал повторять ОН сам себе, и в последнее время особенно часто. А, оставив ЕЁ без себя на эту бесконечную неделю, вдруг подумал, что может быть, его терпение—не что иное, как неспособность принять решение? Выставить условие? Подвести итог?
Вот этим ОН и решил заняться—окончательным прояснением их отношений, в Новогоднюю ночь, будучи приглашённым к НЕЙ, оставаясь с НЕЙ наедине аж до второго января, пока ЕЁ родители отсутствовали, отдыхая в санатории.
ОН, всё это время думая о НЕЙ и не сводя глаз с упитанного джина, не заметил, как уснул, оставив за щекой недоеденный Рахат Лукум. Тут же, облокачиваясь на диван. Разница во времени и ранний подъём диктовали организму свои бесспорные условия.
ЕМУ приснился странный сон. Будто бы ОН на новенькой машине раньше, чем обычно едет на работу. Магистраль пуста, солнце ослепляет и играет лучиками, отражаясь, на поверхности чёрного, как смоль, ЕГО автомобиля. ОН не торопится, наслаждаясь этой утренней поездкой и запахом лета, заполняющим салон через открытые окна. И вдруг он видит, что совсем недалеко бежит ОНА в ту же сторону, тоже на работу. Торопится, теряя на ходу то туфель, то какую-то папку. ОН кричит, зовёт её по имени, но ОНА не слышит, и только ускоряет бег. И тогда ОН резко останавливается, выскакивает из машины и пытается догнать ЕЁ. И вот уже у самого подъезда огромной стеклянной махины ОН почти хватает ЕЁ за руку, но ОНА проскальзывает через вход-вертушку и, смешиваясь с толпой, теряется из виду. ОН останавливается на мгновение, чтоб запомнить, в какую сторону ОНА бежит, но в это время одна из лопастей вертушки больно ударяет его по щеке, сбивая с ног. ОН хватается за больное место, быстро поднимается и, наконец, успевает тоже проскочить во внутрь. Оба лифта не работают, собрав возле себя столпотворение из громко ругающихся сотрудников. ОН всматривается в их лица, но никого не узнаёт, но при этом обещая, что завтра же уволит всех лифтёров, а сам разыскивает лестницу и бежит вперёд, перепрыгивая через ступеньки. Второй этаж, четвёртый, пятый… ЕЁ не видно, но только иногда в кромешной темноте где-то хлопают двери. И вот ОН уже на самом последнем этаже. Этаж наполнен светом и совершенно пуст. Только огромное зеркало при входе отражает, словно зазывает в какой-то новый мир, сказочный, волшебный. Зазеркалье. ОН подходит к этому блестящему щиту, рассматривая себя в полный рост, и… вскрикивает от ужаса! На него оттуда смотрит совершенно другой человек, пристально, серьёзно и внимательно. ОН всматривается в его лицо, дотрагивается до зеркала, взмахивает рукой, словно хочет прогнать это видение, но у него ничего не получается! И тогда ОН трогает своё лицо, желая убедиться, а существует ли он на самом деле. Но резкая боль в щеке заставляет его отдёрнуть руку.
«Чёрт возьми! –кричит ОН, что есть силы, --Что всё это значит?«
--Что за ерунда!—ОН вскрикнул и…проснулся. В комнате было совсем темно. Затекла шея от неудобного положения, ныла спина и сильно болела голова. ОН, ещё не понимая, где находится, в том же зазеркалье или в собственной квартире, дотронулся ладонью до лица и вскрикнул уже во второй раз: щека болела на самом деле! Мало того, ЕМУ показалось, что она раздулась так, что теперь ОН сам с одной стороны похож на упитанного джинна, привезённого ЕЙ в подарок. ОН тут же поднялся, включил свет и ринулся ванную комнату.
--О, чёрт побрал!
Так и есть! Из зеркала на НЕГО смотрела отвратительная физиономия с огромным флюсом справа, а во рту мешало что-то мягкое и приторное на вкус. Освободившись от остатков недоеденного Рахат Лукума, ОН громко выругался, вспоминая всю свою родню, достал зубную щётку, смачно выдавил на неё толстую колбаску зеленоватой пасты и… непроизвольно откинул щётку в сторону. Боль слева была такая, что у НЕГО с трудом получилось просто открыть рот, а зуб дёргал так, что голову, да и всё тело, пронизывало, словно током.
--Вот только этого ещё и не хватало! –чем больше слов ОН говорил, тем сильнее возмущался зуб, раздувая всё больше щёку.
ОН глянул на часы, скорее, по привычке, потому что никуда не собирался. Одна мысль о стоматологе поднимала в НЁМ миллион негативных эмоций, главной из которых был, конечно, страх. Но ОН даже себе признаваться в этом не собирался. Достав стремянку, ОН с верхней полки стеллажа достал толстую потрёпанную книжку, которую когда-то не успел выбросить за ненадобностью, но мама настояла на том, что подобная литература просто обязана быть в доме.

«Справочник врача. Стоматология»

--Чёрт!—боль заставляла забыть все ранее выученные слова с году от роду, --Где же тут хоть один совет нормальный?

«При нарушении целостности твердых тканей зуба (эмали, дентина) болевые ощущения возникают только при приеме холодной или горячей воды, кислой или сладкой пищи. С удалением этих раздражителей (полоскание полости рта теплой водой) - боль прекращается.»

Отшвырнув в сторону книжку, ОН бросился на кухню, налил в стакан холодной воды, вдохнул поглубже, набрал в рот эту спасительную жидкость и… Стакан тут же полетел в неизвестном направлении, а рука сама непроизвольно ухватилась за щёку справа. Протанцевав по кухне пять кругов зажигательного африканского танца под собственный словесный аккомпанемент, состоящий исключительно из фраз неизвестного неблагозвучного происхождения, ОН опять вернулся к книжке, вспоминая авторов и отсылая их к проотцам.

«В тех случаях, когда она возникает самостоятельно, часто усиливается по ночам и распространяется на окружающие зуб области, приобретая разлитой характер, следует полагать, что речь идет о возникновении острого воспаления зубной мякоти - Пульпы зуба. При этом боль бывает длительной и часто мучительной. Рассчитывать на ее прекращение путем приема обезболивающих -анальгин и тд. - даже в больших дозах, не приходится, но это приносит облегчение.»

Второй совет ЕМУ понравился больше, и через несколько секунд ОН уже прямо на полу перетрясал аптечку в поисках рекомендованного лекарства. Для лучшего эффекта проглотил сразу две таблетки. Чтоб наверняка. Вернулся на диван и затих в ожидании возвращения спокойствия и совсем недавнего безмятежного настроения. Невольно посмотрел на джинна, который будто тоже не сводил с НЕГО своих лукавых глаз.
--Ну? Что уставился? Ты волшебник, или где?
В этот миг больной зуб слева дёрнул так, что ОН буквально подпрыгнул на диване и снова ухватился за лицо.
--Ах, ты так? А ну-ка, марш в коробку! –и пузатая скульптурка обиженно сверкнула пятками за бумажной крышкой.
Стрелки часов на маленьком камине вздрогнули и шумно слились, соединяясь на цифре двенадцать. Зуб и не думал прекращать истязать хозяина, пронзительной и острой болью отзываясь в голове и разливаясь по телу. Прошло ещё минуты три, потом ещё пятнадцать. Когда часы показывали целый час начала нового дня, ОН не выдержал и снова принялся рассматривать книжку, нервно переворачивая страницы.

«Таким образом, являясь наиболее частым сигналом, свидетельствующим о заболевании зуба (см. Кариес, пульпит, периодонтит), зубная боль в то же время может быть и результатом травмы, когда отлом части коронки обнажает зубную мякоть (пульпу), богатую нервными окончаниями. Малейшее прикосновение к ней вызывает острейшую боль. Помощь при этом может оказать только стоматолог.»

--О, чёрт!—то ли взмолился, то ли выругался ОН, в который раз увидев ненавистное и отвратительное слово, --Да не поеду я! Не дождётесь!—кому-то пригрозил, сжимая кулаки.
Взгляд сам по себе скользнул по календарю на двери, притягиваясь к пластмассовому квадратику на цифре 30. Завтра Новый год. А это значит, что уже сегодня ОН просто не имеет права быть беспомощным и больным! Потому что завтра в это время ОН будет с НЕЙ, наедине, целых три счастливых дня. Но сначала ему необходимо избавиться от этого мучителя справа, за несколько часов так отравившего ЕГО спланированную жизнь, что ОН уже, казалось, что больше ни о чём и думать не может. Даже воспоминания о НЕЙ раздражали, как только ОН представил, что первым же ЕЁ советом будет немедленно отправиться к врачу.
В прихожей ОН нерешительно достал один ботинок, тщательно прислушиваясь к боли.
--Ну? Ты ведь сама пройдёшь?
Зуб тут же откликнулся уколом в челюсть.
- Больной пошёл на поправку. Но не дошёл...—с обречённой грустью констатировал ОН пронизывающие ощущения за щекой. Надев пальто, ОН снова притаился, притих, прислушиваясь к зубу.
--Ну? Совесть, паразит, имей! Завтра Новый год!
Зуб будто бы внимал ЕГО призывной речи и молчал вместе с хозяином, раздумывая, как себя вести. Но как только хозяин не спеша и осторожно спустил пальто с плеч и уже собрался повесить его снова на вешалку, зуб новой волной артиллерийский залпов обрушился на челюсть уже со всех сторон. Чтоб наверняка.
--Чёрт! Чёрт! Да чтоб тебя!—хозяин впопыхах опять напялил пальто, прихватывая на ходу сумку с документами, и, не застёгиваясь, нараспашку уже метнулся к лифту, судорожно вспоминая, где ОН когда-то видел поблизости табличку «Стоматология».
Да… День не задался с самого утра! Терпение-это, конечно, прекрасное качество, но жизнь слишком коротка, чтобы так долго терпеть!
На ЕГО счастье после первого поворота налево он увидел эту самую табличку, а возле неё красный фонарь, призывно намекающий и приглашающий вовнутрь. У самой двери ОН замер, снова прислушиваясь к ощущениям. Зуб будто издевался, тихонько дёргая десну, но при этом ещё сильнее раздувая щёку. Ещё раз выругавшись себе под нос, он всё же, вошёл внутрь.
--Только спрошу, чем… полоскать! И всё! Через минуту буду дома!
Оглядываясь по сторонам и ежась от пустоты вокруг и полумрака, в глубине коридора ОН заметил мужчину, сидящего на лавочке, прижимающего ладонь к правой щеке. НЕ размышляя, направился к нему.
--Простите, Вы последний?
--Что?—мужчина нехотя поднял глаза и сверкнул на НЕГО острым, пронзительным взглядом.
--Ну….—ОН даже растерялся на мгновение, --Тут кто-то зубы…лечит? Почему-то так темно…
--Да бардак какой-то, потому что!—мгновенно вспыхнул посетитель подобно спичке, отрывая снова ладонь от опухшей левой щеки, --Это знаете, как называется? «- Здравствуйте, бесплатный доктор! -Здравствуйте, безнадежный больной!» И угораздило меня в такой дыре остановиться! Ну! Чего стоишь?—уже по-свойски обратился к нему мужчина, так же пристально просверливая взглядом, --Присаживайся! Обещали, что сейчас придут!
ОН собрался было возмутиться на такой его слегка бесцеремонный тон, но зуб снова отозвался пронзительной болью в голове и теле, и ОН послушно уселся рядом, прижимая руку к больному месту.
--И…как скоро они придут?
--Не будет их через минуту, разнесу всю клинику по ктрпичам! –грозно и одновременно беспомощно и жалостно выкрикнул мужчина.
--Охотно помогу!
--Угу! Ждём ещё секунд пятнадцать!

_________________

Глава 2.


День не задался с самого утра. Виновником начала неудач стал не вовремя прозвонивший будильник. Вернее, не подавший голоса. Совсем. Но дело было не в качестве товара и тем более, не в производителе. Просто хозяин, когда поднялся ночью попить водички, нечаянно его смахнул с журнального стола. Будильник пискнул, а хозяин на него обиделся за это, тут же выключил и снова улёгся спать, благополучно забыв о таком механическом, полусонном действии.
А утром для НЕГО начался кошмар, как только зазвонил мобильный, и вежливый голос из трубки спросил, всё ли с НИМ в порядке, потому что двое очень деловых и занятых клиентов давно ожидают ЕГО в ресторане. Растерянно глянув на часы, ОН извинился, понимая, что раньше, чем через час ЕМУ просто не удастся порадовать своей персоной двух ИМ же приглашённых гостей, и попросил передать клиентам, что будет обязательно, но позже. Старался говорить уверенно, напуская бодрость в голос, чтобы никто не догадался, что ОН только что вернулся из «страны грёз», буквально силой вырвался из «лап» Морфея, так и не досмотрев до финала странный сон. ЕГО заверили, что всё в порядке, и гости подождут, но ОН всё равно спешил. Уже однажды с этими же гостями случилось ужасное, непростительное недоразумение, в котором был виноват и ОН. И кто бы мог подумать, что ирония судьбы так повторится? Хотя, под Новый год что только не случается с людьми!
Одеться быстро у НЕГО не получилось. Сначала одеяло запуталось в ногах, не позволяя без препятствий дойти до ванной комнаты. Потом ОН не заметил подушку на полу, и, споткнувшись об неё, налетел на пуфик, чуть не переворачивая его, успев вовремя схватить за петельку на обивке. Перешагивая через беспорядок на полу, стараясь не обращать на это никакого внимания, ОН всё-таки добрался до ванной, быстро включил воду, достал зубную щётку, тюбик с пастой, и… Уж если не задался день, то обязательно во всём- тюбик был пуст, а времени искать запасы гигиенических средств у НЕГО катастрофически не намечалось.
--О, чёрт!—и пустая ёмкость тут же полетела в помойное ведро, а рот заполнился тремя пластинками ядрёной, обжигающей дёсны, ментоловой жевательной резинкой.
Пройдя на кухню и первым делом разыскав взглядом настенные часы, ОН понял, что поесть не успевает тоже. Но этот факт ЕГО не разозлил, ведь через несколько минут ОН сможет позавтракать и в ресторане. Вернее, и пообедать заодно, потому что лакированные стрелки отчётливо показывали на цифру два. Причём, сразу обе… Помотав головой и протерев глаза, ОН грустно улыбнулся:
--Приехали! Выспался до обеда!
Но бодрым и отдохнувшим ОН , почему-то, себя не чувствовал. Настроение, не смотря на хоть и не солнечную, но довольно ясную погоду и мелкий снежок за окном, было мерзопакостным. И дело было совсем не в том, что ОН опаздывал на встречу и причинял неудобства двум очень занятым бизнесменам. Но в чём же?
Пока ОН заваривал кофе, потом пытался быстро выпить этот обжигающий пальцы и губы напиток, всё время прислушивался к себе, от чего же ЕМУ так неспокойно и отвратительно внутри? ОН даже на время перестал смотреть на циферблат и уставился в окно, провожая и встречая взглядом редких ёжившихся от мороза прохожих, как будто в них и была разгадка причины его плохого настроения. Смотрел, но никого не видел.
--Точно!—ОН недовольно сморщил нос и закрыл глаза, когда внезапно вспомнил, на чём прервался его кошмарный сон, --Ну и кому ОНА всё это говорила? И я опять не разглядел его лицо!!!
Снова перечисляя вслух всю нечистую силу, что с НИМ в последнее время случалось редко за отсутствием причин злиться или волноваться, ОН уселся на скамейку за столом и, прихлёбывая кофе маленькими глотками, стал вспоминать всё, что ему приснилось, стараясь тщательно раскладывать будто бы по полочкам действия и слова. Через минуту ОН уже блаженно улыбался, через две- хмурился, плотно сводя брови, через четыре отставил чашку в сторону и хлопнул ладонью по столу:
--Ну конечно! Тут и думать не о чём! ОНА к нему вернулась! Иначе и случиться б не могло!
Снова встряхивая головой, словно стараясь прогнать воспоминания, ОН резко поднялся из-за стола:
--Ну что ж! Желаю счастья! И себе того же!
Было странно, удивительно и даже весело, что ОН почти не помнил ЕЁ лицо. Время безжалостно стирало из памяти всё лишнее, ненужное, не ставшее ЕГО. Медленно, шаг за шагом, но уверенно и бесповоротно. ЕМУ казалось даже, что ОН, скорее всего, и не узнает ЕЁ в толпе, случайно встретив. А встречал ОН часто женщин, издалека похожих на НЕЁ. Шёл за ними, даже окликал, пытался останавливать их за руку. Зачем? Чтоб поздороваться. И всё. Но судьба ни разу не подарила ЕМУ такую встречу. И была права! ОН не обижался! Всё на своих местах: ОНА с другим, ОН не один, все счастливы. ОН счастлив. Так, как ОНА ЕМУ и пожелала однажды, перед самым своим отъездом из Москвы, позвонив по телефону: «Ты обязательно встретишь ту, которую полюбишь! И у вас всё будет хорошо.» ОН встретил. И даже не одну. И разве это плохо?...
Вспоминая этот давний разговор, навеянный очередным неясным сном, ОН не заметил, как оделся, как что-то положил в карман, как взял какие-то бумаги. Сквозь не застёгнутую куртку не почувствовал, как холодный ветер добрался почти до самой кожи.
--Я вынужден тебя забыть, потому что не могу без тебя. И поэтому я о тебе не помню. Всё замечательно! Всё происходит так, как и должно происходить!
Лишь в салоне автомобиля ОН вспомнил о том, что опаздывает на встречу уже не на час, а на целых три! А сегодня столько дел и нереализованных планов, что если ОН собирается и дальше так медлить и думать о всяких глупостях, приходящих невольно ЕМУ на ум, то в Новогодний праздник ОН всех оставит без подарков и поздравлений! А сотрудники ЕМУ такого точно не простят!
Поспешно закрывая двери и включая печку в автомобиле, ОН небрежно бросил сумку на заднее сидение, быстро взглянул на себя в маленькое зеркальце напротив, несколько раз поворачивая головой, и, убедившись, что вид у НЕГО вполне проснувшийся, бодрый и румяный, нажал на «газ» и через несколько минут уже встречал гостей в знакомом ресторане. Или…они ЕГО встречали, многозначительно качая головой и принимая извинения.
…Переговоры шли четвёртый час. За это время ОН успел позавтракать, пообедать и поужинать, что совершенно не мешало собеседникам, которые тоже с удовольствием заказывали всё новые и новые яства. Сначала ОН начал волноваться, что этот день растягивается так, что напоминает бесконечную неделю. Потом стал злиться, то и дело посматривая на часы. Но гости будто бы совсем не замечали такого многозначительного жеста и продолжали чередовать употребление пищи с новыми условиями всё ещё не подписанного договора. Понимая, что пока они не перепробуют все блюда, прописанные в меню, не протянут даже руку к договору и контракту, ОН попытался расслабиться и просто наблюдать за ними, иногда вставляя подходящие по смыслу фразы. Какое счастье, что ОН опоздал сегодня к ним на три часа! Какое горе, что не приехал позже! Ближе к вечеру, когда в зале стали собираться нарядные пары для отдыха и развлекательной программы, ОН совершенно озверел и, сам того не замечая, молил у Всевышнего, чтоб эта сделка не состоялась, и ОН, наконец-то, был бы отпущен на свободу . Но ровно в восемь то ли у бизнесменов проснулась совесть, то ли до отказа наполнились их желудки, то ли сьеденная пища, переварившись, просила освобождения из организмов, они согласно закивали головой и, наконец, поставили свои неразборчивые закорючки на всех бланках с документами. ОН с облегчением вздохнул и хотел было уже раскланяться, оставив их одних и в дальнейшем хоть на несколько недель забыть об их существовании, но гости намекнули об экзотических десертах в этом ресторане. ОН закусил губу и… снова сел на место.
Ближе к девяти у НЕГО в голове осталась единственная мысль, всё ещё надеявшаяся на реализацию: домой! Как незаметно выйти и исчезнуть? Прощаться- не обязательно! За то откровенное издевательство над НИМ они ещё обязаны и извиниться! Разомлев и обречённо уставившись в окно, ОН уже не замечал ни публики вокруг, ни громкой музыки, ни приглушённого света, ни свечей, мерно теплящихся тонким пламенем на некоторых столиках с влюблёнными. ОН не заметил, как сам того не желая, даже перестал жевать, засунув вишенку за щёку. Но вдруг в оконном отражении ОН увидел ЕЁ. Лица не разобрал в почти чёрном от зимней тьмы стекле и среди множества мелких мигающих гирлянд из пёстрых лампочек, но вот фигура!... Походка!... ОНА!
ОН, часто моргая, наклонился вперёд, чтоб быть как можно ближе к этому оконному стеклу, совсем не обращая внимания, и не слыша, как бизнесмены о чём-то спрашивают ЕГО и удивлённо переглядываются друг с другом. То ли женщина, то ли видение не двигалось, словно замерло на месте, как будто тоже рассматривая ЕГО. И тогда ОН тут же встал и обернулся. Но рядом никого не было. Только несколько пар танцевали медленно под музыку, да бармен задержался у столика за ЕГО спиной. Тогда ОН снова сел и посмотрел в окно-видение исчезло, как будто и вовсе не появлялось.
--Что случилось?—в который раз спросил ЕГО один из приглашённых.—Что-то не так?
И тогда ОН впервые занервничал и заволновался так, как сам и не ожидал от себя. Смущённо улыбаясь, всё ещё надеясь развеять эту образовавшуюся неловкость, ОН хотел было оправдаться, что засмотрелся на летящий снег, но маленькая вишенка, про которую ОН совершенно и не помнил, вдруг очутилась между зубов. ОН непроизвольно сжал челюсть, и… раздался хруст, услышанный гостями даже сквозь музыку и монотонный шум в зале.
В ЕГО глазах сначала сверкнула молния, затмевая яркостью своей и новогоднюю иллюминацию, и мельтешение свечей, и блеск зеркальных шариков под потолком. Потом, как гром, как взрыв, как электрический заряд ЕГО пронзила боль, сводя и так сначала крепко сжатую челюсть, а потом раскрытый рот после полёта косточки в неизвестном направлении.
--О, чёрт!—только и успел ОН объяснить в ответ на немой вопрос в глазах гостей, схватился за щёку справа и пулей вылетел из зала. Перед огромной зеркальной витриной в вестибюле ОН, превознемогая боль, разжал челюсти и попытался заглянуть в «источник неприятностей», но в полумраке ничего так и не увидел. И тогда, совсем не обращая внимания на озадаченного щвейцара, ОН запустил в рот палец. Так и есть! Вернее, нет! От зуба, последнего слева, осталась ровно половинка…
--О, чёрт!—то ли взмолился, то ли выругался ОН, впопыхах накидывая пальто на плечи, --Только этого ещё и не хватало!
Встречая и провожая ненавистным взглядом всех, кто ЕМУ попался на пути, пока ОН сделал несколько шагов к своей машине, ОН то с силой прижимал ладонь к щеке, то отпускал её, то открывал, то закрывал свой рот, всё ещё надеясь, что боль пройдёт или хотя бы начнёт медленно сходить на «нет». ОН даже был сейчас согласен на то, чтоб провести с утомительными гостями остаток ночи в ресторане, отведать вместе с ними все недозаказанные блюда, поддержать любой разговор! Но только чтоб этот ужас, длящийся уже которую минуту, немедленно закончился! Но ни тут-то было! Зуб то дёргал, словно пытался выпрыгнуть наружу вместе с корнем, то ныл, как будто жаловался, что ему вдруг стало тесно, то распирал и тёрся о десну, от чего она болела и почему-то отдавала в щёку и скулу. Едва добравшись до своего автомобиля и заскочив в салон, ОН, что есть силы хлопнул дверцей и, почти взлетев на месте, через секунду скрылся из глаз швейцара у дверей ресторана.
С трудом попадая ключом в замочную скважину, ОН быстро распахнул дверь квартиры и, раздеваясь на ходу, отбрасывая куртку, сумку, шарф куда придётся, включил в ванной комнате свет и снова замер перед зеркалом с открытым ртом. Боль не была такой острой, как в ресторане, но методично переходила в тупую, ноющую, иногда простреливая челюсть и отзываясь в голове.
--Чёртова ягода! Дьявольская косточка! И это всё из-за НЕЁ!—выкрикнул ОН в зеркало собственному отражению. – И из-за этих двух идиотов, который час опустошающих моё терпение и кошелёк!
Угроза отражению ни облегчения, ни мало—мальского спасения не принесла, и ОН обиженно и обречённо вышел из ванной комнаты и задержался у дверей.
--Ну? И что же делать?
Постояв ещё минуту, ОН решительно метнулся к телефону, и, выискав в записной книжке номер сотрудницы, о которой, почему-то вспомнил именно сейчас, быстро позвонил. Начало разговора с ней привнесло в его состояние, самочувствие и настроение ещё бОльшую смуту и ужас, как только ОН услышал от неё слово «стоматолог». Еле сдерживая себя и буквально останавливая на гневном полуслове, ОН спросил с надеждой в голосе, а нет ли каких народных средств от этой проклятой оказии! А так же, попросил не скупиться в советах и рекомендациях, заверив, что готов употребить любое вещество любой консистенции, чтоб только этот мерзопакостный костный отросток справа больше не болел. Вернее, то, что осталось от отростка- половинка. Через пять минут страничка за страничкой под ЕГО рукой заполнялись заветными словами и спасительными фразами. Поблагодарив сотрудницу за помощь и наскоро распрощавшись, ОН прижал заветные листочки к груди и ринулся на кухню- воплощать рекомендации в жизнь.
…Пробило полночь. Последнее, что оставалось не опробованным из указаний сотрудницы, было следующее, которое ОН так же дословно и аккуратно записал, как и все предыдущие советы:

«Если ничего не помогло, то лучше зуб вырвать. Желательно дедовским способом - привязав к двери за нитку. Чего жалеть? Их тридцать два! А если все-таки придётся идти к врачу, посоветуйте ему немедленно вырвать зуб, чтобы никто не мучился. Потом можно поставить протезы. Они не болят.»

--Что?—перечитал ОН снова, будто бы не верил, что совсем недавно всё это написал собственной рукой, --К врачу, значит? Ни за что!
Отбросив листок с советами подальше, ОН вернулся в комнату, улёгся на диван, прижался к меховой подушке больной щекой и закрыл глаза:
--Я сам решу, что делать! Сейчас согрею, и всё пройдёт! И буду думать только о… хорошем! Болит… Подумаешь- болит!—шептал ОН, едва двигая губами, -- Когда что-то болит, это значит, что ты ещё живой!
Сильнее прижимаясь щекой к подушке, ОН нащупал рукой вторую и положил её на голову сверху. Чтоб наверняка. Но зуб не унимался, разливаясь упрямой тупой, изматывающей болью не только в голове, но и во всём теле. Собирая остатки воли в кулак, который сжимал на самом деле, захватив одним движением кисти с покрывала, ОН почему-то вспомнил когда-то от кого-то услышанные фразы. Они сейчас и крутились в его полупустой голове, заполненной только этой зубной болью. Почти…
«Все болезни от головы,-- констатировал ОН себе в сознании, — Нет головы - нет болезней!» «Болезнь дается человеку для того, чтобы сделать выводы.»--сам удивился этой молчаливой фразе, открывая широко прищуренные глаза.
«Разве это страшно-зубная боль? Неизвестность – вот самая мучительная из всех пыток! Хотя… Да всё известно! Причём, давно! »-- это было последнее, о чём ОН мог себе позволить лежать и думать.
--Этого ещё не хватало! Нашёл, о чём думать именно сейчас!—ОН резко оторвался от подушки и уселся на диване, поджав под себя ноги. Его хватило на несколько минут.
Недовольно хмуря лоб, то и дело прижимая руку к больной щеке, ОН стал расхаживать по комнате, в третий, пятый, седьмой раз измеряя её на свои шаги. В голове царил полнейший хаос. Парадокс! Чем меньше в голове мыслей, тем легче они путаются!
Зубная боль… ОНА… ОНА была и оставалась тупым заболеванием головного мозга…Острым заболеванием сердца. ОН ненавидел себя за то, что думает об этом слишком часто…Особенно в последнее время, в последние дни, в последние минуты. Думает, винит и ненавидит. Себя за это.
-- Завтра будет совсем другой день. А в Новом году- тем более! А завтра-Новый год, чёрт побери!
Когда будильник отсчитал ровно час начала следующего дня, ОН снова направился в ванную комнату к большому зеркалу. Но то, что ОН увидел в нём, заставило ЕГО не только выругаться, вспоминая всю нечистую силу и нецензурные слова, но и вскрикнуть несчастно и обречённо. На него смотрела перекошенная физиономия с огромным флюсом справа, который подбирался к глазу, обещая через некоторое время превратить его в око японской или корейской нации. ОН никогда не имел ничего против этой расы, но не на собственном же лике наблюдать такие метаморфозы!
--Ой, мамочки! Что это?!!--ОН понял, что терпенье лопнуло, как почка, и распустилось, обнажив ЕГО.—Это… Это так и останется теперь?!!
Терпение- прекрасное качество, а страх- великая сила, но жизнь слишком коротка, чтобы долго терпеть и бояться.
Через несколько минут ОН был уже в автомобиле, внимательно оглядываясь по сторонам в машинные стёкла. Полутёмная вывеска с выцветшими буквами «Стоматология» и красный фонарик на двери порадовали ЕГО так, как ни один самый заветный и желаемый подарок. Постояв немного на ступеньках входа, ОН, вдыхая полной грудью морозный воздух, шагнул вперёд.
Полумрак и пустота в коридорах ЕГО сначала обезоружили и смутили, заставляя на время забыть про ноющую боль и про опухшую физиономию. Но не на долго. Недовольный сонный возглас мадам в халате серо—голубого цвета тут же вернули ЕМУ прежнее состояние:
-Мужчина! Скучаете? –зевая, подошла она к нему.
-Не…. настолько!—оглядев её с ног до головы, буркнул ОН скорее себе под нос, чем ответил молодой регистраторше.
Но она, заметив ЕГО смущение и одновременно страх, а так же улыбаясь флюсу, который постепенно приобретал синеватый оттенок и напоминал заложенный за щёку мандарин, продолжила, приподнимаясь на цыпочках:
- А вам никто не говорил, что Вы похожи на Бреда Пита?
- Из живых – никто!—огрызнулся ОН, просверливая регистраторшу ненавидящим взглядом.
--Фу!—ответила девица, огибая ЕГО стороной и проходя на своё рабочее место за стеклянную витрину.—Ходят тут всякие!. Ночами. А потом… месячные пропадают!
--Что?—ОН не сразу сообразил, как реагировать на эту фразу, но к счастью, сразу же опомнился, соображая, что жизнь ЕГО и дальнейшее спокойствие сейчас зависит от всех тех людей, работающих в этом сомнительном заведении. –О, нет! Ничего подобного я брать не собирался. Не беспокойтесь! Сейчас мне немного не до этого!
--Надеюсь!—улыбнулась регистраторша, доставая бланки. –Фамилия!
--Зачем?—искренне удивился ОН.
--За именем, потом за отчеством! А так же полюс доставайте и паспорт, предупреждаю сразу!
ОН, качая головой, полез в визитницу за перечисленными документами, на минуту отрывая ладонь от распухшей щеки. Регистраторша тут же хмыкнула, совершенно не стесняясь и не помня о приличиях.
--Смешно?
--А Вам?
--Мне замечательно!
--Тогда с Вас сразу 92 рубля 35 копеек. А то сбежите и не заплатите от радости после приёма.
--Сколько?—ОН даже перегнулся через стеклянное окно, удивляясь, что говорят о таких копейках, которые, возможно, и не водятся в его кошельке.
--Ну, это уже слишком!—натурально возмутилась девушка. Ходят тут ночью, спать мешают и хотят, чтоб их ещё и бесплатно ампутировали!
--Ампу…… что?
ОН растерялся окончательно, заполняясь целиком страхом вперемешку с гневом и злобой на глупую девицу. Но, расплатившись, не взяв сдачи с пятисотки, выдав, как на духу документы, имя, фамилию и отчество, а так же год рождения, число и месяц, семейное положение и судимости с партийностью, получив взамен регистраторшу в качестве провожатой до кабинета и заверение, что доктор будет через несколько минут, выдохнул уже в пустую стенку перед ним:
--- Здравствуйте, бесплатный доктор! -Здравствуйте, безнадежный больной!
Через несколько минут ОН увидел, как по тому же коридору мечется какой-то человек, как и ОН совсем недавно. «Ну вот, ещё одна жертва привалила!»--усмехнулся в прижатую ладонь и отвернулся, забывая обо всём на свете, кроме обнажившегося страха перед предстоящими манипуляциями у НЕГО во рту.
--Простите, Вы последний?
--Что?—ОН нехотя поднял головуи сверкнул на мужчину острым, пронзительным взглядом.
--Ну….—мужчина даже растерялся на мгновение, --Тут кто-то зубы…лечит? Почему-то так темно…
--Да бардак какой-то, потому что!—мгновенно вспыхнул ОН подобно спичке, отрывая снова ладонь от опухшей правой щеки, --Это знаете, как называется? «- Здравствуйте, бесплатный доктор! -Здравствуйте, безнадежный больной!» И угораздило меня в такой дыре остановиться! Ну! Чего стоишь?—уже по-свойски обратился ОН к нему, так же пристально просверливая взглядом, --Присаживайся! Обещали, что сейчас придут!
--И…как скоро они придут?—раздражённо ответила «вторая жертва».
--Не будет их через минуту, разнесу всю клинику по кирпичам! –грозно и одновременно беспомощно и жалостно выкрикнул ОН.
--Охотно помогу!
--Угу! Ждём ещё секунд пятнадцать!

_________________

Глава 3.



Несколько минут они сидели молча, по разным сторонам скамейки, и, казалось, что совершенно не замечали друг друга. Первый с силой прижимал ладонь к щеке слева, уставившись на плитки на полу с особым, пристальным вниманием, как будто в этой глиняной мозаике был ключ к его спасению от боли. Второй то и дело поднимал вверх глаза, также придерживая ладонью щёку, только правую, и пытался прочитать мелкий текст на стенде, висящем напротив. Но оба, как ни отвлекались, ёрзали на лавке, то приближаясь, то отдаляясь друг от друга. Первым заговорил второй мужчина.
--« Страх перед посещением стоматолога – вещь хорошо знакомая всем людям. Боязнь стоматологического вмешательства занимает достаточно высокое место в иерархии человеческих страхов.»--как можно веселее и надменнее прочитал он.
--Что?—коротко спросил первый, не поворачивая головы.
--Да вот! Пугают! Вернее, объясняют наши страхи,--усмехнувшись, пояснил второй.
--Страхи?—наконец-то оторвал свой взгляд от пола первый, --О, да! Это они умеют! Без сомнений! Сначала разведут бардак, а потом его же и объясняют! Лучше б эти самые…Как их? Буровые агрегаты качественные закупили!
--И то верно! А так же не мешало современные …Как их? Плоскогубцы и клещи закупить!
--Что, думаете, что всё так… серьёзно?—округлил глаза первый, немного придвигаясь ко второму ближе и отрывая ладонь от щеки.
--Хотелось бы очень быть неправым!—усмехнулся второй, оглядываясь по сторонам и охотно придвигаясь поближе к первому мужчине, --Надеюсь, что они хоть руки-то помоют перед тем, как… попросить открыть рот.
--Да уж!—нахмурился первый, --Надо ж было так попасть под самый Новый год!
--Да мистика какая-то! Точно! Ай!—второй чуть громче возмутился и чуть шире приоткрыл свой рот, и тут же сморщился от боли.
--Что? Болит?—сочувственно посмотрел на него первый, придвигаясь ещё ближе.
--Чёрт его побрал бы!—с нотками невыплаканных слёз пожаловался второй, снова прижимая ладонь к щеке, как с самого начала.—Всё эта чёртова конфета!
--Вот!—воодушевился первый, почувствовав в соседе товарища по несчастьям, --Точно! Мистика! Ненавижу ягоды! А тут… Почему-то стал есть вишню, задумался, и… В общем, ползуба как и не бывало!—он, воодушевившись бурными воспоминаниями, приоткрыл рот и даже тыкнул пальцем в больную щёку, но в эту же секунду острая боль пронзила его насквозь, --Ой!
--Больно, да?—сморщился второй, принимая скорбь соседа, как собственную. Но сосед не ответил, а только злобно сверкнул взглядом и что есть силы шлёпнул свободным кулаком по краю лавки. –У них должна быть хорошая анастезия…--утешил второй скорее, сам себя, чем первого мужчину.
--Да? Ты это точно знаешь? —оживился первый, не замечая, как снова перешёл на «ты».Но сразу же почувствовал себя неловко за это оживление и такую интонацию в дрожащем голосе и как можно безразличнее и веселее улыбнулся: --Мне-то, собственно, всё равно! Скорее это б всё закончилось! Очень хочется спать, и куча дел осталась. Ну…подарки там всякие, еда, чёрт бы их подрал!...
--Не знаю!...—смущённо улыбнулся второй мужчина, --Но ведь не в прошлом веке же живём! И даже в такой дыре, куда нас занесло, должна же быть современная анастезия! Я даже слышал, что зубы лечат и под общим наркозом!
--Как это?—удивился первый.
--Укололи в вену, спишь, а у тебя во рту колдуют. Проснулся, выплюнул тампон и домой пошёл!—помечтал второй мужчина.—Но…мне-то всё равно! Скорее всё и правда бы, закончилось.
--И всё?
--Ну да!
--Вот! Это мне и нужно!
--И я б не…отказался.
--Ты что-то там читал? Где?
--А вот!
И оба мужчины резко поднялись со скамейки и жадными взорами припали к пожелтевшему от времени стенду с несколькими печатными страницами, близоруко щуря в полумраке коридора глаза. Но вдруг они услышали за дверью кабинета сначала грохот, потом пронзительный визг, а после чьи-то голоса. Мужчины одновременно, как по команде, подскочили к двери и прижались ушами к косяку. Голоса перемежались женские и мужские.

«--Ёшкин кот!
--Держи его!
--Кто-нибудь видел мои часы?
--И на хрена я вчера так нажрался?
--Какой кретин выдрал из газеты 5 страниц?!
--Откручивай справа!
--Ага! Ну дети у него уже, по-моему, есть...
--Поднажали! Через двадцать минут хоккей!
--Ольга! Дайте мне эту... как ее... ууу... ну это... твою мать...
--О! тёплый ещё!
--Так, коллега! Если это аппендикс, тогда вот это что за фигня? Ну посмотри сюда!
--Блин, зараза, опять моргает свет!
--Да кариес простой! Не верь ему! Тяни вправо!
--Все назад!!! У меня контактная линза выпала!
--Ничего, на ошибках учатся. В следующий раз не пей перед Новым годом!
--Петя! Слушай!
-- Доктор, а я ходить буду?
-- Только под себя...
-- А плавать?
-- Если много ходить будете...
--Иди! Почти готово! Держи его!»

