Ссылку на статью про Костаки поправила. Но если вдруг опять не будет работать - я ее копирую (тока без картинок).
Цитата:
РУССКИЙ АВАНГАРД ГЕОРГИЯ КОСТАКИ ЦИВИЛИЗАЦИЯ
Андрей Сарабьянов, Москва МУЗЕИ И ХУДОЖНИКИ
Имя Георгия Дионисовича Костаки неотделимо от русского искусства, а его коллекционерская деятельность сравнима разве только с тем, что делали в начале XX века Третьяковы, Щукины и Морозовы. Отличие же в том, что объект собирательства, который выбрал Костаки, находился под идеологическим запретом. Но, как известно, запретный плод сладок...
Костаки собрал огромную - более 2000 единиц! - коллекцию русского авангардного искусства. В ней блистательные имена всех великих авангардистов первой трети XX века - Казимир Малевич, Василий Кандинский, Марк Шагал, Михаил Ларионов и Наталия Гончарова, Владимир Татлин, Любовь Попова, Павел Филонов, Александр Родченко, Эль Лисицкий. В ней собраны произведения и менее известных художников - Ольги Розановой, Ивана Клюна, Ивана Кудряшёва и других.
Коллекция могла бы стать - а фактически и была - первым и единственным музеем русского авангарда. Музеем, который составил бы славу русского искусства.
Но всё сложилось иначе. И хотя Георгий Дионисович оставил, уезжая в 1978 году из России, в дар Третьяковской галерее бoльшую и лучшую часть своего собрания, музея русского авангарда в России так и нет.
"Картины, которые я собирал, были для меня что родные дети… В преддверии расставания я мучительно думал о том, что каждая вещь, которая уйдет от меня, - это часть меня самого, и я буду чувствовать боль, как от кровоточащей раны". Так вспоминал Костаки момент отъезда из России. При этом он проявил спокойствие, удивительное для своего отчаянного положения: оставаться невозможно и опасно (дело не только в судьбе коллекции, ответственность за семью важнее), уезжать - трудно, страшно, наконец обидно (ведь он - патриот русского искусства, России). А ситуация действительно была крайняя - до самого последнего момента никто из членов семьи, да и сам Костаки, наверное, не верил, что всё пройдет гладко: а вдруг провокация или еще какая неожиданность?
Морока с отъездом длилась больше года. А развязка наступила неожиданно, когда один высокопоставленный дипломат попросил о помощи самого Андропова (!). Разрешение было получено, и уезжать надо было мгновенно. Условием отъезда явилась передача большей части коллекции Третьяковской галерее - это предложил сам Костаки еще в начале своих отъездных дел.
"Дележка", как назвал Георгий Дионисович процесс передачи произведений галерее, прошла тоже мгновенно. У Костаки было право выбора, и лучшие полотна, а стоимость их исчислялась миллионами долларов, он мог увести с собой. Но он рассуждал иначе: "Я спас большое богатство. В этом моя заслуга... Но картины должны принадлежать России, русскому народу!.. и я старался отдать лучшие вещи. И я отдал их".
Первая - и последняя на ближайшие 20 лет - выставка картин из собрания Костаки была устроена вскоре после передачи картин. Однако на вернисаж Костаки не позвали, и вообще экспозиция предназначалась не для широкой публики, а для участников музейного конгресса... С тех пор в Европе и Америке устраивались десятки выставок коллекции Костаки. И уж ни одно крупное представление русского авангарда не обходилось без картин из его собрания.
В России же всё было по-другому. Выставок не было. Картины, за небольшим исключением, оставались в запасниках. А вопрос об экспозиции коллекции в Москве так и не решался, хотя теперь из сферы идеологии он перешел в финансовую. Как бы там ни было, но выставка, устроенная в 1997 году в Третьяковке, не дала полного представления о собрании, так как на ней отсутствовали вещи, увезенные в Грецию.