Они переглянулись и, как по команде, отпрянули назад, не разбирая, куда ведут их ноги. Каждый на мгновение забыл о боли, как собственно, и о причинах, которые каждого привели сюда в столь поздний час. Одновременно наткнулись на скамейку, стоящую позади, и, споткнувшись, чуть не перевернули её. Скрежет металлических ножек о кафельный пол был настолько оглушительным и режущим слух, что дверь кабинета открылась настежь, и в проходе появилось удивлённое и перепуганное лицо миловидной девушки лет двадцати пяти, в белом чепчике и бледно-голубой маске, опущенной на подбородок.
--Больные! Вы что тут…хулиганите?
Они, не слыша ни её вопроса, ни, впрочем, не замечая её саму, оба ринулись вперёд и заглянули в кабинет, наклоняясь в дверном проёме наполовину и оттесняя девушку назад.
Пожалуй, впервые в жизни они сумели двумя парами глаз охватить всё пространство небольшого помещения и его обитателей одновременно, не оставляя незамеченным ни один потаённый уголок. Два медицинских кресла были разделены тонкой перегородкой, напоминающей скорее, ширму, чем стену. Они были пусты. За столиком около первого кресла сидели две дамочки в халатах с развёрнутой газетой и во все глаза смотрели на них. Прямо посередине кабинета была стремянка, на которую взобрался один мужик, а второй что-то подавал ему, придерживая двумя руками. Что- ни первый, ни второй не разглядели. Да это было и не важно! Их взгляды со скоростью разогнавшегося локомотива осматривали кабинет дальше. Поодаль, у окна, стоял мужчина, хрупкий и невысокий, с большой кружкой в одной руке и ложкой во второй. Увидев двух перепуганных пациентов в двери, он отставил свою посудину с чем-то дымящимся, но ложку из рук не выпустил.
--Ну? Поужинать-то я могу, пока починят свет?
Первый и второй переглянулись и почти одновременно шагнули вперёд, вытягивая шеи.
--А где тот, что с… судном?
--А… линза контактная нашлась?
Минута молчания длилась несколько секунд, а потом все обитатели кабинета разразились дружным смехом.
--Больной выходит из бессознательного состояния!—хохотала дамочка потолще, сотрясаясь крупным бюстом под распахнутым халатом.
--И сейчас проявит интеллект в форме мата!—потешалась другая, уткнувшись в газету по самые плечи так, что ни первый, ни второй не смогли разглядеть её лица.
--Ну минуточку-то можно подождать?—возмутилась третья, широким жестом указывая на двух электриков, меняющих лампу дневного освещения, --А то могу ведь случайно вместо зуба…
--Ольга! Выведи ты их, наконец!—указал на дверь худосочный человек и снова принялся дуть в кружку. –И заполни пока вот эти карты!
Они молча попятились назад, прикрывая дверь, и одновременно направились вперёд, по полутёмному коридору, к выходу, не оглянувшись. Но через мгновение из кабинета вышла молодая дамочка, с приспущенной на подбородок маской и окликнула их, широко улыбаясь.
--Такие симпатичные и такие… трусы!
Единственная фраза послужила им одновременно и стопкраном, и заставила повернуть назад. Спустя минуту они уже втроём перебрались в холл за низкий столик. Девушка заполняла бланки, извиняясь за вынужденную задержку, непредвиденные обстоятельства и за доставленные неудобства и дискомфорт. Первый хотел было выпустить гневные пары и разразиться громом, одержимый и болью в челюсти и скользким положением, в которое попал, но второй его одёрнул за локоть, подмигивая, и указывая глазами на стенд, который совсем недавно они читали. И тогда первый спросил:
--Скажите, а…. анестезия у вас имеется?
--А нужна ли Вам она?—улыбнулась врач.
--А как же! –хотел было возмутиться второй, но первый тут же пришёл ему на помощь:
--А наркоза общего у вас, конечно, нет?
--Ну почему же!—снова едва сдерживая смех, одними глазами улыбнулась девушка, --Имеется и это! Особенно, если вы сами знаете, что с вами!
Никак не отреагировав ни на миловидную внешность дамочки, ни на бархатный голосок, ни на её подбадривающие речи, пообещав, что они продержатся ещё немного, но не более пяти минут, первый и второй мужчина так и остались в холле в креслах, изредка косясь на кабинет.
--Безобразие!
--Да бардак какой-то!
--День, вычеркнутый из жизни!
--Да что там день! Давно второй пошёл!
--А завтра Новый год.
--Уже сегодня! А дел по горло! И как же я с… таким лицом? Мне на работу! Банкет! Подарки! Караул!
--Это ещё что! Вот у меня свидание! И такое впервые в жизни! А я с таким… лицом…
--Да уж! Не повезло. Ну, ОНА , наверное, поймёт?
--Поймёт, конечно. Но не хотелось бы отвлекаться на подобную чепуху!
--Что, предложение руки и сердца?—лукаво посмотрел и, едва пошевелив губами, улыбнулся первый.
--Угадал. Хотелось бы расставить все точки над i.
--Ну, может, и не стОит так спешить? Успеешь. Хотя…
--Да в том-то и дело, что не спешил! А главное, момент такой подходящий! Она одна. Три дня! Родители в отъезде…--мечтательно задумался первый, как бы представляя уже завтрашний день.
--Что, не верит?
--Верит. Но…Как тебе сказать… Есть одна проблема.
--Ха!—усмехнулся первый, шире улыбаясь, казалось, даже немного забыв о боли справа,--Женщины не создают проблем! Они и есть самая большая проблема!
--Что, поссорились?—участливо посмотрел в глаза первому второй.
--Поссорились?—насмешливо взглянул первый, тщательно пряча за улыбкой грусть или даже тоску, как показалось второму, --Хуже! Расстались!
--Ну! Не переживай! Может, помиритесь ещё? Так ведь бывает!
--Бывает. У других! Но не у нас!—взмахнул в воздухе рукой первый мужчина и нечаянно задел больную щёку, после чего тут же ухватился за неё, получив сочувственные взгляды товарища по несчастью.—ОНА не верила в мою любовь, а верила в то, что придумала то ли сама, то ли глупые подружки подсказали! И выбрала другого. Вот так вот, дорогой!
-- Получается, что вложил в женщину всю душу, а оказывается обманутым вкладчиком?—с грустью подвёл итог второй.
--Ну, не совсем…--вздохнул первый. –Там длинная история! Не буду вспоминать! Ты лучше расскажи, почему ОНА тебе отказывает. Может, ОНА считает, что ты в НЕЙ женщину не видишь? А то знаешь, как бывает! Женщины не любят две вещи: когда в них не видят друга и когда в них не видят женщину.
--Почему?—искренне удивился второй.
--Прости, я о своём… Ну? Так в чём твоя проблема?—первый участливо взглянул на собеседника и положил ногу на ногу, как бы готовясь к разговору, который, почему-то, нервировал, но в то же время, интересовал его. Ему и самому становилось странно: вот так, запросто, разговаривать о личном с совершенно посторонним мужчиной, вставлять какие-то реплики в рассказ, да ещё при этом делиться и своим, наболевшим, но тщательно заглушенным и временем, и огромным волевым решением. Но общая проблема в виде несвоевременно разболевшихся зубов, и, как оказалось, недовольство личной жизнью, странным образом сближала и вызывала откровенность.
--Понимаешь…--второй мужчина медлил со всякими рассказами, одновременно не желая делиться сокровенным, но в то же время сам того не понимая, чувствовал, что с каждой сказанной им фразой ему становится значительно легче.-- В женской логике что-то есть, но невозможно понять, что именно. ОНА готова быть со мной, но в то же время меня отталкивает. ОНА считает меня самым близким человеком, но в то же время , я чувствую, что самого-то главного и не рассказывает.
--Ну, в каждой женщине есть какая-то …безуминка!—не выдержал первый , перебивая и, почему-то начиная злиться.
--Ты хотел сказать—изюминка? –улыбнулся собеседник, --Тогда уж лучше без косточек… Киш-Миш!
--Да уж! Этих чёртовых косточек, как раз, и не надо! И…-- он вдруг напрягся и даже наклонился ко второму мужчине, --Как ты сказал? Киш-Миш?
--Ну да! Сорт такой. Винограда.
--Убил бы, если б встретил! Прям на месте!
--Кого? –непроизвольно отпрянул первый.
--Прости, я о своём… Ну? Дальше! Значит, ты не можешь, так сказать, подобрать ключик к сердцу своей принцессы?—недобро усмехнулся первый.
--Можно сказать, и так.—сам того не ожидая, начинал раздражаться второй мужчина.--
И я, конечно, понимаю, что счастливой женщину делает не замужество, а любовь. Но…
--Да чушь всё это!—нахмурил брови первый, -- Женщины не любят давать, они любят, чтобы их брали! Если не можешь подобрать ключ к ЕЁ сердцу, подбери к другому месту!
--ОНА не такая…-- вздохнул второй.
--А какая? Женщина тяжёлого поведения?—улыбнулся первый.
--Это как?—заинтересованно посмотрел на него второй.
--Ну как! Чувствуем одно, думаем другое, говорим третье, а поступаем совершенно наоборот!
--Наверно!—повысил голос первый, --И ни первое, ни второе, ни третье, ни четвёртое я так и не научился в НЕЙ разгадывать! Кроме, наверно, одного…
--Уже победа! Я и этого не смог! Хотя… тоже кроме одного! Ну?
--А ты что понял?
--Нет, лучше ты скажи!
--Кроме одного…--вздохнул второй, --ОНА любит другого. Выбрала меня, но думает о нём. Я не уверен, но чувствую так.
--Вот!—вскочил с кресла первый, –Точно! Говорила, что любила! И даже говорила, что простила! А сама не захотела слушать и ушла к нему!—он принялся расхаживать по холлу, мельтеша перед глазами так, что второму пришлось перевернуться в кресле, чтоб видеть собеседника.—Убил бы! Если б встретил!
--Тогда уж не одного его!
--Вот именно! Обоих!—первый на минуту притормозил, подошёл поближе ко второму и протянул ему руку, --Спасибо за понимание!
--Я понимаю, но я бы отпустил! Если бы ОНА мне об этом хоть раз сказала! А то молчит! Ни слова! И вся ушла в работу. Говорят, что женщина уходит в науку и бизнес потому, что ей не хватает тепла.
--Чушь! – наконец уселся в кресло первый, --Я мог бы ЕЙ дать такого жару, что она и думать бы забыла и о делах, и о других! Не захотела! Не взяла! Ушла к другому!
-- Вершина любит, чтоб ее покоряли! –теперь второй поднялся с места.—Я и это пробовал уже!
--Да сколько ж можно биться в закрытые ворота? –больной зуб снова напомнил о себе, и первый ухватился за щёку слева.—Такое ощущение, что Бог дал женщине красоту, а Дьявол - ум. И вот этим умом ОНА пользуется не по назначению!
--Наверное, ты прав!—второй тоже ухватился за больную щёку. Каждое движение нервов в этом костном отростке рождало в нём негодование и протест, --Не по назначению! А я остался не у дел!
--Как это?
--Да так! Сначала ОНА мне немного помогла в работе. Потом взяла мою работу наполовину. А потом вся , целиком в неё ушла!
--Что, тебя подставила? Предала? Лишила места?—первый снова выпрыгнул из кресла.
--Нет, ОНА не предавала меня, конечно! Но я остался не у дел ни у НЕЁ в душе, ни на своей работе! Мне нечем заниматься! ОНА взяла всё на себя! Но я-то знаю, почему такое происходит! ОНА работой забывает того, кого любила! И, скорее всего, любит и сейчас.
--Ах, вот как?—округлил глаза первый собеседник, --Ну уж не знаю, что лучше: как у тебя, или у меня!
--Расскажи.
--Гнусная история! Смешная, до печёночных колик!—при этой фразе он совсем не собирался улыбаться, --Да, я был подлец. Сначала. Но я за это десятки, сотни, тысячи раз перед НЕЮ извинился!
--Не простила?
--Сказала, что поняла и зла не держит! Но вбила себе в голову, что я не люблю ЕЁ. Поговорить с НЕЙ было невозможно! Не слышит! Но я-то знаю, что женщины ничего не пропускают мимо ушей, зато многое пропускают мимо мозга! Они не мыслят, они замышляют!
--И что же придумала ОНА?
--Всё очень просто! ОНА мне отомстила! Отдала компанию тому, кто её почти что развалил!
--Так может, ОНА не думала, что так получится?
--Что так—не думала, верней, не знала! Но сделала это специально, мне на зло, почти лишив меня работы. Отдала компанию врагу, ЕЁ и моему! Но потом этот враг ЕЙ стал вроде друга.
--Вот это да! Нет, тебе определённо хуже! А что потом?
--А потом ОНА убедилась, что была не права, и всё исправила. Но не вздыхай! Не в мою пользу! К работе-то я вернулся! Но не она ко мне! То, что женщина в чем-то уверена, еще не значит, что она готова с этим согласиться. ОНА была уверена в своей ошибке. Но так же уверенно ушла к другому! А мне…-- он откашлялся, взяв небольшую паузу, и уставился в тёмное окно, --А мне без НЕЁ эта работа совершенно не нужна.
--Понимаю… И как же ты?
--Я-то?—первый с усилием выдавил из себя улыбку, --Работаю! За двоих.
--И… не забыл ЕЁ?
--Не знаю… Девять месяцев прошло, как я ЕЁ не видел. Мне кажется, что я не помню ЕЁ лицо.
--Так не бывает!
--Сам удивляюсь! Но, знаешь!—первый мужчина подошёл поближе ко второму, --Я очень рад! Видеть не хочу ЕЁ и знать! Душу ОНА мне вынула, а сама поселилась там целиком! А при этом пожелала: «Будь счастлив! Ты ещё найдёшь свою любовь!»-- при этом мужчина повысил голос до высокого соло, как бы подражая той, о ком он говорил.
--И ты нашёл?—с ещё большим интересом пододвинул своё кресло второй собеседник.
--Любовь-то? – скривил в улыбке губы первый, --А зачем? Я однолюб. Даже не пытался. Кто-то нашёл меня. Ведь женщины появляются сразу, как только мы перестаём их искать. Но мне плевать. Я даже их имён не помню. Кроме одного, редкого такого…
--И как ЕЁ зовут?—спросил второй, вздыхая.
--А, не важно! –отмахнулся первый, --Всё! Забыли! Было и прошло!
--Подожди… Но, может, всё ещё наладится? Ведь если женщина сказала „нет“, не нужно торопиться с выводами! Это может означать и „да“.
--Не хочу! Понятно? Пусть живёт со своим этим… -- огонь из ревности, досады, обиды, злости, отчаяния и любви в одном флаконе в глазах мужчины готов был опалить собеседника заживо.—С этим малохольным идиотом, раз нравится ЕЙ это!
--Так ты сдался?
--Я отказался! Но главное—не попадаться мне на глаза! Обоим! Убью! И всё бы ничего, да эта косточка проклятая! И этот зуб! Из-за НЕЁ! И перед самым Новым годом!
--Вот, вот! И этот идиотский Рахат—Лукум! Думал и заснул! Из-за НЕЁ!—тут же подхватил тональность настроения второй мужчина, --Вот завтра точно расставлю всё по своим местам!
--Правильно!—согласно закивал первый собеседник, -- Хочешь покорить ЕЁ - веди себя с НЕЙ, как победитель! Бери, так сказать, быка за рога! На сколько говоришь, ЕЁ родители уехали?—он лукаво подмигнул товарищу по несчастью.
--На три дня.
--Отлично! Действуй! Ну, ты понимаешь, о чём я говорю… «Любите женщину сначала так, как этого хочет она!» Ах, кто-то был таким мудрым! Не повторяй моих ошибок! Хочешь совет?
--Конечно!—согласно закивал второй.
-- Я, конечно, небольшой знаток загадочной женской души и сердца. Тем более, твою эту даму сердца совсем не знаю. Но в разговоре с НЕЙ лучше сначала хранить молчание - все, что ты скажешь, будет обязательно использовано против тебя. Не торопись! Не будь наивной простотой! Подержи интригу, понимаешь? Ну, ОНА ж тебя хоть чуточку, но любит?
--Хотел бы в это верить!—улыбнулся второй.
--Вот! Влюбленную женщину легко заставить делать все, что тебе хочется. Но не спеши укладывать в постель. Хотя… Не без этого, сам знаешь! И не тяни с этим! А уж там, в постели…
Оба поняли, что вдруг смутились и почувствовали себя неловко. Первый мужчина тут же замолчал, виновато улыбаясь. А второй, поблагодарив за такой душевный и откровенный разговор, пообещав, что каждое слово возьмёт на вооружение, предложил и свой совет:
-- Завтра будет совсем другой день. А в Новом году- тем более! У тебя тоже непременно всё наладится! С НЕЙ.
--А!—махнул рукой первый, --Пустое дело.
--Не скажи! Жаловаться на жизнь поздно, если ты уже родился. Раз ты жалуешься, значит, ты не прав. Но это же не так! Поэтому, тебе тоже нужно действовать.
--Я не деревянный. Сколько можно?
--Действовать, но совсем не так! Я вижу, ты…горячий парень! А это значит, что с лёгкостью можешь наломать дров. А этого тебе уже достаточно.
--И что прикажешь пресмыкаться? Ползать на коленях? Под дверью караулить? Не буду!
--Ну зачем? Не так. Если ты хочешь узнать, что на самом деле ОНА думает, смотри на НЕЁ, но не слушай. Она ведь будет злиться?
--А то!
--А если женщина злится, то это значит, что она не только не права, но и понимает это. А если ОНА не права, пойди и извинись. Только один, последний раз. Больше не надо.
--Если женщину все время носить на руках, то она отобьется от рук! Тебе не кажется?—усмехнулся первый, --Хотя… Что я говорю! Какие руки! Я, кажется, давно отбился от самого себя.
--Да уж!—вздохнул второй, -- Если бы можно было оказаться в ЕЁ объятиях, не оказавшись в ЕЁ руках при этом… Но какая разница, если любишь? Разве нет?
--Ты прав, конечно…
--И если ОНА тебя всё же любит, -- в заключение сказал второй, то, увидев тебя, не отпустит. Сама. Потому что, нет для них ничего важнее, чем эта самая любовь. И вот тогда бери и держи покрепче. И больше не отпускай.
--Поживём, увидим!
Поблагодарив друг друга за нескучную беседу, заметив, что на некоторое время оба смогли забыть про муки и нечеловеческие страдания от зубной боли, они поднялись с кресел и перебрались поближе к кабинету. Взбудоражив и подняв из глубины души запрятанные чувства, каждый из них молчал, сосредоточенно уставившись на стенд напротив. Ничего не произошло и не случилось, но они сейчас единодушно были почти довольны жизнью. Из последних сил. Ведь надежда, пусть и призрачная, всегда твердит, что в будущем будет легче.
Замечтавшись, они оба не сразу увидели, как открылась дверь, и в проёме показалась медсестра, держащая в руках жёлтые листочки.
--Ау!—пропела в третий раз мадам в коротеньком халате, взмахивая бланками в воздухе прямо перед ними, --Новый год проспите! А кто-то только что ломился в эту дверь!
--Простите!
--Извините!...
--Задумались просто!
--Мы идём!—тараторили они без остановки, чувствуя неловкость.
--Идите уж! Борщов Михаил—в левое кресло, Жданов Андрей—в то, что справа. Ну? Что стоите-то? Что так смотрите? Лечиться будем, или как?
Медсестра притихла, переставая улыбаться и взмахивать в воздухе бумажками, когда увидела, как эти двое в одну секунду превратились в мумии, статуи, каменные изваяния, округлив в ужасе глаза и уставившись друг на друга.
--Что?!!—шепнул один, теряя голос, прижимая ладонь к груди, туда, где начиналось горло…
--Ты?!!—откашлялся второй, медленно и аккуратно снимая очки и, не оборачиваясь, зачем-то передал их медсестре напротив…

_________________

Глава 4.



«Зубная боль-- неприятные, а часто нестерпимые ощущения, вызванные раздражением чувствительных нервов. В роли раздражителей может быть удар, ожог, укол, воспаление, травма и пр. Обычно является проявлением заболевания зуба.»

…Они стояли и смотрели друг на друга, не в силах оторваться. Чувствительные нервы каждого натягивались балалаечной струной, вызывая хаотичное подёргивание фибр только что раскрытых душ, теплящихся ещё где-то рядом, не успевших спрятаться под панцири их рассудка. И в роли раздражителя были отнюдь не только что болевшие у обоих зубы…

«Возможно, что боль сама по себе уменьшится или прекратится, когда деструктивные явления разрушат перемычку между кариозной полостью и пульпарной камерой зуба. При этом острый период воспаления пульпы переходит в хроническую стадию, что и сопровождается стиханием или исчезновением боли.»

…И даже если бы сейчас пришлось напомнить каждому из них бейсбольной битой по щекам о той проблеме, которая привела их в столь поздний час в столь опустевшее и забытое до утра место, как районная стоматологическая поликлиника, боль любовная, сердечная, только что нарушившая все перемычки, тщательно выстроенные собственным решением, на мгновение вдруг стала острой, не подавая даже слабого намёка-- перейти в хроническую или совсем утихнуть…

«Однако болезнетворное поражение продолжается, распространяясь на всю зубную мякоть, включая пульпу в каналах корней зуба, а затем и на окружающую его ткань. Переход гнойного воспаления за пределы зуба носит название острого периодонтита. При этом болевое ощущение характеризуется самостоятельным возникновением, точной локализацией в области зуба, дотрагивание до него, тем более постукивание вызывают резкое усиление боли. Обезболивающими средствами можно ее уменьшить и даже снять. Но рассчитывать на излечение без участия стоматолога нельзя, оно необходимо, причем в ближайшие дни для предупреждения возможных тяжелых осложнений - абсцесса, флегмоны, остеомиелита.»

--Какого чёрта?!!—набрав побольше воздуха, казалось, не только в лёгкие, но и во весь организм, крикнул Жданов прям в лицо Борщову, тем самым ярко проявляя « переход гнойного воспаления за пределы зуба» и «рождение» на глазах у изумлённой медсестры «острого перитонита»…
--Да что всё это значит?!!—Борщов даже и не думал ни отступать перед вмиг раскрасневшимся лицом Андрея и гневным взглядом, а наоборот, шагнул вперёд и даже вытянулся вверх, чтоб казаться выше. «Дотрагивание до локализированной боли», но уже не за щекой справа, а где-то под самой ложечкой, в груди, делало его смелее и решительнее…
--Товарищи!—отпрянула сначала медсестра, растерявшись не на шутку, видя, как расстояния между телами двух озлобленных мужчин сократились до ширины больничного талона, --Спокойно! Всем назад! То есть, вперёд! Свободны же два кресла!—и, догадавшись, что «рассчитывать на излечение» какого-то странного заболевания, совсем не напоминающего ни кариес, ни флегмону, «без участия стоматолога нельзя», шагнула на свой страх и риск вперёд. В душе перекрестившись, она сменила полусонный недовольный тон голоса на участливый полушёпот, вклинилась между мужчинами и взяла обоих под руки, подталкивая к креслам.—Всё хорошо! Спокойно! Проходите! –и, кивнув поочерёдно то одному, то другому, стальными нотками в когда-то девичьем альте, заверила:-- Вас вылечим! И Вас тоже!
Два стоматологических кресла отделялись друг от друга короткой перегородкой, напоминающей недостроенную стену, но так, что ни Андрей, ни Михаил, как ни перегибались, но так и не смогли увидеть друг друга из-за этой ширмы. Они ёрзали на сидениях, то судорожно вцепляясь в подлокотники, то привставали, то наклонялись, производя впечатление людей, впервые пришедших на приём к врачу и рассматривающих всё с интересом пещерных особей, очутившихся на островке цивилизации. Борщова собирался осмотреть тот щуплый, невысокий доктор, которого они со Ждановым оторвали от ужина из керамической кружки. А к Жданову направилась та молоденькая врач, которая в холле занимала их заполнением каких-то бланков. Совершенно не обращая внимания и не замечая докторов, которые уже присели в кресла рядом и в который раз пытались выяснить причину обращения и такого беспокойства, Андрей взял себя в руки первым, решая волевым усилием на время прекратить высматривать соперника, и сквозь зубы прошипел:
--Попрошу меня дождаться в холле! Если выйдешь первым…
--И не собираюсь даже!—как можно веселее и бодрее ответил Михаил, видимо, всё же освежая в памяти в последнюю минуту некоторые фразы собеседника, обещающего убийство при случайной встрече.
Через несколько минут оба, всё же, вспомнили про зубы и сидящих возле них врачей, и, подобно братьям – близнецам проговорили:
--Побыстрее , пожалуйста! Я очень тороплюсь.
--Минут за пять управитесь?
Звон стоматологического инструмента по металлическим подносам, просьбы шире открыть рот, хруст открывающихся ампул обоих превращал в острейший слух, чтобы догадаться, на каком этапе проходит излечение у соперника, и совершенно уводил от недавней нестерпимой боли в зубе.
--Тут нужна двойная анастезия!—улыбнулась молодая врач Андрею, принимая его напряжённое выражение лица за необузданный кошмар, --Не беспокойтесь! Это совсем не страшно!
--Что? Анастезия? А без неё… никак?
--Но случай-то не сложный! Не вижу надобности в общем наркозе!—покачала головой девушка, всё так же улыбаясь, --Просто корни у зуба крупные.
--Наркозе?—удивился Жданов, как будто эта женщина только что предложила ему руку и сердце, --Этого только не хватало! Говорю же Вам, быстрее!
А за тонкой стенкой в другом кресле шёл негромкий разговор.
--Э, да тут зубной мешок! Ну и разнесло же Вас! Запустили!
--Так получилось!
--Ну, можно сразу удалить, а можно сделать маленький надрез десны, дренаж поставить и попытаться вылечить.
--А что быстрее?
--Быстрее? Молодой человек! Удивили! Обычно спрашивают, что лучше!
--Ну хорошо. Что лучше? И … что быстрее?
--Да удаление быстрее! Но я на Вашем месте бы…
--Не советовал бы я Вам …оказаться на моём месте! Тащите! Рвите! А… анастезию делать долго?

Глубоко вздохнув, стоматологи натянули маски по самые глаза и глубоко вздохнули. На всякий случай ещё раз перегнувшись через ручку кресла и изо всех сил стараясь завернуть взглядом за угол, Жданов и Борщов прислушались: было тихо. И послушно открыли рты.

Жданову казалось, что минуты длятся вечно. Ни сосредоточенного взгляда молодой докторши, то и дело смотрящей ему не только в рот, но и в глаза, ни яркого, ослепляющего света, направленного на лицо, ни даже иглы шприца, пронизывающей больную десну, и тем более, другого инструмента, он не замечал. Внутри него дрожала, трепыхалась, рвалась наружу, замирала единственная мысль, приводящая его в полнейший, неконтролируемый ужас: он только что, собственноручно, давал советы по соблазнению Катерины человеку, который вот уже много месяцев подряд был его единственным, злейшим врагом, и благословил этого врага на удачу в дальнейшей скорой семейной жизни! Сам, своим дурацким языком выкладывал ему приёмчики и ухищрения, как ухаживать за ней, как добиваться, какие говорить слова на каком этапе укладывать в постель! Её, Катю, Катеньку его! Ему, этому негодяю, неудачнику и проходимцу!
--Спокойно! Шире рот! Не дёргайтесь Вы так!—повысила свой голос врач, укладывая уже в который раз голову Андрея на держатель в кресле сверху.
Он в ответ извиняющее моргнул и глубоко вздохнул при этом так, что девушка была не в силах сдержать улыбку.
А Жданов продолжал оценивать глупейшую ситуацию, в которую попал. И, как назло, все только что данные советы этому негодяю, всплывали в голове единой, серой и бесформенной массой, в которой Андрей никак не мог ни припомнить, ни различить, что он именно и конкретно говорил. Смятение, неожиданность, злость, ревность, усталость от изматывающей зубной боли и внезапно нахлынувшая меланхолия и тоска смешались в нём, как в добротном, первосортном коктейле. Но единственное, что он помнил, это то руководство к действию, расписанное для Борщова в акварели и гуаши. И, не будь тот дураком, он непременно воспользуется всеми этими советами. Тем более, что этот идиот назвал его прожжённым знатоком женских сердец. Тем более, так внимательно Андрея слушал. Жданов невольно представил, как сегодня утром, через несколько часов, Борщов с огромным букетом алых роз садится в свой автомобиль, предварительно набитый подарками и праздничными яствами, и направляется к Кате, одержимый единственной идеей—уговорить её выйти за него замуж. Вот он звонит, и Катя открывает дверь. Она… Какая? Андрей уже в который раз удивился, что почти не помнит её лица. Да и голос стал забываться, стираться из памяти, оставляя в ней только некоторые нотки и интонации. Наверно, изменилась. Стала ещё красивее. И всё дальше от него…
Мысли дёргались, передвигались, суетились, как и сам Андрей в стоматологическом кресле. Вот Борщов припадает перед Катериной в самых дверях на одно колено, вот протягивает цветы, вот преподносит выученную речь, которую только что почти проговорил ему он, Жданов! И Катя, расплываясь в радостной улыбке и долгожданном «да» , бросается ему на шею, и эта парочка сливается в страстном, долгом поцелуе…
--Молодой человек! Что, больно? Вы дёргаетесь так, что вся десна кровит! Может, ещё анестезию?
Андрей, придя в себя от резкого оклика врача и большого ватного тампона, пропитанного кровью, снова извинился, моргнув глазами, и затих. Вид крови рождал в нём теперь совершенно иные мысли…

Михаил Борщов, поддаваясь уговорам доктора, который безаппеляционно решил, что пациент боится, и решил отвлечь его пустыми разговорами и непринуждённой болтовнёй, состоящей из диалогов со снующими туда- сюда медсёстрами, попытался успокоиться, расслабиться и
проанализировать только что случившуюся с ним нелепицу. Первые минуты три Михаил только улыбался, вспоминая, как вот этот человек, сидящий с открытым ртом за тоненькой перегородкой, рассказывал ему, как обращаться с Катенькой, чтоб точно и наверняка решить почти что годовую, самую важную проблему: покорить и обезоружить сердце, не призывая никаких Амуров и точёных стрел! И этот человек- тот самый, который сам же, по своей неопытности и глупости потерял её безвозвратно и бесповоротно! А Михаил внимал при этом каждому слову этого болвана, каждой фразе, продолжая что-то отрицать, а с чем-то соглашаться! Да ещё всё спрашивать и спрашивать дальнейшие советы! У кого! У того, который не любил!
Игла у шприца попала в самое больное место, и Михаил непроизвольно сморщился, нахмурив брови.
«Стоп! Не любил? Да этот негодяй же только что рассказывал, что без неё не может! Что у него вся жизнь из-за неё покатилась под откос, потому что… Потому что Катенька его не любит!»
--Ну, ну! Откуда эта паника в глазах? Анастезия действует! Сидите две минуты!
Покорно согласившись, Миша откинулся назад, на подголовник, и закрыл глаза. Мысли веером вдруг распахнулись в голове, лавируя своим пестроцветием и остротою. Одна перемешивалась с другой, не позволяя ухватиться хотя бы за какую-то из них и как следует, с ней разобраться. Но Борщов всё же, выхватил из этой кутерьмы самую яркую и значимую: Жданов любит Катю, а Катя любит Жданова. Третьего не дано. Всё остальное, почему-то , вдруг становилось совсем неважным. Замирая и цепенея от только что озвученной мысленно аксиомы, Миша стал вспоминать детали и мельчайшие подробности разговора с Андреем. И всё же, приятные моменты он незамедлительно нашёл. О том, что Жданов любит Катю, сама она не знает. Замечательно! И даже если ей об этом рассказать, она, естественно, в это не поверит. Ведь Михаил пробовал даже, и не один раз, донести до Катерины эту его собственную догадку. Мало того, Катя, если даже и любит Жданова, то вот уже который месяц направляет все ресурсы организма для того, чтобы его забыть. И в этом Михаил ей мешать не только не собирается, но и напротив- пытается помочь. Раз так она сама решила, значит, тому и быть. А это значит, что пройдёт ещё немного времени, и всё окончательно расставится по своим местам: Жданов, отвлекаясь на работу и других женщин, всё же, её забудет, раз уже почти не помнит её лицо, а Катерина, отвлекаясь на работу и опираясь на него, Мишу, надёжного и верного спутника жизни, через некоторое время даже не будет об Андрее вспоминать. А это означает, что волноваться не за что! Он не крал чужих невест, он был честен и терпеливо ждал, когда наступит и его момент долгожданного, желаемого счастья. Да он , момент, уже почти что наступил! Стоит вспомнить, как Катя провожала его в эту недельную командировку…. Как говорила, что будет за него переживать и начнёт уже скучать, как только за ним закроется входная дверь…А в Новом году начнётся новая жизнь и для неё, и для него, друг с другом, вместе… Она не тешила его, не лгала и не выдавала желаемое за действительность. Он верил ей. Он знал, чувствовал, что всё будет хорошо. Так почему такая паника? Откуда?
--Ну и денёк сегодня! Вернее, ночка! Не довелось ни разу видеть, чтоб больной при флюсе, да с инструментами во рту так улыбался! С Вами точно всё в порядке?
Миша ответил слегка заметным кивком головы, и мысли словно тоже вильнули в сторону.
«Всё хорошо?- улыбка сменилась на немой вопрос в глазах, --До той поры, пока…» И паника, перемежаясь с растерянностью и даже страхом, незамедлительно к нему вернулась.
Ему представилось, как Жданов, пока он тут рассиживается в кресле с набитым ватными тампонами ртом, едет по известному ему же, Жданову, адресу, и звонит в звонок. Катя открывает дверь. Нет, она, конечно же, его не впустит! Ну… в худшем случае, выйдет на площадку, но только для того, чтоб указать, в каком направлении спускаться вниз. Ну… в ещё более худшем случае, постоит с Андреем несколько секунд, чтоб только объяснить ему ещё раз, что бабники и подлецы остались в Зималетто. Ну…. В крайнем, совсем ужасном случае, если Жданов обнаглеет до повадок дворового хулиганья и, подставив свой ботинок в дверной проём, проникнет в Катину квартиру, то прямо в коридоре получит такую оплеуху по больной щеке, что этот визит его окажется уж точно последним и запомнится надолго. Верней, забудется. Вернее…От новой мысли, вихрем ворвавшейся в сознание, Борщов с силой прикусил тампон. «Да нет уж, Жданов! Первым ты у Кати не окажешься! Не выйдет!» А это значит, что надо торопиться!
--Готово!—услышал Михаил сквозь пелену из грёз и представлений.
--Что?
--Два часа не есть, двадцать минут посидеть в коридоре. И… спокойной ночи!
Услышав долгожданные слова, Михаил, наскоро поблагодарив врача, спешно принимая из рук пухлой дамочки бумажку с непонятным росчерком, на которой были написаны рекомендации и советы, быстро попрощался и рванулся к перегородке, заглядывая за неё. Противник сидел с открытым ртом и просверливал его полным ненависти, ужаса и злости взглядом. Борщов довольно улыбнулся и выскользнул из кабинета, уже не слушая, что говорится в нём, а главное, кем. Молоденькая докторша, не сводящая взгляда со Жданова, звон инструментов и мычание самого Андрея были самым лучшим джокером для Миши- он первый! А это значит, что через несколько минут он забудет о случившемся, как о привидевшемся кошмаре в предновогоднюю ночь. Ну не всегда же снятся сны, наполненные радостью?...
На ходу накидывая на себя пальто, засовывая в карман рецепты, Миша одним кивком головы попрощался с регистраторшей, не заметив, что она крепко спит, и через несколько минут уже был около своего автомобиля. Но тихий голос где-то за спиной, почему-то напомнивший ему взрыв снарядов, извержение вулканов сразу на нескольких вершинах или землетрясение силой в десять балов, заставили Борщова остановиться, замирая перед раскрытой дверью автомобиля.
--Поговорим?
--Ты?— воскликнул Борщов, стараясь не обращать внимание на тампон во рту, в ответ вопросом на вопрос вкладывая и удивление, и неловкость, и негодование.
--Так нас здесь было двое, чудаков!—Жданов тоже старался игнорировать инородное ватно- марлевое тело на месте бывшего тридцать второго зуба .
--Мы, кажется, друг другу всё сказали!—тон голоса Миши напоминал судейский, выносящий приговор.
--Сказали, да не то!—Андрей ещё пытался улыбнуться, но пар, вьющийся клубьями изо рта, напоминал метание огня разгорячённого дракона.
--Ну почему! Совсем недавно всё было ясно! – Михаил демонстративно отвернулся от Андрея и сделал первую попытку сесть за руль.
--Кому же? Мне? Тебе? – и Жданов с силой уцепился на дверную грань, не позволяя двери открыться шире, и не пуская водителя на своё законное место.
--Нам всем!—Борщов снова обернулся и пристально уставился на Жданова, вкладывая в свой взгляд одновременно и вызов, и отступление.—Прости, но мне давно пора! Скоро Новый год! Сам знаешь!—он даже попытался непринуждённо улыбнуться, -- И куча дел—подарки, угощения. Что и тебе советую. Доброго пути!
--Ты? Советуешь? Мне?—под силой рук Андрея дверца автомобиля Миши всё же, окончательно и с грохотом закрылась, --Да кто ты такой вообще-то, есть? И откуда взялся на мою голову? –он сделал шаг навстречу, и Борщову пришлось немного отступить назад. –А главное, куда ты там собрался-то?
--А вот это уже тебя совершенно не касается! – вытаскивая руки из карманов и выплёвывая тампон, с вызовом заверил Михаил, --Забудем всё, что только что друг другу наговорили. Ты идёшь своей дорогой, я- своей.
--Так куда ж ты путь-то держишь, странник мой любезный? – Жданов тоже выплюнул тампон, медленно и аккуратно доставая из нагрудного кармана белоснежный носовой платочек и прикладывая к губам, при этом, не сводя с Борщова взгляда. Этими занятыми руками соперника и воспользовался Михаил, резко открывая дверь автомобиля и усаживаясь в кресло, но на свою беду, отвечая явно необдуманное:
--К невесте еду! Это всё? Может, отпустишь дверь и не станешь устраивать здесь цирк?
--Ах, к невесте? Не к той ли, которую Катенькой зовут?—в эту же секунду Жданов тут же, почти что не прикладывая усилий, распахнул настежь дверцу и буквально заскочил в автомобиль, вытесняя Михаила с водительского кресла на пассажирское , рядом.—Я прикрою дверь? Не возражаешь? Чтоб не устраивать здесь цирк!
--Что ты хочешь?- Михаил решил задать прямой вопрос.
--Я?—Жданов на мгновенье растерялся, --Да, собственно говоря…
--Тогда позволь мне сесть за руль своей машины, --предчувствуя лёгкую победу и отсутствие дальнейших возражений из-за предельной ясности их положений, Миша улыбнулся.
--Нет, я , всё—таки, хочу! – Андрей зачем-то сжал до боли в пальцах руль чужого автомобиля, --Размазать тебя вот прямо здесь, по этому салону!
--Ах, точно! Я вспомнил! Ты же именно об этом говорил! Если встретишь! –На всякий случай Борщов подвинулся на самый край сидения и развернулся в Жданову всем корпусом, --Так начинай!
--Слушай, ты!—и в тот же миг Андрей схватил его за лацканы пальто и притянул к себе поближе, -- Если ты хоть пальцем!.... Хоть ногтём к ней прикоснёшься, ты пожалеешь, что вообще родился на этот свет! Понятно?!!
Но Борщов, казалось, только раззадорился таким напором Жданова. Каждый из них закипал при разных температурах. Михаил был вторым. Совсем не вырываясь из намертво сцепленных рук Андрея, при этом как бы отпуская всю ситуацию на самотёк, он как можно спокойнее проговорил, сцепив зубы:
--А не ты ли только что советовал мне, как быстрей жениться?
--Ты не сделаешь этого! Никогда! Слышишь?—Жданов несколько раз потряс Борщова для пущей убедительности своих угроз, но видя, что Михаил не вырывается, непроизвольно ослабил хватку.
--Это почему же? – продолжал Борщов, -- Это не тебе решать, а Кате!
--Так значит, ты вот сейчас собираешься…--огромные, сверкающие в полумраке автомобильного салона глаза Андрея наполнились лихорадочным блеском, -- Ехать и…
Закончить фразу у него так и не получилось. Андрей , что есть силы снова вцепился в Михаила, и почувствовав, как тот немедленно схватил его за воротник куртки и точно так же тянет на себя, принялся трясти Борщова, интуитивно понимая, что если выпустит его из рук, то ударит. Куда придётся.
--Да я ж тебя!!!
--Ты только это и умеешь?!!
--Убью на месте, идиота! Лучше замолчи!!!
--Только от этого Катя к тебе вернётся вряд ли!!!
--Ну и с тобой не будет! Понял?!!
--Однако, Катя выбрала меня!!!
--Это потому, что!...
--Какая разница? Это её решение!!!
--Замолчи!!!
--И всё же, она решила так, а не иначе!!!
И оба разъярённых, разгневанных мужчины на мгновенье замерли в мёртвой хватке друг друга. Первым отпустил из рук пальто Борщова Жданов. Миша, ещё удерживая его в руках, даже в тусклом освещении заметил, как соперник побледнел и будто сник.
--Да отпусти ты! Что уставился! –Андрей резко отмахнулся от него, едва не попадая в больную щёку, --Извини. Случайно.
--Бывает!—Миша, едва переводя дыхание и продолжая пристально рассматривать соперника, пытался привести в первоначальный вид помятую и растрёпанную одежду.
--Не сдержался! Чёрт тебя побрал!
--Я тоже.
--Ты прав, конечно.
--Прости. Так вышло.
--Ну… И… Как она? Хотя, зачем я спрашиваю?...
--Всё так же. Хотя, зачем мне отвечать?...
Не глядя друг на друга, желая обоюдно и с удовольствием единственное друг другу- больше никогда не встречаться, а уж если так случится, то обойти друг друга стороной, Жданов вышел из машины и, не оборачиваясь, направился к своей, стоящей за машиной Михаила, и грузно опустился в кресло. Он ещё не помнил, чтоб когда-то ему было так гадко и мерзко на душе. Даже когда они расстались с Катериной! Даже когда он приезжал к ней, чтоб объясниться, а она не вышла и даже не приблизилась к окну! Даже когда Катя уезжала и желала на прощание ему счастливой жизни! Да, он был один. Но вот уже который месяц незримо, в его мечтах, фантазиях, где-то очень глубоко, так, что он порой и сам удивлялся, как так вышло, что получается не думать и не вспоминать о ней, вместе с Андреем была надежда. Робкая, прозрачная, как капелька росы. Тоненькая, как первая весенняя травинка. Тёплая, как уголёк в кострище, оставшийся после пожарищ, что может быть, когда- нибудь он встретит Катю. Случайно, нежданно и негаданно, среди толпы, идущую ему навстречу. «Привет!»-- он скажет ей. И больше ничего. « Привет!»-- она ответит. И они пойдут с ней рядом, в одну сторону, смешиваясь с толпой. О большем и мечтать не приходилось. Но только что Жданов понял, что потерял её сейчас, а не тогда. Потому что, теперь и сам он при встрече Катю не окликнет. Потому что, только что сам выдал замуж за другого.
« Я расстаюсь с тобой потому, что больше не могу без тебя жить»...
Устраивая голову на руле автомобиля, Андрей тяжело вздохнул. Жизнь-это грустный праздник, который с человеком до конца. И в ней нет смысла. Даже если его искать или заменять работой.
--Работой…-- озвучил мысль Андрей, --Работой? Вся ушла в работу?..
Вдруг он резко выпрямился в кресле, сосредотачивая взгляд словно внутри себя.
-- Она готова быть с ним, но в то же время его отталкивает?
Жданов даже сжал с усилием голову, чтоб не растерять возвращающиеся к нему в память обрывки разговора с Михаилом.
-- Он понял, чувствует, что она любит другого? Выбрала его, но думает о нём?
Взгляд невольно, сам по себе, разыскивал автомобиль Борщова.
-- Она работой забывает того, кого любила? И, скорее всего, любит и сейчас?…
Андрей и сам не понял, как завёл мотор. Мозаика из фраз, выхваченная из сумбурного, полубеспамятного от ноющей, изматывающей зубной боли разговора, медленно и постепенно складывалась в узор, орнамент, сияющий в морозной, тёмной, предновогодней ночи у него перед глазами, как когда-то в детстве, когда он встряхивал калейдоскоп, но, повертев его, снова находил гармонию из составляющих фрагментов.
--Любит? Его? То есть, меня? – улыбка освещала вместо лампочки салон автомобиля.
--Но выбрала его, Борщова, надёжного, как гранит, и честного, как опостол Пётр?
Андрей, прибавив скорость, выехал на трассу и, озираясь по сторонам, разглядывал во все глаза редкие машины вдалеке и проезжающие мимо.
«--Так ты сдался?» «--Я отказался!»--последнее, что он припомнил из разговора в старой районной стоматологической клинике, когда увидел, как автомобиль Борщова повернул на улицу, освещённую праздничными гирляндами на деревьях в форме ёлок и мерцающих звёзд.
--Сдался? Отказался? Не дождётесь! –кожаный чехол руля скрипнул под его перчатками.
--Так значит, вот ты как со мною, Катенька? –он улыбнулся одними уголками губ.
--И с собою точно так же?—губы сжались в узкую полоску, призывая тут же нахмуриться, сомкнувшись, брови.
--Ну, мы ещё посмотрим, как тебе за этого святошу удастся замуж выйти!
Следуя след в след за автомобилем Михаила, Андрей, с трудом переводя дыхание, взглянул на часы. Начало восьмого. Последнее морозное утро уходящего года медленно, но уверенно теплилось рассветом, окутывая крыши домов, спящие узорчатые от инея окна, вальсирующие снежинки в свете догорающих фонарей. Притормозив недалеко от остановленной машины соперника, Андрей пригнулся, переждав, пока тот выйдет из салона и зайдёт в свой подъезд.
--Домой сначала? Молодец!—улыбался Жданов, --Не торопись! Свою мечту разрушить ты ещё успеешь…

_________________

Глава 5.


Предновогодняя неделя, а особенно последняя ночь в уходящем году, выдалась суровой, как будто все Деды Морозы и Санта-Клаусы разом решили нагрянуть на улицы Москвы, запорошив их толстым слоем снега и напустив свистящего в ушах ледяного ветра для пущей убедительности в своей господской власти. Просидев в машине несколько минут и убедившись, что Борщов действительно пошёл домой и вряд ли соберётся в такую рань вернуться, Андрей вышел, осторожно прикрывая дверь. Было около девяти утра, а рассвет, казалось, и не собирался прогонять ночную тьму и хоть мало- мальски развеять холод. Погасли уличные фонари, но небо всё ещё усеивали частые бледные звёзды, местами скрытые густыми облаками. Всё вокруг дремало, словно набиралось сил, готовилось к предстоящему бурному новогоднему веселью.
Потоптавшись у машины, утрамбовывая снег, Андрей зевнул, плотно скрещивая руки на груди, и недовольно нахмурил брови.
--Ну почему ты мне не встретился хотя бы летом!
Обогнув автомобиль несколько раз по кругу, он всё же решил прокрасться ближе к дому. Осторожно, осматриваясь и оглядываясь по сторонам, будто бы кто-то мог следить за ним в столь «оживлённый» час, Андрей поднял глаза и стал рассматривать окна. Со стороны подъезда они все, как одно, обозначались чёрными квадратами. Тогда он обошёл строение с другой стороны, всё же для конспирации прячась под деревьями и кустами. На пятом этаже из одного окна сквозь шторы пробивался свет и ровным конусом освещал сугробы.
--Не спится? – Андрей кивнул в сторону окна, не сомневаясь почему-то, что Борщов живёт именно на этом этаже, --То-то! Не одному же мне…
Но в эту же минуту, ухмыльнувшись, понял, что сопернику сейчас значительно приятнее, спокойнее, комфортнее в тепле, чем Жданову здесь, под окнами его, на тридцатиградусном морозе. Такая разница положений снова рождала ненависть и злость. Андрей, в последний раз взглянув на окна, а после на часы, развернулся и пошёл обратно, к своей машине.
--Чёрт возьми! Когда ж ты выйдешь?!!
Но озвученное вслух желание остановило его на полпути, словно яркой вспышкой озаряя в голове начинающие замерзать на порывистом ветру мысли: Борщов, конечно же, когда-то отогреется, проспится, примет душ и выйдет! И что же дальше? Что будет делать с ним Андрей? Ему, конечно же, сейчас был ближе принцип- не откладывать на вечер то, что можно «забить» с утра. Но давать волю кулакам Жданов больше не собирался. Точно так же, как и понятия не имел, о чём с Борщовым говорить. Первый вопрос Михаила «Чего ты хочешь?» снова приведёт Андрея в тупик. Ну разве можно сформулировать и хоть как-то обозначить несколькими фразами, чего бы он действительно хотел на самом деле? Мало того, уж кому, но только не Борщову это знать, что думает Андрей и что собрался делать. Но вся беда и смехотворность положения заключалась в том, что он как раз, и не знал, что ему делать…
Наспех доставая пачку сигарет из нагрудного кармана, Жданов непослушными от мороза пальцами достал сигарету и нервно закурил. Остатки усталости, хандры и желания поспать хоть несколько минут пропали без следа. Протаптывая ровную тропинку возле своего автомобиля, Жданов злился от одной единственной мысли, кружащей в голове: всё бесполезно! Как и раньше. Как и несколько месяцев назад, встреть он Михаила хоть осенью, хоть летом. Какая разница, что сейчас они решат между собой, два взбудораженных и ненавидящих друг друга человека, если та, ради которой один сидит в тепле, а другой пускает дым на зверском холоде, давно сама решила, с кем ей быть и почему?! Да, Жданов знал не понаслышке, что жизнь-это закономерная последовательность непредсказуемых случайностей. Но почему-то у него она была расписана, как по рецепту! Почти за год ни одного звонка! Ни одного привета, напоминания и встречи! Теория невероятности никак к нему не относилась. Что вторник, что четверг, что март, что август напоминали ровную и строгую таблицу, календарь, в котором дни недели обозначались серым цветом. Но Жданов к этому привык. Мало того, он и не желал другого. Но вот сегодня, похоже, его прямая жизни вильнула куда-то в сторону, изгибаясь в угол. Острый, направленный всё в то же прошлое, которое он верил, что забыл. Почти.
Докуренная сигарета обжигала пальцы, и Андрей, небрежно откинув её в сторону, тут же достал другую, напрочь забывая, что после Новогоднего праздника уверенно решил больше не курить. А так же он когда-то понял, что всё плохое обязательно кончается. И…начинается ужасное, снова застающее врасплох.
Он опять думал о Кате, сопротивляясь, всеми силами вытесняя её из головы. Но память о ней была сильнее, вытесняя самого его, все его решения и запреты, тут же заполняя собой всё его нутро. Жданов снова злился. Не на неё. На себя, за это бессилие перед ней. Но ведь он её ещё не видел! И как же этот жалкий негодяй и идиот, Борщов собственной персоной, смог так сильно разбередить почти успокоенную душу?!
Ему казалось, что даже встреча с Катей уже не принесёт прежнюю тоску и боль. Что всё это давно осталось в прошлом, а у него всё наладилось, устроилось и прошло. Но что за глупость, бред, нелепица, когда в одну секунду всё возвращается, а он по- прежнему бессилен перед своими решениями и судьбой! Мало того, эта глупая судьба демонстрирует ему во всей красе, с подробностями и фактами того, к кому ушёл когда-то самый близкий и любимый человек. И он, Андрей, как полный идиот, выворачивал перед Борщовым наизнанку душу! Давал советы, как ему, этому неудачнику и слабаку, обращаться с его любимой женщиной! Любимой? Жданов с силой стукнул кулаком по подголовнику соседнего пассажирского кресла.
--Нет! Не люблю!
И Андрею совершенно ничего в последнее время не мешало «не любить», не вспоминать, не думать! Но новая так глупо допущенная ошибка вот уже который час не позволяла ему ни бросить всё и уехать, чтоб оказаться, наконец, в своей квартире, под тёплым душем, за горячей чашкой чая, а потом и в мягкой постели, ни окончательно разобраться с Михаилом. Воспоминание о последнем приводило его в ярость, непроизвольно рисуя в памяти картины счастливого, почти семейного торжества, которое не просто состоится, а будет памятным для них обоих.
--Интересно, а колечки этот идиот уже купил? Ну, подарочки уж точно приготовил! И она ему! Какие-нибудь глупые и банальные безделушки!
Он почему-то вспомнил про те игрушки, которые ему когда-то дарила Катя. Которые он и сам ей с удовольствием дарил. Лицо свела непроизвольная судорога.
Величина неприятностей начинала явно превышать глубину терпения Андрея. Он снова вышел из машины. Под ноги попалась какая-то пустая банка. Что было силы ударяя по ней ногой, услышав в утренней рассветной тишине звон и грохот от удара банки по водосточной трубе у дома, Андрей немного пришёл в себя. Морозный воздух будоражил не только промерзающее тело, но и мысли в голове. Анестезия начинала отходить, и Жданов почувствовал, как снова ноет десна, отзываясь болью в голове и во всё ещё припухшей щеке слева. В который раз вглядываясь в циферблат, Андрей с удовольствием заметил, что стрелки на часах показывают уже не раннее утро. И на улице заметно рассвело. Да и редкие прохожие показались во дворе и на соседних улицах.
--Чёрт!—обозначил он уже в который раз всю ситуацию, в которой оказался, и снова залез в автомобиль—Значит, к празднику готовимся? А может, к знаменательному событию? –он потёр ноющую щеку, умышленно с силой прикасаясь к больному месту, --Охотно поучаствую! И даже помогу!
Андрей уселся поудобнее в водительском кресле, скрещивая руки на груди, и улыбнулся. Но на губах и в лихорадочно блестящих глазах обозначалась совсем не радость. Весь его организм в одну минуту заполнило предвкушение скорой встречи, самой важной, роковой, спланированной им самим, где и Катя, и Борщов будут играть по его придуманному плану. Нет, Жданов совершенно не рассчитывал занять место Михаила в сложенных их отношениях с Катериной. Мало того, он даже совсем не собирался ни объясняться с ней, ни слушать и её любые речи. Он просто будет там, с ними, все эти три «счастливых» дня, про которые ему совсем недавно рассказывал Борщов, пока отсутствуют Катины родители. Андреем овладело совершенно детское, наивное желание, несущее с собой твёрдое, непоколебимое убеждение: пока он будет там, то не случится никакого предложения руки и сердца. И совсем не важно, посадят ли его за праздничный новогодний стол или выделят место на калошнице, в коридоре! И совсем не важно, что эти три « счастливых» дня когда-то пролетят. Ему бы этот день простоять, да ночь продержаться. Но для этого сначала надо хотя бы сделать так, чтоб его пустили на порог.
Одна идея за другой проносились в голове Андрея со скоростью реактивного самолёта. Он не заметил сам, как то загадочно и нежно улыбался, то хмурил брови, то в удивлении раскрывал глаза. Не в силах угадать реакцию Катерины на эту встречу, Жданов всё же знал единственное совершенно точно: «Привет! Позволь пройти!» закончится захлопыванием двери перед самым его носом. Нет, Андрею, конечно, не привелось побывать в подобной ситуации. Но он решил не рисковать и попасть в квартиру Кати наверняка, без опасений и сомнений. Упираясь подбородком в руль, сосредоточенно уставившись на подъезд, где, в конце концов, должен был показаться Михаил, Жданов думал.


То включая, то выключая свет, то ложась в постель, то вскакивая и меряя шагами комнату, Михаил к десяти часам утра понял, что сон сегодня никак не вписывается в планы организма, вот уже в который час живущего отдельной жизнью, не подчиняющейся хозяйской голове. Обдумав в сотый раз нелепейшую, почти комичную ситуацию, произошедшую с ним и так сильно выведшую из душевного равновесия, он, взвешивая все «за» и «против», понял, что ничего серьёзного, и тем более страшного не произошло. Да, он сделал глупость, выдав Жданову лишнюю и совсем не нужную информацию про себя и Катерину. Да, он расслабился, размяк под властью изматывающей боли и страха перед стоматологическими процедурами и был излишне откровенен и открыт. Но в худшей ситуации остался ведь не он, а Жданов, который тоже вывернул всего лишь несколько часов назад всю душу перед Мишей наизнанку! Ну встретились, ну поговорили и… разошлись! Каждый снова пошёл своей дорогой. Мало того, соперник, уходя, дал ему ценнейшие советы. Так разве Михаилу надо бы переживать за странную и столь неожиданную встречу? Катя с ним. Он с ней. И скоро Новый год, который они так оба ждали. А дальше ещё два дня, когда они всё так же будут с ней вдвоём, которые они планировали, как проведут. Миша непроизвольно взглянул на собранную сумку, в которую заранее кинул несколько вещей и разных принадлежностей, чтоб в эти дни не заезжать домой и не расставаться с Катериной даже на несколько минут, и улыбнулся.
--Ну? Что случилось? Всё по-прежнему!
А про ночную встречу нужно просто не думать, не вспоминать, забыть.
В который раз подходя к большому зеркалу в прихожей и видя в нём всё то же непонятное существо с перекошенной и опухшей щекой, Миша, вздыхая, понимал, что забыть ему про ночное происшествие так и не удаётся. За окном уже давно красуется мелким снежком и робкими проблесками солнца предновогоднее утро. Катя уже, наверное, проснулась и ждёт его, а он в который раз подходит к зеркалу и понимает, что с такой физиономией он показаться на глаза ей не может. Отведя себе последний срок—выждать хоть какой-то спад опухоли до обеда, Михаил опять пошёл на кухню и достал рецепт, прописанный врачом. Выпив в этот раз сразу две таблетки для лучшего эффекта, он принялся размешивать в стакане с водой полоскание для раны от бывшего тридцать второго зуба, стараясь сосредоточиться только на звоне ложечки да всплеске жидкости. Но вдруг внезапно Борщова, словно молния, пронзила мысль, врываясь резко и без предупреждения. Так, что он нечаянно задел стакан ладонью, и бледно- розовая жидкость тут же оказалась на полу. Жданов сказал, что… любит Катю! И был при этом настолько убедителен и откровенен, что у Миши не возникло ни единого сомнения, что он может лгать ему. Да и зачем, когда случайно встретились два совершенно незнакомых человека и знали, что через несколько часов расстанутся, забыв об этой встрече? И так оно и было бы, если перед ним не оказался самый главный враг его, противник, о котором вот уже почти что год помнил Михаил и даже думал! Соперник, владеющий душой той женщины, которую он любит. Но Миша был почти уверен, что Жданов Катю давно забыл! И Катерина знала с точностью аптекаря, что тот её не любит. А это значит, что можно было бы не опасаться даже за их случайную, незапланированную встречу, не говоря уже ни о коротком телефонном звонке или кем-то принесённом напоминании. Ведь за всё это время ничего подобного и не случалось. Он верил Кате. А Катя верила в то, что всё давно забыто и превратилось в опыт, который именно за тем и даётся человеку, чтоб не повторять ошибок прошлого. Жданов и был такой ошибкой для неё. Потому что не любил, а она не разглядела фальши.
Но получается, что Катя не права? И только что, совсем недавно, Миша взял и сам же рассказал сопернику об этой ошибке своей невесты?
--Чёрт!—и ложка полетела в неизвестном направлении, --Вот, дурак! Легковерный идиот!
И мысли сразу закрутились в противоположном направлении. Нет, не он, а Жданов не забудет эту встречу! Ведь этот дурачок, не подозревая ни о чём, выдал Мише всё, как на духу, и про любовь свою несчастную и про страдания! И дал советы как ему, сопернику, обращаться с той, из-за которой вся жизнь пошла наперекос!
Невольно вспоминая горящие глаза и мёртвую хватку рук Андрея на лацканах своего пальто в автомобиле, Борщов пулей вылетел из кухни и, озираясь по сторонам, стал разыскивать куда-то впопыхах запрятанный мобильный телефон. Он сам ещё не понимал, что собирался сделать, но чувствовал одно: опасность не только не миновала, а подошла вплотную и повернулась к нему лицом. И даже если Миша ничего не скажет Кате про ночное похождение, то он этого сумасшедшего Андрея можно ожидать всего, что угодно! Вплоть до того, что вот сейчас, когда он тщательно и кропотливо наводит марафет, приводя лицо в порядок, Жданов, возможно, уже давно у Кати дома! Ведь Миша сам, легко и просто, рассказал ему, что впереди –три счастливых дня. Только теперь вот не понятно: для кого они окажутся счастливыми?...
Покрутив в руках телефонную трубку, он лихорадочно пытался хоть что-то предпринять, чтобы хоть как-то прояснить сложившуюся ситуацию. Но для начала для Михаила было очевидным – узнать, одна ли Катерина и по-прежнему ли ждёт его. Он быстро набрал простой текст из нескольких предложений и , отправив СМС, принялся ждать ответа, затаив дыхание и не сводя глаз с маленького дисплея, как будто в этом крохотном оконце решалась вся его дальнейшая судьба. И вскоре трубка колыхнулась у него в руках и обозначилась мелодией. Катя позвонила ему сама.
--Привет! Ну где ты есть? Почему не позвонил? Я переживала!
Но у Миши пока не получалось вникнуть в смысл во все эти слова. Он вслушивался в голос и интонацию, прижимая телефон как можно крепче к уху.
--Привет! Кать, ты…. одна?—но потом, не дав ей ответить, добавил:--Уже?
--Не «уже», а ещё одна! Кто-то, между прочим, запретил мне появляться в магазинах и готовить стол!
--Да, да, конечно…-- выдохнул Борщов, всё ещё продолжая прислушиваться к каждому шороху в телефонной трубке., -- И правильно! Ничего не надо делать! Кать, а ты… давно проснулась?
--Да как всегда, в восемь часов!...—на том конце послышалось едва уловимое хихиканье Кати.
--А ты уже кого-то… ну, поздравляла с Новым годом?
--Миша! Ты не забыл?—Катерина смеялась громче, --Ведь Новый год же только завтра! Ты заработался совсем?
--Ну а … тебя ведь кто-то мог уже поздравить?
--Да что с тобой? –смех тут же перерос в неподдельный интерес и удивление, --Кто? И ещё в такую рань!
--Катюш, а… чем ты занималась?—Борщов при этом глянул на часы, высчитывая, сколько времени прошло с того момента, когда проснулась Катя.
--Решала очень важную задачу!—Катя пыталась догадаться, что послужило причиной столь странного разговора Михаила, но не могла понять, -- Идти мне, всё же, в магазин, тебя дождаться или выставить на стол то, что приготовила перед отъездом мама! А это борщ украинский, котлеты и компот!
--Так значит…--забыв про всё ещё болевшую щеку, Миша улыбался шире горизонта.
--Так может, ты объяснишь мне, что значит этот странный разговор?
--Катенька!—придерживая плечом трубку телефона, Михаил закидывал в собранную сумку бритвенный прибор и зубную щётку, --Да я уже в пути! Я еду! И не вздумай ничего готовить! Я же обещал, что Новогодний стол полностью с меня!
--Обещал!
--Ну вот и будет! Всё! Бегу! Лечу! Люблю! Целую!
--Странные Вы какие-то сегодня, Михаил Борщов!
Но, решая не тратить больше драгоценные минуты, Миша не ответил, а только чмокнул в воздухе губами, посылая Кате поцелуй, и через несколько минут, подхватывая сумку и не застёгивая пальто, выпорхнул из квартиры. Погода обещала быть чудесной не смотря на сильный утренний мороз. Яркое солнце, прорвавшись из-за плотных туч, ослепляло, сочетаясь с девственной белизной выпавшего за ночь снега, играя и переливаясь в снежинках пестроцветьем радуги. Такой контраст домашнего и уличного освещения даже не позволял какое-то время открыть глаза, и Миша, прищуриваясь, почти на ощупь добрался до своей машины. Но внезапно выросший как будто из-под земли, кто-то перегородил ему дорогу.
--Ну сколько ждать-то можно? Совесть есть?
--Что?—Борщов от неожиданности вздрогнул.
--Время, говорю, уже одиннадцать почти!
--Жданов? Ты… Что ты тут делаешь?
--Ясен пень- тебя жду! Поговорим?
--О чём?—Миша неподдельно удивился, --Кажется, мы обо всём поговорили.
--Вот именно, тебе это только кажется. На самом деле тема есть.
--Ты что, с ума сошёл?—он начинал раздражаться и злиться, видя, как Андрей всем корпусом навалился на дверь его автомобиля, а это значит, что просто так не отойдёт, --Ты хоть помнишь, какое сегодня число-то?
--Обижаешь!—сверкнул Жданов белоснежной улыбкой и прищурил пытливые глаза, --Именно поэтому, что память у меня хорошая, я и здесь! Ну, так что? Предлагаю не мёрзнуть на морозе, а посидеть, допустим, в ресторане. Ты сказки-то уважаешь?
--Что?—не смотря на ослепительное солнце, бьющее прямо Михаилу в лицо, он всё шире и шире открывал глаза, в очередной раз поражаясь наглости этого человека, --Какие сказки? Мне некогда! Скоро Новый год!
--Не пропустишь, не переживай! Напомню!—казалось, что Жданову доставляет особенное удовольствие наблюдать за всё больше выходящим из себя Михаилом., -- А про сказки… так предлагаю посидеть немного в ресторане. «Камелот» называется. Прекрасное, уютненькое местечко! Уверен, что в столь ранний час народу там не будет, и мы сумеем спокойно поговорить.
--Да не поеду я с тобой ни в какой ресторан! – сердился Михаил, --А если хочешь что-то сообщить, я дам тебе визитку. Созвонимся и встретимся в другое время.
--Ничего не выйдет, -- вздохнул Андрей и улыбнулся, --В другое время буду занят я.
--Отошёл бы ты от моей машины! Или снова хочешь выяснения отношения на кулаках?
--Ну что ты! Ни в коем случае! Какие кулаки! –Андрей как можно небрежнее облокотился на автомобиль Борщова, --Ну хорошо! Не хочешь в ресторан-- там бильярд и шахматы есть. Правда, я не ужинал и не завтракал совсем. Уж кому-кому, но тебе должно быть ясно, что значит-- не поесть!
--Ты издеваешься?— сквозь зубы вымолвил Борщов, стараясь говорить, как можно сдержаннее, на всякий случай, вынимая из карманов руки, --Меня, между прочим, Катя ждёт! И опаздывать я не намерен!
--Ждёт? –Андрей старался всеми силами держать себя в руках, не выдавая дикое волнение, которое владело им с самого начала разговора, --Так это же прекрасно! Значит, не за что тебе переживать! Пока.
--Что это значит?—сщурил в узкие щёлочки глаза Борщов.
--Вот об этом я и хотел с тобой поговорить.
Миша замер, всматриваясь в лицо Андрея, пытаясь угадать его намерения прежде, чем он озвучит их сам. Волнение Андрея выдавала лишь сильно пульсирующая жилка на виске да слишком откровенная улыбка.
--Послушай, Андрей, -- как можно добродушнее и спокойнее начал Михаил, -- Я не отказываюсь с тобой поговорить, но только не сейчас. Ну неужели ты не понимаешь?
--А ты боишься!—вздохнул Андрей.
--Чего?
--Что я могу испортить вам все планы! –Жданов даже немного наклонился над противником, пристально смотря в глаза, -- Ведь мы оба знаем то, что Катя тебя не любит, а любит меня.
--С чего ты это взял?—Борщов непроизвольно вытянулся, чтоб казаться выше.
--Так ты же сам сказал. Ну, в той больничке. Или забыл уже?
--Ты много на себя берёшь! И почему же ты решил, что это ты?
Жданов только улыбнулся, а Миша многозначительно молчал, сам понимая всю глупость своего вопроса.
--Ну? Соглашайся! Имей же совесть!—поёжился Андрей,-- Не май же месяц! И я от завтрака бы не отказался…
--Что ты хочешь?—вздохнул Борщов, --Устроить перед Катей в Новый год сватовство гусаров? Мало неприятностей ты ей учинил?
--Боже упаси!—взмахнул рукой Андрей, немного отступая в сторону, --Не волнуйся! Мне не нужна ТВОЯ Катерина! – на этом слове Жданов сделал особенный акцент, но Михаил, похоже, понял это совершенно иначе, --И счастью вашему мешать не собираюсь.
--Тогда я ничего не понимаю! Зачем тебе весь этот разговор?
--Ну, мы же деловые люди? А это значит, что есть о чём поговорить.
--Что, о работе?—Борщов собрался, глядя на Андрея, без малейшего смущения подкручивать у виска, -- Сегодня?
--Ну и о работе тоже! Или…--Жданов чувствовал, что одерживает первую победу, но всё ж не до конца, --Или Пушкарёвой за пару месяцев удалось тебя настолько приручить, что ты боишься оторваться от её высоких каблучков?
--Что? При чём здесь… это?
--Ну что? В «Камелот»?
--Каждый на своей машине!
--Замётано!
--Дорогу знаю.
--Не отставай!
И через несколько минут взревели два мотора, разгоняя дворниками частые снежинки, испуганно прилипшие к стеклу…

_________________

Глава 6.


--Странный ты какой-то!— ещё немного послушав короткие гудки в телефонной трубке, Катя улыбнулась. Миши не было всего неделю, но Катя чувствовала, что по нему соскучилась. Но вместо слов о том, кто как переживал и думал друг о друге, что было совершенно естественно между людьми, которые вот уже почти год вместе, она услышала какие-то вопросы о поздравлениях, когда до праздника ещё было так далеко! Да и кого ей поздравлять, и кто её поздравит, кроме Коли, который в это время, как обычно, спит, да Юлианы, которая всегда на праздники куда-то уезжала? Неужели Миша опять её ревнует? Наводя последние штрихи марафета в комнатах, Катя подошла к большому зеркалу в прихожей, заодно протирая его от пыли, и, задержавшись, посмотрела на себя. Гладко зачёсанные волосы, собранные в хвост заколкой, лёгкий макияж, хоть как-то выделяющий ещё припухшие и немного раздражённые глаза от работы допоздна перед монитором, едва положенный румянец, чтоб только спрятать бледность щёк… Катя придвинулась к зеркалу почти вплотную.
--Ничегошеньки не вижу! Наверное, я стала просто неотразима!
Вернулась в комнату и открыла гардероб, чтоб приготовить платье, которое она сегодня собиралась надеть на праздник. Вчера она подумала о голубом, лёгком и открытом, обтягивающем фигуру, но довольно длинном и слишком уж парадном, как показалось ей сейчас.
--Туфли на высоком каблучище надевать…-- размышляла Катя, --Зачем? Я же дома!
И платье тут же было повешено в самый дальний угол. Следующим нарядом был розовый костюм с коротким пиджачком до талии и юбкой, едва прикрывающей колена. Он выглядел более строго, но сегодня Кате показался слишком ярким.
--Не тот случай! Обойдусь!
На третьей вешалке висела трикотажная, в чёрно-белую полосочку, кофта с капюшоном и спортивные штаны, хоть и обтягивающие бёдра, но совершенно не стесняющие движения. А главное, не обязывающие к туфлям. Всю обувь на каблуках Катерина , конечно же, всегда носила, но недолюбливала её.
--В самый раз!
К костюму тут же были подобраны такие же полосатые высокие гетры. А тапки можно было и вовсе не надевать.
Покрутившись снова перед зеркалом и оставшись вполне довольной от собственного вида, Катя уселась на диван и включила телевизор. Все дела по дому были переделаны, а некоторые и вовсе отменены. Миша уже заранее спланировал особенное, экзотическое меню и собирался собственноручно приготовить праздничные блюда, не позволяя Кате даже помогать и вмешиваться советами. И она не возражала, с удовольствием передавая Мише кухню в его владения. Дел и без приготовления еды было предостаточно: украсить мишурой и серпантином комнату, нарисовать на стёклах ажурные снежинки, да и просто пробежаться по магазинам в поисках различных мелочей и безделушек, дополняя детской радостью новогодний праздник. Планов было много, а вот времени в обрез. Окончание календарного года—самая горячая пора, когда сдаются все отчёты, сверяются бизнеспланы, подводятся итоги, завершаются бумажные дела, чтоб… через каких-то пару дней всё снова повторилось. А, впрочем, для Катерины совершенно не имело никакого значения: конец ли года, начало ли его или середина! Она давно работала почти что на износ, не вспоминая иногда ни о времени, ни о погоде, ни о том, обедала ли сегодня, или эта трапеза была вчера. Занимаясь серьёзно ресторанным бизнесом и успешно совмещая это с работой у Юлианы, Катя привыкала к такому ритму жизни быстрее, чем ей казалось. Погружаясь в мир цифр и расчетов, деловых бесед и встреч, она по—настоящему жила. А было время, когда ещё совсем недавно выживала. Но Катя всеми силами души старалась этот самый страшный промежуток её жизни не вспоминать. И каждый раз… постоянно вспоминала, даже зная, почему с ней такое происходит: легко простить другого, но только не себя. А чувствовала себя Катя виноватой всё больше с каждым днём перед единственным человеком, о котором-то и думать давно не стоит- перед Андреем Ждановым.
По телевизору со всех каналов раздавались то праздничные поздравления, то шёл концерт, то с умным видом пророки и гадалки вещали гороскоп на следующий год. Нажимая в беспорядке на пульте кнопки, Катя так и не могла определиться ни с одной программой.
--Уж лучше бы футбол! Или шахматы какие-нибудь!
Отбрасывая пульт и оставляя включённым телевизор для фона, Катерина решила проверить, на месте ли подарок, приготовленный для Михаила, после тщательной уборки комнаты. Подарок куплен был только вчера, и Катя не успела упаковать его в отдельный праздничный пакет, оставляя небольшую коробочку вместе с другими сувенирами. А сувениров было два. И ещё одна коробочка для Коли.
Она вчера, забегая в очередной отдел, так и застыла у большой витрины, не в силах ни шагнуть вперёд, ни посторониться. С верхней полки, будто наклоняя голову, прямо на неё смотрела внимательно и очень строго мягкая игрушка—коричневый плюшевый лось с ветвистыми рогами и колокольчиком на шее. Катерина сама не понимала, почему не может отвести глаза от такого строгого и неулыбчивого зверя, когда кругом полным—полно розовых свинюшек, забавных осликов, пушистых зайчиков и лохматых мишек, с довольными мордашками и приветливыми пластмассовыми глазами. Рука сама собой потянулась к полке.
--Понравился?—улыбнулась молоденькая продавщица, всё время наблюдая за Катериной.
--Да…
--Редкая игрушка! И всего две штуки. Но не берут! Такая морда напугает любого малыша!—но, вспоминая, что цель любого продавца- продавать товар, особенно, не пользующийся спросом, девушка заискивающе улыбнулась:-- Зато, рога какие! И… очень добрые глаза!
--Беру!—не слушая того, про что вещает продавщица, Катя уже протягивала деньги в кассу…
И вот сейчас это хмурое ветвистое животное снова оказалось в Катиных руках. Совсем не замечая, что по телевизору очередной концерт сменился мелодрамой, в которой кто-то плакал, кто-то признавался в ненависти, а кто-то говорил о счастье, она уселась на диван, рассматривая лося.
-- Ну почему же ты такой… печальный?—улыбнулась, тронув колокольчик, -- Видимо, тебя какой-то строгий и ... взбалмошный дизайнер создавал? Вон, и бантик привязан криво…
А с экрана киногерой в блестящем сюртуке и белом парике из локонов, припадая на одно колено, признавался даме в пышном платье в чувствах, которая всё время отворачивалась от него:

«Хочешь, этой ночью или даже сейчас, сию же минуту я отдам тебе всю свою жизнь? Хотя, мое сердце уже твое! Только ты разбила его, поэтому я хочу отдать тебе всю свою жизнь. Пусть она теперь будет принадлежать тебе. Целиком. Абсолютно вся. Без остатка».

Катерина невольно подняла глаза , всматриваясь в эту сценку. Не понимая ни содержания, ни смысла, разбирая только сказанные отвергнутым мужчиной эти наполненные отчаянием слова, она ответила тихо, шёпотом, утыкаясь носом в мягкого лося:
--Хочу…
Вздорная девица с пышным кринолином давно исчезла из маленькой беседки, оставляя влюблённого совершенно одного. А он беспомощно опустился на второе колено и высоко поднял голову , признаваясь куда-то в пустоту:

«Я знал, что ты ничего ко мне не чувствуешь... А я живу тобой. Точнее не живу! Я существую, потому что жизнь для меня теперь- слишком громкое слово. Свою жизнь я подарил тебе. У тебя теперь их две - своя и моя. А мне остается только существовать. Ради тебя…»

--Существую… Ради тебя…
И первая, крупная слеза скатилась по щеке, размазывая тушь… Катерина ненавидела подобные мелодрамы, но почему-то всякий раз сначала украдкой, из-под тишка, словно стесняясь саму себя за подобный интерес, а потом всё увереннее и пристальнее всматривалась в фильм и вслушивалась в слова героев, заведомо предчувствуя своё, собственное движение души. И этот вздёрнутый, утрамбованный и временем, и силой воли наст из чувств, памяти и мыслей снова поднимался в ней, доставал до сердца, вызывая перебои. Доставал до горла, вызывая спазм. Доставал до глаз, вызывая слёзы.
После телефонного разговора, в котором и Катя, и Андрей, уставшие, измотанные, раздражённые, но державшиеся холодно, ровно и спокойно, пожелали друг другу счастья, он пропал. Исчез, растворился будто бы во времени и пространстве. Она уехала с Борщовым в Питер на несколько недель, помогая Мише в налаживании деловых контактов, необходимых для открытия новых ресторанов. И как только Катя снова вернулась в Москву, Андрей пропал. На целую бесконечную неделю. Куда он мог запропаститься, не знал никто. Ни Малиновский, ни его родители, ни Кира. Не углубляясь в подробности отношений Кати и Андрея, она чувствовала, знала, что все винят её. А сама она просто ненавидела себя за это бегство. Бежала, потому что совершенно перестала понимать, что происходит. Когда Катя точно знала, что Андрей её не любит, она была всё время рядом, не оставляя без своего внимания его ни дня, выстраивая и вынашивая планы разоблачения подлеца и гнусного обманщика. Но когда она почти что поняла, почувствовала, что он не притворяется, в эту же секунду уговорила Михаила поменять билет и, в спешке закидывая вещи в чемодан, уверенно махнула рукой Московскому перрону. Она ушла, а он не догонял. Она вернулась, а он уже о ней не помнил… С тех пор судьба будто бы нарочно не подстроила и не преподнесла ни случая, ни ситуации, ни обстановки, когда Катя и Андрей могли бы встретиться. Сначала она всё- таки, узнала, что Жданов жив, здоров и невредим и с облегчением вздохнула. Потом ужасно злилась на него на такую бесцеремонную и ребяческую выходку. А дальше ненавидела себя за то, что струсила и отказалась от попытки не думать ни о чём и броситься ему на шею. Идти за ним, с ним, туда, куда он звал. Какая разница, куда и что о них подумают! Но время шло, оказываясь удачным лекарем. Катя это знала и торопила дни. Ведь любая, даже самая сильная боль со временем затихает и лишь изредка дает о себе знать. Вот только Жданов с той поры так и не предпринял ни одной попытки ни встретиться с ней, ни поговорить. Со временем он снова превращался в сказочного принца, мечту, киногероя с обложки новомодного журнала. А перед иллюзией, мечтой оправдаться за собственные промахи оказывалось проще… Михаил же рядом с ней был не сказочным, реальным. Как Колька, как будильник на столе, звонивший всегда в определённый час, как ужин, приготовленный мамой. И с земным, привычным, осязаемым было несложно управляться. Вот только почему-то время, превращая боль в тяжёлые воспоминания, не делало их ближе. Мишу к Кате. И как только Катерина поняла, что такое положение вещей не устраивает Михаила, ушла в работу, погружаясь в неё теперь по самую макушку. Катя не держалась и не держала, а он не уходил. И жизнь медленно и верно, спокойно протекала по проложенному руслу. Но на реке бывают наводнения, когда внезапно и не ко времени тает смёрзшийся огромным слоем лёд. Он таял. В день его рождения, когда она случайно слышала душещипательную музыку, восьмого марта, седьмого февраля, в субботу, в понедельник, вечером и утром… И в этот Новый год, у телевизора с наивной, глупой мелодрамой, с упрямым и сердитым плюшевым зверьком в руках. Катерине безумно хотелось только одного—увидеть. Посмотреть и удивить саму себя, убеждаясь, что время, утихомиривающее боль, заживляя раны, безжалостно стирает из памяти любимые черты.
--Всё в прошлом.
Катерина подошла к окну. Сейчас, когда она совсем одна, и на улице едва темнеет, она могла позволить себе просто так стоять и смотреть в окно на пушистый декабрьский снег, вспоминая прошлое. Позволить себе немножечко, чуть -чуть такую слабость. Да, думать об этом прошлом, потому что будущее её не волновало. Ведь в нём не было его, Андрея Жданова. Совсем. Она ушла сама от прошлого, всё решив. Уходила долго, откупаясь запретами, убеждениями и новой, сложенной, привычной жизнью. Убежала. Отревела. Отжила…
Внезапный телефонный звонок заставил Катерину вздрогнуть и даже выронить игрушку из рук. Поднимая лося и быстро засовывая его снова в подарочный пакет, она метнулась к телефону. Звонила мама, спрашивая , как дела , всё ли у неё готово к встрече Нового года, пришёл ли Михаил и не случилось ли пожара, наводнения и цунами, пока они расслабились с отцом и впервые так надолго оставили её одну-- аж на целых три тревожных дня! Отвечая маме сразу на все вопросы однозначным «всё замечательно», поздравляя с последним днём уходящего года, в сотый раз обещая, что будет звонить им каждые полчаса, Катя распрощалась с мамой, с облегчением вздыхая, что ей безумно повезло, что папа отдыхал, а значит, все его вопросы и советы остались только с ним, Катя посмотрела на часы.
--Ой, мамочки! Четыре! Ну и где же этот ревнивец, обещавший Новогодний стол?
На улице смеркалось, и первые зажженные фонари да то и дело взрывающиеся питарды за окном неумолимо напоминали о последних часах уходящего года. Но Миши не было, как и звонка от него. И Катя тут же набрала его номер. Телефон упрямо сообщил, что абонент недоступен, и рекомендовал позвонить позднее.
--Он что, за экзотическим меню отправился в… Египет?—начинала нервничать, и в то же время злиться Катерина. –Ну и когда же он всё это приготовит? –она вошла на кухню, внезапно ощущая чувство голода, открыла холодильник и достала борщ с котлетами.—А у меня ведь даже и Шампанского нет!
Выкладывая трубку телефона на столе, перед глазами, она быстро пообедала и решила ждать Борщова ещё немного. Ровно час.
--Ведь знала же, что он пока не скупит пол прилавка, не выйдет из продуктового отдела!
А дальше… А дальше она сама возьмёт огромную хозяйственную сумку и пойдёт в ближайший магазин. А всю посуду, испачканную пищей, пусть моет он. Хоть до самого утра!