И в результате получилось так, что разделенная в свое время коллекция Костаки была собрана воедино всего лишь один раз - на выставке в Афинах в 1995-1996 годах - благодаря инициативе семьи и поддержке греческого правительства. Потом выставка в полном составе поехала в Германию, после этого - в Финляндию, а в Москве оказалась в далеко не полном составе. Что ж, в свое время изгнали, теперь расплачиваемся...
Скажут: "Легко ему было собирать то, чем в те годы никто не интересовался!" Но ведь чутье великого коллекционера в том и состоит, чтобы почувствовать, когда и что собирать. Тем более что Костаки начинал свою собирательскую деятельность совсем не с авангарда - в тридцатые годы начал покупать антиквариат как человек, не лишенный торговой жилки (всё-таки грек!). Потом увлекся старой голландской живописью, стал собирать иконы (половина прекрасной коллекции была им передана в Рублёвский музей). А к авангарду Костаки пришел только в послевоенные годы. Первой покупкой оказалась картина Ольги Розановой, гениальной, рано умершей художницы.
Это стало началом, и Костаки загорелся - решил изучать историю русского авангарда, так как, по его честному признанию, он "знал такие имена как Шагал, Кандинский, Малевич, но что это за художники, каково их место в истории живописи", не знал. Поскольку ничего об авангарде в те годы написано не было (кроме примитивной "академической" хулы), пришлось обратиться к знающим людям. В коллекционерской среде нашлись просвещенные личности, которые кое-что ему объяснили; полезным оказалось знакомство и с Николаем Ивановичем Харджиевым - живым носителем авангардной культуры, хотя и крайне скептически настроенным в отношении перспектив будущей деятельности собирателя.
Но Костаки действительно загорелся. Это было подобно любви с первого взгляда. Одаренный цепким глазом и безупречным вкусом, он в самое короткое время усвоил уроки и вскоре сам числился уже в числе учителей и специалистов.
Когда Костаки начал собирать русских авангардистов, авангард являлся белым пятном истории русского искусства, а тем немногим, кто им интересовался, приходилось выступать в роли первооткрывателей. Мало кто знал тогда биографии Малевича, Кандинского или Шагала, а уж мастеров второго плана - а среди них тогда числились великие русские художницы Попова, Удальцова, Розанова, Степанова - даже по именам слышали и знали единицы. Поэтому смельчака (именно такой требовался для этого дела) ждали открытия.
Так, собственно, и произошло. Материала для коллекционирования было достаточно. Что-то появлялось в магазинах. Но большинство произведений хранилось в частных руках - у самих художников или их родственников.
Таким путем Костаки вытащил из небытия и забвения Ивана Клюна - первого русского минималиста, верного ученика и последователя Малевича. В руках Георгия Дионисовича сосредоточилось основное количество работ художника (оно исчислялось сотнями), а также его архив. Благодаря этому сам Клюн предстал иным - не обычным адептом супрематизма, а талантливым и оригинальным живописцем, шедшим своим, независимым путем. Работ Клюна было так много, что даже после раздела коллекции ее "греческая" часть обладает самым крупным собранием произведений этого художника.
Костаки полностью оправдывал поговорку "На ловца и зверь бежит". Ему везло, хотя, по его словам, "поиск авангардных вещей был сложным и трудным". Любовь Попову, трагически умершую в 1924 году, по таланту он ставил выше всех. В более поздние времена Георгий Дионисович называл ее не иначе как Любочка и был в нее буквально влюблен. Работы Поповой в большинстве своем он купил у ее брата в одном из арбатских переулков, где тот жил. Но самая удивительная находка произошла в Звенигороде, где жил приемный сын Поповой. Одной картиной было закрыто окно в сарае, на другой висело корыто... Естественно, эти произведения стали экспонатами коллекции Костаки. В этой связи вспоминается и обретение рублёвских икон так называемого звенигородского чина в тех же местах в 1918 году: кажется, они были найдены в поленнице.