* * *

Жданов ехал первый, постоянно оглядываясь назад, стараясь не упустить из виду автомобиль Борщова. Но Михаил, похоже, держал своё слово: следовал за ним, но строго соблюдал дистанцию, не приближаясь на многие десятки метров.
--Сумасшествие какое-то! Бред!—то и дело окроплял грозными возгласами салон своей машины Жданов, -- Ну куда я еду? И куда везу этого… неудачника и проходимца?! А главное, зачем?
Одно выражение за другим сменялось на лице Андрея, как только он лихорадочно принялся рассуждать о том, что будет дальше. Через несколько часов- Новый год! Он исчез вчера, внезапно, прям из ресторана, не сделав ни одного звонка, даже Малиновскому, не приготовил ни одного подарка. Мало того, сегодня вообще не явился на работу, наверняка оставив в недоумении полсотни с лишним человек! Развороченная десна на месте вырванного зуба снова ныла, щека ответно принимала и внимала страдания организма в целом, не собираясь расставаться с опухолью до конца. И, в конце концов, он не был даже в дУше! Но зато успел выворотить наизнанку все чаяния и страдания, казалось бы, так давно и тщательно упрятанные далеко. Да ещё кому! Тому, кто и есть его страдание! Вернее, тот, к кому ушла его печаль.. Вернее, его любовь… Верней, его зубная боль, но в сердце! Тридцать третий зуб, который, оказалось, невозможно удалить даже через время!
--Чёрт побери! Надо было , всё же, придушить его на месте! – Андрей нечаянно чуть сильней нажал на «газ», и так же резко компенсировал взревевшую машину «тормозом». –Вот уж точно! Когда нет здоровых мыслей, начинают делиться больными!
Не поспав за сутки ни минуты, всё чаще и чаще вспоминая о запахе кофе и хотя бы бутербродах, нервно сглатывая слюну, Жданов не заметил, как снова начинал злиться. На Катерину, внезапно вихрем ворвавшуюся в его уже привычную и размеренную жизнь, переворачивая в ней всё с ног на голову. Переворачивая так, что он опять решался на безумства, не имея ни желания, ни сил остановиться и вернуться к прежнему привычному ритму жизни. И вот сейчас, уставший, но злой и одержимый единственной идеей- не пустить любой ценой Борщова к ней, он вёз его в ресторан подальше от Катиного дома. Подальше от реализации своих же пожеланий и советов, данных по неосторожности этому идиоту и слабаку.
--Но я ж не знал об этом!
У самого подъезда, уже выходя из автомобиля, Жданов не обрадовался ещё одному откровению, чудом пробившемуся сквозь сумбур и хаос мыслей: а что же дальше? Ну хорошо, он, конечно, приложит все усилия, чтоб Михаила напоить до поросячьего хрюка, так символичного в приходящем году, и даже отговорить ехать сегодня к Кате. Но что же будет завтра, когда этот горе-рыцарь протрезвеет? Ну не держать же соперника в заложниках до той поры, пока он сам откажется от Катерины!
Мысль о том, что Жданов привезёт его к себе и запрёт в квартире на пару дней, а то и несколько недель, и подвергнет самым изысканным и жестоким пыткам, лишая прежде всего телефона, компьютера и других коммуникативных средств для связи с миром, а значит, с Катериной, растянуло губы Жданова в плотоядной и задумчивой улыбке. Такое выражение его лица и увидел Михаил, выходящий из своей машины и останавливающийся около него.
--Ну? Идём? А то у меня действительно немного времени!
--Не торопись! Успеешь!
В «Камелоте» уже на самом входе их встретил железный рыцарь размером в натуральный человеческий рост, а рядом с ним учтивый и улыбающийся щвейцар застыл в такой же позе, любезно указывающий на гардероб и приглашая в залы. На первом этаже почти все столики оказались свободными, и Андрей, не дожидаясь решений Михаила, выбрал самый дальний, почти в углу, вдалеке от сцены. Уж там им точно никто не вздумает мешать. Борщов, оглядываясь на то там, то тут расставленные железные изваяния, ажурные перила на балконах, в виде которых были сделаны частые небольшие окна, да на как бы забытые в стороне доспехи, вдруг загадочно улыбнулся.
--Представляю, о чём ты собираешься со мной поговорить!
Сделав вид, что Миша обратился совершенно не к нему, а просто бредит, Жданов с усердием рассматривал меню, и, сожалея, что тут не подают ни мухоморов, ни поганок, выбрал первое попавшееся из закусок и горячих блюд, а вот к напиткам отнёсся с особой тщательностью. В конце концов, не есть же он пришёл сюда, а по важному и неотложному делу. Поговорить. По—деловому. Борщов тоже сделал свой заказ, но наоборот, уделив внимание закускам, а в качестве напитков выбрал слабое вино. Оба непроизвольно улыбнулись такой разности во вкусах.
--Так может, мы сойдёмся на чём-нибудь одном?—Жданов пристально оценивал соперника напротив, --Или ты имеешь что-то против моего предложения?
--Против не имею, --подумав, ответил Михаил, --Тем более, здесь действительно неплохая кухня. Но вот напитки позволь мне предложить самому.
--Валяй!—вздохнул Андрей, в уме пытаясь просчитать, сколько дней ему понадобиться провести за этим столиком с Борщовым и сколько литров употребить одиннадцатиградусного белого вина, чтобы тот хоть как –то нарушил координацию ума и тела. Но виду сопернику не показал. Вечер только начинался…


Некоторое время они молчали, склонившись над тарелками и тщательно пережёвывая пищу, изредка окидывая друг друга как бы случайными взглядами. Андрей сосредоточено рассматривал структуру белой скатерти прям перед носом, Борщов изо всех сил делал вид, что интересуется мелким шрифтом на винной этикетке. Вскоре их желудки наполнились, но мысли оставались ясными, ситуация- смешной, а язык- на удивление послушным, прилипшим к нёбу. Разговор не начинал ни тот, и ни другой. И тогда, чувствуя себя особенно неловко, Жданов предложил, стараясь оставаться невозмутимым и безразличным:
--Может, увеличим градус?
--Не хотелось бы. Я за рулём.
--Думаю, что руль не был бы против.
--Прости, но я не «за». –и, взглянув демонстративно на часы, Борщов уверенно продолжил:--Дел много. Может, мы к разговору перейдём?
--Обязательно! Но чуть позже! –невнятно ответил Жданов, набивая полный рот мясных рулетиков, впервые забывая про приличия, болевшую совсем недавно десну и помня лишь об одном: как оттянуть ещё немного времени.
Но пределы имеют свойства, всё же, наступать. Особенно в канун Нового года. Особенно, когда один, позвавший, откровенно не реагировал на призывы говорить, заказывая следующие блюда, а второй, согласившийся, нервно расковыривал в своей тарелке листочки оставшегося салата.
--Ты не возражаешь, я позвоню!—не выдержал Борщов первым.
--Стоп!—Жданов наспех проглотил остатки пиши и ухватился за его рукав, --Прости… Но я хотел попросить тебя как раз, одолжить мне твой телефон. Ну, на минуточку! Свой я, наверно, забыл в машине. Можно?
Пожав плечами, Михаил протянул Андрею свой мобильный, и тот, едва заметно улыбнувшись, вышел из-за стола.
Поднявшись на второй этаж, сжимая трубку телефона, вспоминая все нецензурные слова, которые только Жданов знал, он, обнаружив тихое и укромное местечко, тяжело вздохнул. Всё шло не так, как он задумал. Борщов не собирался пить, съел из выбранного чуть меньше половины и постоянно рассматривал часы, сохраняя здравый рассудок и трезвую память. Что совершенно нельзя было сказать про Жданова, который всё это время лихорадочно придумывал, как начать, а главное, с чего, этот судьбоносный разговор. Мало того, он понимал, что рано или поздно Миша всё же, воспользуется телефоном и позвонит своей невесте, докладывая о причинах задержки встречи. И может, даже и о нём, как основной причине. А вот этого Андрею не хотелось.
--Невесте?—он оглядывался по сторонам в поисках мусорной корзины или открытого окна, --Не дождёшься!
Вытаскивая мобильный из чехла, Андрей с силой потянул за крышечку, за которой по его соображениям должен был находиться аккумулятор.
--Господи! Что я делаю! С ума сошёл!
Но конструкция разборке не поддавалась, а вместо этого он нечаянно нажал на какую-то кнопку, вызывая абонента, скрывающегося за ней. Услышав длинные гудки, Андрей хотел было немедленно нажать «отбой», но не успел.
--Алло! Алло! Ничего не слышно! Миша? Это ты?—дула в микрофон на другом конце Катерина.
Андрей застыл. Замер, окаменел, превращаясь в те железные изваяния, расставленные на каждом этаже, сначала вытягивая в сторону руку с телефоном, а потом прижимая его к уху так, что кнопочки впивались в больную щёку. Но он этого совсем не замечал.
--Алло! Перезвони! Ничего не слышно!
Чувствуя биение собственного сердца через пиджак и своё дыхание, шуршащее подобно шторму, в микрофоне , Жданов накрыл ладонью трубку, оставляя только пару свободных сантиметров на ней, откуда раздавался этот наполненный волнением, тревогой, смятением, растерянностью бархатный, чуть срывающийся голос. Не за него. За того, другого, оставшегося внизу, за столиком вдали от сцены. Не его просящий перезвонить. Не его желающий увидеть. Но Жданов слушал, не в силах ни пошевелиться, ни отбросить трубку.
--Алло! Ну что же ты молчишь?—голос Кати стал нежней и тише.—Ты слышишь? А я тебя не слышу!
Андрей внезапно ощутил, что в ресторане слишком жарко. До дурноты. До пота, выступившего мелкими каплями на лбу и на ладонях.
--И если ты меня вдруг слышишь, -- почему-то как можно тише почти шептала Катерина, --То знай, что если тебя не будет через несколько минут, то я сама всё приготовлю! И тогда уж точно решу сама, что делать и как быть!
--Кто бы сомневался!—не выдержал Андрей, так же шипя зловеще, как из склепа, ответил в телефон.
--Что?
Тишина давила и разрывала напряжением на части. Андрей почувствовал, что его знобит, и плотней укутался в пиджак, на ощупь застёгивая пуговицы на нём, как придётся. Округляя всё шире в ужасе глаза, вспоминая всю нечистую силу одновременно, он тут же нажал «отбой» и машинально сунул трубку в собственный карман, всё ещё с трудом переводя дыхание.
--Чёрт! Что я делаю? Ведь это была она!
Небольшое помещение второго этажа ресторана легко измерялось на шаги, не предлагая никаких препятствий. Кроме большого рыцаря, наполовину закрытого тяжёлой бархатной гардиной.
--Что я наделал?!
Разговаривая сам с собою и приводя себя в относительный порядок, Жданов потихоньку вспоминал своё предназначение, вышагивая с чужой трубкой в пиджаке.
--Ну нет уж, Катенька! Не выйдет! – и со словами «Ждите ответа! Абонент вышел и будет недоступен», потянул за шлем у статуи и улыбнулся оказавшейся за этим шлемом пустоте. Мобильный Миши провалился в самый низ, в железные ботинки рыцаря, возмущённо позвякивая, ударяясь о выпуклые части в нём, внутри.
--Господи! Я ли это?—улыбка на лице Андрея выражала то ли почти что детскую, мальчишескую радость, то ли разочарование самим собой, взрослым мальчиком, играющим сейчас в такие примитивные и не очень умные игры.
Но через несколько секунд он спустился вниз, решительной походкой приблизился к столу, за которым то и дело оглядывался Михаил, и, широко и открыто улыбаясь, молвил:
--Ну воооот!— многозначительно кивнул Андрей, -- Это я. Вернулся. Поговорим?

_________________

Глава 7.


Идея о содержании беседы пришла сама собою в голову Андрея, которая сейчас на его удачу становилась светлой , лёгкой и ясной—он будет постоянно говорить, предлагать какие-то идеи, выносить разнообразные предложения, вставлять многозначительные фразы. И совсем не важно, как он при этом будет выглядеть перед Михаилом, и что тот подумает о нём. Главное—удержать Борщова максимально долго в ресторане, при этом постараться напоить, не теряя самому рассудок. А вот уже потом обстоятельства и результаты плана возможно, сами подскажут Жданову, что с этим новоиспечённым горе- женихом делать дальше. Но всё-таки, одна единственная мысль не давала Жданову покоя, возникшая сразу после того, как он решился пригласить Борщова в «Камелот», и обозначающаяся особенно чётко после только что услышанного встревоженного голоса Катерины: он портит этот Новый год прежде всего ей, Катюше. Катеньке его, ожидающей сейчас другого. Ещё совсем недавно, вчера, как и несколько месяцев назад, Андрей с большим трудом принял единственное, как ему казалось, верное решение- отпустить её из мыслей, выбросить из головы, вытравить из сердца, уважая и принимая её решение—быть не с ним. Но сегодня вдруг изменилось всё за какие-то считанные секунды, отправляя в тар-тарары все прежние усилия и измученную волю. Нет, Андрей по-прежнему не собирался занимать чужое место, навязываясь Кате и оттесняя Михаила. Но неожиданно для самого себя Андрей почувствовал, что он не в силах отдать её другому, вот этому растерянному, но в то же время, держащемуся уверенно и знающего себе цену человеку, сидящему перед ним за столиком и ожидающему объяснений. «Да кто ты есть такой? И откуда только взялся?»-- ещё совсем недавно распалялся и нервничал Андрей. Но, успокоившись немного, сам же себе и ответил: «Тот, с кем решила быть Катюша.» А значит, всё, как прежде- ваш номер шесть, гуляйте мимо! Но почему же у Андрея не получалось сейчас не только отступить, но и оставить в покое своего соперника?
« А голос у неё совсем не изменился…»
И Жданов злился. До сжатых кулаков в кармане и скрежета оставшихся зубов, не замечая всё ещё не утихающую боль слева. На себя, что думает про Катин голос. На неё, что она с другим.
--Ну вот!—снова повторился Жданов, опережая вопросы Михаила.—Предлагаю поговорить по- деловому и обсудить очень важные вопросы.
--Что ты хочешь?—в который раз поглядывая незаметно на часы, ответил Миша.
--Ну, вряд ли бы тебе понравился ответ на свой вопрос!—Андрей, не размышляя, пригласил кивком головы официанта и заказал бутылку виски.—Ах, да! –он будто вспомнил о самом главном своём желании сейчас- оттягивать минуты, сбить с толку Михаила смутным разговором и постараться напоить. Да так, чтоб этот Новый год он точно уж провёл в постели. Один. Без Катерины.—Отличная погода! Как в…Забайкалье.
--Не жарко, --Борщов действительно поёжился, мельком смотря в окно, Да, не Египет.
--Без горячительных напитков никак не обойтись!—Андрей уверенно и даже немного бесцеремонно наполнил два стакана виски.
--Спасибо, я не пью. Тем более, за рулём. И дел по горло, -- выдавил улыбку Михаил и сразу же поднял бокал с вином.
--Да слышал, слышал… Ну так и я не с самокатом!—Андрей старался говорить непринуждённо, показывая всем видом, что ему совершенно наплевать, чем заполняется у соперника желудок.
Первый тост за студёный, снежный день уходящего года напоминал поминки.
--Прости, мне можно позвонить? -- нарушил первым траур Михаил, протягивая руку за своим телефоном.
--О, чёрт!—ответил Жданов, вкладывая в эту фразу новый смысл, и, отбросив вилку, для убедительности прижал ладонь ко лбу, --Совсем забыл! А телефона нет!
--То есть?—глаза Борщова напоминали блюдца, --Как нет?
--Как будто бы и не было…--вздохнул Андрей, --Он провалился! Прости, я не нарочно. Не хотел.
--Подожди!...—нахмурился Борщов, забыв о правилах приличия и всем корпусом облокотился на стол, отодвигая блюда, --Куда? Ведь там… И ничего не осталось?!!
--Ну почему?...—виновато улыбнулся Жданов, протягивая кожаный чехол, -- Осталось. Но только это. Всё остальное внутри у рыцаря. Точнее, в сапогах.
Ответ Борщова не вдохновил и тем более, не успокоил. И тогда Андрей с огромным удовольствием, наполняя фразы красноречивым смыслом и призывая на помощь мимику и жесты, рассказал, как было дело, но с точностью наоборот. Растерянность и злость соперника рождало в нём фантазии и яркие воспоминания из детства, которыми он с радостью сейчас делился. Пообещав Борщову новый телефон, а так же предложив себя в качестве помощника по занесению на карту необходимых номеров, Жданов довольно улыбнулся—Михаил действительно расстроился и даже потянулся к виски, нечаянно перепутав рядом стоящие стаканы. Полчаса промчались, как минута…
--Давай начистоту!—всё же, поглядывая на часы, начал Миша.
--Ну правда, не хотел!—Андрей опять заполнил ёмкости коричневым спасительным нектаром, ---Ну шёл мужик, задел за локоть, а там этот рыцарь! Честно- честно!
--Я не об этом. Утраченного не вернёшь.
--А о чём?
--О …Кате.
--А она-то тут при чём?
--Ведь это ты специально не дал мне позвонить!—Борщов из последних сил старался распрямить сомкнутые в негодовании брови, откуда выражение его лица приобрело растерянный оттенок.
--Хорошая идея!—Жданов, не дожидаясь возражений, поднял стакан и замер с ним в руке, ожидая ответного движения Борщова, --Подумаю над этим! Заметь, не я такое предложил!—но, так и не дождавшись, улыбнулся, наблюдая, как соперник снова вспомнил о вине.—Зря понижаешь градус!
--Ну, не тебе меня учить!
--Прости! Не собирался!
--Так может, ты ответишь всё-таки, на единственный вопрос?
--Какой? Ты их задал много!
--Что ты хочешь? И для чего действительно позвал меня сюда?
Миша нервничал, всё чаще поглядывая на часы, всё больше распаляясь от беззаботности и излишней весёлости Андрея. Но тот, похоже, с ответами не торопился. А встать из-за стола, раскланяться и, ни о чём не думая, уехать, он не мог. Не позволяло воспитание. Держало неодолимое желание узнать об истинных намерениях Жданова. И, словно придавливая к стулу, не отпускало впервые возникшее в нём чувство—не проиграть! Не уступить ни в чём, и даже наступая на собственные недавние решения и принципы—не поддаваться провокациям этого самовлюблённого и самодовольного эгоиста, весь вечер улыбающегося перед ним. Он не заметил, как раздражение, нетерпеливость и неприязнь рождали первые ростки азарта…
--Ну куда ты так торопишься!—сделал маленький глоточек виски Жданов, отмечая, что соперник хоть и медленно доходит но нужной ему кондиции, но дальше пить не собирается, --Ведь кто-то говорил, что будет три счастливых дня!...
--Ах, вот, о чём ты!—громче, чем обычно, воскликнул Михаил, --Я так и думал! Только, спешу заверить, что у тебя, Андрей, ничего не получится!
--А я бы не был так уверен!— теперь Жданов, забыв про тот же этикет, отодвигая все тарелки, двумя руками облокотился на поверхность стола, приближаясь к Михаилу и пронизывая его сверлящим взглядом.—Не получится? Легко! Если задаться целью.
--И ты, похоже, ей задался?—Борщов впервые сам поднял виски, и Андрей заметил, как вторая его свободная рука комкает холщёвую салфетку.
--Нет! Представь себе! – выпалил в лицо Борщову Жданов, --Но мог бы! Если захотел.
Вторая бутылка виски открылась и начала опустошаться, не встречая возражений и препятствий ни у одной из сторон…
--А значит, раньше этого ты не хотел?—Миша снова перепутал на столе бокалы. Но на удивление не путался в словах, а главное, в их смысле.
--Представь себе!—а вот Андрей с досадой для себя отметил, что до принятия спиртного слишком мало съел.
--Так что же изменилось?
--Всё! Ведь ты мне сам недавно раскрыл такой секрет! А это значит…-- маленький глоточек виски был только оставлен на губах, --А это значит, что параллельные прямые когда- нибудь пересекутся!—в слове «параллельные» с трудом давались удвоенные «л».—Допустим, в этот Новый год.
--Что?!!...—бокал с остатками вина, нечаянно задетый, возмущённо звякнул, падая на вилку. Но Жданов сразу же придвинул к нему поближе другой бокал. С напитком крепче. –Ничего у тебя не выйдет! Ничего!—заявление напоминало больше сеанс у экстрасенса, чем истинный протест.
--Ну почему же?—прищурился Андрей, но уже не от того, что был всё это внимателен к меняющемуся состоянию Борщова. Он с горечью заметил, что нервничает сам.—Я люблю Катю. Катя меня любит. Ну, ты же знаешь! Сам сказал!
--И ты мне взял и вот так поверил?—Миша неестественно излишне громко рассмеялся, но виски выпил почти до дна, --Ты! Такой расссссчётливый и осторожный человек, поверил первому встречному?
--Да точно так же, как и ты мне!
--А если , я ошибся?
--Всё возможно! Но она тебя не любит! А это ты ведь знаешь сам!
--Откуда такая самоуверенность и ффффарсирование фактов?
--Я знаю Катю! Уж получше, чем ты!
--Но Катя выбрала меня. Тебе понятно?
--Катя выбрала работу!
--Но она со мной, а не с тобой!
--Это поправимо! И очень быстро!
--Она не станет тебя слушать! А я…. А я ей ничего про нашу встречу не скажу!
--Кто бы сомневался! – рассмеялся Жданов, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди, пряча в полах пиджака сжатые и даже побелевшие от таких усилий кулаки.—А нам не нужен третий- лишний! И уж тем более- ты!
--Но тогда всё будет так, как прежде! Ты остаёшься для Кати подлецом…-- скорее спросил, чем сам ответил, Миша, --Не любящим её.
--Да ради Бога! Удивил! Но мне необходимо было знать, что я ей нужен. А дальше…-- Андрей уверенно опять наполнил стаканы и подмигнул Борщову, --А дальше я только сам решу, как мне дальше быть!
Пили молча, стараясь не смотреть в глаза и показывать всем видом, что друг друга совсем не интересуют. Небольшая пауза в словах обоим показалась вечностью, сквозь которую извилисто и бурно проносились совсем не трезвые от виски, но чётко обозначенные мысли. Одна из них была единой, общей для двоих—они друг друга ненавидели и с трудом переносили такое близкое соседство.
В зале заиграла медленная музыка, но, то и дело прерываясь, сменялась то на вальс, то на фокстрот. Музыканты готовились к праздничному вечеру, на котором собирались играть вживую, а сейчас только занимали редких посетителей, которые по каждый по своей причине не торопился покинуть ресторан. Вечерело. У маленьких окошек на узких подоконниках зажигали свечи. Негромкие мелодии и затемнённость в зале создавали обстановку интима и откровения. Но не для всех.
Отхлёбывая маленькими глоточками виски, Миша переводил свой взгляд то с пламени свечей на Жданова, то в обратном направлении. Оценивал. Рассматривал мельчайшие детали. Пытался угадать, насколько этот холёный и самоуверенный человек действительно готов испортить им с Катей праздник. Да что там праздник! Оставшуюся жизнь! Да, он уверен в Катерине!. Был. До сегодняшнего утра. Да, он уверен, что все недоразумения и беды остались позади, и только время теперь поможет им сблизиться друг с другом ещё больше! Был. До сегодняшнего дня. Да, он уверен, что встреча с этим призраком из прошлого продлится ровно столько, пока они на автомобилях не разъёдутся, как в море корабли. Был. До сегодняшнего вечера. И этот самоуверенный нахал, сидящий перед ним с таким невозмутимым видом, собирается испортить эту ночь, заявляя, что всесилен и всемогущ, получив, как козырь, единственную, неосторожно брошенную фразу, которую теперь пытается использовать, как проходной билет в сердце его невесты! Его! А не этого прищуренного и улыбающегося пройдохи, который продолжает чувствовать себя пупом земли! Его…. Его ли?
Виски, перемешиваясь с вином, туманило глаза и путало рассудок. Отчаяние, нахлынувшая вдруг обида, внезапное предчувствие крушения мечты рождали в Мише, словно в маленьком ребёнке, каприз и желание уединиться, закрыться, уткнуться головой в подушку, обвиняя в обещанном, но не данном, весь белый свет. Он злился. На себя, на Жданова и… на Катерину. Ну чем же эта женщина так привязала его к себе, подчиняя волю, мысли, желания и даже поведение, меняя под себя, и при этом совсем не прилагая никаких усилий? Забирала, опустошала, манила за собой, ничего взамен не отдавая. Жданов прав. Он-то, Миша, с Катей вместе. Но не она с ним. И именно поэтому единственное слово, брошенное Ждановым ему в лицо, что всё зависит от его хотения, так выводила Михаила из равновесия, лишая сразу же опоры под ногами и всех когда-то сложенных теорий.
«Да что она нашла в нём, в этом грубом и самодовольном типе? –Борщов уже облокотился на столешницу и, едва удерживаясь на логтях, откровенно рассматривал Андрея, --Грубиян, приспособленец, эгоист и неудачник! И как же только он Зималетто управлял? Сам и двух слов связать не может, зато прекрасно умеет заговаривать мозги! И зубы!»—при мысли о зубах Борщов вдруг вспомнил о когда-то ноющей десне и флюсе. Непроизвольно дотронулся до щеки слева- так и есть! Опухоль не спадала. «Очень мило!»-- он с досады чуть громче стукнул стаканом по столу и, прищуриваясь, из последних сил сквозь полумрак всматривался в щёку Жданова. У соперника с больной щекой дела обстояли явно лучше. Опухоль почти прошла, оставляя небольшую желтизну под глазом. «И тут, пройдоха, превзошёл!»
Андрей, всё это время тоже откровенно наблюдавший за Михаилом, злился. Соперник пил, но до сих пор не становился пьян. А перспектива- провести с Борщовым Новый год вдвоём за этим столиком, его совсем не радовала и окончательно портила и без того ужасное и гнусное настроение. В какую-то минуту он уже почти собрался встать из-за стола и, послав свою затею далеко и надолго, оставить Михаила и уехать. К себе домой. Не сообщая никому, где он, что с ним, запереться на все замки, и, не включая свет, не вспоминая ни про телевизор, ни про ужин, лечь спать, накрывшись с головою одеялом. Но как только он представил, что это мимолётное желание действительно в любой момент может осуществиться, то почувствовал, как тупая, ноющая боль снова разливается по телу, вызывая дрожь от кончиков пальцев до самой макушки. Боль утраты, потери, опустошения и полное бессилие перед этим состоянием. И опять учащённо билось сердце, выскакивая из груди. Им снова начинало владеть ощущение избытка адреналина в крови, какое-то помешательство, патологическое желание—взять силой то, что не поддаётся ни разуму, ни логике, ни уговорам. А потом –отпустить и отойти. Отдать другому и тут же выдернуть её из этих чужих рук. Просить прощение за все грехи, оптом, сразу, которые ещё не совершил, и сразу же винить её во всём, что с ним происходит. Мысли о Кате не отпускали, настойчиво давили на разум, который не справляется с импульсами, посылаемыми чувствам. Это первая ниточка прошлого, которая никак не обрывалась. Он испугался сам себя, что может, не задумываясь, покалечить, убить этого Борщова, как только он узнает на его беду, что тот посмел дотронуться до Кати. Но так же снова понял, что сам теперь отступит, уйдёт, отпустит, захлопнет дверь, не обернётся, если Катя снова предпочтёт ему этого Борщова. Уйдёт, чтоб не вернуться. Больше никогда. И опять, как в первый раз, путаясь, сбиваясь, пропадая на работе, будет учиться забывать. И …забудет. А пока… Опустошая мелкими глотками стакан с виски, напиваясь и не пьянея, он вспоминал о Кате. Одна нелепейшая встреча, минутный разговор совершенно выбивали из равновесия и рождали смуту. Память нельзя убить. Так значит, целый год он зря старался? Прошлое вытаскивало самые мелкие воспоминания на поверхность и с садистским удовольствием заставляло любоваться ими. И Жданов снова ненавидел себя за это.
«А может, всё же, плюнуть и уехать?»
Задумавшись, он не заметил, как Борщов поднялся и направился куда-то в сторону выхода, утыкаясь то в расставленные стулья, то задевая проходящих посетителей, и попутно извинялся.
--О, чёрт!—то ли обрадовался, то ли огорчился Жданов, через мгновение догнал Борщова и схватил его за локоть.—Ты …куда собрался?
--Мне…позвонить!—неловко, но настойчиво вырывался Михаил, указывая пальцем на телефон, красным цветом нарисованный на постере, висящем в каморке у щвейцара.
--С ума сошёл! – как можно тише прошипел Андрей Борщову в ухо, --Это картина!
--А всё равно!—Миша пытался выдернуть свой локоть из цепких рук Андрея, --Ты ничего не…понимаешь! Это- знак! А значит, телефон там!
--Когда же ты успел-то так надраться?—оглядываясь, Андрей схватил его покрепче, --Я же за тобой… смотрел!
--Ну?—Михаил вдруг резко развернулся так, что оказался почти вплотную прижатым к Жданову, --И что ты там увидел? Во мне!
--Прошу тебя, давай вернёмся!—Андрей и правда, начал нервничать, как только со всех сторон почувствовал на себе заинтересованные и внимательные взгляды, -- Вернёмся за столик, и я тебе скажу!
--Хо-ро-шо!—на удивление быстро согласился Михаил, но при этом и не двинулся с места, --Но только после того, как я Кате позвоню! Моей! Понятно?—он перед самым носом Жданова покрутил указательным пальцем и для убедительности тыкнул этим пальцем ему в грудь, --Она же ждёт меня! Перрреживает… А я вот тут с тобой… --и, наклонившись резко перед проходящим мимо официантом так, что тот от неожиданности отпрянул, едва удерживая в руках поднос, перекрикивая музыку, спросил:--А где тут позвонить? Мне телефон!
--Простите!—тут же извинился Жданов и с силой потянул Борщова в сторону их стола, заверяя, что телефон уже давно лежит прям на его месте. К счастью Миша согласился . Послушно сел, наклоняясь над тарелками и бокалами, поднимая лежащие салфетки.
--Где же он?
--На!—Жданов из внутреннего кармана пиджака достал свой телефон и, на всякий случай, придвигая к нему поближе свой стул, протянул его Борщову, --Не урони!
--Вот как? Обижаешь!—и, ухмыльнувшись, всё ещё не забывая про проделки Жданова со своей трубкой, выставив вперёд ладонь, добавил:-- Я веду только честную игру!
--Звони уже, чёрт тебя побрал бы!
--Отойди!
--Ещё чего! Не собираюсь!
--Да верну тебе твой телефон!
--Попробовал бы не…вернуть…
--При тебе не буду!
--Звони, или...Или давай сюда трубку!
--Не отдам! Меня Катя ждёт! Понятно?
--Уж куда яснее! Набирай! Но скажешь про меня—убью на этом месте!
--А после я тебя!
--Прекрасно! Поэтому, звони!
--Да куда тут нажимать-то? Кнопок нет!
--Дай сюда!
--Не дам!
--О, чёрт возьми! Связался с…идиотом! Нажми на кнопку с циферкой один! Ты единицу видишь?
--Вижу, не слепой!
--Так нажимай!!! Предупреди, что не приедешь, и… я отвезу тебя домой.
--Что? Меня? Нееет! Я только к Кате!
--Ну что ж, ты напросился сам! Господи, прости!....
--Нет! Пить не буду! Мне ж ещё…готовить!
--Делать…что?
--Да новогодний стол!
--Советую купить пельмени! И, заодно, рассола!
--Ты что! Я собирался приготовить… Слушай! Я приготовлю ростбифффф, маринованный в коньяке, оливковом масле с душистым перцем и зернами горчицы! А потом камамммммбер поджаренный в миндале, с виноградным соусом и фруктами! А салаты! «Цезарь»! Ты знаешь, как он готовится? Сначала берёшь тигровые креветки…., листья салата….. пшеничные гренки…. Сыр «Пармезан» …..
Но Андрей его уже не слушал. Он, невольно наблюдая, как Борщов, жестикулируя и передвигая бокалы и тарелки, и чуть ли сам не забираясь на маленький их стол, при этом совершенно забывая о телефоне, не удержался и прыснул, прикрывая рот ладонью:
--Господи! Откуда же ты только взялся?
--…..под соусом из марррракуйййййя….—закончил фразу Михаил, и пристально уставился на Андрея:-- А мне действительно, давно пора! Звоню!
«Да посидим ещё!— невесело улыбнулся Жданов, замечая, что монологи о креветках, шафране с Пармезаном быстро приводят Михаила в чувства, --И о…напитках поговорим!»

Через пять минут Борщов, и правда, всё же позвонил Кате. Обхватив трубку пятернёй, он всё ещё пытался встать и укрыться от светящихся каким-то нездоровым, лихорадочным блеском глаз Андрея. Но, провозившись некоторое время, так и не вырвав свой локоть из цепких пальцев Жданова, решил, что достаточно будет просто отвернуться, чтоб соперник наглым образом не подслушивал их разговор. Сначала Миша извинился, потом раз пять признался ей в любви, но после неодобрительного возгласа Андрея «Чёрт возьми!» опомнился, оставив этот разговор на скорую личную встречу.
Андрей старался изо всех оставшихся сил казаться спокойным и невозмутимым. Небрежно набросив ногу на ногу, мусоля в губах неприкуренную сигаретку, но, на всякий случай придвигаясь почти вплотную к Мишиной спине, он терпел. Усмехнулся, когда Борщов и правда, сдержал данное слово, рассказывая Катерине, что сидит в кафе с давним, но совершенно незначительным клиентом, и никак не может распрощаться с ним по причине назойливого желания того работать с ними. Насторожился, когда Борщов спросил её о самочувствии, настроении и расположении духа. Откровенно обрадовался и даже растянул улыбку до ушей, когда по паузе и обрывкам невразумительных его речей понял, что Катя злится. Но как только Борщов принялся на разные лады умалять свои грехи и опоздание, признаваясь ей в любви и обещая немедленное возвращение, не выдержал, и, подталкивая Мишу в спину, наклонился к уху и зловеще прошептал:
--Чёрт возьми! Я не намерен это слушать! Прощайся! Дело есть.
--И у меня, -- закончив с Катей разговор, Михаил достал несколько купюр и выложил на стол,--Мне пора. Да… Страааанный вечер!
--То есть, ты всё же, собираешься к ней, домой?—Жданов и растерялся , и разозлился не на шутку.
--Конечно! Разве мы не выяснили всё?
--Тогда я еду тоже.
--Что?—Борщов поднялся, но тут же устало плюхнулся на место, --Зачем? Что ты намерен делать?
--А ты меня боишься….—довольно улыбнулся Жданов, разливая по бокалам остатки виски, --Что я приеду и испорчу вам всю малину!
--Ты не посмеешь!—повышенные нотки в голосе Борщова стали выдавать его отчаяние и ощущение действительно бесполезно потраченного вечера. И адскую усталость. Соперник, похоже, ни перед чем останавливаться не собирался.
--Посмею. Если захочу, --единственная мысль кружилась в голове у Жданова, ради которой он всё был готов начать сначала. И даже встретить Новый год с ненавистным человеком. Он удивлялся сам себе, но чувствовал, что отпустить его не может. И совсем неважно, что из этого получится, --Но не волнуйся так! Я не хочу. У меня идея есть получше.
--Это ты о…чём? – заинтересованно откинулся на спинку стула Миша, для равновесия всё ещё придерживаясь за стол.
--Ну не о женщинах же! Это всё пустое! –Андрей поднял бокал и взглядом пригласил Борщова сделать то же самое.—Я о стабильном, твёрдом, надёжном и постоянном! То есть, о работе.
Борщов действительно не ожидал такого поворота событий. Жданов был красноречив, играл словами, неоднократно говорил о том, что женщины приходят и уходят, а вот стабильность положения и наличие под пятой точкой начальственного кресла упускать нельзя. Ну или… стула. Ну или… хотя бы, табуретки. Потому что, мужик без положения и рационализаторских идей –что туфля без подмётки. А становиться вместо каблука на женской ножке с этой туфлей, пусть даже длиной в метра полтора, то есть, прямо от ушей, --дело совершенно гиблое. Недостойное ни одного мужчины. Затронутая не менее больная тема, чем флюс на правой части физиономии, а так же, отношения с самой Катериной, повергли Мишу сначала в удивление, потом в согласие, а после даже вызвали желание спросить, чего соперник хочет. А Жданов и не собирался ничего скрывать, тем более, держать интригу. Он тут же, расписав кулинарные таланты Михаила, для надёжности упоминая неоднократно Юлиану и её авторитетные рекомендации, предложил Борщову выгодное сотрудничество: открыть свой маленький, уютный ресторанчик в Зималетто. Но это –самое начало! А потом Андрей поможет запросто и без проблем открыть Борщову сеть ресторанчиков при магазинах Зималетто. И никаких при этом женщин! Только деловые отношения, новые контракты, прибыль, выгодные поставщики и удачнейшее место для работы.
--Скажи мне честно….—всё же, чувствуя подвох, начал Михаил.
И Жданов, понимая, что врать сейчас придётся в два раза больше, заказал ещё бутылку виски, и, продолжив деловую беседу тостом "Да здравствует все то, благодаря чему мы, несмотря ни на что!» поведал Мише все тонкости экономического фундамента и становления взаимовыгодных, рабочих отношений. Быстро выпитый стакан не считался налитым. Третья бутылка виски опустошалась быстро.
--Ну?—Андрей сложил ладони на столе, переводя дыхание, уставился на Михаила, определяя амплитуду отклонения его от стула и стола, --Соглашайся!
--При одном …уссссловии!—Миша, едва удерживаясь на своём месте, поднял руку вверх и направил на Андрея указательный палец.
--Всё, что хочешь!
--Ты не появишься у Кати и не станешь нам мешать.
--Когда? Сегодня?
--Вооообще!
--Атлична!—не размышляя, ответил Жданов.
--Годится…-- вздохнул Борщов и повис на его протянутой руке.
Через несколько минут, утрамбовав соперника в свою машину, Андрей, усаживаясь за руль, впервые и с облегчением вздохнул. Дело сделано. Вернее, самое начало: Борщов сопел, уткнувшись носом в бархатный чехол, и, похоже, был не против отправки в виде бандероли, посылки или заказным письмом хоть в Питер, хоть в Забайкалье, хоть в Египет, хоть в Великий Устюг. А это значит, что перед Андреем встал непростой выбор- куда везти сейчас сей сопящий и компактно сложенный подарок. К себе домой? «Была б охота!» К нему домой? «Знать бы, где он живёт!» К Катерине? « Придётся к ней.» Он вспомнил кое-что из разговора Борщова с Катей. Обрывки фраз, отдельные слова, из которых понял, что она волнуется, переживает. И совсем не важно, кто для неё этот без чувств храпящий человек. И совсем не важно, какие чувства при этом испытывает сам Жданов.
Андрей захлопнул дверцу поплотнее и нажал на «газ». Ночное путешествие по когда-то знакомому маршруту казалось сейчас нереальным, странным, будто бы всё это происходит совсем не с ним. Часто бьющееся сердце мешало сосредотачиваться на дороге и дышать, подкатывая неопределённого происхождения ком к горлу. Он волновался. Он переживал, боялся так, как, пожалуй, единожды в своей жизни—когда на очередном Совете акционеров понял, что не может открыть глаза и посмотреть на мать с отцом, а так же, и на Катерину. В чёрной папочке тогда лежали все причины и ключи к его несчастьям и переменам в жизни. Да, он знал, что прежде, только сам в этом виноват. Но быть загнанным внезапно в угол, из которого не видно ни проёма, ни просвета, остаться одному, наедине с самим собой, было очень страшно. Как и сейчас. Переводя дыхание, он притормозил у какого-то ярко освещённого магазина. Страх рождал излишнюю суетливость и всё ту же злость—на себя и Катю. Отдышавшись, вытирая пот со лба, он поднял вверх рукав и посмотрел на циферблат. Время- девять. Три часа прощания со старым годом. Три часа до новых… неудач.
--Чёрта-с два!—шепнул он сам себе, оборачиваясь на всякий случай на Михаила,--Новый год—новая жизнь! Вот только доставлю этот ценный груз, посижу немного и… уеду! Не пустит?—Андрей задумчиво прикусил губу, --Ну так это не моя проблема! Успею дома встретить Новый год! И даже приготовить что-то! И даже купить подарки!
Мысль о подарках заставила его обернуться и посмотреть в окно.
«Игрушки»--вывеска на магазине пестрела неоновыми фонариками и мигающими звёздами на буквах.
--Караул. Только не это!—Андрею сразу вспомнились и длинноухий заяц, и серый плюшевый кот, и белоснежная собачка, когда-то приложенные к открыткам в качестве сюрприза Катерине. А так же вспомнились её глаза. Сначала-- сияющие радостью и настоящим, вселенским счастьем, как будто он дарил ей самого себя в придачу к обручальному кольцу и своей фамилии. Потом – глаза, наполненные до самых краешков ресниц невыплаканными слезами, как будто он вручал ей похоронку. А он не знал! Он нёс и нёс ей этих идиотских зайчиков и мишек! Смолчала! Скрыла! Сберегла, чтоб потом предать!
--Ну что же?—Андрей, не размышляя, вышел из машины, захлопывая дверь, --Ведь ты же любишь, Катенька, игрушки? Точно так же, как играть с людьми!
Через минуту он был уже у самой большой витрины, сплошь усаженной мягкими игрушками. С особой тщательностью вглядываясь в плюшевые морды, в меховые бороды и колючие усы, он наконец-то выбрал и потянулся к парочке, сидящей одиноко где-то в стороне. Одна игрушка была лосём. Печальные глаза и маленький золотистый колокольчик при близком рассмотрении и тщательном прощупывании игрушки за рога и тоненький хвост Андрея совсем не впечатлили.
--Вот уродец!
А вот вторая пришлась ему мгновенно по душе.—серый ослик, невзрачный, но с близко посаженными к кожаному носу с весьма лукавыми глазами.
--То, что надо! Упакуйте!
Через несколько минут, довольный тем, что в голове отсутствуют любые мысли, хоть мало- мальски связанные со страхом, то переваливая Борщова на плечо, то пытаясь ставить на ноги, он, подождав ещё минуту на резиновом половичке у заветной двери, дотронулся всей пятернёю до звонка. День, испорченный ещё с утра, не может быть испорченным за сутки дважды…

_________________

Глава 8.


«Назойливый клиент»…. «Так получилось»…. «Скоро буду»…..Звонок уже давно был сброшен, но Катерина всё вертела и вертела перед глазами трубку, не решаясь хотя бы положить. Нет, она сейчас определённо ничего не понимала. Миша, такой разборчивый, пунктуальный, обязательный, надёжный, как скала, и вдруг… Она поближе поднесла дисплей к глазам, желая убедиться, что какие-нибудь часы в доме, да точно врут! Миша обещал, что выезжает к ней ещё в одиннадцать. Дорога занимает полчаса, не больше. Но Катя знала его пристрастие к витринам с полуфабрикатами, поэтому, добавила ещё часа три на реализацию его кулинарных фантазий.
--Ну какая разница—мидии или рапаны!—в сердцах воскликнула она, всё же, отбрасывая трубку, --Никогда не понимала, как можно столько времени рассматривать пестики- тычинки у фейхуа! Съел, и через пять минут отправил … в другое место назначения!
Но комментировать пристрастия Борщова при нём самом Катерина себе никогда не позволяла. Мешало воспитание. Да и сама она, не лукавя, понимала, что кропотливо и настойчиво точно так же обращается и с документами, проверяя по многу раз седьмую цифру в восемнадцатой колонке. А в последнее время даже слишком кропотливо. И Михаил при этом тоже не позволял себе протест. Но сейчас совсем не в этом дело! Миша задержался где-то, с кем-то , и при этом был ещё изрядно пьян. А вот такое Катя за долгое общение с Борщовым ещё не помнила. Было странно, но она не разу не подумала о том, что он мог просто взять и ей соврать, что занят на какой-то деловой встрече, а сам при этом развлекаться с женщинами, отмечая с ними праздник тела и души. А заодно, и Новый год. А причины для подобных развлечений были! Жалея, но меняя Мишу на калькулятор и отчёты, Катя знала, что мучает его, невольно заставляя голодать и плоть, и душу. До скрежета зубов. До раздражений в голосе. До хлопанья дверями. Но по-другому у неё не получалось. Всё, что она могла в лучшем случае сделать для него- отпустить на все четыре стороны, если «дружба» с ней и редкие любовные связи приносят мУку. Но он не уходил. И она привыкла—быть хозяйкой положения. И в какой-то мере, Кате начинало это доставлять ранее неиспытанное наслаждение—держать мужчину, не сжимая при этом пальцы. Ответить «нет», а после не рыдать в подушку, сомневаясь в произнесённом звукосочетании, а закрыть глаза и запросто уснуть. Или предаться грёзам и мечтаниям, на которые имела право лишь она одна. И которое у неё уже никто отнять не сможет. Как и свободу, недавно рождённую в ней. От Андрея Жданова, лицемера, обманщика и подлеца, нелепым образом когда-то снова убедившего её в чистоте намерений. Ну надо же! Она тогда почти сдалась, вернувшись из Питера, из командировки! Была готова броситься на шею, смести выстроенные преграды и запреты, явившись к нему домой, забывая обо всём на свете. Она уже шагнула, но Жданов отступил. Она уже открыла душу, но Жданов запер всё на прочные замки. Это ли любовь, которую убили несколько недель? Показалось. «Креститься надо!» И выбросить из головы ненужный хлам и мусор. Довольствоваться малым, которое не ускользает, а само идёт. Которое успешно заполняет вакуум, образовавшиеся пустоты, пусть даже это поиск выгодной цены холодильных камер, бизнесплан на десять лет вперёд , картошка фри или в мундире.
Борщов не уходил, позволяя ей распоряжаться собой, как повару с картошкой. Она не прогоняла, чувствуя себя свободной, с ним. От Жданова Андрея. Обоюдный выбор! И не важно, что пострадавшие и победители при этом оба…
…Скрещивая руки на груди, Катя шагами измеряла комнату, изредка посматривая на несобранный стол, и размышляла.
В течение нескольких минут в памяти, как в старой записной книжке, ей были перебраны все возможные и невозможные клиенты, которых только мог случайно встретить Михаил. И даже вспомнила, сама того не ожидая, всех клиентов Зималетто, совсем никак не относящихся ни к Мише, ни к ресторану, ни тем более, к каким-то настолько важным делам, что ради них он всё забыл: и про праздничные блюда, и про помощь по украшению квартиры, и про, собственно говоря, сам Новый год. Да что там Новый год! Он про неё сейчас, кажется, забыл, соизволив позвонить уже под самый вечер!
Да, Катерина знала, что Миша медленно запрягал, быстро ездил и сильно тормозил. Но уж чего- чего, а отказывать он научился. Другим. Но никогда не смел отказывать ей. Тем более, вот так забыть про всё, оставив без элементарного и простецкого «Оливье»!
--Ничего себе!—Катя нервозно и излишне резко взмахнула руками и направилась на кухню,--И ладно! Я тоже ничего не собираюсь ни резать, ни варить! Тем более, он сам сказал мне, чтоб я не появлялась в магазине!
Доставая из холодильника компот, наливая себе в стаканчик, сосредоточенно вытаскивая из кастрюли варёную малинку, Катя злилась. Сама не понимала, почему раздражение сейчас опережало даже волнение за Мишу. Возможно, сказывалась чрезмерная усталость от работы, за которой Катя особенно в последние предновогодние деньки сидела дни и ночи напролёт, составляя бизнеспланы ресторанного бизнеса и попутно вычисляя самых выгодных поставщиков бананов и сухофруктов. Возможно, нехватка времени не позволяла ей побывать у косметолога и визжажиста в последнюю неделю, к визиту к которым она привыкла, как к вхождению в свой кабинет в ресторане Михаила. А может быть, она просто давно не видела его, целую неделю, и успела всё же, так соскучиться, что теперь и промедление в несколько часов казалось испытанием натянутых нервов. Она не знала. Доставала варёную малинку, в который раз соскальзывающую с вилки, и злилась.
--В конце концов, продукты есть! И целый бар спиртного! Кстати, о спиртном…
Отбросив нереальную затею извлечь понравившиеся ягоды, она нахмурилась. Катя ещё не помнила, чтоб Миша так когда-то пил! Тем более, не дома! Тем более, с клиентами, бывшими, значимыми или не имеющими никакого значения. Так что же, всё-таки, случилось? Решая больше не гадать, не размышлять и не строить никаких планов на этот вечер, Катерина вернулась в комнату и снова взяла свой телефон.
--Сейчас узнаем, что там за компания, в которой ты, родной мой, про всё забыл!
Отыскав последний входящий вызов, Катя только было собралась вызвать его повтор, как…..

723…
--Откуда это? Что это?
4…
--О, Господи! Не может быть!
5…
--Да нет! Просто показалось! Привиделось! Так не бывает!
8…
--Да я совсем не помню этот телефон!
6…

--Ну мало ли, похожих номеров, с такими цифрами! Нет… Нет… Не может быть! Бред какой-то!
Не выпуская из ладони трубку, не отрывая взгляда от давно погасшего дисплея, Катя тяжело опустилась на диван. То приближая, то отдаляя телефон, то прищуриваясь, то мотая головой, она ещё пыталась отогнать почти насильно, выставить вон из памяти, а главное, с маленького дисплея, эти семь цифр, непонятно откуда появившиеся вдруг. Катя даже встряхнула трубку, будто бы это окошко игрового аппарата в казино выдало ей такую случайную и незатейливую комбинацию из цифр. Не веря собственным глазам, впервые пожалев, что выучилась не на официантку, стриптизёршу или продавца в буфете, а на экономиста, она проверила предыдущий входящий звонок. Номер явно отличался от последнего и красовался на дисплее ровно в пять часов. Тогда, когда Борщов звонил и почему-то не вымолвил ни слова. «Так… Значит, и в это время был слишком пьян…» Третий звонок со знакомыми цифрами был в одиннадцать. Ни минутой позже.
--Ничего не понимаю! Почему? Да такого просто не может быть!—громко усмехнулась Катерина и, вздрогнув, выронила трубку, когда раздался долгий, настойчивый звонок…
--О, чёрт возьми!—она прижала руку к вырывающемуся сердцу и поспешила к входной двери, -- Ну наконец-то!—не глядя в маленький глазок, она щёлкнула замком, --И где тебя но….си…ло….
--Привет!
--Анд…рей…

_________________

Глава 9.

--Андрей…
Катя распахнула дверь и тут же попятилась назад, расставляя в стороны руки, заводя их назад, чтобы найти какую-то точку опоры. Шаг, ещё, и она прижалась плотно к стенке, нащупав что-то твёрдое, но устойчивое, что совершенно невозможно было сказать про её ощущения сейчас. Ухватилась за спинку кресла. Пальцы побелели от напряжения, по телу пробежал зимний холодок, от которого кровь словно перестала пульсировать в жилах. На миг зажмурила глаза, мотнула головой, будто знала, что это только сон, неудачно повторившийся в виде совершенно невероятного видения. Но видение не исчезало, занимая весь дверной проём.
--Катя…
В его глазах застыло удивление, как будто он пришёл не к ней, как будто Катя выросла из- под земли, и не он, а она проникла на его территорию. Он на мгновение забыл, что нужно всё-таки дышать, чтобы не рухнуть от нехватки воздуха, что-то говорить, как-то объясниться, чтобы не выглядеть каменным изваянием, унесённым из музея и нелепым образом поставленным в дверях. Андрей с усилием разжал парализованные губы, но кроме как с трудом втянуть через открытый рот глоток спасительного воздуха, ничего не смог. Безжизненно свисающая с плеча ноша впервые не имела вес. Маленькое пространство коридора впервые казалось бесконечным.
--Это …ты?
Мир перевернулся. Катя забыла, кто она, где и зачем. Всматривалась в лицо, скользила взглядом по одежде, снова возвращалась к его глазам, понимая, что если не приложит почти нечеловеческих усилий, то утонет, захлебнётся в них, растворится, пропадёт. Раскрасневшийся, с морозным ароматом улицы и одеколона, который он принёс с собой и заполнил небольшое помещение коридора… Кружилась голова. Катя сильнее ухватилась за спинку кресла. Похудел… И вроде ростом стал немного выше… Показалось? Тот же взгляд, переворачивающий и заставляющий трепетать и биться душу, та же полуулыбка, едва обозначенная на губах… Сколько же она не видела его? Бесконечно долго, если вот уже которую минуту Катя охватывает, пожирает его взглядом, будто вспоминая и убеждаясь, что всё на месте, как и прежде, что ничего никуда не девалось, не пропадало. Только он однажды просто вышел за дверь и вот сейчас вернулся. Но когда же она успела так по нему соскучиться? Так, что в глубине, внутри что-то дребезжало, щекотало, разрывалось на тысячи сегментов, кружило, словно на детской карусельке, и захотелось вдруг взлететь. Выросшим откуда ни возьмись, крыльям за спиной мешала прижатая коридорная стенка. Катя, едва удерживая равновесие, шагнула в сторону, потом вперёд.
--Это ты…
Мир перевернулся. Всё исчезло, остались только её наполненные морем чувств глаза. Андрей с нечеловеческим усилием моргнул и улыбнулся, прислушиваясь к остаткам разума, который вот уже которую минуту напоминал, что выглядит хозяин растерянно и глупо. Катя… Та же, всё такая же, будто и не было никаких месяцев разлуки. Как он только мог подумать, что забыл её лицо? Взгляд скользил по волосам, убранным в незамысловатую причёску. Тщательно минуя глаз, прошёлся по глухому вырезу полосатой кофточки, бессовестно задерживаясь на груди, трепеща и вздрагивая, прерывая взгляд моргнувшими ресницами. Но быстро забывая о приличиях и совести, пробирался ниже, окутывая всю фигуру целиком, плотно обтянутую спортивными брюками, заканчивающимися полосатыми носками и отсутствием тапок. Нет, что-то было в ней другое, необычное, новое! То, что Андрей не видел, пропустил, отдавая бесконтрольно Катю во владение временем. Тому времени, когда они с ней не были вместе. Едва заметная улыбка переходила в плотно сомкнутые губы. « А кофточка на ней слишком, слишком коротка!» Тяжело вздохнув и принудив взгляд оторваться от этих брюк и не для него такой короткой кофточки, Жданов снова посмотрел в её глаза и не заметил сам, как сделал шаг вперёд. В Катиных глазах блестели слёзы. Показалось?...
--Кать…
Она смотрела на него, не отрываясь, уже уверенно и прочно держась на ногах, но безвольно опустив руки. Следила взглядом за его глазами, и, всё же утонув в них, вздрогнула. Катя будто бы читала в них историю своей жизни. Как кадры кинофильма, рассыпанные, потерявшие свой порядок, но сложенные впопыхах и приклеенные наскоро на ленту, перед ней пронеслись все события, попытки и неудачи. И тот, кто сделал её когда-то самым счастливым, но в то же время самым несчастным человеком, стоял сейчас перед ней. Катя смотрела на него и невольно узнавала того, кто принёс ей эти мУки.
Боль исказилась на её лице. Кате снова не хватало воздуха. Воспоминания уже вовсю хлестали разбушевавшейся рекой. Катя не хотела, но в них беспомощно тонула. Отчаянно боролась, но силы были неравные, как и тогда, в день её принятия решений. Едва дыша, она понимала, что если переживёт всё сначала, то умрёт. Зачем он пришёл? Откуда взялся? Почему? Страх, беспомощность перед Андреем, перед собой и совершенно необузданное желание не отпускать его, хотя бы видеть, лишало силы и остатков воли. Она смотрела на него, не говоря ни слова. Её глаза просили помощи. У него? У ангела? У Бога? Катя протянула к Андрею руку, но тут же, будто опомнившись, плотно свела руки сзади.
Сердце Жданова застучало быстрее, как только он заметил этот непонятный Катин жест. Что было в нём? Крик о помощи? Напоминание в который раз ему, что он бесстыдно нарушает её личное пространство, так тщательно оберегаемое ей? Или … Ноша на плече зашевелилась и больно пнула Жданова в коленку, что-то недовольно бормоча.
--Я… посажу его ?... Или… положу?...— на мгновение отрываясь от Катиных глаз, наполненных слезами, Жданов аккуратно пристроил Михаила в кресле у двери.
--Да…-- Катя безучастно проследила взглядом за всеми манипуляциями Андрея.
Андрей шагнул вперёд. Он уже не думал, что делает и что соберётся делать дальше. Ему вдруг показалось, что кто-то другой вселился в него. Кто-то более мудрый, понимающий, смелый, который не боится слушать своё безумное сердце.
А сердце разрывалось, когда Андрей увидел её вновь. «Забыл, забыл, я же её забыл!»-- крутилось у него в голове. Но он не в силах был обмануть желание и душу. Его старая страсть разгорелась с большей силой, упрятанные чувства напоминали о себе, накрывая безумной волной. Шаг вперёд… Шаг назад… Но убежать уже невозможно. Сейчас он подойдёт к ней и скажет: « Я те-бя люб-лю!»… Он решится! Он смелый!...
--Кать… Там…--Андрей, почти вплотную приблизившись к Катерине, не сводя с неё взгляда, вскинул руку в сторону, указывая на кресло,--Вот!…
--Что?...—беспомощно отступая, снова понимая, что в тесном коридоре не хватает воздуха не смотря на сквозняк, врывающийся из открытой настежь входной двери, Катя с усилием отвернулась от Жданова. Неуверенной походкой обошла его, думая только о том, чтобы случайно не коснуться, машинально направилась к креслу, на которое показывал Андрей, и … вскрикнула.—О, Боже!
Катя тут же присела перед Мишей на колени, не решаясь дотронуться до него, но при этом, заглядывая в лицо, которое он прикрывал руками. Только что взбудораженные и растрёпанные чувства, в дисгармонии которых поучаствовал один, бурно и даже неестественно, выливались на другого, тем самым, упаковывая испуг и смятение души. Андрей, всё ещё не понимая и не укладывая в голове такую быструю, скоротечную перемену в Катерине, да и в самом себе, растерянно хлопал ресницами, оставаясь стоять посередине коридора:
--Прости… Не признал… Думал, что Борщов... В смысле, что не…Боже…
--Что?... —растерянно спросила Катерина, но это был её последний неосознанный вопрос. Дальше Жданов подвергался настоящему допросу.
—Что всё это значит?—металась Катя то к Борщову, то к Андрею, --Что с ним? Почему он так… сильно пьян? И как вы вообще могли оказаться вместе?—вопросы сыпались, не дожидаясь ответа, --Так это значит, вот какой назойливый клиент! Где вы были с Мишей? Почему? Ах!— пробуя снимать с Михаила пальто, отцепляя шарф, заправленный за свитер, Катя разглядела сильно раздутую правую щёку и бледно- фиолетовый, едва обозначенный круг под глазом, --А это… что?
На минуту выпуская быстро приходящего в себя Михаила, Катя в несколько шагов пересекла пространство коридора и приблизилась к Андрею, который уже облокотился на дверь в ванную комнату и просто наблюдал за ней, скрестив руки на груди.
--Что это?—Катя широким жестом показала в сторону Борщова, внимательно прищуривая веки. От напряжения у неё вздрагивали ресницы, отчего Андрей опять не понимал, сердится она или готова плакать.
--Катюш, -- на всякий случай Жданов улыбнулся, -- Кажется, жених твой? По крайней мере, он так представился. Или я…
--Перестань!—голос Кати звенел и мешался со сквозняком, гуляющим по каждым закоулкам коридора.
--Или я… не то принёс?—Андрей, стараясь не дотронуться случайно до стоящей так близко Катерины, аккуратно разомкнул руки и глубоко упрятал их в карманах., --Ты хочешь сказать, что это не Борщов? – он как можно откровеннее удивился, -- Тогда я немедленно унесу его обратно!...
--Прекрати сейчас же!—Катя не на шутку злилась, -- Что ты сделал с ним? Вы дрались? Почему?!!
Она опять вернулась к Мише, всё ещё не получив ответа, но решив, что безопаснее с Андреем говорить издалека.
--Господи!—Катя осторожно дотронулась до Мишиной щеки, но тот сразу же вздрогнул и начал приходить в себя.
--Катенька!—всё ещё неуверенно произнося буквосочетания, улыбнулся Михаил, --Катя… Кать…-- он протирал ладонями глаза, стараясь не смотреть по сторонам и не оборачиваться, --Кошмар какой-то! Извини меня! Прости…
--Миша! Я не понимаю!—Катя устроилась перед ним прямо на полу, чтоб получше рассмотреть его лицо и всё же, найти хоть один ответ на впустую заданный поток вопросов, --Ты дрался? Ты? И почему ты так напился?
--Я тебе всё об…ясню!—Борщов хотел обнять её, но, слишком резко протягивая руки, чуть было не потерял равновесие и не выскользнул из кресла. Катя тут же поднялась и сама приблизилась к нему, при этом оборачиваясь в сторону Андрея, но не глядя на него.
--Да уж! Потрудись сказать, что тебя заставило испортить Новый год! Или… кто тебя заставил!...
--Прости…-- Борщов пытался притянуть её к себе и усадить на колени, но Катя не позволила, прикрываясь предлогом снять с него пальто,--Встретил одного… хм… клиента… Давнего и старого, как мир…
--И он побил тебя?!!
--Ну что ты!—снова широко и откровенно улыбнулся Миша, --Он бы не поссссмел! Не стал бы!
Ни проронив ни единого звука, не сделав ни одного движения и даже стараясь дышать как можно тише, наблюдая за этой почти семейной идиллией и сверхзаботой двух влюблённых, Андрей не выдержал, резко оттолкнулся от стены и, на мгновение замерев на середине коридора, переместился в кресло, стоящее напротив Миши с Катериной. Угол обзора здесь значительно расширялся, при этом совершенно тупя мысли, но заостряя раздражение, злость и… ревность. Жгучую, выедающую его, разрывающую на части.
--Поздравь себя, что не дал повод, чтоб я посмел…
Миша на минутку замер, уставившись на Катерину во все глаза. Потом медленно и аккуратно отодвигая её, окинул взглядом коридор, будто надеясь, что только что услышанный голос – это всего лишь его уставшее, пьяное воображение, галлюцинация после ужасно проведённого сегодняшнего дня. Но надежды Миши не оправдались—прямо возле него сидел Жданов, закинув ногу за ногу, и, прищуриваясь, улыбался.
--Ты?—он вытянул вперёд руку, ткнув в воздух пальцем.
--И ты, --улыбка Жданова выражала отнюдь не радость.
--Как ты сюда попал?!!—Миша тоже скрестил руки на груди и сузил до щёлочек глаза.
--А ты спроси другое: как ТЫ пришёл сюда! Вернее, как доехал.
--Да ты, окаааазывается, врал?!!—Миша попытался встать, но Катя, всё это время удивлённо окидывая взглядом то одного, то другого, не позволила Борщову подняться с кресла, и тот грузно снова рухнул на сидение. Такое положение вещей, а в частности, себя, ему переставало нравиться, чем больше он трезвел и приходил в себя. Но сдержался, не повысив на Катю голос, а только недовольно посмотрев.
--Ага!—довольно улыбнулся Жданов, -- Мерзавец, лгун, подлец и негодяй. Перед тобой всё тот же первоначальный продуктовый набор, не находишь? Только это кто ещё собрался врать!
--Так значит, уговор для Вас, Андрей Палыч…-- Миша умышленно переходил на официальный, слегка надменный тон, --…ничего не значит?
--У меня такое неприятное чувство, что Вы правы!—так же надменно ответил Жданов, -- А Вы хотели от подлеца другое ожидать?
--А жаль!—Миша снова попытался встать, слегка отталкивая Катерину, но нечаянно задевая своей рукой за больную щёку и морщась от боли, --Видно, Вы… Ай!... И правда, слов не понимаете!
--Зато, их помню!—Андрей не поднялся навстречу Мише, но только крепче сжал кулаки, впиваясь ногтями в мякоть ладоней.
--Да хватит, чёрт возьми!!! —не выдержала Катя «дружественной» перепалки, перераставшей каждую секунду в напряжение, от которого казалось, что даже сквозняк на время замер где-то на пороге двери, раздумывая, влететь ли с новой силой, или присмотреться, --Вы объясните мне , в конце концов, что происходит?!!--тишина повисла где-то в воздухе, присоединяясь к сквозняку, --Миша! Почему он… тебя ударил?
Борщов молчал, прикрывая ладонью щёку и, не глядя на Катерину, продолжал сверлить глазами Жданова. Тот невольно повторил за Мишей такой же жест, хватаясь за щёку слева. –Ну?!!—всё больше распалялась Катерина, с силой захлопывая дверь и выходя на середину.
--Да не трогал я его!!!—то ли объясниться, то ли оправдаться, то ли вызвать на себя огонь вызвался первым Жданов, удивляясь сам, как звонко и надрывно в кромешной тишине звучат его слова.
--И я не трогал!—присоединился Михаил, напоминая скорее, самому себе про то, что совсем недавно у соперника красовалась такая же опухоль.
--Тааак!!!—Катерина согнула руки, приставляя их к бокам, несколько минут честно выдерживая всю ту же тишину, -- И это всё, что вы соблаговолили объяснить? – Ответа не последовало, кроме отведённых в сторону взглядов, -- Так почему же вы решили испортить… всем Новый год?
Она ещё старалась рассмотреть физиономии обоих, те места, куда и Жданов, и Борщов периодически прикладывали свои ладони. Следы вмешательства или кулака, или больного зуба, или слишком узких коридоров в том кафе, в котором два мужчины, сидящие перед ней, провели почти весь день и вечер, у Миши были налицо. Вернее, на щеке. У Андрея она впервые только что заметила лишь маленький оттенок желтизны под левым глазом. Но может, это лампа в коридоре давала такой неравномерный свет?..
Они молчали, каждый пытаясь отвернуться.
--Через минуту я вернусь!—предупреждение Кати, оставляющей мужчин и пятясь к кухне, постоянно оборачиваясь на них, звучало, как настоящая угроза. – И тогда, надеюсь, один мне всё же, объяснит, почему он запросто забыл про новогодний стол, а второй…-- она перевела дыхание, -- …второй … вообще сюда явился! –открывая как можно осторожнее кухонные дверцы у шкафов, прислушиваясь к тишине, всё ещё висящей в коридоре, она дрожащими руками перебирала склянки, разыскивая жидкость для примочек против синяков, --И что у вас произошло!—нужная посудина никак не находилась, и Катерина придвинула табуретку, --И почему один напился, едва удерживаясь на ногах, …-- но и с высоты такая необходимая, своевременная банка не попадалась на глаза, --..а второй, который почему-то, был назван назойливым клиентом, трезв, как протёртое стекло!
Исчезнувшая склянка давала время и силы отдышаться, прежде, чем выслушать таинственную историю от них, попытку догадаться и понять, что случилось на самом деле. И почему, зачем, для чего ОН здесь… Но шум, возня и грохот заставили её спрыгнуть с табуретки и, что есть силы, броситься обратно в коридор. И… на мгновение застыть на пороге.
--Какое право ты имеешь на неё кричать?!!—Миша вплотную подступил к Андрею, который, казалось, не собирался подниматься с кресла.
--Я? Имею!—наклоняя на бок голову и улыбаясь, ответил Жданов, -- А вот в твоих правах я сильно сомневаюсь.
--Какого дьявола ты притащился?—Миша распалялся всё сильнее, но, когда Андрей всё же поднялся и оказался около него, немного отступил, дав возможность ему пройти ближе к середине.
--Вот так и знал!—Жданов снова улыбался, засовывая в карманы куртки кулаки, -- Неблагодарный! А надо, надо было тебя оставить на снегу, до… следующего года!—и, нависая над Михаилом, произнёс:-- Культуры нет в тебе, горе-ресторатор!
--Да если бы не ты, я бы совсем не пил!—Борщов не отставал ни по тону, ни по злости, искрящей в голубых глазах чёрными углями.
--Так и не пил бы!—ухмыльнулся Жданов, -- Кто ж заставлял? Ехал бы домой, зубы полоскал.
--А ты, я погляжу, решил лечиться здесь?
--Ага! Догадливый! Заодно, проконтролирую тебя, чтоб ты руки не протягивал туда, куда не надо!
--А вот это тебя не касается совсем!
--Прав, прав!—Жданов хотел было вернуться в кресло, но остановился, когда Борщов перегородил ему дорогу, --Я тоже думал так! Пока тебя не встретил.
--Слушай, Жданов!—Миша еле сдерживал себя, накаляясь до предела от насмешливой улыбки соперника, -- Или ты по—хорошему уйдёшь, пока Катя этого не видит, или…
--Ты, что ль, выгонишь меня?—не собираясь прикасаться к Михаилу, Андрей на всякий случай вынул из карманов руки.
--Хотя бы!
--Хотел бы я на это посмотреть!
--Так смотри!—Михаил не выдержал, всё же ухватился за расстёгнутые полы куртки Жданова и попытался подтолкнуть его к входной двери.
--Лучше вот сейчас подумай и отпусти!—прошипел Андрей, намертво обхватывая своими ладонями руки Михаила, при этом и не двигаясь с места.
--И не подумаю! Ты явился сюда, чтоб всё испортить?!!
--А всё уже испорчено до меня! Отпусти! В последний раз предупреждаю!
--Там , где ты, опять проблемы!
--Самая большая проблема- это ты!
--Ты что, действительно не понимаешь по—хорошему?!!
--Так по—хорошему святоши понимают! Вроде тебя! А я подлец, скотина и свинья. Отпусти, в последний раз предупреждаю!
--Только за этой дверью!
--Ну, берегись!!!
--Только попробуй!
--И пробовать не стану! Придавлю тебя за раз!
--Руки убери!!!
--Я предупреждал тебя заранее!!!
--Иди отсюда!!!
--Сам иди!!!
--Ну хватит!!! Немедленно прекратите!!! Вы… Вы что тут устроили?!!!—Катерина и сама не ожидала, что умеет так кричать. Но, словно по команде двое тут же расцепились, и, отряхиваясь, будто взъерошенные псы, бьющиеся каждый за свою территорию, но, так и достав зубами до соперника, отпрянули, облитые разгневанным хозяином кипятком.
--Провокатор!—поправляя когда-то державшийся на шее галстук, Борщов зачем-то застёгивал пальто.
--Сам ты… идиот! – Жданов наоборот, снимал растрёпанный галстук и засовывал его в карман.
--Довольно!!!—Катя снова крикнула, что было силы и… открыла входную дверь, -- А теперь…-- она едва переводила дух, как и взгляд, прыгающий, как пингпонгный мячик то с одного, то на другого, --Теперь… уходите! – Мужчины на мгновенье замерли, то расширяя, то сужая в щёлочки глаза, рассматривая Катю, словно измеряя глубину правдивости только что сказанных слов. Каждый верил, что желание Катерины относится к сопернику. – Я сказала, оба! – голос Кати становился тише, --И … спасибо вам за… этот Новый год!
Оттенки слёз, настоящей досады, обиды в словах и опущенных глазах будоражили, скручивали нервы. Каждого. У троих.
--Выходи, -- первым вышел Жданов, приглашая за собой Борщова, будто бы не замечая, как Катерина рассматривает его.
--Кать… —Миша ещё пытался задержаться, но Катя отступила в сторону, опустив глаза, но напоследок всё же, подошла к нему сама и застегнула на пальто верхнюю пуговицу.
--Выходи!—Жданов сморщился, как от удара бейсбольной битой по спине, невольно вглядываясь, впитывая этот Катин жест, относящийся к другому. Ссутулился, стал казаться ниже.
--Катя, я объясню!—Борщов переступил порог, но Катерина дверь не закрывала, теперь, закусывая нижнюю губу, просверливала взглядом Жданова.
--Как жаль, что вы… что вы наконец-то, уходите!—отправила прощанье в пустоту и с силой захлопнула входную дверь, поворачивая в замочной скважине ключом и звеня щеколдами…
«Кому жизнь- театр, а кому- вешалка!»-- отталкивая Жданова, Борщов плотнее запахнул пальто и, не вызывая лифт, начал спускаться по ступеням.
«Жизнь не удалась, но попытку засчитали!»-- Андрей, нащупывая в кармане ключи от автомобиля, догнал Борщова уже у выхода из дома.
--Подвезти?
--Обойдусь.
--Как знаешь.
--Знал бы, как, всё было по—другому.
--Взаимно.
--И? Что стоишь?
--Провожаю! Чтоб ты точно не вернулся!
--Чтоб потом вернулся ты?
--Была б охота! Не собираюсь. Но… и тебе не дам.
--Взаимно.
--Ну что, поговорим?
--Войдём в подъезд. Здесь холодно.
--Да уж! Как в Забайкалье!
--Да уж! Не Египет…

_________________

Глава 10.


Она сидела неподвижно, словно кукла, устремив свой взгляд в никуда. Просто в пустоту, в тёмное пространство за окном, не замечая ничего вокруг, но только чувствуя, как душу вымораживает что-то, словно талый, прошлогодний снег. Захлопнутая дверь всё ещё мелкой дрожью отзывалась в организме, накаляя и натягивая до предела то, что когда-то называлось нервами. Но всё в ней путалось сейчас внутри, сплеталось в единый колючий клубок из желаний, протестов, сожалений, злости и снова возвращающегося привкуса таких знакомых ранее и никуда не девшихся чувств. «Почему, чёрт возьми? Почему?»-- голос внутри, как заезженная пластинка, вновь и вновь повторял этот вопрос, но проблема была в том, что теперь она сама не могла придумать для себя никаких ответов
Катя ближе подошла к окну, как будто всё же надеясь, что именно она, приближающаяся морозная ночь, объяснит ей, почему Катерина совсем не думает о том мужчине, который вот уже почти целый год оставался другом, постепенно завоёвывая право на любовь. Почему она совсем не может не думать о другом, который появился, как видение, и через несколько минут исчез за собственноручно закрытой Катей на все замки входной дверью. Катя знала, что Андрей, конечно же, живёт своей жизнью, он изменился, он стал совсем- совсем другой. « Он не твой… Чужой и очень далёкий! Просто слишком тесный город для невозможных встреч… Просто ещё никто не отменял случайностей…»-- с упорством сделал первые попытки разум, проясняя сумятицу внутри. Возможно, он успел жениться или развестись, накопить и разменять многих женщин, упиваться виски, свободой или работой. Без Кати, для которой в его жизни места не было и нет. Но что-то не кричало, а едва шептало, обозначаясь в ней, при этом заглушая любые просветительские попытки разума: в его глазах светилось счастье, как только он её увидел. Что-то внутри Кати будто знало и слегка подсмеивалось над ней, какие воспоминания о ней Жданов спрятал глубоко в душе. Он не забыл. Он помнит, даже если и не хочет вспоминать.
Нет, это не он ушёл сейчас, а Катя. Хлопнула дверью и ушла. От бесполезных и ничего не значащих слов, от глупых и нелепых объяснений, и , наконец, от лжи. « Я должна быть сильнее и выше этого. Я должна перебороть себя и выдержать этот новый удар».
Катя улыбнулась. Ей впервые показались смешными и надоевшими эти не озвученные, непроизнесённые слова, на которые она привычно уповала, как на молитву. Сумасшествие какое-то, бред, водящий всё по тому же кругу! Оторвавшись от окна, Катя вернулась в коридор. Уселась в то же кресло, откуда только что был изгнан Жданов и отправлен на все четыре стороны, лишь бы как можно дальше от неё, отсюда. Сумасшествие, перерастающее в злобу… Явился на минуту, свалился, как снег на голову и разом спутал все принятые аксиомы и решения! Да как он смел вообще сюда явиться? И она, как последняя идиотка, растерялась, обомлела, попятившись назад, пропуская снова Жданова в свою размеренную, устаканившуюся жизнь, позволяя снова властвовать и распоряжаться!
Но он был. Только что. В её квартире. В этом кресле.
Катя зажмурила глаза. Но даже сквозь плотно сомкнутые веки она наслаждалась его близостью, мысленно касалась, истосковавшись после долгой разлуки. С силой обеими руками сдавила виски, но всё её существо, будто бы опять живущее отдельной от разума жизнью, диктовало свои истины и постулаты: Катя ни за что больше не сможет существовать вдали от него. Глупое, глупое сердце! Оно забыло, что идти у безволия на поводу—неудачная примета! Точно так же, как поддаться ощущениям: то, что брошено, отвергнуто—долго помнится…
Желая в этом убедиться, Катя отодвинула щеколду, повернула ключ, открыла дверь и… снова уцепилась за дверной косяк, прижимаясь к стенке.
--Вы?
Двое мужчин, расположившиеся на подоконнике, через лестничный пролёт ниже, не шелохнулись, но при этом раздражённо смотрели на неё.
—Что вы тут… делаете?
Ответа не последовало тоже, как и в первый раз. Мало того, они просто отвернулись в другую сторону, и один из них продолжил что-то диктовать, а второй записывать на маленьком клочке бумаги. Возвращаясь в коридор и наскоро надевая тапки, Катя осторожно, но уверенно перебирая пальцами перекладины на перилах, спустилась к ним. Мужчины тут же собрали какие-то то ли визитки, то ли бланки, наспех засовывая в карманы, и обернулись к ней.
—Что это?
Но Жданов и Борщов заговорчески молчали, продолжая испытывать Катины нервы.
--У вас нашлись какие-то общие дела?
Ответа не последовало, зато на этаже, в квартире напротив, резко распахнулась дверь и на лестничную клетку с визгливым лаем вылетела белая , взъерошенная болонка, а вслед за ней не менее взбудораженная соседка, явно недовольная такой несправедливостью природы, когда в самые неподходящие часы любимое животное страдает недержанием и ему совершенно наплевать, утро это или вечер, день взятия Бастилии или Новый год. Но, разглядев в троице, вжавшейся в подоконник, как минимум два знакомых ей лица, соседка, уже не обращая никакого внимания на стенания любимца, быстро подхватила болонку на руки и остановилась возле них. Праздничные речи, перемежаясь с собачьим визгом, длились бесконечно, то и дело разбавляясь вопросами о здравии, о погоде, о магнитных днях, о дне, часе, минуте возвращения Елены Александровны и Валерия Сергеевича, а так же, о рецептах новомодного салата, который рекламируют все печатные издания, и о палёной водке, от которой поголовно отсеивается в праздники добрая мужская половина человечества... Не остался незамеченным и внешний вид самой Катюши, оцененный на качество материала, прилегание к фигуре, подходящий цвет, количество расстегнутых пуговиц, а так же, внешний облик двух мужчин, расположившихся по обеим сторонам от Кати. А именно, соседским взглядом была за несколько минут изучена степень опьянения, аромат одеколонов, соответствие одежды в зависимости от сезона, марка сигарет, блеск в глазах относительно люминисцентных ламп освещения на лестничной клетке и кривизна улыбок на их лицах вместе с поворотом головы. Первые пять минут Катя как можно сдержаннее и равнодушнее отвечала Марье Павловне, вторые десять жеманно улыбался Миша, принимая эстафету, и в последнюю минуту получасового марафона не выдержал Андрей. Поведав Марье Павловне, что « им необычайно нравится инсталлироваться и переформатироваться рядом с ней, значительно увеличивая свою оперативную память» , но, к сожалению, они все трое очень спешат «создать директорию, предпочитая СД-ром», но обещают тут же возвратиться, стоит только «кликнуть два раза, используя свою саунд-карту», и тогда у всех у них есть шанс на «полный и взаимный апгрейд». То есть, на то, чтоб, всё же, встретить Новый год. И даже у на время онемевшей, превратившейся в меховое чучело, болонки. Широко и белозубо улыбаясь, уже не обращая внимание на растерявшуюся соседку, Жданов , чуть подталкивая Катю вперёд, сам поднялся на этаж и по—хозяйски скрылся за дверью квартиры Пушкарёвых. Вслед за ним, прощаясь с Марьей Павловной, поднялись сначала Катерина, а потом и Михаил. За закрытой дверью все трое шумно и с облегчением вздохнули.
--Что … это …было? – с недоумением спросила Катя у Андрея, всё ещё силясь понять, что он имел в виду.
--Сочувствую такому близкому соседству!—Жданов снова улыбался, вытирая проступивший пот со лба.
--Бабу с пустым ведром, и то приятней встретить!—Михаил расстёгивал под неодобрительные взгляды Жданова верхние пуговицы пальто, --Кать! А попить мне можно? Ну… воды простой.
--Что?..—Катерина не сразу поняла, что Миша просит.
--Не отказался бы и от воды с лимоном!—Андрей тоже расстегнул на куртке до середины молнию, всё так же оставаясь у двери.
Катя несколько секунд молчала, переводя свой взгляд то на одного раскрасневшегося мужчину, то на другого, словно соображая, не слишком ли многого попросили у неё они, будто бы оценивая, на сколько позволительно исполнить эти просьбы, и двинулась на кухню, но застыла у двери, близоруко вглядываясь куда-то в сторону стенки:
--О, Боже! Без трёх минут двенадцать! Новый год!
И в тот же миг, уже не думая больше ни о чём, как о скоротечности времени, Андрей и Миша, отталкивая друг друга, скинули одежду, стараясь петельками попасть на металлические крючки. Вслед за телами от обуви освободились ноги. В следующую минуту Катерина уже открывала одной рукой в родительской комнате бар в поисках когда-то стоящего там Шампанского, другой показывала Андрею на полку с хрусталём, сопровождая нервные движения коротким словом «Там!», при этом, умудряясь свободным пальцем прихватить ещё салфетки. Последняя минута уходящего года была посвящена открытию бутылки, искрящейся белоснежной шапкой пены, переливающейся через края бокалов, наскоро отрезанными и разложенными тремя кусочками колбасы на блюдце для варенья, украшенными сверху веточкой укропа, и прямо на салфетках раскладыванию ароматных мандарин. Бой Курантов не соизволил задержаться хотя б ещё на несколько минут…
--С Новым годом!—Миша первым обозначил своё присутствие на кухне.
--Да уж!—не собираясь слушать звон бокалов, придвигая свой к себе поближе, поздравил всех присутствующих Андрей.
--Невероятно!—с трудом дожидаясь двенадцатого удара часов на Спасской башне, Катерина устало опустилась на табурет.
Праздничный напиток был выпит молча…
По телевизору давно мелькали то дирижёры, то смычки, полушёпотом распространяя по кухне классическую музыку. Но её, пожалуй, как и само изображение, никто не замечал. Кроме Жданова.
--А можно … хм.. это чем-нибудь переключить! Ну не поминки же, в конце концов, справляем!
Андрей и сам не мог предположить, что столь невинной просьбой положил начало длительной и напряжённой постновогодней истерии каждого.
--Переключить?!!—Катя отставила бокал и нависла над столом, опираясь на скрещенные руки, -- Переключить… Обойдётесь, Андрей Палыч! Если вы немедленно не объясните мне, кто вам позволил испортить мне этот Новый год!
Вопрос касался и Михаила. Он понял это по сведённым домиком бровям и закусанной губе у Катерины. Держать ответ он начал первым.
-- Катя, извини… Так получилось. Я не хотел. –нетронутые три кусочка колбасы разжигали в нём вину до вселенского масштаба.
--Что с твоей щекой?—сверкая взглядом на Жданова, Катерина всё же, повернулась к Михаилу.
--Да понимаешь, зуб!
Для убедительности открыв рот и указывая на больную щёку, Миша коротко и лаконично поведал Катерине предновогоднюю «мистерию», с ночными похождениями, утренними полосканиями, дневными встречами с клиентом и вечерним перебором виски.
--Ну а что же с Вами приключилось, назойливый клиент?—Катя снова повернулась к Жданову и, облокачиваясь подбородком на согнутую руку, оценивала степень наглости Андрея, как ни в чём не бывало рассматривающего струнные инструменты на экране телевизора. Или нарядных музыканш с оголёнными бюстами. Ответа не последовало, и тогда она совсем выключила звук.—Тоже зуб? Только слева? И именно та поликлиника, на которой сошёлся клином свет?
Андрей всё так же напряжённо вглядывался в экран, продолжая оценивать глубину декольте на платьях девушек. Или цвет корпуса и кнопок в телевизоре. Тогда Катерина поднялась с табурета, парой шагов пересекла пространство кухни и перегородила собою объект такого пристального внимания Андрея.
--Ну?
--Что «ну»?—Жданов всё же, посмотрел на Катерину, но заглянуть в глаза так и не решился, -- Ничего не видно. Всё полосато. Как… на зебре. Не могли бы Вы...—он протянул вперёд свободную от бокала руку, расставляя пальцы, и слегка качнул, загребая воздух…--отойти немного? Очень, очень интересная программа!
--Что?...—Катя от возмущения и нехватки слов даже наклонилась над Андреем, -- Отой…ти? Зеб… ра?—и в эту же секунду одним нажатием на кнопку на пульте телевизор превратился в серо-чёрный предмет мебели.
--…И, кстати, не надо так на меня смотреть!—Жданов повернулся к Катерине, но лица её по- прежнему не видел, -- Я не сказал, что Ваш костюмчик плох. Просто… просто его на Вас определённо мало.
--Андрей!—не выдержал Борщов, всё это время молчавший, чтоб не сердить и не расстраивать Катю дальше, -- Ты может, прекратишь нести подобную чушь?
--Хорошо, -- покорно согласился Жданов, разворачиваясь всем корпусом к столу и бегающим взглядом рассматривая новогодние яства, -- Могу совсем молчать. Только кто-то, кажется, говорил про ростбиф, маринованный в коньяке, на оливковом масле и с зёрнами горчицы, -- при этом Жданов аккуратно подцепил веточку укропа и отправил в рот, --А так же камамбер, поджаренный в миндале и с фруктами, –кусочек колбасы отправился вслед за укропом, -- Это я уже молчу про «Цезаря» . Или … как там его… «Рыцаря»… Или…
--Да если бы не ты!—Миша даже приподнялся, чтоб быть ближе к Жданову, но, подумав, снова сел, -- Если бы не ты, который ещё с утра решил испортить нам Новый год! И продолжаешь портить!
--Перестаньте!—Катерина звонко щёлкнула вилкой о пустой бокал, приготовленной только для одной себя, --Хватит! Час назад вы уже устроили спектакль перед дверью! Такой, что я теперь не знаю, что скажу родителям, когда они вернутся!
--Ну, скажете, что здесь был … Дед Мороз. –потянуться за вторым куском колбаски Жданов не решился, -- Кстати, о подарках.
--Кстати!—Миша злился и одновременно чувствовал себя последним грешником, --Катюш… Всё, приготовленное для тебя, осталось в автомобиле. А машина в…
--А сундук на дубе. В сундуке яйцо. В яйце игла. На конце иглы…-- шутка Жданова вызвала ответный гнев и шквал вопросов Катерины. Такой, в котором все объяснения Борщова терялись и тонули без надежды на воскрешение.
--Да как Вы смеете ещё шутить?!!—Катя снова с силой облокотилась на локти, нависая корпусом над поверхностью стола, но отпрянула назад, как только встретилась с таким же пронизывающим, раскалённым, как угли, взглядом Жданова, --Вам… мало того, что Вы испортили мне этот Новый год?
--Что уж там!—впервые всматриваясь в Катины глаза за все последние минуты, так же раздражённо ответил Жданов, -- Берите больше! Испортил жизнь! Вы именно про это умолчали?
--И жизнь тоже!
--Ну вот!—излишне громко рассмеялся Жданов, -- Узнаю Вас. Вот теперь всё на местах!
--Да, только Вам не кажется, что Вы сейчас не на своём месте?
--По—моему, это просто очевидно!—поддерживал Катерину Борщов, но , не смотря на природный громкий голос, услышан не был.
--Катенька! – Андрей сменил улыбку на плотно сжатые и побелевшие от усилья губы, -- Так Вашими стараниями! Ну, сами знаете! Но смею огорчить Вас—я снова всё на том же месте! На своём!
--Так Вы сейчас про.. Зималетто?—она не ожидала, что когда-то снова произнесёт такое звукосочетание, -- Так вот про что Вы говорите! Вам не даёт покоя доверенность на Сашу!
--Да плевал я на него!
--Так что же Вы волнуетесь тогда? Ведь не за что бояться! Бизнес Ваш никуда и ни к кому не уплывал! Из семьи.
--Ошибаетесь! Вам не идёт такая глупая самоуверенность!—Андрей внимательно смотрел на Катерину, с удовольствием отмечая, как она от волнения скручивает в трубочку салфетку. Или от ненависти к нему, всё так же бесцеремонно улыбающемуся, -- Меня и правда, волновало кое-что. Но сейчас мне наплевать.
--И что же?
--Предательство одной моей помощницы. Преданной, верной! Готовой и в огонь, и в воду ради общих целей! А главное, честной. Которая не умеет врать. Потому что…
--Ну? Договаривай, раз начал!—Катерина первая забыла про официальный тон.
--Потому что, её не так воспитали. Вот так вот! – выдохнул Андрей, широко раскидывая руки по сторонам, --Помощницу мою.
Она была ещё не в силах отдышаться, то открывая рот, то плотно сжимая губы, до боли закусывая нижнюю губу. Сколько раз она готовила себя к такому разговору, проигрывая и разворачивая перед самой собой сценарий, отчётливо , уверенно произнося каждое слово, запоминая даже последовательность фраз и интонацию в голосе. Сколько раз она решала сначала извиниться перед Ждановым, а потом всё объяснить. Или сначала объясниться, чистосердечно и без прекрас рассказывая об истинных причинах такого нелицеприятного поступка, а извиниться после, не обращая ни малейшего внимания на то, поймёт ли он её слова или всё так же останется обиженным, имея собственное мнение. Но именно сейчас, когда сам Жданов вырос, как из-под земли, перемешивая в Катерине давно уложенные чувства, она сама не ожидала, что окажется потерянной, беспомощной, беззащитной перед этим нахально улыбающимся, самоуверенным типом, сидящим перед ней. Отхлёбывая маленькими глоточками Шампанское, заботливо налитым Михаилом, Катя будто бы брала тайм- аут, паузу, вспоминая когда-то услышанную фразу пор нападение и лучшую защиту. Жданов тоже переводил дыхание, большими, жадными глотками отправляя шипучую жидкость в горло, при этом, не сводя глаз с Катерины.
--А ты, оказывается, настоящая свинья, Андрей Палыч.
-- Ага! Ещё подлец, мерзавец, скотина и идиот, -- Шампанское закончилось в бокале, но Андрей заполнил ёмкость водой, стоящей на столе, в графине, при этом, придвигая ближе к Катерине ополовиненную бутылку, замечая, как Катя быстро опустошает второй бокал, -- Ну? Так я называюсь? Или ты за этот год пополнила свой лексикон?
-- Скромничаешь, Жданов! – Катя отставила пустой бокал, удобнее устроилась на стуле и скрестила руки на груди, -- Хотя… Что толку подбирать слова, которые все, как одно обозначают слово подлость.
--Да кто бы говорил!
--Хотя…-- Катя улыбнулась, -- К чему весь этот странный разговор? Вам, Андрей Палыч, чувство вины, пожалуй, и вовсе не знакомо. Так что, оставим это, и…
--Моя вина в одном, -- говоря, как можно тише, оглядываясь на Михаила, Жданов опустил глаза, -- В том, что полюбил тебя тогда! Такую…
--Что? Что ты сказал?—Катерина и не заметила, как привстала с места, --По- лю- бил? –и в следующую минуту пространство маленькой кухни наполнилось звонким, раздражённым, излишне громким Катиным смехом, -- Ты опять про то же? Скажи, тебе не надоело? Ну сколько можно унижать себя враньём?
--А ты права! Забылся!—Жданов снова вскинул руки, будто бы кланяясь и извиняясь, --Говорить с тобою о любви- всё равно, что…—Андрей, оборачиваясь вокруг своей оси, заметил на подоконнике ветвистый фикус, -- Всё равно, что разговаривать… вот с этим деревом! С человеком, который и сам-то не любил… Который это слово слышал только… в сказках. – но чувствуя, что возможно, переборщил в сравнениях, наблюдая, как Катерина снова беспомощно хватает губами воздух, вкрадчиво добавил, не отрывая от неё внимательных, прищуренных глаз, -- Ну, ведь так, Катюш?
-- Теперь я понимаю…-- как можно больше набирая воздух в лёгкие, освобождая сцепленные руки и расправляя их на столе, словно запасаясь необходимой энергии и силами перед прыжком , полушёпотом проговорила Катерина, поднимаясь и тут же оказываясь возле Жданова, -- Я поняла, зачем же ты сюда явился!...
--Прозорливость, Катенька, —всё ещё не Ваш конёк…-- Жданов тоже поднялся со стула и, оказавшись так близко к Катерине, поднял голову чуть выше, чтоб, не видя её сейчас, словно увеличить расстояние между ними, -- Так , зачем?
--Тебе мало показалось того устроенного шоу много месяцев назад?—Катя сделала ещё один шаг ему навстречу, совсем не обращая внимание, как Жданов пятится, натыкаясь на расставленные стулья, -- Ты не насытился, не насладился той игрой с людскими душами?
--Кать, подожди…-- он всё же попытался остановится и даже выставил вперёд ладони, но Катя рывком откинула их, ударяя по расставленным пальцам, -- Больно же!
--… И чтоб продолжить это издевательство, эту ложь, этот омерзительный обман, ты сюда явился, чтоб обвинить во всём меня?
--Кать…-- до кухонного проёма, ведущего в коридор, оставалось несколько шагов, и Жданов снова попытался остановиться, нелепо и не к месту улыбаясь, --Катя! Подожди… Успокойся, наконец! Давай поговорим!
--По- го- во- рим?!!
--Ну да… Попробуем.
--Уходи. Немедленно! Пошёл… вон!
--Только вместе с ним! С Борщовым!—Андрей застыл, перегораживая собою весь кухонный проём. Улыбка на его губах мгновенно превратилась в злорадную гримасу.
--Кто тебе позволил вмешиваться в чужую жизнь? Миша- мой жених, и ты не смеешь даже говорить о нём, понятно?
--Который?—Андрей обвёл глазами кухню, но кроме них двоих он не увидел никого, -- Который по счёту после Зорькина? Второй? Четвёртый? Пятый?
Звонкая пощёчина, зажмуренные глаза, прижатая рука к больной щеке и громко хлопнувшая входная дверь за спиной у Жданова заставили невольно Катю отступить и, натыкаясь спиной на стол, она бессильно рухнула на табурет…

_________________

Глава 11.