Помимо Любочки Поповой и Клюна в число избранных героев Костаки входил и Марк Шагал. Их связывало многолетнее общение в письмах, а с середины 50-х годов - и личное общение. Собиратель несколько раз навещал художника во Франции, а тот, будучи единственный раз после эмиграции в России в 1973 году, естественно, навестил своего друга. Шагал ходил по уже знаменитой в те годы квартире, останавливался у многих картин и говорил: "Ах, вот она... Ведь я ее помню, мы дружили с художником. Малевич - прекрасный художник. Мы с ним немножко спорили... Костаки, вы сделали великое дело. То, что вы собрали, и то, что я вижу сейчас, это... это потрясающе! Вы должны быть награждены за этот труд!" Но награды в России, как известно, приходят поздно, а иногда и не приходят совсем.
В числе основоположников русского авангардного искусства принято называть имена Михаила Ларионова и Наталии Гончаровой. Эти художники не столь полно представлены в коллекции только по той причине, что они рано уехали из России, взяв с собой бoльшую часть работ.
Но с ними у Костаки произошла знаменательная встреча в Париже. "Я был у них вторым человеком из СССР... Меня очень тепло приняли, обнимали, целовали. Ларионов сказал, что слышал о моей коллекции и посоветовал: "Голубчик, вы здесь ничего не покупайте, никакие патефоны, граммофоны, ничего, ничего... А возьмите у нас - у меня и у Наташи - как можно больше картин и отвезите их в Москву..." А "картоночку с картинами", которую обещала собрать Гончарова, Георгий Дионисович так и не взял, потому что навестить старых художников еще раз в тот приезд не смог.
Удивительно, но для Костаки все художники русского авангарда стали близкими, дорогими друзьями вне зависимости от того, был он знаком с ними (как с Шагалом или Гончаровой и Ларионовым) или нет. Он понимал, любил их, чувствовал себя их современником. Глубокое проникновение в оригинальное, поразительное творчество русских авангардистов - именно в этом уникальность собирателя.
Историкам искусства еще предстоит определить место - заслуженное! - Георгия Дионисовича Костаки в истории русской культуры. Но уже сейчас, по прошествии нескольких лет со дня его смерти, ясно, что он совершил два великих дела. Во-первых, сохранил множество произведений искусства, дав им новую, музейно-коллекционную жизнь. И во-вторых, благодаря ему русский авангард стал известен на Западе. Ведь коллекцию Костаки в Москве посещали толпы иностранцев - от простых туристов до знаменитых ученых, художников и политиков. Известность произведений на Западе в те трудные времена стала гарантией их сохранности в России. С оглядкой на Запад власти тоже начали постепенно понимать ценность (в первую очередь, конечно, материальную) этого идеологически чуждого им искусства. А это тоже было своеобразной гарантией сохранности.
Всем, кто знал Георгия Дионисовича, памятны его гостеприимство и хлебосольство. Посиделки и приемы (два полюса) в его знаменитой квартире на проспекте Вернадского всегда сопровождались игрой на гитаре самого хозяина и замечательным пением его жены Зинаиды. Дионисыч, как его звали друзья, и сам любил петь.
Сколько людей перебывало в этой квартире? Скольких он накормил и напоил? И в самом деле - для некоторых молодых левых художников (вспомнить хотя бы Анатолия Зверева) он был единственным источником финансовой помощи. Костаки представляет собой человека, в котором удивительным образом сочетались редкостная доброта и истовая страсть к собирательству.
И еще одна деталь, придающая образу Георгия Дионисовича особое очарование. Уехав из России, он начал заниматься живописью. Писал в основном пейзажи - русскую деревню, греческие виды. И ведь что удивительно - эти трогательно-грустные картины, написанные в своеобразной примитивистской манере, не имеют ничего общего с тем великим стилем, собиранию и сохранению которого Костаки посвятил практически всю свою жизнь. Ситуация объяснимая - за границей он отдыхал, считая, что его коллекционерская деятельность закончилась. И, вероятно, надеялся, что жизнь его коллекции, уже независимая от собирателя, будет продолжаться.
Что ж, его надежды оправдались. Недавно в Салониках был создан Музей современного искусства, ставший практически музеем коллекции Костаки. Сегодня это первый и единственный в мире музей искусства русского авангарда.
Вход
FAQ
Поиск
)
Да, и с праздничком! 