Она смотрела на него, растерянно хлопая глазами. Одной рукой схватилась за табурет, вторую плотно прижала к губам, то ли готовая сорваться и бежать, пока Андрей, всё такой же неподвижный, зажмурив глаза, держался за больную щёку, то ли закричать, то ли просить прощения. Она смотрела на него, пока он жмурился и будто бы, застыв, принимал какое-то решение. Но как только Жданов медленно открыл глаза, пронизывая, прорезая насквозь Катю взглядом, словно тысячью заточенных ножей и копий, она не выдержала и отвернулась. В эту же секунду она почувствовала, что Андрей рванулся к ней.
Катя вздрогнула, когда ее обхватили сильные руки и одним движением развернули в противоположную сторону. Теряя равновесие, она уцепилась за край стола, зажмуриваясь, что есть силы, и словно вжалась в табурет. Но всё те же руки, почти не прилагая никаких усилий, с лёгкостью выдернули Катю из-за стола и, встряхивая так, что расстегнулась и слетела на пол с волос заколка, позвякивая металлическим ободком, и сжали плечи. Этот звон и блестящие ленточки заколки, трепыхающиеся на полу, заставили Жданова ослабить хватку, но он так и не разжал ладони, прижимая Катю к своей груди спиной. Она ощутила прикосновение горячего тела и шумное дыхание, всколыхнувшее волосы над ее ухом, и замерла в ожидании. На миг ей представилось, что Жданов просто раздавит её в своих руках, а, предугадав ее намерения- бежать, возможно и ударит, совсем не контролируя себя. Слишком сильно ныли плечи. Слишком громко он дышал, переводя дыхание в животный рык. Но она тут же отбросила эти подозрения. Он никогда бы не посмел её ударить. Страх и неожиданность рождали в Кате отчаянное, холодное равнодушие и уверенность. Но в следующее мгновение по телу пробежала крупными мурашками неконтролируемая дрожь. Все те же руки избавили ее от волос, копной разбросанных по плечам, откидывая в сторону, и Катя почувствовала, как его губы настойчиво, но мягко прижались к ее уху. Она узнала пьянящий вкус этого прикосновения– так мог дотрагиваться только один человек на Земле, одновременно забирая остатки сил, разума, выдрессированной воли, заставляя подчиняться и слабеть даже тогда, когда единственно правильным решением было оттолкнуть. Человек, который был для нее дороже жизни. Которого она ударила, что было силы.
– Андрей... – выдохнула Катя его имя, смешивая эти звуки с его дыханием.
--Ты… Ты просто …Бесчувственная дура!
Пьянящий трепет губ, дрожащих, тёплых, мягких, едва касающихся уха, перемешался с горечью выплёскивающейся ненависти, раздражением и злостью. Мгновенно, словно кто-то тронул колбу с осевшими на дне реактивами. И вот теперь они, вступая в силу, выдавали непредсказуемую диффузию несоединяемых частиц. В ней самой, в Кате, стоящей всё ещё с закрытыми глазами, прижимаясь к Жданову спиной.
--Что?..—она была готова слышать от Андрея что угодно, но только не такие несправедливые слова. Даже если… Даже если Катя знала, что заслужила их, -- Что ты сказал?!!—она резко дёрнулась в сторону, отталкивая Жданова, и сама оказалась у двери.
--Мне, между прочим, больно!—он ещё держался за отпечатанный зудящий жар, оставленный Катей на его щеке, --Тебе знакомо это чувство?
--Нет!
--Я так и думал! И мне теперь понятно!
--Тебе? –громко и слишком неестественно рассмеялась Катерина, стараясь всё же не смотреть, как Жданов достаёт платок и прикладывает к губам, рассматривая на белом кусочке ткани крохотный красный отпечаток, --Тебе… Понятно…--но она была не в силах отвести глаза и всё меньше верила, что сможет удержаться, чтоб не броситься ему сейчас на шею с извинениями. Спонтанность всего происходящего, смешенные чувства, бесконечная борьба самой с собой медленно, но уже без остановки лишали её возможности контроля и самообладания. Она и не заметила, как две крупные слезинки блестящими дорожками катились по лицу.
--Ну вот…-- Андрей заметил, как она беспомощно пальцами утирает щёки, размазывая макияж. Слёзы Кати приводили Жданова в настоящее бешенство от своей беспомощности перед этими слезами. Только не это! Только не сейчас! –Ну вот!—повторил он как можно громче, засовывая глубже в карман платок, --Глупая и есть…
--Ты не имеешь права!...—тушь попала в глаз и больно щипала, тем самым, вызывая новые потоки слёз, --Кто ты есть такой, чтобы…--Катя, уже не думая о том, как выглядит сейчас перед Андреем, задрала подол у кофты и пыталась совсем убрать следы косметики с лица, --… чтобы врываться сюда, ко мне, и обзывать меня последними словами!
--Кать… --На мгновенье замирая с рукой в кармане, не в состоянии оторваться взглядом от такого непринуждённого, искреннего действа Кати, детского, наивного, оголяющего при этом не только всё ещё вздрагивающий от сдерживаемых рыданий её живот, но и всю ею душу, Андрей терялся. Становясь беспомощным, он снова злился, --Ну не … последними… Не обзывать!... Прекрати, в конце концов, реветь и… --он вытянул вперёд ладонь и ткнул в сторону Кати пальцем, -- И…устраивать… стриптиз на кухне!...
Катя застыла, замерла, окаменела, не открывая глаз, всё ещё прислоняя подол кофточки к щекам. Но плакать ей больше не хотелось. Процедив сквозь зубы, медленно возвращая вздёрнутую одежду на место, она шепнула:
--Уходи! Немедленно! Сейчас!
--Что и собирался сделать!—Жданов, теперь засовывая и вторую руку в карман, подошёл поближе к Кате, размышляя, с какой стороны проём, который она занимала, шире, чтоб пройти и не задеть её при этом.
--Ты негодяй!—Катерина при этом, широко раскидывая руки, обеими ладонями упёрлась в деревяшку у дверной коробки, --Ты нахал! –пропускать его она похоже, пока не собиралась, --Ты самый мерзкий тип, которого я знала!
Один глаз Кати оставался украшенный тушью, второй при этом был девственно чист. Андрей не удержался и хмыкнул, не удосуживаясь вынуть руки из карманов.
--Всё верно, Кать!
--Ты… --ладони медленно сжимались в кулаки, --Ты надо мной ещё смеёшься?!! Убирайся вон!
--Но Катя!...—Андрей шагнул сначала в одну, потом в другую сторону, соотнося ширину просвета между дверью и Катериной, почти полностью теперь занимающей проём.
--Ты… ты просто… -- ей явно не хватало слов, чтоб наградить Андрея, всё ещё улыбающегося перед ней, заслуженными определениями, --Я… Я ненавижу тебя! Ясно?
--Куда ж яснее! Но дай мне…
--И больше никогда не попадайся мне на глаза !
При упоминании об этом органе зрения Жданов снова прыснул смехом.
--Хорошо, хорошо! Я понял! Только дай…
-- Ты привык, что в жизни можно только брать!—Катя выставила вперёд ладонь, словно пытаясь остановить маячащего перед ней Андрея,-- «Дай, дай, дай!» Пррротивно!
--Что же?—с интересом прищурился Жданов, --Что тебе так противно, Кать?
--Всё!—выкрикнула Катя ему в лицо, -- И ты… тоже! -- Как безумен этот бунт в ней! Он исходил откуда-то изнутри, но все же это было нечто чужеродное для Катерины. Чей-то чужой голос будто бы шептал ей слова, наполненные злобой, обидой и ненавистью. Она пыталась сопротивляться, но, наверное, не очень сильно. Быть может, она хотела слышать эти слова. Может быть, услышать им опровержение. Но Жданов был холодным, как затерявшийся айсберг в океане, и неприступным, как скала. Он едва заметно продолжал улыбаться и лоснился, как начищенный самовар.
--А уж ты-то мне как…-- буркнул он себе под нос, но всё ещё разглядывая Катерину.
--Тогда какого чёрта…-- ей не хватало воздуха, чтоб выговорить целую фразу, и Катя отрывисто вздохнула, -- Какого чёрта ты сюда пришёл? Чтобы напомнить мне, какое я ничтожество?
--Не потому!
--Чтобы снова разрушить жизнь мою?—она его уже не слышала и с трудом воспринимала собственные речи, --Чтоб опять мне врать?—но вспоминая, что немногочисленные слова Андрея совсем не содержали ни признания в любви , ни даже извинений, разозлилась ещё больше. На него.—Ненавижу!
--Взаимно!—выкрикнул Андрей ей в лицо, и от неожиданности Катя отступила. Андрей воспользовался освободившимся проёмом и проскользнул из кухни в коридор. Но, остановившись, он обернулся. Катя стояла, скрестив руки на груди, и наблюдала за ним, прищуриваясь.—А ненавидишь—это потому что, всё ещё любишь. Меня.
--Что?...—Катя шагнула к нему навстречу, в коридор, но потом снова попятилась назад, решая, что безопаснее провожать Андрея всё же, оставаясь на кухне, --Самовлюблённый идиот! Самоуверенный нахал! Люблю тебя? – Катя снова не удержалась и вышла в коридор, теряя из поля зрения Жданова, --Да как тебе такое могло только в голову придти? Я давно люблю другого!
--О!!!—Жданов, устроившийся на скамейке среди пальто, завязывая шнурки, на мгновение оставил это занятие и в одном ботинке шагнул навстречу Катерине, --Любишь! Другого! Этого святошу, что ли? Борщова Михаила, которого я сам тебе принёс?
--Представь себе!—выкрикнула Катя, тут же отступая, как только Жданов оказался около неё, --Прекрасно, что ты сам всё понимаешь!
--Ну и где же он, твой Борщов?—Андрей вернулся в коридор, но при этом не вернулся к переобуванию в ботинки. Он прошёл дальше, с шумом открывая двери во всех комнатах, -- И? Где же он? Твой Борщов! Может, здесь, на твоём диванчике?—он сделал несколько шагов в Катину комнату, но тут же вышел, оглядываясь, не идёт ли она за ним, -- Или тут? В спальне! – в комнату Пушкарёвых Андрей войти не решился, -- А может здесь? Принимает душ?—но дверь в ванную комнату распахнуть ему не удалось: Катя прижала её ладонью.
--Прекрати поясничать! Артист! Шут гороховый! – она была уже спокойна и казалась совершено серьёзной, -- Ты сейчас оденешься, уйдёшь, и привезёшь сюда мне Михаила. И это сделаешь ты сам! И извинишься. Но так и быть—я помогу тебе!—Катя крутила в руках телефон, -- Я позвоню ему сначала.
--Я? Сам?—такой уверенной наглости Андрей не ожидал, --Извинюсь? Привезу?—он наклонился над Катей так низко, что она непроизвольно втянула голову в плечи, чтобы казаться ниже ростом.—Не дож-дёшь-ся! Ясно?!!
--Да! Ты!—найдя в себе остатки смелости, Катя выпрямилась и продолжала, --Ведь это ты задумал весь этот цирк!
--И не собирался даже!—Жданов, снова присев на скамейку, с интересом наблюдал за Катериной, которая уже второй раз набирала Мишин номер, -- Это случай, Катенька! Не больше! Ты веришь в случаи?
--Нет!—коротко ответила она, сосредотачиваясь на длинных гудках в телефоне, -- Куда же он подевался?... Всё из-за тебя!
--Ах, какая жалость!—всплеснул руками Жданов, -- Трубку не берёт! Абонент не в зоне! Не в твоей!
--Значит, ты пойдёшь сейчас и вернёшь его обратно!—коротенькой антенной трубки Катя тыкнула Жданову в плечо, --Ведь ты же помнишь, где вы с ним обедали и ужинали? Где ты так по—свински напоил его?
--Я-то помню!—он оттолкнул телефон с такой силой, что Катя едва сумела удержать его в руках, -- Только не уверен, что после парочки стаканов виски у твоего дружка не случилась амнезия!—он снова поднялся, и Катя тут же вернулась к кухне, -- И не смотри так на меня! Да! В этом я ему помог! Повар, а пить не научился! –Андрей протяжно засмеялся, -- Зато, твой женишок, видимо, прекрасно умеет борщ варить! Или… Тоже на словах?
--Да как ты смеешь так неуважительно…-- Катя снова злилась, --так гнусно думать про него? Ведь ты его совсем не знаешь! –но, заметив, как Андрея веселят её слова, набрала побольше воздуха в лёгкие и крикнула:--Зато, он умеет прекрасно заниматься сексом!
На мгновение в квартире повисла тишина. Мёртвая, тяжёлая, давящая, кажущая бесконечной. И даже электрические разряды, отскакивающие, будто мячик, прыгающие между Катей и Андреем, которые, казалось, можно было потрогать, определить на цвет и вкус, сникли, растворились, забираясь снова в их тела, накапливаясь для дальнейших замыканий. В пространстве только чувствовалась грань, стеклянная стена, к которой они оба так опрометчиво пришли и пытались преодолеть, перепрыгнуть, но не разрушить. Грань больно и остро резала по нервам каждого из них.
--Замечательно, Катюш!—первым выпустил потоки пара, как из скороварки на плите, Андрей, снова появляясь на пороге кухни, полностью одетый, застёгивая молнию на куртке, --Я очень рад! Только, знаешь…-- он как-то по-детски заморгал глазами и даже попытался невинно улыбнуться, тем самым, невольно заставляя Катю полностью сосредоточиться на его лице, --Знаешь, и я ведь не один.
--С Кирой, -- вздохнула Катя, не скрывая досаду в голосе.
--Не угадала, Кать! Не с ней. С Кирой мы давно расстались. У меня другие женщины. И я всё так же прекрасно умею это делать с ними.
--Да?—нервно усмехнулась Катерина, засовывая кулаки в узенькие карманы спортивной кофты, -- Не удивительно! Первый бабник Москвы…Очень рада!
--И я доволен, Кать! И … они.
--А знаешь, -- Катя стала вдруг серьёзной, закусывая нижнюю губу, -- Я и правда рада, что у нас с тобой всё вот так сложилось. Вернее, не сложилось. Точнее, что всё произошло именно так! – губа предательски дрожала, и Катерина закусила её сильнее, невольно делая паузы в словах, чтоб выровнять дыхание и голос, --Ты счастлив с …другими. Я тоже люблю … другого. Поэтому, нам незачем переживать и вспоминать о прошлом! Ну мало ли какое оно—прошлое бывает! Ведь главное, что мы оба счастливы в настоящем. Я…-- прислоняя на минуту ладонь к глазам, но тут же отрывая, Катя улыбнулась, -- Я очень рада!
--А уж как я рад!—чуть слышно ответил Жданов, опуская голову вниз и блуждая взглядом по зигзагам кухонного половичка. Он на минуту, кажется, даже перестал дышать, чтобы понять, почувствовать, не глядя, что сейчас делает Катя. А главное—понять, что ему сейчас придётся делать.
--Ну так уходи! --то ли попросила, то ли приказала, то ли выдавила из себя Катерина. Андрей почувствовал, что она дрожит. -- И будь счастлив. Как и я.
--Кать…
--Дверь сзади. Просто захлопни. Я потом закрою.
--Кать…
--Уходи.
--Да нет у меня никого! Кать! Послушай!...
В нависающей над ними тишине было только слышно, как тикают часы, как холодный зимний ветер то закрывает, то открывает маленькую форточку, как шевелятся от ветра занавески, как бьются их сердца и учащается дыхание.
--Убирайся… Уходи!—шепнула Катерина и, не сводя со Жданова глаз, медленно подошла к столу, что-то там нащупывая, не глядя, -- Хуже будет!
--Подожди… Давай поговорим!—Андрей следил за ней, не отрываясь, но у него не получалось выбраться из омута потемневших Катиных глаз.
--Я жду!
Но Жданов вместо того, чтоб вспомнить, для чего он всё-таки, оделся, шагнул навстречу к Кате. И в эту же минуту вскрикнул от неожиданности и дёрнулся назад, но так и не подался больше ни в какую сторону, опуская голову и рассматривая себя спереди: большая миска макарон, всеми забытая, только что мирно покоящаяся на столе, была полностью прокинута на его новую куртку. Липкие и холодные колбаски струйками скатывались по его груди и животу, замедляя свой маршрут на замочке от молнии. Некоторые, самые маленькие и скользкие, прямиком сползли в нагрудные карманы, оставляя после себя тёмные, мокрые следы. Самые длинные макаронины зацепились за воротник и, похожие на сальные шнурки, свисали и раскачивались, доставая до шеи. Самые юркие успели спуститься и расположиться на ботинках, устраиваясь горкой на мысках.
--Ты… -- Андрей широко раскинул руки, метая взгляд то на себя, то на Катерину, которая успела отскочить к окну и прислонить ко рту ладони, -- Ты!—выдохнул он так, как будто только что пробежал стометровку, --Ненормальная! Да ты...истеричка!—он оглянулся по сторонам в поисках какого- нибудь подходящего предмета, чтоб очистить куртку, и, не найдя, рванул её с себя, выворачивая наизнанку и встряхнул так, что кулинарные изделия разлетелись по всей кухне, попадая и на Катерину.
--Попрошу здесь не сорить! Ты не дома!—недовольно взвизгнула Катя, отскакивая от брызг.
--Что ты наделала?!!—Жданов продолжал трясти куртку, выворачивал её и, брезгливо морщась, снова одевал, так и не расстёгивая молнии.
--И было мало!
--Нет уж!—резким движением Андрей застегнул до самого воротника молнию и, развернувшись на каблуках, рванулся с кухни в коридор, -- С меня довольно такого… счастья! Такого праздника… души! Счастливо оставаться!—он с силой дёрнул ручку двери так, что она, открывшись, глухо стукнулась о стену и по инерции собралась захлопнуться опять. Но Андрей удержал её, выставив ногу.
--Скатертью дорога!—наклонилась Катя, не сдвигаясь с места, опираясь ладонями на рядом стоящий стул, -- Не поскользнитесь! Гололёд! Опасно!
--Без Ваших советов обойдусь!
--Не сомневаюсь! Это так я. Просто! На всякий случай! И… не забудьте вытряхнуть ботинки.

_________________

Глава 12.


В прихожей стало тихо. Ни шорохов одежды, ни скрипа двери, ни звука открывающегося лифта где-то на этажах. И только холод сквозняка, стелющегося змеёй по полу, путал, оплетая, Катины босые ноги. Переступая, но не трогаясь с места, Катя наклонилась ниже, всё так же держась за стул, и замерла. Ей была видна только часть стены и тень, отбрасываемая неровным серым пятном куда-то в сторону калошницы и вешалки с пальто. Тень казалось неподвижной, и она не понимала, одежда это, всклокоченная на крючках, стеллаж, набитый книгами или лыжи, ещё с весны подпирающие угол коридора, так вздёргивают нервы и заставляют сердце прыгать барабанной дрожью почти у горла. Клавиша сердца у неё как будто запала от впечатлений, влекущих за собой страх. Страх только одного сейчас: что он уйдёт и больше не вернётся. И всё, что когда-то случалось с ней, есть и будет, не имело никакого значения. Сердце, рвущееся из груди, да и всё происходящее, в новой, какой-то другой системе безумного мира - ненужная кнопка… «Ушёл или… остался?»
--А никуда я не пойду!
Катя вздрогнула и рухнула на стул, чувствуя, что и ноги в сговоре с сердцем: подкашиваются и дрожат, лишая остатков уверенности в теле.
--Мне, в конце концов, не на работу!—после небольшой паузы продолжил тот же голос мучить обессилившую Катерину. –Да и поздно уже. Или слишком рано.
Катя почувствовала себя внутри мягкой, как переспелый арбуз. Странно! Так долго в ней вызревал какой-то твердый зеленый бутон, а потом внезапно лопнул чем-то розовым и горячим, растекаясь по остаткам сжатых нервов. Она отрывисто вздохнула, открыла рот, чтоб огласить … новое, надсмешливое желание , но вместо этого Жданов услышал короткое:
--Зачем?...
--Что» зачем»?—не понял он вопроса, уже показываясь в коридоре и снимая с себя куртку.
--Зачем ты … --она хотела у него спросить совсем другое. Где его носило столько дней… Как он смел решить, что ей не нужны его звонки… Как он мог послушать и поверить, что она уехала и забыла… Какое право он имел менять её на стаю однодневных женщин, когда она не в силах оторвать хоть часть своей любви. Зачем он вообще сюда явился, если она ему и правда, не нужна…--Зачем ты…--вздохнула Катя, прижимая ладонь к груди, --… Закрой дверь на верхние замки. Да, ты не ослышался! И если ты вернулся, то я… то ты теперь ох, как много узнаешь про себя!
--Охотно выслушаю!—улыбнулся Жданов, присев на корточки и разыскивая в калошнице тапки, --Но не торопись.
--Это почему? – Катя вышла в коридор и скрестила на груди руки.
--Есть хочу, пить, и, в конце концов, я слишком долго не был в душе!
--Не хочешь ли ты сказать, что…--
--Ага!—Жданов подошёл к ней и, не церемонясь, без лишних слов взял за плечи и чуть подвинул в сторону так, чтоб дверь в ванную комнату беспрепятственно открылась.
--Что ты себе… позволяешь?—от неожиданности и его прикосновений Катя вздрогнула и сама попятилась назад, упираясь спиной в стенку.
-- Женщина многое позволит мужчине, который много себе позволяет, -- услышала она через закрытую дверь ванной, --Ты этого не помнишь, Кать?
--Ты…--Катя растерялась. Она была уверена, что Андрей станет извиняться за свои нахальные слова, за бесстыжие выходки, попросит разрешения остаться, затем, поговорить. Или просто воспользуется ситуацией, ведь кроме них сейчас- ни одной живой души. Закрыта дверь. Отключены все телефоны. К подобной уже когда-то исполненной программе Катя была готова, особенно сейчас, как никогда. Но Жданов оставался холоден, надменен и безразличен. Катерина ничего не понимала и злилась не на шутку, тут же забывая, как только что молила всех святых, чтоб он остался, --А ты, однако, самоуверенный и самовлюблённый нахал!
--Да, Катюш!—шум воды и грохот баночек мешался с голосом Андрея, отчего она, чтоб не пропустить ни одной его дальнейшей фразы, осторожно подошла поближе и приложила ухо к двери, -- Но я всё тот же! Андрей Жданов! Самый гнусный и подлый человек, которого ты… любишь!
Теперь Андрей прислушивался к любому шороху по ту сторону двери, закрывая кран с водой. Но в коридоре было тихо. Прошла минута, две, четыре, и ему даже показалось, что Катя просто отошла. Но у самой щели между дверью и стеной он услышал грозное, как наставление, и твёрдое, как гранит, шипенье:
--Ошибаешься, Андрей Жданов! И попрошу запомнить: я давно люблю другого.
--Ну вот и славненько!—вздохнул Андрей и снова открыл оба крана, -- Всё на своих местах! А я-то уж подумал…
--Что подумал?—перебила его Катя, что есть силы прижимаясь ухом к двери.
--Чёрт!—выкрикнул Андрей так, что она отпрянула на время, -- Что за мочалка? Это… Это же издевательство какое-то! И в этой ванной есть хоть один нормальный гель или шампунь?
--Есть, -- усмехнулась Катерина, догадываясь, что Андрей решил воспользоваться длинной щёткой с деревянной рукояткой, которой папа обычно моет всю сантехнику, -- Но не про Вашу честь! Вас сюда никто не звал, и тем более, не приглашал для душа! – Катерина снова прислушивалась к всплескам воды за дверью, --Шли бы в баню!
--Обойдусь без Ваших наставлений!—недовольно выкрикнул Андрей, перемежая слова с грохотом каких-то баночек, -- Катя! Что за ерунда? И, в конце концов, где у вас хотя бы мыло?
--А почему Вы тут хозяйничаете?—неподдельно возмутилась Катерина.
--Не смею Вас просить, но я совсем не отказался бы от того, чтоб Вы потёрли мне спинку!—не обращая на её слова, продолжал Андрей.
--Представляю, как Вы привыкли к этим… растираниям от несчастных женщин! -- набрав побольше воздуха в лёгкие, выкрикнула Катя.
--Ну что Вам, трудно, что ли?—он снова не реагировал на её слова.
--Бабник! Самодовольный и самовлюблённый эгоист!
Через минуту шум в ванной прекратился, и Катя шагнула в сторону от двери.
--За что же Вы жалеете моих женщин? –в голосе Андрея впервые прозвучало раздражение, что ещё больше распалило Катерину, -- Никто ни разу не пожаловался, что я эгоист! В… этом деле. Вы что, не верите? Ну… Вам ли не знать об этом!
--Я ничего не знаю и не желаю знать!—Катя снова прижалась к двери и случайно потянув её на себя, приоткрыла, удивляясь, что Жданов не закрыл замок, но тут же вернула дверь в первоначальное положение, излишне громко и с вызовом захлопнув, -- А знаете!...Мне и помнить нечего! Про Вас.
-- Почему же?
--А потому что…- она на мгновение затихла, будто пробуя сама свои непроизнесённые слова на вкус, --Мне тоже нравится заниматься этим … в душе! Но не с тобой. Понятно?
--Куда яснее… Но не понятно лишь одно: когда же ты, Катенька, смогла…, успела так повзрослеть и превратиться в… Ну я не знаю! – слова Андрея напоминали больше шипение питона, чем человеческую речь, но Катя этого уже не замечала.
--А я всегда любила! Откуда тебе знать?
За прикрытой дверью она не видела, как Жданов то бледнел, то наливался пунцовой краской. И тому причиной не была горячая вода. Закрытая дверь сейчас очень кстати разделяла их, пряча и скрывая друг от друга , настоящих. Он не знал, как к каждому движению прислушивается Катя, пробуя унять клокочущее сердце и неконтролируемую дрожь. Она не должна знать, что происходит с ним из-за нее, кидающей пустые, никчёмные слова, как острые клинки, то ли защищаясь, то ли желая снова причинить уже знакомую когда-то боль. Переводя дыхание, Жданов понимал, что сейчас нельзя
показать ей собственную слабость. Обнажить себя, выпуская снова настоящие чаяния души. Он проделывал подобное не раз. Давно. Когда-то. В прошлой жизни. И с каждой откровенностью своей себе же делал хуже. Но и не лгать Кате у Жданова сейчас не получалось. Он чувствовал, что та грань, к которой так боялся приблизиться, где-то рядом. Ему и самому пока не разобрать, что это за болезнь такая- Катерина, что
за наваждение, которое он совсем не собирался обозначать коротким и банальным словом «любовь». Достаточно того, что это чувство внутри съедало его душу. Но снова отдавать на растерзание себя он не собирался. Но и уйти не мог, захлопнув дверь и ни разу не обернуться. Теперь не мог. Всякий раз, когда она была так близко, так рядом, ему хотелось обернуться пледом у её ног, молить о прощении за то, что сделал и за то, чем не успел обидеть, уткнуться в колени, прося лишь об одном- позволить быть с собою рядом. Позволить прикоснуться хоть краешком себя к её новой, неведомой ему, незнакомой жизни. Не говорить ни слова больше ни о чём, спотыкаясь на неуемных паузах. Всё это с новой силой напоминало Жданову о сумасшествии по ней. И он мучительно боялся и стыдился. Себя. Жалко и порочно. Но тем самым, всё больше и больше смаковал в себе это чувство.
--Ты права. Права. – Андрей присел на край ванной, -- Я знал другую женщину! Скромную, тихую, милую, честную. Верную! Да…-- он вздохнул, --Да. Пусть она и разлюбила меня. Я знаю, что это заслужил. Вернее, не заслужил такой любви от этой женщины. Но она была со мной. И даже когда она ушла, просто бросила меня!—Жданов чувствовал, что с трудом попадает в рукава рубашки, --Она была честна и откровенна. И когда, напялив на себя всю мишуру новомодного фасона, эта женщина опять же, не лгала!—маленькие пуговицы с трудом входили в петли на рубашке, --Что презирает, равнодушна или ненавидит. А что теперь? – Жданов тяжело вздохнул, рассматривая розовое полотенце на крючке у двери, --Кто эта женщина? Я не знаю. Развратная девица, с удовольствием смакующая беспорядочные связи с… сомнительными типами или с таким же очень сомнительным женихом!—Андрей открыл холодную воду, и, набирая полные ладони, умыл лицо, --Лгунья!—он всё ещё прислушивался к пугающей тишине за дверью. А в голове кружилась единственная мысль— как далеко он успел пихнуть свои ботинки и удастся ли ему хотя бы одеться прежде, чем он вылетит отсюда за входную дверь. Но язык сейчас совсем не подчинялся мыслям и не желал остановиться.-- Нехорошо…Как стыдно, Катенька обманывать! Себя.
--Ты…-- дверь с грохотом раскрылась, и Катя влетела в ванную, чуть не натыкаясь на Андрея, --Ты… глупый идиот!—в её глазах стояли не пролившиеся слёзы, -- Что ты можешь знать? Какое право ты имеешь? Ты- лживый с головы до ног, для которого люди- всего лишь куклы!
Она двумя ладонями, сжатыми в кулаки, что было силы, замахнулась и хотела ударить Андрея в грудь, но он успел перехватить её, притягивая к себе и плотно прижимая.
--Кать, успокойся! Ну, прости!
--Отпусти немедленно! Слышишь? – вырывалась Катерина, отталкивая его куда придётся, --Ты думал как? Вот явишься сюда спустя сто лет, и я безропотно и с обожанием брошусь тебе на шею?
--Кать… Подожди! Да ничего я этого не думал!—едва удерживая Катерину, Жданов понимал, что снова переборщил в словах и красочных сравнениях.
--Это невозможно! Потому что, той, прошлой Кати, больше нет! Она исчезла, растворилась с… разбитыми очками, с разорванным письмом, и… вместе с этими косичками! А знаешь, -- ей всё же удалось освободиться и снова отскочить к двери, --Знаешь, когда она исчезла, эта Катя, про которую ты говоришь?
--Знаю. Прошу тебя! Не начинай сначала!
--Ни за что!—она отрывисто и громко засмеялась, всё ещё надеясь, что не заплачет, --Тем более, когда ты сам про это говоришь!
--Но очень жаль!—быть спокойным Андрею почти не удавалось, -- Мне нравилась та девочка с косичками. Мало того, Катюш, я её любил.
--Да что ты врёшь опять бессовестно, Жданов! Ты не меня любил, а те отчёты, за которые любили бы тебя!
--И это тоже Катя!—громко выкрикнул он ей в лицо так, что она попятилась назад, -- Ну как же ты не понимаешь, что за всем этим были не только ты и я! Сотрудники, акционеры, клиенты, кредиторы, поставщики! Родители, в конце концов!
--И Кира!
--И Кира! Ты права! Ну не мог я! Не получалось у меня тогда наплевать на всё на это! Даже ради тебя! Понимаешь? И считай меня хоть самым последним негодяем, но это так, чёрт возьми!
--Нет…--она закрыла лицо руками, плотно прижимая ладони к глазам, --Нет…
--Что «нет»? Я не понимаю!
--Я не считаю тебя за это подлецом. Это не ты… Это я во всём виновата!
--Катя, перестань!
--Только странно!..—из последних сил Катерина улыбнулась, пряча в карманах кофты руки и пожимая в неподдельном удивлении плечами, -- Я не понимаю! Ты когда-то оттолкнул тарелку с супом, предпочитая десерт, только потому, что он не так выглядит. А теперь, когда десерт перед тобой, ты снова о супе вспоминаешь…
--Что за чушь ты мелишь, Катя!—Жданов снова оказался около неё, --Ну разве не понятно, что мне плевать на все эти десерты! Что я люблю тебя любую! Сколько, сколько это можно объяснять?
--Не надо больше, -- Катя развернулась, и, не глядя на Андрея, вышла из ванной комнаты, -- Достаточно. Ведь дело не в тебе.
--Ну а в чём же дело, Кать? Я не понимаю!
--Во мне. Но вряд ли, Жданов, тебе необходимо это знать.

_________________

Глава 13 .


Андрей прижался лбом к вспотевшему от пара кафелю на стенке. Он знал, что нужно было выходить, идти за ней, просить прощения, замаливать свои грехи здесь и сейчас, не давая ей опомниться. Заканчивать с игрой, которую он сам затеял. Прекращать с каким-то мазохистским чувством ходить по этому тончайшему льду непонятных отношений, когда неодолимо хочется идти вперёд, чтоб убедиться, выдержит ли он. «Что же мне не нужно знать?-- вспоминались последние слова Катерины. Больше всего на свете он хотел бы это знать, но стоял и медлил. Он знал, что она не глупая девочка, а уже взрослая, самостоятельная женщина. И сколько раз Катя доказала, что может быть решительной, смелой, упрямой, и гордой. Да, именно гордой, уважать себя! И плевать ей было на мнение всех остальных! Особенно, на тех некоторых, недостойных даже того, чтобы о них вообще думали. "Что же, что же она ещё могла придумать?--Жданов тёр виски, решаясь выйти из этой ванной комнаты, которая служила для него сейчас убежищем и давала время отдышаться, --Что дерзкие, самовлюблённые, невыносимые мужчины, уверенные, что знают её лучше, чем она сама, глупо ошибаются! Думает, что я считаю, что мне удастся завладеть ей самой и её жизнью. Ложью добиться всего того, что хочу, сделав вид, что люблю её. И снова всё по кругу!—Жданов вытер капли пота, образовавшиеся на лбу,--Сейчас она опять расскажет, что видит меня насквозь, и все мои уловки и хитрости ни к чему не приведут! О, Боже! Мне нечего ответить! Как я устал твердить одно и то же!"
Он заглянул на кухню- там Кати не было. Из комнаты раздавались звуки какого-то эстрадного вокала, звон посуды, запах пряностей, и Жданов двинулся на это оживление в квартире. Катерина сидела за столом в родительской комнате, подобрав ноги под себя, и что-то напевала. В одной руке она держала большую рюмку с розоватой жидкостью, явно из бутылки на столе с папиной наливкой, то ли заполненную, то ли отпитую наполовину, в другой- вилку, то и дело подцепляющую из хрустальной ладьи салат, и, совсем не обращая внимания на Жданова, сосредоточенно уставилась в телевизор.
--С наступающим Вас… опьянением!—не решаясь войти, благоухая свежестью и пытаясь насухо вытереть волосы, Жданов облокотился на шкаф у двери.
--Угу, -- ответила Катерина, кивая головой, кивая неопределённо головой, то ли приглашая войти, то ли выйти вон и не мешать ей.
--Я, между прочим, тоже что-нибудь бы съел!—Андрей решил не разгадывать её полунамёки.
--Так кто ж Вам мешает?—Катя неуверенным, но резким движением взмахнула вилкой, на которой не удержался помидор и шлёпнулся прямо на скатерть, --Ой… Ну если не возражаете, то сами себя и… обслужите. Только…-- в её глазах уже блестела папина наливка, --…не подумайте, что я… что мы… В общем, сами знаете, кого винить в этом праздничном столовом изобилии!
--Да всё в порядке, Кать!—Андрей прошёл, уселся на противоположный край стола и заполнил нехитрыми яствами свою тарелку, --А что у Вас в бокале?—поинтересовался он, случайно замечая на полу пустую бутылку из-под шампанского. --Сок земляничный, -- не раздумывая ответила Катерина, -- Хотите?
--Как Вас…повело с него!—улыбнулся Жданов, наблюдая, как последние капли Валериного зелья исчезают у Кати во рту, --Вы же никогда не пьёте!
--Никогда!—так же честно ответила Катя, подставляя Жданову свой пустой бокал, --Но бывает время, когда… Когда нужно безжалостно рвать… со своими…со своим… Ну что ты смотришь на меня?—изо всех сил стараясь удерживать за тоненькую ножку рюмку прочно, Катя смотрела на Андрея, не отрываясь, --Джжжжентельмен ты или… где?
--Или как!—усмехнулся Жданов, наполняя Катин бокал, с интересом продолжая рассматривать такую Катерину, вспоминая, как однажды Малиновский что-то говорил о том, что бывает время, когда спиртное чрезвычайно полезно мужчинам. Особенно когда его пьют женщины, --Рвать, так рвать. Безжалостно…
--И не надо так разглядывать меня! Я Вам ни какая- нибудь…--но нужного сравнения она не подобрала и вовремя остановилась.
--Это верно, верно…-- Жданов наполнил и свой бокал, не сводя взгляда с Катиного, снова начинающего пустеть, --Только думаю, что тебе уже достаточно. Вполне.
--А не надо думать!—улыбнулась Катерина, но всё же, поставила бокал, Иначе… Иначе я так и не скажу тебе всего.
--Может, всё- таки, не надо? Говорить. – он и сам не знал, действительно ли готов начать или продолжить бег по кругу.
--Как хотите, -- как можно безразличнее ответила Катя и убавила звук у телевизора, --Но тогда я с удовольствием послушаю Вас. Ну, например….—ломтик огурца совершенно не хотел нанизываться на вилку, и она, не думая, снова подцепила помидор, --Как там, в Зималетто?
--Да всё стоит. На том же месте, -- ответил Жданов, не понимая, радоваться ему, что сбил её настрой поговорить, или огорчаться, --Соскучилась?
--Я? Да ни за что! А как там… Милко?
--Очень даже ничего. Готовит новую коллекцию. Счастлив и доволен.
--Это ту, что из… чешских тканей?
--Ну да. А… откуда ты это знаешь?
--Во сне приснилось! Мне часто снятся вещие сны! Что, угадала?
--Не замечал в тебе способностей к такому ясновидению!
--Не замечал?—Катя рассмеялась, -- А что ты вообще-то знаешь обо мне?—рюмка снова опустела наполовину, --Но это всё неважно… Не важно всё…А ты при новой секретарше? Или… она при тебе?
--Тебе и это, Катенька, привиделось?—Жданов пытался угадать, что и, главное, от кого Катя могла знать про перемены в Зималетто.
--Ага! Всё в том же сне! Ну и как она? Умело делает тебе… липовые отчёты? За… признания в любви?
--Зачем же!—он ещё не понимал, начинать ли злиться или просто не обращать внимание на Катин полупьяный бред. Но несмотря на слегка заплетающийся язык, говорила она довольно складно, --Отчёты я составляю сам. И совсем не липовые. А с Галочкой у нас нежная дружба.
--Ах, дружба!—расхохоталась Катерина, --Нежная! Ну, Жданов, ты просто молодец! Видишь, нет же незаменимых!
--Есть, --покачал головой Андрей, удивляясь, что иногда достаточно сказать правду, чтоб так рассмешить, --Что не скажешь про тебя, Катюш.
Но Катя не ответила ему очередным издевательским вопросом, презрительным, насмешливым взглядом или остроумным выводом, к которому был сейчас готов Андрей. Отодвинув бокал, она сложила руки перед собой и уронила на них голову, но всё ещё смотрела перед собой в одну точку на стене напротив.
--Заменила… Всё не так плохо, как Вы думаете, Андрей Палыч… Всё намного хуже…
--Да куда уж… хуже-то!—он не заметил, как сам допил розовую наливку, опрокидывая в рот оставшиеся капли. Сидел не шелохнувшись, боясь лишний раз вздохнуть и тем более что-то передвинуть или зацепить на небольшом столе, утыканном салатами, тарелками, бокалами. Но Катя не заставила себя долго ждать.
--Ты говоришь, что мы… что я не любила. Что мне неведомо и непонятно это чувство! Вон, как фикусу, тому, что на окне!—она резко махнула рукой в сторону кухни так, что едва удержалась на стуле, и Жданов тут же поддержал её за локоть, перегибаясь через стол., --Пусти меня! Не трогай! Я сама!—указала Катя сразу же ему на своё место, и Жданов покорно отстранился, но придвинул стул поближе.
--Кать…Может, не надо? Я пошутил.
--А я нет! Я не шучу, Жданов!—теперь она указывала всей ладонью прямо на него, --Да! Ты прав! Я не тебя любила! А физиономию твою с обложки! А знаешь, почему? –она снова вспомнила про свой бокал, и, когда Андрей протянул к ней руку, чтоб запретить такое «чаепитие», резко дёрнулась, расплёскивая содержимое себе на кофту, --Хочу и буду пить! Так вот! Потому что, эта глянцевая, лощёная физиономия была безмолвна! Фото… Фотографии не умеют лгать! И обижать они тоже не умеют…И убивать…
--И любить!—Андрей не выдержал и осторожно добавил в Катину красноречивую речь единственное слово.
--Любить…--допивая свой бокал, Катя снова подставила его Андрею и недовольно сомкнула брови, когда он наотрез отказался его наполнить, --Кого? Писанину в жёлтых папках? И ту дурочку одну, которая… которая была готова даже на такую лживую любовь?
--Катя, прошу тебя!
--Дурочка и есть!—она не обращала никакого внимания на его призывы, -- Поверила, польстилась, обрадовалась, что первый бабник, красавчик и успешный бизнесмен полюбил такую и бросил всё к её ногам…Думала, любовь! Дура, дура набитая и есть!
--Какую? Какую любить, Кать? --снова не выдержал Жданов, оказываясь рядом с Катей, но не решаясь дотронуться распластанной на столе руки, --Ну что ты говоришь!
--Я часто смотрелась в зеркало, Андрей!—она была, как никогда, серьёзна, --И даже после этого… после того, что видела там, я сама хотела продолжать жить в этой сказке. Понимаешь? Сама. Ты не виноват. Ни в чём.
--Катя, ну хорошо, хорошо! Если ты настаиваешь на этой глупости, то чёрт с ней! Но разве ты не знаешь, что женщина красива рядом с тем, с кем она счастлива. Любая! Любящая так, что ей всё уже безразлично: «держит» она лицо или нет, выглядит ли она дурой, или нет, смотрит на неё кто-то со стороны или нет! Ты этого не знаешь?
--Ты прав… Всё так и было.
--Значит, ты так и не поверила мне, что я тебя любил?—его спокойный голос давно и незаметно перешёл на крик, --Ну что мне нужно было сделать? Сто, двести, триста раз сказать, что я тебя люблю?!!
--Не кричи…-- она схватилась ладонями за голову и зажмурила глаза, -- Не ори так на меня! Я поверила тебе! И ты это знаешь!
--Тогда почему, скажи!—он с силой отнял Катины руки, чтоб посмотреть в её глаза, -- Скажи мне вот что: если ты поверила, что я тебя любил, зачем ты помогала мне? Почему ты не смотря ни на что была со мною рядом? За то, что я тебя любил, или потому что ты любила?
--Глупый!—Катя вдруг сменила крик на шёпот, -- Мне было всё равно тогда, как ты ко мне относишься… Я сама… Понимаешь?
--Не понимаю, Кать! Почему же ты тогда уехала? Почему ты бросила меня? Нет, не тогда, когда подсунула мне эту дурацкую инструкцию, не тогда, когда всё Сашке отдала. Отдала, и ладно! В конце концов, мне это нужно было самому! Всё это пошло на пользу!—Жданов так приблизился к её лицу, что Катя невольно отшатнулась, -- А когда сбежала с этим идиотом- реставратором в Питер! Почему? Решила отомстить?
--Да нет же…--в глазах у Кати снова заблестели слёзы, но Жданов будто бы не замечал сейчас, что происходит с ней.
--Нет, ты решила отомстить! И выбрала для этого прекраснейшее время! Когда я, как щенок, был к тебе привязан. Когда я без тебя, казалось, что дышать не мог. Когда мне стала безразлична моя же собственная жизнь!
--Да для тебя же, глупый! – что было силы, Катя оттолкнула Жданова, но сама при этом уцепилась за его рубашку, --Ради тебя…--И наверное, ради себя немножко тоже…
Притягивая Андрея к себе всё ближе, Катя наклонилась и легла на его колени, устраивая голову на подложенной ладони под щекой. В этом действии её было что-то такое детское, непосредственное, искреннее, неожиданное, что Андрей невольно расставил руки в стороны, боясь дотронуться, чтоб не спугнуть, не помешать, не нарушить эту откровенность. Она жалела его, он это понимал. И в первый раз его не унижала эта жалость. Перед ним сейчас внезапно будто бы возникла та, прежняя Катя. Он так соскучился по ней!... Он начал забывать её, такую, когда всё время видел донельзя гордую собой, хладнокровную, здравомыслящую особу. Если мужчинам угодно лгать ей и предавать её—на здоровье! Она выучилась играть по их правилам, платить им той же монетой. Точно так же совсем недавно она играла и с Андреем, то ли давая сдачи, то ли сама протягивая разменную монету для очередной игры. Но не сейчас. Он сначала робко, едва заметно, коснулся её волос, так и оставшихся не собранными заколкой, размётанным по её лицу и его коленям. Катя вздрогнула, но Жданов не убрал руки, а лишь дотронулся её щеки. Андрею показалось, что его пальцы стали влажными. «О, Боже, только не это!»-- подумалось ему.
--Кать…
Но она молчала, утыкаясь лицом в его колени. Одну ладонь так и не убрала из- под щеки, а второй нежно гладила его коленку, отчего Жданов почувствовал, как по телу пробегает дрожь, больше напоминающая судорогу, чем желание или вожделение. Он знал сейчас, как никогда, что не должен, не имеет права показывать, что с каждым её неосторожным движением он всё меньше понимает, что Катя говорит, и всё больше подчиняется единственной мысли, путающейся в голове, отзывающейся сбившимся дыханием, заставляющей становиться тесными брюки, холодившей кончики пальцев и приводящей их в беспорядочный, почти болезненный трепет. Не сейчас, не к месту и не ко времени! Иначе Катя снова назовёт его похотливым извращенцем, у которого единственное на уме - как обманом завладеть её телом. Но бороться Жданову с собой долго не пришлось.
--Мне так хотелось, чтоб ты забрал меня!...-начала она, всхлипывая, --Просто увёз, ни о чём не спрашивая… Силой…
--Кать… Да я…
--Но потом я поняла, что это к лучшему. Всё правильно. Всё так.
--Да всё не так! - он попробовал перевернуть её к себе лицом, чтобы увидеть глаза, но Катя лишь сильнее прижалась.
--Мы не должны быть вместе. Это неправильно.
--Почему? Ведь я люблю тебя, и… ты меня тоже. Или… Или я ошибаюсь, Кать?
--Не в этом дело!
--А в чём же? В Мише?
--Нет, не в нём. Но и в нём, наверно, тоже, -- Катя поднялась с его колен и снова подставила свою пустую рюмку.
--Достаточно уже. Что же Миша? - коротко спросил Андрей, отстраняя Катину рюмку. Но она сама её наполнила и, слабо удерживаясь на ногах, переместилась на диван и устроилась в подушках.
--Выиграть по лотерейному билету автомобиль, всё равно, что выиграть по жжжжелезнодорожному билету -- поезд! - начала она откуда-то издалека, заставляя Жданова снова удивиться, --И лучше сделать и жалеть, чем жалеть, что я этого не сделала…
--Катя, ты о чём? Я не понимаю!
--Только не перебивай меня! Пожжжалуйста! - выставила она две ладони впереди себя, не позволяя Жданову, присевшему на краешек дивана, оказаться около неё, -- Я и сама… собьюсь…
И, получив в ответ кивок Андрея, продолжила:
--Не надо, не надо, не надо убеждать меня в своей любви! И в моей не надо. Кто ты, а кто я! — она излишне резко махнула в сторону него рукой и едва удержала равновесие, но от протянутой руки Андрея отказалась, ещё глубже отодвигаясь в сторону подушек, -- Миша, он… Мы с ним похожи очень. Мы друг друга понимаем. Я знаю всё, что хочет он. Он знает всё, что связано со мной… А ты… С тобой… Ты не смог бы быть со мной ни дня после того, как я… как мы решили бы быть вместе. Мы разные с тобой, понимаешь? Кто ты, и кто я…
--Ты… Ты это серьёзно?—Жданов округлил глаза, --Причина в том, что мы не близнецы и не двойняшки?
--Подожди… Пппослушай! Через несколько буквально дней я бы тебе …надоела. И ты бы снова …ну… как сказать…
--Ну говори уж! Что?
--Отправился бы на поиски приключений… А там - другие женщины! — как можно беззаботнее и равнодушнее усмехнулась Катя, стараясь не зажмуриваться и не моргать, чтоб Жданов не увидел, что глаза наполнены слезами до ресниц, -- А я… Я не смогла бы тебя делить с другими. Это раньше я могла! Но не теперь. Вот такая я! Эгоистка, собственница, понимаешь? А Миша… Я уверена в нём. В том, что он…
--Никуда не денется?
--Наверно. Хотя, я не держу его! И не держала никогда! Он… С ним так спокойно! С ним я могу быть настоящей. А это важно, понимаешь? Я устала! Я устала притворяться и играть какую-то роль. Я устала оглядываться на то, как на всё посмотрят. Что скажут. Я не хочу оправдываться и бояться проиграть. Наступил тот день, когда я поняла, что… не могу так больше.
--Вот так прямо и наступил?
--Да, взял и наступил. Тогда, когда ты пропал куда-то. А потом нашёлся. Другой воздух, другое небо, и я сама - тоже другая. Как будто я жила всё время на… острие момента. Попавшая в недосягаемое настоящее. И всё стало будто за пределами моего «здесь» и «сейчас», как-то иссякло, истончилось… Стало вырезано словно из органзы, из папиросной бумаги. Перенеслось куда-то далеко-далеко, в несуществующие места… Я устала жить так, в сказке. Я мечтать устала… Андрей! Ну почему же ты молчишь?!!
--Какая же она заливная, эта ваша гадость!— сморщился Андрей и поднялся с дивана, начиная измерять небольшую родительскую комнату на шаги, -- Ах, вот оно, в чём дело! Лучше синичка в небе, говоришь?
--Андрей…
--Ну, ничего, Катюш! Жизнь коротка! Потерпи немного!
--Подожди!...— Катя тоже поднялась и, поставив рюмку на краешек стола, неуверенной шатающейся походкой двинулась за ним, -- Я тебе ещё не всё сказала!
--А и не нужно больше!— Жданов резко затормозил, так, что Катя налетела на него, и крепко обнял, --А как же вот это?
Он коснулся губами нежной кожи за Катиным ухом, едва проскальзывая по ней, согрев дыханием ухо и щеку, едва дотронулся до губ, но, не задерживаясь, снова чуть заметно коснулся шеи, от чего Катя громко всхлипнула.
--Анд…рей…
--А это…как же?— Не отнимая губ всего лишь от Катиной щеки, не решаясь продолжить ласки ниже, Жданов заставил её потерять равновесие от лёгкого горячего дыхания, ласкающего ухо. Катя упала бы на пол, осела пред ним, если бы не его рука, одновременно поддерживающая и ласкающая её тело.
--А как же…это?... — одним движением Андрей сорвал с неё кофту и так же резко потянул вниз спортивные штаны,-- Или…-- он не удержался и поцеловал её в манящие, раскрытые ему навстречу губы, но коротко, порывисто, тут же отстраняясь, едва дыша, -- Или и это тебе совсем не важно?
Полностью освободив её от одежды, оставляя только в кружевном белье, Андрей слегка отодвинулся от Кати, но при этом поддерживая её. Катя тяжело дышала, закрыв глаза. Она шептала что-то, но Андрей не слышал. Призрачные блики он неяркого светильника делали её тело похожим на фарфоровую статуэтку ручной работы. Жданов шумно вздохнул, стараясь унять во всём теле дрожь. Он убрал руку, словно проверяя, сможет ли Катя сама, без его помощи, стоять на ногах. Но Катерина сразу же почувствовала, что если он сейчас же не вернётся к ней, она замёрзнет настолько без его ласк, что её кожа покроется коркой льда. Она сама потянулась к нему, не сдерживая слёз, протягивая руки, словно всё ещё не в силах поверить, что это не сон — один из тех снов, которые она видела едва ли не каждую ночь.
--Я… Я не всё ещё сказала…
--Для тебя всё это… совсем не важно?— Жданов снова рванулся к ней, жадно приникая губами к её губам, но снова отрываясь, не позволяя ни себе, ни ей раствориться в долгожданном для обоих поцелуе.
--Это просто секс…
--Что?
--Я думала, что это просто секс…
--И поэтому всё, чтобы я ни сделал, ни… сказал, всё… неважно?
--Да…
--Глупая!— и Жданов, едва дыша, как будто испивая последнюю чашу живительной воды перед добровольным решением больше никогда не пить, умереть, но не употреблять никакой влаги, впился в её губы жарким поцелуем, охватывая всю, не позволяя ни вздохнуть, ни отстраниться, ни вскрикнуть. Но в тот же миг почувствовал, что Катя действительно оседает в его руках, становясь безжизненно слабеющей.
--Кать…-- он ещё едва дышал, -- Катюш!— и с возгласом «О, Боже! Ну идиот!» тут же подхватил её и перенёс на кровать, медленно опуская. Несколько секунд, в растерянности хлопая глазами, он понял, что обморок случился вовсе не от его жарких и похотливых ласк. Или... И, сшибая всё, что встретилось на его пути и попало под ноги, бросился разыскивать в квартире Кати телефон.
--О, чёрт возьми! Ну идиот! Где же эта трубка!

_________________

Глава 14.


--Где же эта чёртова трубка!—в который раз Андрей, натыкаясь на углы, измерял на шаги квартиру Катерины. Ему казалось, что только в этом чуде техники заключено сейчас спасение и решение всех проблем и бед. Но, так и не найдя необходимого приспособления, он снова вернулся к Катерине и рухнул на колени около неё.
--Катюш, Кать! Подожди! Я сейчас!
Катя сначала пошевелилась, потом медленно открыла глаза и посмотрела на Андрея.
--Вы… снова здесь? Как же Вы…непостоянны!...—она моргнула и прищурила глаза. Жданов то приближался, то уходил, как резкость в объективе.
--Кать… Ты как? Ну? Что с тобой? Тебе всё так же плохо?
--Мне?—откровенно удивилась Катерина, -- Мне хорошо! Но только… — она хотела чуть привстать, опираясь на локоть, но предметы в комнате вдруг тут же закружились, разгоняясь с бешенной скоростью и налетая на неё, и Катя снова опустилась на диван, -- О, нет! Кажется, мне действительно отлично…
--Кать… Катюш! –он наклонился перед ней и убрал с лица растрёпанные пряди, целуя, едва касаясь, в лоб, а потом и в щёку, --Что принести? Ну? Что нужно сделать?
--Жданов…-- простонала Катерина, хмуря брови и отворачиваясь от его поцелуев, -- Уйди… Ты сейчас… Сейчас совсем не вписываешься в мои планы!
Андрей послушно отстранился, но потом снова наклонился к ней:
--Кать…Тебе…тебе всё так же плохо?
--Уйди!—Катя снова попыталась встать, но вторая попытка оказалась безрезультатнее первой, --Куда-нибудь подальше…
-- Да не отталкивай меня! Никуда я не уйду! – Жданов поднялся с колен и уселся рядом с Катей на диван, усиленно соображая, что же делать в том случае, если кто-то сильно пьян. Но проблема осложнялась тем, что перед ним сейчас был не кто-то, а Катя, за которую он боялся так, что, кажется, забыл собственное имя. «Малиновский…» -- крутилось в голове, но, кроме того, что он когда-то рассказывал, что явился после вечеринки на бровях, ничего не смог припомнить.
--Уйди!—снова повторила Катерина и закрыла глаза, отмахиваясь от Жданова, как от назойливой летающей мухи.
--Подожди, подожди! –Андрей слегка потряс её за плечи, -- Ты почему глаза закрыла? Что ты собралась? Умирать?
--О, Господи!—простонала Катя, --Уйдёшь ты, наконец?
--Не собираюсь!—он снова опустился перед Катей на колени, -- Тебя тошнит? Что-то болит? Что принести? Где взять?
Но Катя только снова нахмурила брови и, едва заметно улыбаясь, пугая Жданова ещё больше такой болезненной гримасой на лице, отвернулась от него в другую сторону.
--О, чёрт! Зачем же я…
--Подожди, подожди…-- идея вспомнить приёмы первой медицинской помощи ещё не покидали Жданова, -- Телефон!
--Куда? Кому?—только и успела спросить Катерина, но он уже метнулся в коридор, наконец-то вспоминая о своём мобильном.
--Малиновский!—через несколько секунд Андрей уже наполнил громким криком квартиру Пушкаревых, --Да просыпайся ты, чёрт тебя возьми!
--Жданов?—наконец-то он услышал долгожданный позывной, --Где тебя носило? Ты живой? Ты куда девался? Тебя все ищут! Что за выходки такие в Новый год!
--Подожди!—постарался он вставить хотя бы слово.
--Если ты в загуле, то мог предупредить! Тем более, и я свободен был! Совесть у тебя отсутствует! Тоже мне, друг называется!
--Да заткнёшься ты, наконец?!!—очередным звонким окриком Жданову удалось его остановить, -- Мне нужна твоя помощь. Только быстро!
--Ну, это я всегда!—взбодрился Малиновский, -- Адрес говори!
--Ещё чего! Размечтался!—осёк его Андрей, -- Идиот! Я не про это! Ты можешь заткнуться и выслушать меня?
После небольшой перебранки и обиженного тона Малиновский всё же приготовился услышать суть проблемы друга. Но чем больше говорил Андрей, тем дольше Малиновский делал паузы в словах, иногда вставляя неопределённых звукосочетаний междометия. А под конец и вовсе сделался немым.
--Ну?—не выдержал Андрей и громко крикнул в трубку, прислоняя микрофоном к своим губам, --Что делать? Ты же в этом деле… асс!
--Погоди… Постой…-- растирал оглохшее наполовину ухо Малиновский, перекладывая трубку к другому органу слуха, --Что ты орёшь, как ненормальный!
--А что ты молчишь, как идиот?!!
--Что она пила? А главное, сколько?
--Да не знаю я! Не до этого нам было!
--Что? Ты её… Сейчас?...
--Заткнись!
--То говори, то замолчи…-- обиделся Малина, --Ты уж, Жданов, определись!
--Не знаю, что она пила! Папину наливку! Вот! А до этого - шампанское. Но мало.
--Мало для кого? Для нас?
--Не знаю! Но наверно, много!—нервничал Андрей, -- Что делать-то? Делать что теперь?
--Таз неси. И побольше. Ну или… вёдра, накрайняк.
--Зачем?—удивился Жданов.
--Так, значит, не тошнит. Тогда, Андрюха, остаётся душ.
--Душ? Горячий?
--Идиот! Холодный! И сам туда иди вместе с… Катенькой своей! Потому что, если ты сейчас не перестанешь так трястись и орать в мою несчастную трубку, то откачивать придётся вас двоих!
Малиновский говорил Андрею что-то про напитки и отвары, но он его уже не слышал, отбрасывая трубку в сторону, не нажав на «отбой». Через секунду он снова оказался возле Катерины. Она сидела на диване, завернувшись в покрывало, и внимательно смотрела на него.
--Катюш…-- начал он как можно тише, прикладывая руку к сердцу, стараясь унять неконтролируемую дрожь, -- Ну? Как тебе? Уже лучше?
--Не пойду!—Катя вытащила из-под покрывала указательный палец и указала Жданову на дверь.
--Я не…-- начал было он опять доказывать, что никуда не собирается идти, но Катя перебила:
--Не пойду! В душ.
--А придётся!
--Не подходи! Уйди! Отпусти немеееедленно меня! – речь к ней почти вернулась, но движения оставались неуверенными и неуклюжими.
--Это совсем не больно! Вот увидишь!—не обращая внимания на сопротивления Катерины, Жданов ловко подхватил её вместе с покрывалом и вынес в коридор. По дороге что-то зацепилось, с грохотом роняясь и откатываясь к ему под ноги, но он, перешагнув, ногой открыл дверь в ванной комнате и поставил Катю на пол, крепче оборачивая в покрывало и придерживая концы его одной рукой, а второй открывая воду.
--Ты сумасшедший! -- всё ещё пыталась освободиться Катерина. Но свободными от покрывала и рук Андрея оставались только её ноги, и она, не размышляя, что было силы наступила Жданову на палец на ноге, -- Отнеси меня на место! Я не хочу под воду!—обернувшись на шум воды, Катя поняла, что голова начинает кружиться с новой силой, и, пошатнувшись, снова оказалась в его руках.
--Я тоже не хочу!- его ещё знобило от волнения и страха, но это придавало Жданову уверенность и силу. И, снова подхватив её вместе с покрывалом, Жданов поставил Катю в ванную и направил чуть прохладную струю воды ей на голову.
--Отпусти немедленно! Я не хочу!..—всё слабее сопротивлялась Катерина, становясь при этом всё беспомощнее и едва удерживалась на ногах.
Жданов уже без дополнительных усилий, крепко придерживая её одной рукой, второй снял покрывало, и, так и оставляя его на дне ванной, на мгновение зажмурился, а потом уже не смог отвести глаза. Нет, он, всё же, не был готов снова так близко увидеть обнажённое Катино тело. И даже теперь, когда он понимал, что не должен рассматривать её, озадаченный совершенно другой целью, был не в силах отвести глаза. Пальцы его дрожали, дыхание снова сбилось, и на минуту он даже выпустил её из рук, но тут же снова подхватил за локоть, как только Катя неуверенно качнулась и произнесла очередную неодобрительную речь.
--Ну… можешь ты… стоять спокойно?—он старался смотреть в любую сторону, только бы опять не гипнотизировать вздымающуюся Катину грудь, едва прикрытую кружевной полосочкой материи. Только бы не скользнуть глазами ниже, туда, где ажурный треугольник, намокая, темнеет и прилипает к коже, -- Кать…
--Мне холодно, чёрт возьми!—Катерина изловчилась, и, воспользовавшись тем, что Жданов изучает цвет, состав и расположение кафеля на стене, выхватила душ из его руки и направила прямо в лицо Андрею.
--Да что ты… Ах ты!—только и успел сказать Андрей, как через секунду оказался совершенно мокрым с головы до самых ног, -- Катя!—душ ещё оставался в её руке, лишая Андрея и последнего сухого клочка материи, -- Дай сюда! – И, понимая, что ни ему, ни брюкам, ни рубашке больше нечего терять, с лёгкостью перешагнул через бортик ванны, и, оказавшись позади неё, всё же отнял метавшийся в разные стороны шланг, -- Ну? Что ты… наделала?
--Будешь знать, как… поливать меня, как клумбу! Как… цветник!
--Кать…-- близость Катиного тела и прохладный душ совершенно лишали его возможности связно говорить, -- Ну ты же ведь… сама…Так надо!..
--Мне холодно!
--Иди ко мне…
--Нет…
--Я… ничего тебе не… сделаю… Если хочешь, даже не… дотронусь… Никогда… Больше…
--Нет….
--Что «нет»?
--Не хочу… «Никогда»…
--Кать…
--Ты мокрый…
--А так?—и рубашка, отлепившись от мокрого тела, опустилась на дно ванны рядом с покрывалом.
--Так… теплей…
--Дурочка… Зачем ты… это сделала?...
--Потому что…
--Ведь ты… не умеешь пить…
--Я… научусь…
--Не вздумай… даже!...
--Тебе на… на... зло!
--Зачем?…
--Тогда ты… не уйдёшь…
--Да я и… не… Кать…
--Не… надо так… Не надо… здесь… А то… А то у меня опять… начнёт кружиться голова…
--Хорошо… Не буду… Тогда и ты… Не надо тут…
--Не буду… Хорошо… Анд… рей…
--Я… люблю тебя…
--Нет…
--Да…
--Нет…
--Ну скажи… Скажи…
--Что?..
--Что ты… тоже любишь…
--Да… Но я…
--Нет… Больше… ничего… не надо…
Жданов, не в силах унять дрожь в слабеющих коленях, одной рукой придерживая Катю, второй дотянулся до большого полотенца на крючке и, потянув за краешек, снял его и обернул её целиком, закутывая, как маленького ребёнка. Она послушно куталась в махровую ткань и так же, как Андрей, тяжело дышала.
--Не урони…
--Никогда…
Он осторожно перенёс её через бортик ванны, и, крепко прижимая, вернулся в комнату, откуда совсем недавно похищал сопротивляющуюся Катю. Но, постояв немного у двери, шагнул назад, поворачивая в Катину комнату, зашел и медленно опустил её на диван.
--Где у тебя…ну… что-нибудь?—спросил он нерешительно, указывая на покрывало и декоративные подушки.
--Там…-- так же коротко она ответила ему, кивая головой в сторону гардероба, кутаясь в мягкое полотенце.
Жданов, то и дело смотря на Катерину, достал постельное бельё, и аккуратно, стараясь не задеть её, не помешать, убрал всё лишнее с дивана и расстелил постель. Виновато улыбнулся, взглядом указывая на мокрые следы, тянувшиеся по всему коридору и комнате, и, оборачиваясь на Катю, вышел.
--Это… Это можно взять?—услышала она его голос где-то в стороне ванной.
--Да, -- утвердительно ответила, улыбаясь, догадавшись, что Жданов спрашивает про её халат.
--Вот…-- через несколько секунд он вернулся, тяжело вздыхая, то осматривая рукава, заканчивающиеся чуть выше локтя, и пояс, стянутый почти что у груди, едва прихватывая полы у жёлтой махровой одежды, то улыбаясь Катерине, -- В.. самый раз?
--Великоват…
Наконец-то Жданов снова оказался рядом с Катей и крепко прижал её к себе, согревая.
--Замёрзла?
--Нет…
--Неправда… Ты вся дрожишь…
--Глупый… Глупый Жданов…
Он сам теснее прижался к Катерине, обхватывая и пряча всю её в своих руках. Она почувствовала, как ежесекундно в нём нарастает возбуждение, провела рукой по его спине, опустилась ниже, к ягодицам. Андрей глубоко вздохнул, прикрыв глаза, но сразу же поцеловал её, едва касаясь шеи. Катя всхлипнула, как только его рука сначала робко, но потом всё уверенеее и нетерпеливее заскользила по телу, распахивая полотенце, и, почувствовав тёплую мягкость, сжала дрожащими, чуть прохладными пальцами одну грудь, другую... осмелев, коснулась бедра, опускаясь ниже и вглубь, к нежной и бархатной коже... Катя вздрогнула, схватив руку Андрея за запястье. Он замер, выжидающе глядя на неё, но Катя лишь зажмурила глаза и закусила нижнюю губу.
--Не буду…
--Нет…
И Андрей убрал руку, вытягивая вдоль своего тела. Катя широко раскрыла удивлённые глаза, которых уже коснулась сладкая пелена возбуждения. В её взгляде блеснул вопросительный укор.
--Что?...
--Дурачок…
--Кать…
Катя сама плотнее прижала к себе Андрея так, что им обоим показалось, будто у них не два, а одно тело на двоих.
--Люблю тебя…
Ей становилось жарко, но этот жар был самым желанным и необходимым, как глоток воды для пересохших губ. Любое расстояние между ней и Андреем наполняло Катю холодом и почти физической болью потери. Она инстинктивно искала тепло его тела, стремясь прильнуть ближе и теснее. Но полусползший халат стеснял свободу их движений. И тогда Андрей, чуть привстав, освободился от этой мешающей одежды. И Катя прижалась к нему, закрыв глаза, с удовольствием ощущая манящее тепло его кожи. Руки сами собой медленно заскользили с плеч, перебравшись от мощной груди к вздрагивающему животу. Дрожащие пальцы вновь и вновь гладили твердые мускулы.
— Знаешь… Знаешь, к чему все это… может привести?—едва переводя дыхание, спросил Андрей.
Катя ничего не ответила, только сама прильнула к его губам и нежно поцеловала. В ней происходила чудесная метаморфоза, словно с бабочкой, вылупившейся из куколки. Гнев, боль, обида, отчаяние, разочарование и страх из прошлого исчезли без следа, сгорели в яростном огне, превратившем застенчивую, неопытную девочку в уверенную в себе страстную женщину. Женщину, чье тело настоятельно просило, даже требовало, немедленного и полного удовлетворения.
--Ты хотя бы представляешь, как я… как я мечтала об этом? — хрипло пробормотала Катя, целуя Жданова в чуть вздрагивающие ресницы прикрытых глаз.
--Тогда… спасайся!..
--Не хочу…
Неудержимая, безжалостная, неукротимая сила влекла их друг к другу - они оба понимали, что теперь им уже не остановиться на полпути, что яростное желание оказалось намного сильнее всех остальных причин, зовущих их одуматься и остановиться… Желание, похожее на океан... бездонное, бурное… Когда кожа обжигает кожу… Когда во влажной глубине зрачков прячутся все ответы на незаданные вопросы… Когда страсть расплавленным металлом растекается по позвонкам… Сплетенью рук, ног… Когда безумие накрывает с головой… Только бы отдышаться… в притаившейся в полумраке маленькой комнаты спокойной заводи из любимых рук… Тихие вздохи, запутавшиеся в простынях…
--Только моя…
--Мой…
А после сон. Один на двоих…
…Андрей проснулся первым, когда за окнами давно хозяйничал рассвет. Долго лежал, улыбаясь и не шевелясь, и смотрел на Катю, уткнувшуюся ему в плечо, подложив себе под голову его ладонь. Потом осторожно, как заправский сапёр, освободил свою ладонь и поднялся. Осмотревшись в полумраке, на цыпочках прокрался в ванную, но тут же вернулся снова, проходя в другую комнату, в спальню к Пушкаревым. Тихо усмехнулся: «О, Господи!» - открыл первый попавшийся шкаф и, не разглядывая, что-то вытащил на ощупь. Потом, подумав, достал из своего пакета серенького ослика и, поцеловав его, посадил недалеко от Катиной подушки. В коридоре, стараясь не делать ни одного лишнего движения, набросил куртку, наспех сунул ноги в ботинки, не завязывая шнурков, и, вытащив ключи из двери и по-хозяйски положив их во внутренний карман, тихонько вышел…

_________________

Глава 15.


Резкий и холодный январский ветер рванулся в форточку, откидывая её в комнату и тут же возвращая назад, плотно и шумно захлопывая. Катя вздрогнула, глубоко вздохнула и проснулась. Не открывая глаз, потянулась, широко раскидывая руки, сладко зевая и запрокидывая голову назад. Старенький диванчик скрипнул, поздоровавшись, и тут же уронил что-то небольшое и очень мягкое ей на голову. Всё ещё не открывая глаз, Катя нахмурилась, ощупывая декоративную подушку, и отбросила её в сторону, куда придётся.
--Хорошо-то как!....
Она всё ещё нежилась на тёплых простынях и смаковала неопознанную пока новую приятную ломоту во всём теле, непривычно чувствительные ладони, чуть припухшие и пересохшие губы, но не требующие пить, а будто только что лишённые поцелуя. Поцелуя… Странно! Что за действо она сегодня видела во сне? И почему впервые так хочется вспомнить, что же ей приснилось?
Не открывая глаз, Катя перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Приятная ломота сменилась тягучей, сладкой негой в теле. От соприкосновения груди с чуть шероховатой тканью каждая клеточка, словно сосуд, тут же наполнилась щемящей истомой, требующей немедленного усиления и остроты. Спина сама собою выгнулась, прижимая Катю ещё плотнее к простыням. В мышцах появилась тянущая, почти болезненная напряжённость. Пальцы сжали, собирая в складочки, края материи, и повлекли к себе, подминая под тело, с каждым вздохом становящееся всё горячее.
--Что же… это?...
Она старалась лежать неподвижно, прислушиваясь к себе, всё ещё не понимая, что с ней произошло, чувствуя странное опустошение, но вместе с тем, желание и возбуждение, всё настойчивее растущее в ней с каждым непроизвольным телодвижением, пытаясь восстановить яркие картины только что закончившейся ночи. Ладонь скользнула сначала по ноге, потом дотронулась бедра и тут же замерла, когда весь организм отозвался крупной дрожью.
--Я всё ещё сплю?...
Катя как-то совершенно необычно ощущала свою кожу, словно к ней сейчас прикасался посторонний. Но, кроме тёплых простыней и лёгкого одеяла, Катя понимала, что в постели совершенно одна. И даже без привычной ночной рубашки. И только ум застыл в какой-то оцепеневшей неподвижности. Подушка излучала странный аромат, даже близко не напоминающий привычный - её духов или парфюма. Аромат смешался с новой волной дрожи, поднимающейся словно из глубины, из лона, разливающейся по животу, ногам, спине, приятно отдающей в голову, опустошая и одновременно наполняя плотскими желаниями.
--Андрей…-- ощущения быстрее памяти возвращали Катю из полузабытья к реальности. Она улыбнулась и сильнее уткнулась в подушку носом. Воспоминания вчерашнего дня, словно только что закончившейся ночи разливались в ней, обостряя все чувства, память, нервы разом, наполняя её тихой радостью и блаженной эйфорией. Рука сама собой неспешно и осторожно потянулась в сторону. Но, дотронувшись до второй подушки, тут же ощутила холод и пустоту около себя. Глаза открылись, будто заставляя до конца вырваться из плена сладких грёз и неги. Катя медленно поднялась и присела на диване, поджимая под себя ноги. Утренняя прохлада, откуда ни возьмись, пришедшая на смену жаркой волне истомы вызвала мурашки по всему теле. Натягивая на себя одеяло по самый подбородок, оборачиваясь в него и не пытаясь подняться, Катя сначала тихо, полушёпотом, а потом громче позвала:
--Андрей! Ты где?
На её призыв отозвалась сначала снова хлопнувшая форточка, а потом немая тишина из коридора.
--Андрей?
Катерина опустила ноги на пол, вздрагивая от ледяной поверхности паркета, и, ощущая лёгкое головокружение и всё увереннее набегающую тяжесть, давящую на тело, чуть пошатываясь, осторожно выглянула в коридор. В квартире было совершенно тихо.
--Андрей!..— снова позвала она, проходя на кухню, заглядывая в ванную, а потом и в родительскую спальню.
Пустота и полумрак снова послужили ей ответом.
Замерев посередине коридора, Катя медленно присела на корточки, плотнее кутаясь в одеяло. Теперь в мутной немного и тяжёлой после вчерашнего дня и ночи голове хаотично, но всё быстрее и быстрее, начинали кружиться уже другие воспоминания и мысли.
--Так… Не может быть! Но… Ничего не понимаю…
Первым делом взгляд скользнул по вешалке, осматривая каждый крючок на ней. Но, кроме Катиного пальто и пары папиных курток, вешалка была пуста, зияя освободившимся пространством между одеждами. Калошница тоже не отличилась наличием посторонней обуви.
--Ну не приснилось же мне это!
От всё ещё хрипловатого после сна, но громкого, голоса начала болеть и кружиться голова, напомнив своей хозяйке, сколько разного спиртного она без сопротивления позволила в себя залить. К стонам головы вскоре присоединился и желудок, припомнив, что этой ночью вместо привычных пирожков, диетического супа и котлет получил бессовестно скудную порцию салата, пару помидор, кусочек колбаски и огромное количество гадкой приправы в виде шипучего недоразумения и розовой горючей смеси. В отличие от тихо постанывающей головы желудок молчать не собирался, и Катя, непроизвольно отпустив одеяло и прижав одну ладонь к виску, а вторую к животу, неуверенно поднялась с пола.
--О, боже! Какого чёрта! Зачем же я вчера так напилась?...
Закутавшись в сорванный с крючка в ванной халат, Катя прошла на кухню. Желудок, терзаемый горькой обидой на хозяйку, принимать еду не собирался, отзываясь тошнотой только при одном виде и запахе пищи, но сделать пару глотков холодного компота прямо из кастрюли хозяйке все же позволил, довольствуясь сладким вместо желаемого, но непопавшегося сразу на глаза, рассола. Пара капель скатилась по губам, подбородку, заползла за халат, и Катя вздрогнула.
--Вещи! Где его одежда?
Она неуверенной походкой снова вернулась в ванную и растерянно застыла на пороге, то включая, то выключая свет: о ночном приключении в душе напоминали только пара баночек, лежавших на боку, и большое махровое полотенце, остававшееся влажным. Катя подошла поближе и уткнулась в него лицом.
--Ушёл…
Она не собиралась плакать. Просто как-то странно защипало веки и защекотало в носу. Катя зажмурилась, прижимая полотенце, по-детски беззащитно и обиженно поджимая губы:
--Ещё бы… Ещё бы - не уйти… После такого… После такого?— руки сами по себе откинули полотенце, -- Не может быть!
Катя снова вернулась в комнату, включила настольную лампу, не обращая внимания на бушевавший за окном хоть и не солнечный, но в полной силе светлый, день. Наспех надев очки и придерживая их у переносицы, она наклонилась над столом, водя по нему как слепая рукой, потом ощупала полки на стеллаже, метнулась к двери, тут же вернулась обратно. И убедившись, что от Андрея нет ни строчки, тяжело опустилась на диван.
--После такого… Какого?!!! Дура, набитая дурёха! Ну что же я ему наговорила? Зачем же он поверил?
Рука нечаянно наткнулась на что-то мягкое и небольшое, и Катерина инстинктивно отдёрнула ладонь, но сразу обернулась. На самом краю подушки сидела, широко расставив ноги, мягкая игрушка - плюшевый серый ослик , и упрямо, исподлобья, смотрела на неё.
--Ах!...— только и смогла она произнести, когда ослик оказался в её руках, -- Откуда?
Катя очень бережно и аккуратно дотронулась до пластмассовых сведённых глаз, коснулась чёрного пятнышка на месте носа, потянула за атласную розовую ленточку на шее, развязывая бант, но тут же наспех завязывая снова, словно испугавшись, что позволила себе непозволительное, и прижала ослика к лицу. Мягкая игрушка всё ещё хранила запах дарившего, едва заметный, еле уловимый. Замерев на несколько секунд, прикрыв глаза, одними губами прошептала:
--Тёплый… Как живой…
Но потом вдруг, будто бы опомнившись, отняла игрушку от лица и посадила снова перед собой, внимательно рассматривая.
--Ослик… Почему? Разве я… Что он…
Воспоминания в виде обрывков разговора и рваных собственных речей медленно, но чётко и образно всплывали в памяти. Вот она шептала про какой-то суп и десерт… Вот снова вспомнила про то, что он любить её не может… Вот призналась, что сама его всё так же любит… Вот зачем-то бесстыдно и запросто выдала ставшую навязчивой мечту, чтоб он её похитил и увёз насильно…
--Тоже мне, принцесса! — усмехнулась.
Вот она подробно, много, долго, слишком долго рассказывала ему про… Мишу!!!
--О, Господи!
Катя поднялась с дивана, и, прихватив с собой игрушку, подошла к окну. Крупные редкие снежинки беспорядочно кружились в воздухе, словно вытряхнутые кем-то остатки из нависающих серых туч, и недовольно вальсировали, сталкиваясь и снова разлетаясь. Когда-то Катерина так же стояла у окна и наблюдала за похожими танцами пушистых белых лоскутков. Наблюдала, вспоминая собственную жизнь, переворачивая в памяти осевшее в самую глубину души прошлое, совершенно не думая о настоящем, и, тем более, о будущем, которое её не волновало. В нём не было Андрея, а значит - всё не важно. А значит - вроде как и незачем об этом вспоминать. Ушла сама, так решила. Уходила долго, дней тридцать в месяц, много-много месяцев подряд. Откупаясь перед самой собой придуманными истинами, сводя собственную жизнь на «нет», убегая от него, прячась от себя. Убежала. Отползла. Отревела. Отжила… Когда же это было? Вчера? Вчера. Но сегодня, глядя в ту же полусумрачную пустоту за окном, Катя понимала, чувствовала, что что-то изменилось, произошло, стряслось. Увидев Жданова, ей расхотелось прятаться, бежать, спасаться. Он ещё не звал, а она уже боялась отпустить. Он ещё не предлагал, а она уже на всё была готова согласиться. Он собрался уходить, ещё не переступив порога, а она уже поняла, что задыхается от одиночества, привычного, прижившегося, пригретого...
Миша…
--А как же Миша?
Катерина снова прижала ослика к лицу. Странно! За несколько секунд человек, который был не только другом, стал вдруг чужим, далёким и даже будто незнакомым. Странно! Как только Катя столько месяцев подряд могла с ним есть за одним столом, строить планы, даже примерять колечко на безымянный палец, а иногда и спать… Странно! Когда от мысли о близости со ставшим, казалось бы, родным человеком по позвоночнику бегут мурашки отвращения, внутренности сводит судорогой, сами по себе смыкаются накрепко глаза, чтобы спрятаться, скрыться от этих омерзительных, обжигающих, остро-неприятных ощущений! Странно! Ведь еще вчера с утра всё было совсем иначе! Уже вчера...
Миша… Ну разве можно постоянно жалеть, оглядываться, заставлять себя жить только ради другого счастья, при этом наглухо перекрывая доступ к своему? Хороший, добрый, нежный, славный! «Надёжный, как скала, терпеливый, как апостол Пётр» -- непроизвольно вспомнились слова Андрея, и Катя улыбнулась. Да, она купалась в этой мягкой прочности и уверенной надёжности, выдавая за собственное счастье кем-то сложенный миф про синичку в кулаке. Тело привыкало, но вот душа отказывалась верить и трепетать от такой суррогатной нирваны, всё чаще умоляя просто отпустить её и жить своей, отдельной жизнью. Ну разве можно постоянно не жалеть собственную душу?
--Он поймёт, он хороший…
Отпустить себя… И, кажется, Катя слишком сильно рванулась из собственных тисков, так что тут же наделала ошибок…
--Да что же это я?..— будто бы опомнилась она, отрываясь от манящего и чарующего танца тускнеющих снежинок на фоне надвигающего сумрака за окном, -- Ну не мог же он!... Вот надо только позвонить…
И Катерина, близоруко прищуривая напряжённые глаза, оглядела комнату. Сумочка оставалась на месте со вчерашнего дня, висела на спинке стула. Катя, одним махом расстегнув молнии сразу во всех отделениях, вытряхнула содержимое прямо на пол, и, разыскав среди помад, ключей, коробочек, блокнотов и карандашей мобильный, не раздумывая, набрала номер Андрея. Три гудка, четыре, восемь…
--Ну где же он? Ну подойди!...
Но дисплей в который раз показывал, что сброшен вызов, и предлагал повторить очередную Катину попытку. Она уже хотела нажать «отбой», но прислушалась к мелодии, еле уловимо переливающейся где-то в глубине квартиры, и, не выпуская телефон из рук, рванулась на эти позывные. С каждым Катиным шагом они становились громче, а возле кухни в тишине пустой квартиры просто оглушали. Катя замерла в оцепенении: на салфетке на полочке с цветком, вздрагивал и переливался раскатистой мелодией телефон Андрея. Растерянно переводя свой взгляд то на руку, то на пляшущий предмет на стеллаже, Катерина тяжело вздохнула:
--Всё не так плохо… Всё ещё хуже…
Повертев в ладонях трубку, рассмотрела на мигающем розовым цветом дисплее собственный номер и две заглавные буквы «КП», отключила свой телефон и небрежно вернула второй на полку, возвращаясь в комнату, включая телевизор и приговаривая по пути:
--Оставил Мише? Какая… Какая непростительная щедрость! — губы сами по себе дрожали, бессовестно призывая отказать в сдержанности и себе, и глазам, наполненным слезами, -- Как же Вы… предусмотрительны, любезны и… честны!...
Мягкая игрушка небрежно отлетела на диван и скрылась в складках одеяла. Вслед за ней на краешек присела Катя.
--Значит, ослик? — тёрла переносицу она, с силой надавливая пальцами на побелевшую кожу, -- Значит, вот Вы как со мной, Андрей Жданов? — и слёзы непослушно брызнули из глаз.
--Глупая…-- Катя утирала их, беспомощно размазывая по щекам, сердясь на то, что они не прекращаются, а с новой силой туманят взгляд, сняла очки, отбрасывая их в сторону, и рухнула лицом в подушку.
« Я люблю тебя!» — вещал с экрана какой-то старый чёрно–белый фильм, -- Сказал ты в ту нашу первую ночь, и звёзды в небе соперничали с блеском твоих глаз. «Я люблю тебя…-- сказал ты, и стена, так тщательно возводимая мной, рухнула у твоих ног. «Я люблю тебя…» - -сказал ты, и все остальные признания стёрлись из памяти, как по мановению волшебной палочки. «Я люблю тебя…» -- сказал ты, и весь мир отодвинулся, уступая тебе место…»
--Я люблю…-- всхлипывала Катя, вторя глупой барышне с экрана телевизора, -- Но тебя… уже… нет…
В первый раз за очень долгое время она рыдала, сотрясаясь всем телом, так что в какой-то момент ей показалось, что если она не остановится, то просто задохнётся. И, как ни странно, впервые эти слёзы приносили облегчение, расслабляя тело, превращая разум в рыхлую и спутанную вату, но и наливая конечности свинцом, не позволяя пошевелиться даже пальцам. Рыдания постепенно переходили во всхлипы, а вскоре Катя и совсем затихла, устраивая на подушке удобнее голову.
--Люблю, значит?…— еле слышно шептали губы, -- Катенька, прости?...— она медленно поднялась с постели и сбросила с себя халат, -- Больше никогда не уйду и… не оставлю?…-- телевизор тут же вспыхнул бликом и погасил экран, -- Только моя, значит?... — и тело скрылось за толстым свитером и тёплыми брюками, -- Умирал… скучал… еле дышал, говорите?... — холодная вода, обжигающая дёсны зубная паста и с особой тщательностью нанесённый макияж бодрили и придавали уверенность, -- Хочу… тебя, ещё… -- аккуратно и неспешно причёсанные волосы снова были собранны в высокий хвост на затылке, -- …ещё и детей хочу, говорите? — Катерина быстро вернулась на кухню и словно хищник, нападающий на жертву, схватила телефон Андрея, -- Мальчика и… девочку?... — подбирая, наконец-то, с пола одеяло, вернулась в комнату, бросила на диван, достала пакет, и, заглянув туда и натянуто улыбаясь, бросила телефонную трубку, -- Женюсь, говорите Вы?... — в лёгком коротком пальто и сапогах остаться дома было слишком жарко, -- Сразу после праздников?... — и Катя потянулась за ключами, -- Какая же это заливная! Какая заливная вся Ваша болтовня, Андрей Палыч! -- поправляя на переносице очки, проверяя наличие в кармане брелока с ключами от автомобиля, Катерина рассматривала дверной замок, -- Ну где же эти чёртовы ключи? А! К чёрту! Ну и пусть! — и дверь вслед за ней с грохотом захлопнулась, не предупредив, что не отворится без металлической бренчащей связки на кольце, -- Прощай, разум! — Катя, вдохнув морозный воздух улицы, задержалась на минуту возле дома, вглядываясь в собственные окна и довольно отмечая, что они такие же тёмные и пустые на фоне других, -- Встретимся завтра! — и скрылась за поворотом, как всегда забыв включить ближний свет…

_________________

Глава 16.


У Андрея за спиной щелкнула замком входная дверь. Осторожно перебирая ногами ступеньки, он спускался вниз по лестнице, а сам мыслями был еще там, рядом с Катей, дома. Вздохнув, вышел на улицу…
Погода была на удивление пакостной, пасмурной и ветреной, хотя всё так же морозной. Первоянварский снежок не желал падать хлопьями, как положено, а хаотично кружился в воздухе, при первом же порыве ветра превращаясь в ледяные плевки и больно покалывал лицо. Но Андрей не замечал такого непочтительного приветствия погоды и задержался у своей машины. Он стоял и неопределённо улыбался, оглядываясь на Катино окно, - никак не мог уехать, хотя и очень торопился. Но порыв морозного воздуха, обжигающий еще не пришедшие в себя после уютной постели тело и голову, заставил сбросить остатки неги и ретироваться, возвращая воспоминания.
Третья ночь. Та, о которой столько думалось, представлялось, грезилось. Та, в которой он забылся, не ощущая времени, пространства, места. Всего его занимала лишь она, эта ночь, заполняя и лишая последних признаков рассудка. Ночь, в которой Катя была глотком воды, которого хватало для того, чтоб выжить. Так нестерпимо хотелось выпить ее, сначала робко прикоснувшись губами к Катиным глазам, тёплой бархатной щеке, пульсирующей жилке на виске и шее. Так безудержно хотелось раствориться в ней, беря и отдаваясь. Так несбыточно...
Катя словно принимала с каким-то почти забытым самоотречением первого раза, ждущей жаждой и влечением второго… И странный страх невероятности, всего лишь грёз, которые пройдут, растворятся, как только он разомкнёт глаза, нещадно смешивался с благодарностью. Нет, не сон, не фантазия, не сказка. Она была, реальная, сотканная из чувств к нему, переполненная такой же жаждой и желанием. Любила. Его любила. Одного. Всё это время…Катя словно тоже утоляла жажду той любви, которая и ей казалась только миражом в пустыне. Дыхание опережало сердце, организм взрывался с каждым новым глотком, с каждым новым движением…
Жданов медленно открыл в машине дверь и осторожно опустился в кресло, будто продолжал всё так же тихо уходить, чтоб не разбудить Катю одним неосторожным и опрометчивым жестом. Включил мотор, откинулся на подголовник и закрыл глаза. Собственный вздох, воздух, выходящий тонкой струйкой пара в салон продрогшего за ночь автомобиля обжигал чуть тронутые улыбкой губы, напоминая о Катиных поцелуях.
Она умела целоваться безмятежно. Так, что казалось - нет ничего кроме. Только Катя и поцелуй. С девичьей наивностью и искушением взрослой женщины. Откуда всё это было в ней? Как всё это сочеталось, перемешивалось так, что лишало окончательно рассудка? Беря и отдаваясь, Андрей с удивлением и восхищением впитывал эту безмятежность. И плавился рядом с ней, забываясь, отключая разом все имеющиеся чувства кроме одного- быть с ней каждое мгновение, не отвлекаясь на скомканные простыни, сбитые подушки и сброшенное одеяло…
…Он ехал медленно, заранее останавливаясь перед светофорами, трогаясь, когда ему сигналили и недовольными физиономиями пытались заглянуть в салон. Не получалось думать даже о дороге.
«--Кать…Катюша… ты не…жалеешь? Только не обманывай меня…
--Дурачок… Больше всего на свете … я … хочу быть с тобой…
--Люблю … тебя…
--Но от этого… могут быть …дети…
--Самое ужасное, если… их не будет…
--Но мы же…
--Мальчика и…девочку…
--Но мы…
--Дней …пять тебе на сборы хватит?...Ну…платье там… помада…Что ещё?...
--Андрей… Но ты ведь…
--Нет, дня три….
--А как же…
--Перестань… болтать!... Потом… Всё после… Иди ко мне… Ближе…
--Люблю тебя…
--Люблю…»
… Она рассматривала его лицо, ощупывала глазами каждый уголок, прикасаясь только сбившимся дыханием, всё ещё не веря, что это ночь не снится ей. А потом сама, внезапно, бросалась целовать. Жадно. Судорожно. И обмякала, отдавалась, доверялась его губам, рукам, телу, желающему властвовать и подчиняться. От взлетал и падал. Но паденье это напоминало рай…
…Жданов не заметил, как оказался у подъезда собственного дома. Заглушил мотор, но выйти не спешил.
… Да, ей хотелось подчиняться! Пожалуй, это было с ним впервые. Пожалуй, он и сам не ожидал такого воскового, расслабленного состояния души и тела. Катя требовала и брала, не спрашивая. Она прятала ладони в его волосах и смеялась этому звонким колокольчиком. Она оставляла на коже сладкие метки поцелуев. Она была волшебна… И эта ночь…
«Кем же тогда был я?»--подумал Жданов. Мягкой влажной простыней под ее бедрами. Одичавший от сухого воздержания любви, а не от ставшей входить в привычку похоти. Растерянным юнцом, и в то же время, взрослым, умелым и безумно любящим мужчиной. Отдающим и берущим то, что теперь принадлежит ему по праву. И это право подписано её «люблю».
--Как же я её люблю!...
Он вспоминал, как целовал её глаза. Едва заметно, касаясь только воздуха над Катиным лицом, чтоб не разбудить её, не нарушить хрупкий утренний сон. Этот воздух был тёплый, горячий даже, и пах как-то особенно, по—детски. Она была всё той же, прежней девочкой его, но вместе с тем, в ней было что-то новое, взрослое, иное, но теперь совершенно не тревожащее и не кажущееся отдалённым и неизвестным. Уже давно за окнами мелькнул рассвет, серый и плотный от нависающего пасмурного неба. Но Андрей не спал, всё ещё смакую эту безжалостно уходящую ночь. Он чувствовал одно: что теперь не сможет, не выдержит, и даже не захочет пробовать быть без неё, чтобы не случилось. Что бы Катя не сказала ему с утра, когда проснётся. Быть рядом. Постоянно. И больше ничего. И каждую ночь плавить темноту дыханием, а потом по-собачьи сторожить Катины грёзы.
« --Понимаешь, а ведь тебе придётся красть меня у всех… Если ты… Если мы...
--Я уже украл тебя у самой себя. А уж у других… Разве это сложно?»
--Разве это сложно?—повторил он вслух, выходя из автомобиля, --Это… Сложно…О, Боже! – дотронулся он лба, будто бы опомнился, --Сколько времени? Ведь она сейчас проснётся, а я тут… розовые сопли с голубой каймой развёл!
Жданов наспех захлопнул дверь, слушая уже на ходу писк брелока, оповещающего плотно запертое транспортное средство, и, едва кивнув полусонному консьержу, вызвал лифт.
--Андрей Палыч! С Новым годом Вас!
--И Вам того же!
--Как настроение? Как … здоровье?—мужчина ткнул пальцем в щёку, вспоминая, как позавчера Жданов пулей вылетел из дома, грозно спрашивая его адрес ближайшей стоматологии.
--Да всё в порядке.
--Вас спрашивали тут… Роман Дмитрич и…
--Спасибо, я нашёлся.
--И Ваша мама…
--Да всё в порядке! –прервал Андрей разбуженное красноречие консьержа и скрылся в кабине лифта, спешно нажимая кнопку этажа.
У самой двери Андрей остановился, разыскивая ключи в кармане, но как только вместо пиджака рука несколько раз проскользнула по пушистому свитеру, улыбнулся, вспоминая, где осталась его одежда.
--Интересно, что же я на себя напялил?—он с неподдельным интересом распахнул полы у куртки и наклонился, рассматривая себя, --Просто кОшмар! Ну что за вкус у …как там его…зятя! Розочка какая-то… Как хорошо, что… —Жданов, наконец-то, отыскав ключи, переложенные в куртку, быстро зазвенел замком, --…что меня никто сейчас не видит!—и, размашисто шагнув в квартиру, включил в коридоре свет.
--Андрюша! Это ты? Ты? Где ты был?!!! Да что же это?!!!
--Мама? О, господи!...—вздрогнул Жданов и нечаянно выронил ключи, -- Что ты тут делаешь?
--Что я делаю?—Маргарита, еще не овладевшая полностью голосом, подошла к нему и приставила к бокам согнутые руки, --Валокордин пью! И думаю, куда звонить сначала: в отделение милиции, больницу или в морги!
--Ма, ну перестань… Ну подожди… Ну не волнуйся!—смущённо и растерянно оправдывался Жданов, снимая куртку и запихивая, как попало в шкаф.
--Не волнуйся?!!—Маргарита подошла поближе и, тронув его за локоть, попыталась повернуть к себе, --О, Боже!!!— она в неподдельном ужасе схватилась за лицо и попятилась назад, -- Тебя… ограбили?—палец, направленный в сторону сына, напряжённо трясся и описывал в воздухе траекторию от головы Андрея до самых пят.
--Ма, ну что ты говоришь?
--Тебя… избили?—в эту же секунду Марго шагнула к сыну и даже встала на мыски, чтоб лучше рассмотреть желтоватое пятно под левым глазом и всё ещё припухшую щеку, --Кто? Когда? Что ты натворил?
--Ма, я объясню! Ты не волнуйся!—Жданов отступил назад под таким натиском матери, судорожно соображая, с чего начать свою историю, и начинать ли вообще с чего- нибудь, когда он так торопится и потерял уже достаточно времени, --Никто меня не бил.
--Значит, ты кого-то? И сдачи получил? Сколько их было? Ты дрался в баре?—голос Маргариты значительно окреп, набирая силу с каждым новым оставленным без ответа вопросом.
--Да всё нормально!—Андрей прислонил ладонь к лицу, чтоб лишний раз не провоцировать начало нового допроса, беспомощно и обречёно понимая, что существуют тысячи уловок, чтобы заставить женщин говорить, но нет ни одной, чтобы заставить их замолчать, --Ну что ты в самом деле, напридумывала?—как можно искреннее и виновато улыбаясь, он подошёл к Марго, обнял её за плечи и поцеловал, --С Новым годом, ма!
--С…Новым годом?!!—Маргарита отстранилась от него, рассматривая ещё внимательнее и пристальнее, --И ты ещё смеешь поздравлять меня, когда мы с папой только и занимались тем, что названивали тебе то на мобильный телефон, то на городской!—на последнем слове у Маргариты всё же, перехватило дыхание, запершило в горле, и она закашляла.
--Ма, ну перестань так нервничать! Я объясню!
--Где ты был? – она упрямо следовала за сыном, который, огибая её, прошёл на кухню, достал стакан и налил воды, --С кем?
--Ну с кем я мог быть, ма!—смешанное чувство владело Ждановым, одновременно делая излишне суетливым, рассеянным, рассерженным и виноватым, --Ну с Малиновским, конечно же! У него.
--У Ромки?—Марго прищурила глаза, всем видом намекая, что сын не выдержал экзамен, --Два дня?
--Почему два дня?—Андрей, оставив мать, покинул кухню и направился в комнату, --Сначала был на встрече. Я же говорил. С бизнесменами из Уфы. Пока составили договор… —Андрей вздохнул: разбросанные вещи, вытряхнутая на пол аптечка и толстый справочник так и валялись там, где были накануне брошены, --… Пока контракты подписали…--руки Жданова сейчас соображали быстрее головы, приводя в порядок комнату, --…Пока они продегустировали всё меню…--слишком мелкие упаковки таблеток и банок злили и нервировали больше всего своим количеством и нежеланием укладываться в сумку так, чтоб она закрылась, --Ну а потом…
--Хватит врать!—Марго устало, чуть не плача, прошла и опустилась в кресло, -- Я специально всё это не стала убирать! Как хорошо, что это всё не видит папа!
--Ма, ну подожди, послушай…-- Андрей ещё не знал, что сделать сейчас ему сначала, а что оставить на потом. То ли спешно убирать квартиру, превратившуюся за вечер в свалку выброшенных, но не донесённых до мусорного контейнера вещей, которые он разбрасывал в приступе изматывающей острой зубной боли. То ли сначала любыми способами успокоить мать, а потом любой ценой заставить покинуть его скромное жилище, предназначавшееся сейчас совсем не для свиданья с ней. То ли сначала проводить Марго, а объясняться позже, когда он сделает самое важное дело, исполняя мечту Катюши, да и свою мечту: похитить её и запереть в своей квартире на день. На два. На всю оставшуюся жизнь. Пытаясь одновременно решать возникающие всё новые проблемы, Андрей знал наверняка единственное—«дворец» для Золушки должен быть готов хотя бы тем, что будет убран и очищен от следов его ночных метаний, фотографий полуголых женщин, имён которых он уже не помнил, как и наличия каких-то отношений, а так же, шмоток Малиновского в виде махрового халата и тапок с красными клубничками на мысках. А также, «замок» должен быть заполнен хоть каким-то продовольствием, чтоб не отвлекаться на такие пустяки, как забота о проголодавшихся желудках. Ну и сам отчаянный похититель должен выглядеть достойным образом, одетый уж если не в доспехи, латы и тяжёлый шлем, то хотя бы в свои, собственные штаны с рубашкой. Ну а побриться и поздороваться с парфюмом можно незаметно, мимоходом…
--Ну? —вернул к реальность голос Риты сына.
--Ну а потом я к Малиновскому поехал. В тот же вечер, после ресторана.
--Допустим, --кивнула Маргарита, --А почему ты в …такой одежде? В Лиссабоне ввели такой дресс-код? В предновогодний вечер в таком солидном месте устраивали благотворительную акцию или карнавал?
--Да нет, ну что ты!—Андрей на время замер с пакетом в одной руке и с журналами в другой, переставая готовить очередную бандероль для мусорного бака, и оглядел себя, -- А, кажется, очень даже ничего… Мне не идёт? -- Рукава от свитера, который облегал фигуру Андрея так, что, кажется, при одном размашистом движении он просто лопнул бы на груди, едва спускались ниже локтя. Резинка, которая была задумана старательными кутюрье обтягивать хотя бы бёдра, приходилась Жданову на самую середину живота, едва прикрывая пупок. Но больше всего впечатляли брюки. Не застёгнутые на верхнюю пуговицу, державшиеся на последней, они доходили ровно до щиколоток, особенно подчёркивая босые ноги при полном отсутствии носков, --Я не умею всё это…носить?—улыбнулся Жданов, вспоминая, как наспех в темноте воровато вытаскивал из спальни Пушкарёвых какую-то одежду.
--Ну почему же! Я бы сказала, что очень смело и экстравагантно! Не думала, что Рома такой подпольный модник. Ведь это же его очаровательный пушистый свитерок с синей розочкой и даже ценником на воротничке?
--Его, Романа, -- вздохнул Андрей, улыбаясь ещё шире, понимая, что на нём одежда Кати, --Понимаешь, выпили. Развлекались. Играли в «дурака». На раздевания. Я проиграл.
--Что?—Маргарита встала и оказалась возле сына, когда он, наконец, наполнив доверху пакет, собрался выйти в коридор, и перегородила ему дорогу, --В «дурака»? Или всё же, в «дурочку»?
--Ма, давай я после объясню тебе… правила игры?—Жданову всё же удалось обогнуть её и продолжить уборку в квартире, --Всё хорошо, всё в порядке. Я устал. Да и ты… ты тоже выглядишь устало…-- он всё же, сделал первую попытку указать на дверь, стараясь оставаться дипломатом.
--Прекрати сейчас же!—но Маргарите не понравился ни тон Андрея, ни содержание объяснения. Вернее, полное отсутствие содержания, --Рассказывай немедленно, как всё было! В какую историю ты снова влип?
--Хорошо, -- сдался Жданов, --Слушай, если просишь. Пара играющих садится друг против друга. Разливают и выпивают. Потом ещё, --легко вздыхая, он наконец-то опустился на диван, довольный относительным порядком в своей квартире, --Если девушка пропускает, то снимает с себя…
--Прекрати немедленно поясничать!—отчаянный крик Марго, оказавшаяся в её руках фарфоровая статуэтка Нифертити и приближающиеся шаги, сокращающие на глазах расстояние между ней и сыном, положили окончательный финал мыслительной деятельности Андрея, что сделать и что сказать сначала, а что оставить на потом, --Ты долго собираешься издеваться надо мной, при этом указывая на дверь? Ну? Где ты был? И с кем? Малиновский ищет сам тебя вторые сутки!
--Я был у Кати, -- ответил он спокойно и легко, впервые не пожалев о такой последовательности и содержании исповедания.
Маргарита на минуту замерла, остановившись посередине комнаты, прижимая к груди египетскую царицу, возлюбленную и единственную жену фараона Эхнатона, будто самое дорогое и самое важное на свете. Открыв рот, жадно вбирая воздух в лёгкие, она откровенно и естественно громко рассмеялась. Иногда, чтоб так рассмешить, достаточно просто сказать правду…
--У…кого? У… Пушкарёвой? – почему-то Маргарите и в голову не приходило подумать о совпадении имён.
--У Кати, ма! -- Жданов, став в противоположность матери совершенно серьёзным, подошёл к ней, взял за руку и пригласил сесть рядом, --У Кати. Понимаешь, но я не могу тебе сейчас объяснить всего. Но обязательно всё расскажу. Потом. Попозже. А сейчас… Я очень тороплюсь, ма, понимаешь? Меня ждут.
--Ничего не понимаю…--статуэтка в руках Марго была заменена на стакан воды, предусмотрительно принесённый с кухни, --Почему?—маленькие глоточки прохладной жидкости позволяли выровнять дыхание, -- Как ты оказался там? С чего вдруг?
--Это долгая история, -- вздохнул Андрей, пожимая руку матери, --Но точно знаю, что ирония судьбы.
--Ты был в бане? В Питере? Или в сумасшедшем доме?—Маргарита непроизвольно снова оглядела сына с ног до головы.
--Я был в раю, мам! –Жданов внимательно и откровенно посмотрел Марго в глаза, --И собираюсь опять туда вернуться. И поэтому, спешу…-- он быстро встал, оставляя в недоумении мать, стянул с себя свитер, брюки и стал переодеваться в свою одежду, --Прости. Не обижайся! Я обязательно тебе всё расскажу. Но не сейчас. Прости, ма!
--Да как же это? –Маргарита тут же вся превратилась в зрение и в слух, --Да что ты чепуху городишь? И…-- не находя вопросов, заранее прерывающихся уверенными движениями сына и его сосредоточенным видом, вытянула сначала ладонь вперёд, а после приложила к своей щеке, указывая на неё, -- Это она тебя отделала так? В раю?
--Катюша?—усмехнулся Жданов, прикладывая руку к тому месту на лице, где флюс оставил уже едва заметный след, и невольно вспоминая силу Катиной ладошки на лице, --Ну что ты! Это зуб! Ты мне не веришь?—для большей убедительности и от желания не тратить лишних слов и времени, он подошёл в Марго и широко открыл свой рот, --А! Вот! Смотри!
--Зуб…-- тяжело вздохнула Маргарита, --Ничего не понимаю! Рай… Катюша… »Подкидной дурак»… Ты меня с ума свести желаешь? И куда… Куда ты собираешься сейчас? И что ты, в конце концов, так ищешь?
--Да к Кате, ма! –ответил Жданов всё так же искренне и просто, -- А потом… А потом я привезу её сюда, --он, открывая ящички то у комода, то у шкафа, всё же, отыскал толстый томик в жёлтом переплёте, и, присев на край дивана вместе с Маргаритой, принялся листать его, --Как тут найти какой-нибудь… ипподром, что ли?… Или конюшню, в крайнем случае. Ну, там, где лошади живут.
--Лошади?—глаза у Маргариты округлялись и начинали пугающе напоминать дальнейшее схождение с орбит.
--Ну да! Именно мне нужен какой-нибудь…--толстый справочник, не принёсший желаемого результата, был откинут и заменен на тоненькую записную книжку, --… какой- нибудь жеребец саврасовой масти…--Андрей открыл страничку на букве «П» и потянулся за телефонной трубкой, --…Ну или гнедой, наконец!—но заметив всё-таки оцепенение Марго, отложил на время телефон и улыбнулся, --Похитить я её собрался, понимаешь? Не на машине же вести! И поэтому, прости, у меня очень, очень мало времени!
--Андрюша…-- простонала Маргарита, -- Сынок… А ты…А у тебя с…
--Мамочка, прости, прости, потом…Но не могла бы ты сейчас…

…Дверной звонок сначала робко, но потом увереннее, ещё, ещё, наполнил всю квартиру соловьиной трелью…

_________________

Глава 17.


--Ка….тя…
--П…ривет! Не ожидал?
--Катя… Катька! Ну ты всё испортила! Я хотел…
--Ис…портила?...Простите, если…помешала.
--Нет… Не помешала. Не то! Не так! Да стой же ты!
--Я, собственно говоря, на минуточку…И…
--Да иди же ты сюда! Я объясню!
--Не стоит… Я хотела… Просто Вы…
--Да отцепись ты от перил! Вот ухватилась…
--А Вы не трогайте мой воротник! Что за привычки?... Удивляюсь…
--Кать… Я так соскучился!
--Ззззаметила… Особенно, по …книжке записной. В руках.
--Да это я… Это я Полянскому звонил!
--Герману? Интересно…
--Ну да! Телефон-то у меня в мобильном, а наизусть не помню.
--Вы не должны передо мной оп…правдываться… И, кстати, я принесла Ваш… Вам… Ваш телефон.
--Кать. Ну хватит. Ты опять зовёшь меня по отчеству? Пойдём.
--Нет. Вот, держите.
--Пакет? Зелёный… О, Боже! Не хочу!
--Вы предпочли бы больше… розовый?
--Тебя. И отсутствие любой упаковки. Как и упрямства твоего. Кать! Ну мне же… холодно! Пойдём.
--Дурацкая… Дурацкая привычка- не носить носков и тапок…
--И не подогревать полов.
-- …Хорошо. Я только в коридор… Вам передам и всё.
--Ну наконец-то! Проходи. Увидишь наше скромное жилище.
--Нет! Я только…здесь. И на минуточку. Вот. Возьмите. Вы забыли.
--Мы? Кать… Я не понимаю! Я, вроде, был один. Или, пока я тут, а там…
--ТЫ, ты забыл.
--А, кстати, как ты меня нашла?
--По утренней звезде. Она в окно светила. Спать мешала…
--Значит, я всё же, разбудил тебя? Катюш, прости. Я старался тише.
--Тайком? Надеялись…Надеялся исчезнуть незамеченным?
--Ага. Вот дурак! Надо было раньше. Но я и сам уснул. Ну… нечаянно.
--По….раньше?
--Катька! Перестань! Дай сюда пальто! Я объясню!
--Кстати, а в пакете… Вы… Ты не хочешь посмотреть? Ты у меня оставил свой мобильный.
--И очень хорошо. Зачем ты притащила этот телефон?
--Кстати, тебе звонил Роман.
--Так , вот откуда адрес!
--Я подумала и…решила, что такой подарок… Мише ни к чему.
--Что? Какому Мише? Какой подарок?
--Не ври. Ведь Вы…ты для этого оставил… телефон?
--Мой телефон?!!! Борщову? Кать… ты что, с ума сошла?
--А разве…
--Дай сюда пакет! Что ты там ещё засунула туда? А…это кто такой? Что за кОшмар?
--Это…лось. Ну, можно сказать… подарок. Ведь я же… Ведь я не думала, что ты…
--Интересный выбор…
--Твой тоже меня немного… удивил…
--Страааанный выбор….
--Тебе не нравится? По-моему, оооочень симпатичное животное.
--Вервистое такое… Я готов его, конечно, любить теперь, как родного, если ты мне это принесла…Но Кать, я не понимаю. Это что, намёк?
--Нет совсем. Просто… Просто, он понравился мне! Очень. Грустный…
--И ветвистый… Один…Два…Три…Четыре…О, Боже! Катя! Когда же ты…успела?
--Перестань!
--Смешно?!!
--Андрей…
--Я ведь отъехал на минуточку!
--На три часа.
--А ты скучала?
--Нет!
--Врёшь.
--Вы много мните из себя, Анд… рей Палыч…
--Кать…Катюш…
--Не надо… Не надо целовать меня…
--Кажется, я и правда, непростительно надолго тебя оставил…
--Оставил… А, кстати, ты не знаешь, где мои …ключи? Хотя, прости… ты не можешь это знать.
--Ну почему же! Могу. У меня.
--У…тебя? Зачем?
--Не хотел тебя будить.
--Я не понимаю…
--Думал, что вернусь, пока ты спишь. Что ж тут непонятного? Но опоздал… Всё ты. Виновата… Иди ко мне…
--Подожди…Вернуться? Виновата? В чём?
--А ты о чём подумала? О, Господи! Представляю, что же ты могла придумать!
--Что?
--Расскажу, если поцелуешь…
--А если нет?
--Всё равно расскажу.
--Ты не логичен. Ну?
--Отдай пальто хотя бы и, может, в комнату пройдём?
--Да… Пальто… Нет! Не пройдём! Ну?
--Кать, ты… животных любишь? Кроме лосей, конечно.
--Андрей Палыч… Вы в порядке? Вы собирались в… зоопарк? Тайком? С утра?
--Умница моя… В конюшню!
--Ку…да? Зачем?
--Ну…. я подумал, что на машине похищать тебя неинтересно. Как-то скучно.
--Андрей….
--Вот, масть выбрал… Ты любишь белых лошадей?
--Андрей…
--Или «в яблоко»? Короче… Короче, Катька! Ты всё испортила!
--Иди сюда…
--Не пойду!
--Иди…
--Ты… Вот взяла и вмиг разрушила мою мечту!
--Я? Твою?!!! Вот это наглость! Ты…Ты куда?
--Мою! А чью? Не твою же…
--Стой! Подожди… Я не умею так быстро переобуваться…
--Я на кухне. Мне, между прочим, полоскать положено зуб. Вернее, его отсутствие. Тапки там.
--Андрей…
--Зелёненькие.
--Вижу. Андрей!
--Кухня прямо и налево. Кать, а ты в латыни что-то понимаешь?
--Покажи.
--Вот.
--Да не бумажку эту! О, Боже! Что это?... Что у тебя с… щекой?!
--О, только без этих сантиментов!
--Ведь я же… Прости, прости, прости!
--Да пустяки… Вот, сюда, пожалуйста… Ничего страшного! Ещё… Ерунда!...Ещё…Ещё… Да…
--А ты нахал! Для поцелуя подставляешь уже другую щёку?...
--Не только…
--Подожди… Андрей… Ну, отпусти… Анд…рюшка…
--Нет…
--Я… ничего…не вижу…. так… И так… тоже…Подожди!...
--А у Борщова, значит, сразу разглядела?
--Понимаешь…
--Конечно! Понимаю… «Ах, Миша-Мишенька! Да кто же так тебя? Да что же это за нахал приложил к такому ангельскому личику кулак?» Смешно?
--Я так не говорила! Ну что ты врёшь!...
--Какая разница! Однако, с ним ты, Катенька, была более прозорлива. И заботлива …
--Андрюш… Ты злишься? Ну я ведь правда, не на то смотрела! Ну… прости…
--И не надо…. Не надо целовать меня… И вот так не надо… А так- тем более… Кать…Катюша, перестань… Иначе я… За себя…
--Что?...
--Предупреждаю—перестань… Ну? Ещё… Вот так…
--Вы …нелогичны… Андрей Палыч…
--Пусть…
--А с Мишей… Андрей… Ну подожди! Ведь с ним и правда, не… хорошо получилось…
--Наплевать…
--Так нельзя… Но я… Но я не… понимаю, почему и мне на это …наплевать…Сейчас…
--Сейчас?
--Андрей, я не то… Я не так сказала!
--???
--Ну перестань так на меня… смотреть…
--???
--Надеюсь, что ты… Что ты понимаешь сам, что мне нужно извиниться. Перед ним.
--Хм…
--Почему же ты молчишь?
--Поедем вместе.
--Вместе?
--Ну да. Мне тоже, видимо, придётся отдавать должок. Согласна?
--Да.
--Сегодня.
--Сегодня?
--Не люблю долги.
--Ххххорошо…Тогда сейчас. А то у нас… У нас не много времени?
--Немного? Кать, Катюш! Ты что, опять меня неправильно поняла?
--Не знаю. Я ничего не знаю, когда ты вот так… Вот так смотришь на меня и… вот так… целуешь…
--Я буду… делать это… постоянно. Со вчерашнего дня. Но мы и правда, потеряли очень много времени. Очень много…
--Анд… рей… От..пусти…
--В нашей спальне… здесь… не менее уютно, чем…. на твоём диване…
--Анд…рей…
--Ну а потом ведь надо будет… справить Новый год…
--Анд…
--И что-то, наконец, поесть…
--Я…
--И сообщить твоим… родителям… Ну, про свадьбу.
--Подож…ди…
--Но сначала спальня… Извини…
--Андрей…
--Ты возражаешь?
--Нет, но…
--Я люблю тебя. Я так тебя люблю!...
--Я тоже… Я тоже хочу сказать тебе, что…Если б я знала! Я бы тебя ждала. Чтоб ты меня… похитил.
--Нет… Это я никак не мог… уйти… Оторваться…думал, ну вот… ещё… минуточку посмотрю, и…
--Я очень испугалась, когда проснулась, а тебя… нет. Подумала, что ты ушёл. Совсем.
--Что, серьёзно? Ты так подумала?
--Ну да…
--Дурочка моя! Да как же ты… Да как же тебе такое в голову могло придти?
--Да? А как твою не посетила бы мысль- оставить хоть какую-то записку? Пусти! Ну… отпусти же!
--Не пущу. Записку… Кать! Но ведь я и правда, не подумал! Прости!… Прости… Но, между прочим, я ослика оставил. И, между прочим, для тебя. Чтоб эта милая зверюга за тобой присматривала, пока я тут…
--Милая? С таким… упрямым взглядом? И вообще, а почему осёл?
--Жертвоприношение.
--Не ври.
--Хорошо. Там, у этого зверюги ленточка. То ли, на шее, то ли , на хвосте.
--И?
--Удивительное совпадение, Кать! Его назвали так же, как тебя. Есть такое имя. Редкое.
--Не может быть…
--Не веришь?
--Нет, конечно!
--Когда вернёмся, посмотри. Катька! Стой! Ты куда? Ну не сейчас же! Что ты ищешь в коридоре?
--Вот.
--И?
--Удивительное совпадение! Но это…жертвоприношение назвали так же, как тебя.
--Врёшь… Не может быть!
--Смотри.
--"Жданов"… Это… Катя!
--Что тебе не нравится?...
--Рога! Ах, ты ещё смеёшься? Ну, подожди!!!
--Тише… Звонок…
--Звонят…
--Кто… это может быть?
--Понятия не имею!
--Открой. Вернее… Вернее, нет! Нет, открой… Верней, не надо!
--Кать, ну что ты так перепугалась? Иди ко мне.
--Ты что! Андрей…
--Вот. Тем более, открыли.
--От…кры… ли? Кто???
--Мама, Кать.
--Ма…ма…..Жданов, ты…
--Тихо, тихо…. Подожди… Слышишь?
--Жданов! Ты… Да как ты…
--Катюша, подожди… О, чёрт! Малиновский! Принесла же нелёгкая этого балбеса!
--Ой, мамочки… Что же делать?...
--Кать, а не ты ли этого самозванца позвала? А?
--Ты что! Нет, конечно! Я спросила просто… Я сказала, что у нашей фирмы… с тобой контракт. А Зималетто отдыхает. В праздники… А мне срочно надо…
--Вот идиот! Убью! Кать, ты что там ищешь? Чёрный ход?
--Не смешно! Ой, мамочки… Что делать? Ведь Маргарита… Ведь она же…
--Кать, немедленно поставь стакан с виски! Я налью тебе воды!
--Прости… Я перепутала… Андрей…
--Да мама знает!
--Что?
--Всё. Про лошадь, рай, одежду, зуб, ну и так далее. Что я тебя люблю. Ну а теперь узнала, что и ты меня любишь. Ведь ты меня любишь?
--Тише, тише…
--Кать, скажи… Ну, любишь?
--Люблю… Люблю… Люблю…
--На остальное наплевать…
--Нет…. Подожди… Там голоса… Послушай.
--Трусиха ты моя! Ну слышу.

* * *

--Маргарита… Рудольфовна? Вы? С… Новым годом! А… Андрей?…
--Тише! Что же ты так кричишь?
--С Новым годом, говорю, Вас…
--Спасибо, дорогой! И тебя, Ромашка. Это всё?
--Нет. А Андрей…
--Нет его!
--А…Катя?
--Нет тем более. Иди, мой дорогой.
--А это… Ботинки… Дамский саквояж… Пальто…
--Малиновский! Никого нет дома! И… палец убери, а то нечаянно прижму, ненароком.
--Маргарита… Ну, не ожидал… А не Вы ли в пятом классе говорили мне, что обманывать нехорошо?
--Иди ты… в баню!
--Ма… Мар… Марга…
--Боже, ну что за переросток-- дурачок?... А хотя… Роман! Постой!
--Ну слава Богу! Вы одумались! Так я пройду?
--Да. Помоги мне. Возьми вот эти три пакета. И тише, тише! Не греми своими сапожищами! И не следи тут. И подожди меня на улице. Я уже иду. Ты подвезёшь меня до дома?


Фсё! (неужели я закончила копировать?... Уф... А это одно из самых коротких...) Спасибо прочитавшим!

_________________